Глава 9.

Глава 9.

Как «вторые» становились «первыми». Опять новая трагедия подводной лодки «К-19». Боевая служба. Назначение командиром на новый строящийся атомный ракетный подводный крейсер стратегического назначения.

Соревнование двух систем — социалистической и капиталистической набирало обороты. Соревновались во всём и везде: в дипломатии, политике, экономике; на суше, в море, в воздухе и в космосе. В космос отправляли космические корабли, но уже изобретали средства, как бы поэффективней друг друга там сбивать. В воздухе начали постоянно летать американские стратегические бомбардировщики с ядерным оружием на борту. Разрабатывались системы дальнего обнаружения воздушных и морских целей, ежегодно появлялись и сходили с конвейеров качественно новые истребители и зенитные системы. Сжималось кольцо военных баз вокруг границ СССР.

Советская дипломатия, используя политический таран коммунистической идеологии, пыталась отвоевать и закрепить своё влияние постоянным присутствием в странах на востоке и средней Азии, Латинской Америке и бурлящей чёрной Африке.

Шёл международный торг интересов, в котором кто больше давал, тот и становился хозяином. Советский Союз торговал ресурсами и был обречён на поражение. США торговали долларом и были обречены на успех. Пока же наши потенциальные противники превратились в противников вероятнейших, которые действуя с позиции силы, несколько потеснились на суше континентов, но наращивали свой потенциал военного присутствия в море.

Таким образом «соревнование» приобретало признаки противостояния, перерастающего в активную фазу Холодной войны. Везде и всюду и военные и гражданские лица Союза начали применять словосочетание «вероятный противник», с не требующим уточнения подспудным пониманием в нём США и стран Североатлантического договора — НАТО.

«Сильный» всегда и везде прав. Любая идеология «сильного» оправдывает — ведь победителей не судят. Наоборот, им даже, как правило, присваивают эпитет «великий».

Возьмите хотя бы взаимоотношения мужчины и женщины в чисто человеческой сфере: и по религии, и в практике сложившихся устоев «мужик» может иметь нескольких жён; любовниц или наложниц вообще никто не считает, а уж удовлетворение своей похоти за деньги — были бы деньги!

Женщину же, изменившую мужу, и религия, и мораль клеймит позором беспощадно.

Почему? — Почему это партнёрство изначально столь ярко несправедливо и неравноправно! Более того, слабая сторона — женщина несёт ответственность за последствия своего «греха», а с мужика, как с гуся вода — он всегда прав!

Сознавая свою силу, имея достаточно денег, за которыми стояли новые технологии и огромные материально-технические возможности, США об идеологии своих действий особенно не беспокоились. Основной свой лозунг «права человека» они могли «прилепить» даже к «горбатому» и творить безнаказанно любые безобразия.

Они вдоль и поперёк перегородили моря и океаны средствами обнаружения надводных, подводных и воздушных целей.

Военно-морской флот США всегда был сильным и служил предметом особой гордости.

Наряду с авианосцами пристальное внимание они начали уделять строительству атомных подводных лодок — силам менее уязвимым и автономным. Третья мировая война окончательно определилась со своим названием «Холодной» и её центр переместился на моря и океаны.

Стараясь противостоять этим силам и вызовам Советский Союз прорехи своей стратегии пытался компенсировать численным количеством атомных подводных лодок разного класса и предназначения без должного их обеспечения. И как всегда, чего не хватало, то компенсировалось и перекрывалось абсолютно бесплатным человеческим материалом. От этого перекрытия и поддержания равновесия сил на боевых службах и боевом патрулировании у подводников от длительного напряжения в буквальном смысле трещали кости, надрывалось здоровье и часто в небытиё уходили и их жизни. Взамен от своих вождей они не получали ничего. А Советский народ…, народ в силу тотальной секретности и никому не нужных тайн о своих настоящих героях этой войны просто ничего не знал.

«— Лишь бы не было войны…» — с этой мыслью он ложился спать и утром посыпался, хотя самая жестокая и нечеловеческая война уже шла.

Холодная война, как и любая война перемалывала жизни и здоровье людей, а так же огромные материальные ценности. Но она была войной профессионалов руки которых ежеминутно лежали на пусковых устройствах ядерного оружия. Население Земли не сознавало, что все они, их города и сёла, являясь заложниками денежных мешков, постоянно находятся под прицелом. Что вся планета в считанные минуты может превратиться в пепел радиоактивного заражения — последствия взрыва тысяч ядерных устройств.

Да, истинных героев Холодной войны народ так и не познал. Но они были и есть, именно они безропотно тащили и не позволили взорваться этому тяжёловесному возу Холодной войны и если повезло, то тихо радуются, что остались живы и, дай бог, относительно здоровы.

Антон стоял на ходовом мостике атомного подводного крейсера. Он вместе с экипажем отрабатывал курс плавания корабля в море, чтобы затем стать в ряды безыменных работников войны, верой и правдой, всегда и всюду защищать свою землю и свой народ.

Приняв подводную лодку от первого экипажа и став полноценным её хозяином, второй экипаж «К-149»-той первый раз вышел в море. «Железо» в руках нового владельца, как и море, тихо и спокойно к нему присматривались, подобно лошади к седоку в седле: ты заботливый, рачительный и умный хозяин или наездник — временщик.

Гошин уверенно управлял кораблём и тот покорно подчиняясь его командам, извиваясь ужом, скользил узким фарватером через заграждение бон, мимо островов Медвежий и Зелёного и далее у острова Торос развернувшись на курс 96 градусов, вышел в собственно Кольский залив.

Тут место оживлённое: туда-сюда в порт Мурманск идут большие и малые под флагами десятков стран сухогрузы, лесовозы, танкеры, теплоходы, рыбаки, да и малых судёнышек, шаставших вдоль побережья, хватало с избытком. Глядеть нужно было в оба: штурман «прилип» к визиру пеленгатора и скрупулезно уточнял и сверял курс корабля, непрерывно стучало эхо включённого эхолота, измеряя глубину под килем. Антон сам проверял контрольные пеленга на береговые маяки, да и там не дремали — замигал прожектор с поста на острове Торос с запросом: «кто идёт?».

— Дать опознавательный и позывной, — приказал Антон сигнальщику, что в смысловом переводе означало «свои мы в доску, я бортовой номер такой-то».

Внизу надстройки рубки рядом с рулевым, заглядывая сквозь прочную двухсантиметровую пластмассу окошек, в меховой одежде толстый, как упитанный боров, пыхтел своей неизменной «шипкой» Борисов.

— Господи, — подумал Антон, — когда же ты меня от него избавишь?

Перед выходом в море комдив потребовал представить подробный план отработки курсовой задачи № 2. Антон такой план составил из двух частей: проверка «железа» — уточнение его возможностей, замер маневренных элементов и физических полей; отработка экипажа в умении управлять кораблём в самых разнообразных типовых ситуациях обычной простой и аварийной обстановки. Составленный план он отдал Гошину и тот потопал с ним на утверждение к комдиву. Вышел он оттуда красный, как свежесваренный рак.

В каюте Антона командир из горлышка графина попил воды и голосом утопающего, вынырнувшего на секунду из поглотившей его пучины, завопил:

— А где написано?! — и уже тише добавил, — что б ему на том свете на жопе черти кайлом писали китайские иероглифы!

— Тьфу! — отругал себя Антон, — так вот же портфель!

Гошин молча схватил портфель и замелькал ботинками туда откуда вышел.

Вернулся он измочаленный, но довольный.

— Держи, старпом, — он бросил журнал планов отработки курсовых задач на стол. Этот крысятник меня задолбал. Но… — он победно потряс портфелем, — с этим нас не укусишь! Молодец, старпом, работать с ним ты научился.

— С волками жить — по-волчьи выть! или С кем поведёшься — от того и наберёшься! — ответил Антон. Нам уже ничего не страшно. Мы «королевские» и уже пообвыкли. А каково остальным?

Если говорить честно, то именно у Борисова Антон научился по-настоящему уважать воинские законы, научился работать, исполняя требования руководящих документов. Просто вся эта наука у комдива шла методом грубого принуждения и унижения подчинённых. Это портило им жизнь, не способствовало здоровью и не прибавляло любви к военно-морской службе.

— Вот так-то, товарищ Борисов, мухомор ты мой обкуренный! Какой фокус ты ещё нам готовишь? — вопросительно подумал Антон.

Основная работа кораблю предстояла в полигонах Мотовского залива. Прибыв туда, командир донёс на командный пункт флота о занятии полигонов и погружении в соответствии с планом. Корабль начал подготовку к уходу под воду.

За борт полетели банки, склянки, разный прочий мусор, недоеденные флотские борщи и каши. Осушались трюма и цистерны грязной воды. Высасывая отработанный и спёртый воздух из отсеков, натужно шумели корабельные вентиляторы. Командир БЧ-5 представил на утверждение командиру ведомость расчёта дифферентовки. С облегчением из надводного гальюна выскочил последний подводник.

Корабль, как непорочная невеста — чистенький и опрятный, приготовился погрузиться в объятия загадочных и непредсказуемых глубин моря.

Антон приказал перевести управление вертикальным рулём в центральный пост. Вниз убрали прожектор, бинокли и прочий инвентарь, закрыли герметичную ёмкость репитера гирокомпаса.

Борисов, спускаясь вниз по трапу входной трубы рубки, плотно перекрыл её сечение и, создав временный вакуум, со смачным «шпоком» провалился вниз.

— Ну, что, старпом, перекурим и вниз, — предложил Гошин, вытряхивая из пачки сигареты.

— Это можно, внизу этот зануда возможности перекурить нам не даст, — согласился Антон.

— Да чёрт с ним, — сказал неунывающий командир, — всё равно мы победим!

Они перекурили.

— Ну что ж, с богом! — промолвил Гошин и дал команду, — По местам стоять к погружению!

Всё шло нормально: лодка погрузилась на безопасную сорокаметровую глубину и по боевой готовности № 2 экипаж начал работать по распорядку дня согласно суточному плану.

Начали с малого — с тренировок в составе боевых смен. В первую очередь, это тренировки по дифферентовке субмарины, удержание её на заданной глубине с отрицательной и положительной плавучестью и других штатных режимах управления кораблём.

Борисов как сквозь землю провалился — нет его и всё!

— Наверное в каюте приспнул, — высказал предположение Гошин. — Пойду-ка я в гальюн пописаю — мочевой пузырь полнохинёк. Если его не продуть, как цистерну «быструю», то пойду ко дну, то есть, «надую» в штаны.

Он спустился на нижнюю палубу третьего отсека, где размещался гальюн и так же пропал — не показывался, хотя судя по времени, можно было «продуть» не только одну «быструю», но и весь «балласт».

— Ничего, дорвался человек до желаемого момента, пусть его потешится, — решил Антон. Мы же пока поработаем, — и продолжал действовать по плану.

Наконец, весьма неожиданно, из лаза верхней палубы центрального поста показалась потная макушка головы Борисова.

— Здрасте, приехали! — этот хмырь сейчас поставит всё с ног на голову так, что мокрые штаны будут у всего экипажа. Не дам! — решил Антон и довольный принятым решением всё же, как положено по уставу, доложил ему чем в данный момент занимается экипаж.

Комдив, не глядя на Липовецкого и до конца не выслушав доклад, изрёк:

— Занимаетесь вы ерундой. Это не отработка, а сплошной курорт. Придёт командир, — он кинул беглый взгляд на лаз, — вместе с ним вам прибыть ко мне в каюту. Посмотрим ваш суточный план и распорядок дня. Хлопнув переборочным люком он удалился во второй отсек.

— У-у-у гад, прежде чем фыркать и давать дурные указания научился бы закрывать, не хлопая, люк, — выругался Антон. — Где же всё-таки командир? А-а, вот и он!

Из того же лаза вылез Гошин и не то чтобы улыбался — он хохотал!

— Ничего себе «хахоньки»! — подумал Антон, — в этом гальюне раздают увеселительные пряники или там всех перепрограммируют? Один начальник вылез — недоволен, как ведьма у которой испортилась летающая метла, другой же — ржёт неизвестно почему. Вы бы обменялись впечатлениями — как раз вошли бы в норму!

— Антон, не могу удержаться, — улыбаясь начал рассказывать Гошин. — Припёрло меня здорово, спускаюсь к двери гальюна — занято! Жду. Только шуршит внутри желаемого объекта вентилятор. Сколько же можно! Постучал…. В ответ ни звука. Жду на пределе! Постучал в дверь ногой — бесполезно. Кричу: выходи по-хорошему с поднятыми руками! Ты что там, из яиц цыплят высиживаешь, что ли? — раз и перекрыл приточный грибок трубы вентиляции. Вентилятор завыл — никакой реакции. Ну, курица, высиживай теперь цыплят в темноте — щёлк и выключил свет. Наконец дверь открывается: оттуда со штанами в руках вываливается Борисов! Я его — в сторону и мимо бегом в гальюн. Сижу и хохочу аж слёзы из глаз идут: и по поводу ситуации, и от удовольствия облегчения. Уже за дверью услышал недовольное бурчание:

— Хулиганят тут! Ишь ты, нахальные командиры пошли. Никакого почтения. А если у меня запоры….

Так, что старпом, будет он нас долбать пока не просрётся….

— Ага, он уже начал! — Антон передал указание начальника.

— А вот это уж нет — накось выкуси! Оставлять центральный пост нам вдвоём одновремённо нельзя. Бери бумаги и иди сам. У тебя это получается лучше. Настаивай на своём. Если хочет, пусть делает запись в вахтенном журнале и командует лодкой сам, — решительно воспротивился командир.

Борисов с бледным лицом, мутным взглядом смерил вошедшего в каюту Антона и потребовал:

— Давай, выкладывай свой курортный распорядок дня….

Антон молча положил затребованный документ на стол. Так же молча, не читая, комдив своим здоровенным карандашом поставил на нём жирный крест.

Антон молчал. Пауза затягивалась.

— Ну? — наконец из-под очков вопросительно прогудел Борисов.

— А что «ну»? Куда дальше ехать я не знаю. Видите: в левом верхнем углу распорядка дня согласно корабельному уставу утверждающая подпись командира подводной лодки имеется в наличии. В правом верхнем углу красуется и ваша согласующая подпись. Что обозначает ваш красный крест я не понимаю. То что он не знак международной организации красного креста для меня так же ясно. Восемь часов в сутки каждый член экипажа несёт ходовую вахту у работающих механизмов, четыре часа в составе экипажа проводятся учения и тренировки. Итого рабочий день подводника 12 часов. Остальное время это сон, приборки, приём пищи, общие боевые тревоги при всплытиях на сеансы связи и другие маневры занимают времени не мало. Если распорядок уплотнить, люди будут засыпать у работающей техники на боевых постах. Вам нужны аварии, пожары, и взрывы? Перечёркивайте ещё раз этот распорядок дня, но менять в нём что-либо я не буду.

Кроме того, общий план отработки задачи № 2 вами так же подписан. В нём всё учтено. Это «всё» мы успеем отработать в нормальном, в разумных пределах усиленном режиме.

Уточнённый реальностью нашей жизни суточный план работы экипажа я буду представлять накануне ежедневно старшему начальнику на борту — то есть вам.

У меня всё, — сказал Антон и замолк. Молчал и комдив.

— Разрешите идти? — нарушил затянувшейся молчание Липовецкий. Кстати, я вижу, что вы неважно себя чувствуете. Позвольте прислать к вам врача? Опять-таки с вашего разрешения могу дать совет: у меня очень близкий мне человек страдает запорами кишечника. Спасается распаренным черносливом. Я прикажу его вам приготовить. Опять-таки с вашего разрешения распорядок дня я заберу и удаляюсь.

Странная метаморфоза происходит с людьми под воздействием обстоятельств при их продвижении по служебной лестнице. Офицеры экипажа, почувствовав в новом старпоме не только требовательного начальника, но и хорошего товарища, готового в любой ситуации подставить своё дружеское плечо, старались выполнять свои обязанности не за страх, а на совесть.

На флоте как-то так случилось, что должность старшего помощника командира корабля — это должность собачья. Старпом — это человек, который вкалывает как вол и за себя, и за «того» парня. Он видит и слышит вокруг всё и, в первую очередь, замечает недостатки. Это «палка», которая за эти недостатки больно бёт виноватых и отстающих по пяткам.

А вот командир корабля — другое дело! Командир — это бог и отец. На корабле — это последняя инстанция, которая по своему статуту должна быть доброй и справедливой. Кроме того — это бог, но бог свой, к которому можно обращаться в любой момент и с радостью, и с горестью. Все, кто выше своего бога — это боги из другого заоблачного мира. От них добра не жди, ибо они переступив Рубикон выше по служебной лестнице, переставали понимать людей там внизу на земле — они для них ставали просто безликой человеческой массой.

С самого начала, прибыв на экипаж, Липовецкий вынужденно совмещал две должности: командира и старпома в одном лице. Не поступаясь требовательностью, он всегда уважительно относился к своим подчинённым, не переставал видеть в них личностей — людей разных по воспитанию и наклонностям, с характерами сильными и слабыми.

Несмотря на явное давление со стороны «богов заоблачных», он не утратил способность сопереживать и сочувствовать ближнему. Люди же, пусть и закрытые на все пуговицы военного мундира, всегда добро ощущали. Уже одно это обстоятельство объединяло Антона и всех подводников в единое целое, которое притираясь к «железу», вырисовывало контуры того, что называется военным кораблём.

Гошин, придя на экипаж позже, ничего не менял, в море не «сачковал». Он просто занял своё место и они вместе двинулись вперёд.

Комдив Борисов, откушав чёрнослива (теперь в кают-компании на столике у его кресла всегда стоял стакан с этим снадобьем), а главное, почувствовав элементарное внимание и заботу, не только как обязаловка к начальнику, но и людскую человечность и участие в его болячках, немного растаял и «поплыл». Правда, заплывал он совсем не далеко — часто был недоволен и бурчал, но лишних трудностей в работе экипажу не создавал.

Совсем он удивил Антона когда предложил:

— Старпом, иди и отдохни. Я вижу, что более двух суток ты на ногах. Часа четыре вместо тебя вахту я постою.

Этим поступком больше всех был поражён командир БЧ-5 капитан 2 ранга Заяц. Как-то позже, подойдя к Антону, он помялся и решившись, заговорил:

— Антон Владимирович, я снимаю шляпу! Если уж комдив сподобился на такой поступок соучастия к ближнему, то я в свою очередь, прошу прощения за все недоразумения и конфликты, которые между нами имели место. Впредь можете на меня рассчитывать и полагаться во всём.

Если честно, то в этот момент у Антона запершило в горле и он понял, что ради таких минут стоит жить и работать. Он как бы наяву услышал крик рождаемого ребёнка и имя ему — сплочённый экипаж подводного крейсера военно-морского флота его Родины.

— Спасибо, Владимир Павлович. Я очень рад, что теперь будем работать дружно, чувствуя локоть поддержки друг друга, как единое целое. Спасибо! — повторил ещё раз Антон.

— Да, жизнь штука сложная, — размышлял он. — Взять хотя бы того же Борисова. Это как же ему в жизни не повезло…. Исходя из его сложившихся житейских догм, учителя у него были требовательные и бессердечные люди, прагматизм деятельности которых заключался не столько в стремлении воспитать умелых воинов, сколько выслужиться и угодить «богам» сидящим наверху. Таким образом, они выращивали таких же как и сами врагов дела, которому служили. Но даже заскорузлые души, встретив тепло человеческого соучастия, оттаяв, способны делать для людей если не добро, то хотя бы не портить им жизнь.

Антон вспомнил недавние жалобы своего товарища по учёбе на классах Виктора Мусатова. Тот же Борисов на выходах ракетоносца в море буквально издевался над его старпомом, десятки раз перечёркивая планы и документы, которые тот разрабатывал.

Виктор взвыл.

— Возьму автомат и пристрелю гада! Антон, как ты с ним уживаешься?! — недоумевал он.

— Как собака с кошкой, — ответил тогда Антон. — А так как по исполняемой роли, я больше кошка чем собака, то спасаюсь на деревьях, где он меня достать не может.

Почувствовав крайнее отчаяние и решимость друга осуществить угрозу он разубеждал его как мог.

— Представь себя толстокожим слоном или хотя бы верблюдом. Ну, гавкает под ногами шавка. Ну, слегка кусает. Но, тем не менее, караван-то идёт! «Против лома нет приёма, кроме другого лома!» — а ломом в твоём случае, как и в моём, может послужить только знание и ссылка на конкретный документ. Да и вообще: солнце светит, новый день наступает, тебя любят жена и сын, у тебя есть друзья, — вот это главное. Остальное всё проходящее — чепуха! — закончил Антон.

Виктор повеселел и с его доводами согласился:

— Раскис я что-то. И мысли какие-то дурные в голову полезли. Ничего — перезимуем! Послушай, Антон, ты слышал, что Першины разводятся? Эту новость моя жена привезла из Ленинграда.

— Вот те нате! Вот тебе и дождик с ясного неба, — удивился Антон.

— Ага дождик! Там тучи собрались хорошие…. Славка получил назначение на новостройку, как и мы старпомом. Сам знаешь: переезды, ни квартиры, ни денег. А Валентина девка с запросами, дай боже! Вот и снюхалась, шалава, со Славкиным командиром дивизии. И будте-нате: разводятся.

— Да, жизнь прекрасна и удивительна, — подумал Антон, возвращаясь к действительности.

Удивился бы Виктор узнав, что Борисов может быть человеком нормальным и проявлять вполне дружелюбные чувства? С одного раза, конечно бы не поверил, но это факт — пропащих людей не существует, просто обстоятельства для раскрытия их истинной сути, как ключи к замку должны быть не поддельными, а настоящими.

Обстоятельства для отработки и сдачи задач в море экипажем Гошина сложились вполне благоприятные. На тренировках и учениях, в надводном и подводном положении корабль условно горел, взрывался, тонул, подвергался бомбёжкам, терпел аварии с радиоактивным заражением, проваливался на предельную глубину. С критическими углами дифферента он всплывал, уклонялся от вражеских торпед и отстреливался сам, уходил от слежения и погони, одним словом, не то что люди, но и «железо» устало тихо поскрипывало.

Перед практическими торпедными и ракетными стрельбами остался последний штрих: преодолеть противолодочный рубеж условного противника.

Где-то там, в полигонах, условно надев личину чужака, притаились подводные лодки, надводные корабли и противолодочная авиация. Втроём — Гошин, Липовецкий и Борисов накануне долго сидели над картами, вырабатывая решение: оптимальные курсы, глубины, режимы работы главной энергетической установки, готовность оружия, обеспечение максимальной скрытности с целью успешного выполнения задания — прорваться сквозь преграды и нанести свой главный удар ракетным оружием. Борисов сосал свой прокуренный без сигареты мундштук и давал весьма дельные советы.

И они противолодочный рубеж преодолели! Правда, окончательные результаты станут известны после сверки карт и калек маневрирования всех участвующих сил и средств в учении. Пока предварительно действия экипажа были вполне успешными. Над всплывшим крейсером, ревя моторами, пронёсся советский «Орион» — противолодочный самолёт Ил- 38.

— Забросал этот товарищ нас противолодочными буями, — Гошин кивнул на самолёт головой, — и теперь резвится. Ишь, крылышками машет!

Из рубки связи центрального поста поступил доклад:

— Командир самолёта Ил-38 на связи. Просит «добро» действовать далее по своему плану.

— Если остались в загашнике — пусть бросит рядом с лодкой парочку буёв, — дал указание радистам комдив.

Самолёт развернулся и как при торпедной атаке, прицелившись, лёг на боевой курс, пролетел над головой подводников и, шлёп-шлёп, рядом с корпусом подводной лодки упали два буя. Зелёные маркеры окрасили морскую воду в приличный по величине изумрудный круг.

— И зачем это «счастье» нам нужно? — не успел подумать Антон, как Борисов, заговорщицки подмигнув, сказал:

— Старпом, готовь аварийную партию. Человек за бортом!

— Нафига нам этот «человек» нужен? — в свою очередь спросил Гошин.

— Во-первых, проверяю фактическую готовность экипажа к спасению и подъёму человека упавшего за борт.

— Во-вторых, разберём и изучим буй — там хороший передатчик, лампы, антенны, батареи! — возбуждённо потёр руками комдив.

— Надо же, так он у нас ещё и радиолюбитель! — сделал открытие Антон и тут же по указанию командира начал давать команды выполняя манёвр «человек за бортом».

Перемазавшись едкой зеленью, подводники один буй подняли на борт подводной лодки. На другой буй «махнули рукой».

Событие! Любопытных зевак в рубку набилось — негде иголке упасть! С отвёрткой и пассатижами в руках под руководством Борисова священнодействовал Заяц.

— Тащи! Отделяй корпус, его можно выбросить. Главное передатчик и батареи, — пробивался из толпы голос комдива.

По ходу разборки вдруг отчётливо и громко внутри механизма буя зацокали часы: цок-цок, цок-цок, цок-цок…. Все притихли. Антон вспомнил, что у буя есть самоликвидатор — механизм потопления. И так между прочим, скорее для себя, тихо высказал мнение:

— Сейчас эта штуковина рванёт, позеленеете все!

«Народ» прислушался как цокают часы и, убыстряя темп, бросился врассыпную. Заяц схватил свой инструмент и юзом скатился вниз внутрь подводной лодки, аж поручни трапа за ним засвистели. Борисов отпрянул в нос ограждения рубки и затравлено огляделся по сторонам — отступать дальше некуда! Молчок и тишина…. А анкерные часики в брошенном, одиноко лежащем на боку буе, продолжали упорно отсчитывать время: цок-цок, да цок-цок!

— Выбросьте его, нахрен, за борт! — подал команду Гошин.

Антон сошёл с ходового мостика вниз, поднял буй и, перегнувшись через борт ограждения рубки, выбросил его в море.

— Вот и всё! — доложил он. Фокус не удался. «Человечек» сдох и туда ему дорога!

Обсуждая событие, подводники подшучивали друг над другом, припоминая действия и рожи участников расчленения злополучного буя.

Наступала весна. На горизонте появилось солнце, но пока ещё довольно робко заглядывало за Полярный Круг, осматривая окрестности суши и моря.

Тёплое течение Гольфстрим, потеряв все свои калории в борьбе с Северными стужами зимы в Баренцевом море, настойчиво пробивалось к побережью Кольского полуострова. Море было студёным и подставив крутые бока бегущих волн, в готовности ждало, когда солнышко поднимется выше и не только одарит розовым светом, но и согреет его воды.

Вспугнутые лучами солнца тучи, закрывающие небо, ушли в тень куда-то на Север.

Кухне погоды на острове Гренландия за зиму надоело закручивать циклоны в порывы холодных неуравновешенных штормов и она, как уставшая собака, высунув язык в виде сползающих айсбергов, натужно дышала, спуская и обрушивая их в воды Северной Атлантики.

Мороз, радуясь открывшейся небесной щели, без препятствия спустился вниз, но встретив отпор солнца и отражённого тепла вод открытого моря, решил пройтись и похулиганить, возможно последний раз в этом году, по побережью губ и заливов, где на земле ещё спокойно лежал толстый слой снега.

Весна решила не сдаваться и гнала приливами теплеющие воды моря прямо к побережью. Дед Мороз серчал, нахохлившись, дыханием двадцати пятиградусной стужи он пытался ей помешать, но не поддержанный своим извечным союзником Северным ветром, выдохся совсем. Стелясь низко по воде, он превращался в плотную, цвета сероватой сажи стену пара и тумана. Однако прямо беда: ни пройти, ни проехать, ни объехать эту стену было невозможно. В самой губе Сайда, охлаждённая вода акватории не парила вовсе и её плавпирсы были готовы принять заходящие с моря корабли. Но за бонами стояла плотная неподвижная стена….

Двадцать суток плавания и каторжного воинского труда измотали экипаж и «железо». За это время поняв и притерпевшись друг к другу, в Кольский залив входил уже сплочённый единством новорождённый военный корабль.

Уставшим людям хотелось ощутить под ногами твердь родной земли, хоть немного отдохнуть и отвлечься от постоянного давления чувства ответственности незримо сопровождавшего их при плавании на подводной лодке.

Конечно, они держались, но не выдержала техника, — подойдя вплотную к стене тумана на крейсере вышла из строя радиолокационная станция. В этой ситуации единственная надежда была на неё и на себя.

Подошедшие два «вертолётных» буксира отшвартовались у бортов субмарины. Комдив спустился на один из них и стал у экрана его радиолокатора. Тандем из тройки кораблей, способный маневрировать кроме переднего и заднего хода ещё ограничено вправо и влево, медленно двинулся сквозь ватную плотность тумана мимо острова Зелёный на вход в базу.

Буксиры условно назывались «вертолётными» потому, что имели поворотный механизм движителя способный направить тягловое усилие прямо и побортно — вправо и влево.

Липовецкий и Гошин, собранные и напряжённые до предела, еле различая контуры друг друга сквозь туман, стояли на мостике и командовали кораблями. Собственно, командовал Гошин, ибо командир всегда и всюду, при любых обстоятельствах, до последнего издыхания несёт полную ответственность за корабль. Антон же старался изо всех сил не пропустить малейшую его команду. Он обрабатывал поступающую к нему информацию и давал рекомендации, реагируя на конкретную ситуацию момента обстановки.

Как обычно, непрерывно работал эхолот, штурман до рези в глазах вглядывался в пеленгатор, но не просматривалось ни зги.

С буксиров поступали радиолокационные пеленга и дистанции до береговых ориентиров. Еле удерживая управляемость, на самом малом ходу, корабль лёг на курс 278 градусов — прямо на вход в губу Сайда. На приливе лодку незаметно начало сносить влево. Стена тумана, как обрезанная ножом, оборвалась над открытыми воротами заграждения бон.

Нос лодки направлялся прямо между крайней бочкой и буйками левого крыла заграждения. Свободный проход ворот оставался справа….

— Стоп обе турбины! — успел дать команду Антон. Скоба, соединяющая бочку с тросом заграждения, лопнула как мыльный пузырь. Двигаясь на инерции по акватории губы свободной от тумана, корабль вынырнул на свет божий. Уже при хорошей видимости он благополучно отшвартовался у плавпирса базы.

Водолазы осмотрели лодочные винты. Бог миловал — пронесло, никаких видимых повреждений они не обнаружили. На заграждении бон повреждённую сцепку заменили и бочка стала, как и прежде, на своё место.

Организовав расхолаживание главной энергетической установки и выставив вахту на корабле при стоянке его в базе, Антон вместе с остатками экипажа переселился на ПКЗ.

Командир БЧ-5 был на высоте: без помех на корабле всё двигалось и срабатывало как отрегулированный часовой механизм. Заяц прямо-таки сиял. Хорошо, когда в такой большой семье как экипаж подводной лодки все довольны и понимают тебя с полуслова. Наконец свободных от вахты мичманов и офицеров Антон отпустил по домам.

До-мой! — несли ноги Антона по дороге в городок и мысленно он уже обнимал свою любимую Светлану и сына. Скучал он по ним необыкновенно и теперь не шёл, а летел. Начальство подводников автотранспортом никогда не баловало и они передвигались в основном своим ходом.

А вот и дом! Взлетев, как на крыльях на пятый этаж, Антон открыл дверь своей квартиры и на нём повисли, сияющие от радости встречи, жена и сын.

Липовецкий, обалдело счастливый, вдыхал родной домашний запах своей семьи, замер, боясь нарушить этот чудный миг, выстраданной в разлуке, встречи.

У моряков, если они действительно кого-нибудь полюбили, то это на всю жизнь. Никакой фальши тут быть не может. И если это любовь, то частые и длительные разлуки компенсировались при встрече глубиной и чистотой чувств — всё, как впервые в юности….

На выходной день в воскресенье вся семья Липовецких стала на лыжи и отправилась в сопки. Лучи раннего весеннего солнца, пробиваясь сквозь морозную дымку влаги, многократно отражались от кристалликов корки наста снега и как бы его поджигали, создавая иллюзию нежно розового цвета его приповерхностного слоя. Находясь в этих розовых объятиях снега, высунув ветки с нашорошенными глазками набухших почек, на склонах сопок приветствуя солнце, безмолвно застыли северные берёзки.

— Розовое солнце, розовые ветки, розовые сопки и розовые мы! — в ритм с ёлочкой лыжных шагов, взбираясь вслед за Антоном на вершину пологой сопки, пел Владимир.

— Эй мужики! Не испортьте розовое настроение — подождите меня! — взмолилась Светлана.

— Шевелись, торопись и не свались! — не сказал, а пропел Антон и подал ей палку буксирной помощи.

Забрались они высоковато. Светлана опасливо покрутила головой и сразу же заявила:

— Кто меня отсюда теперь снимет?

— Да ты только посмотри вокруг! Это же сказка: скат сопки пологий, глубокий снег, как розовый пух, — это не скат, а райский полёт прями в мои объятья! Ведь я буду внизу вас ждать. В крайнем случае падай вбок попкой на снег, — высказав всё это Антон оттолкнулся палками и заскользил вниз.

— Пши-и-и, — шипели кончики лыж, пробивая две чёткие борозды лыжни в чистом нетронутом снегу. Объезжая подозрительные выпуклости валунов, Антон вскоре оказался довольно далеко внизу. Оглянувшись увидел, что за ним мчится Владимир.

— Молодец Володька! — закричал он призывно размахивая лыжными палками.

— Мама, давай, мы тебя поймаем! — оказавшись рядом закричали они вдвоём.

— Боюсь! — возразила им Светлана.

— А у нас тут чай и бутерброды! — попытались они её соблазнить, но далеко вверху Светлана всё так же стояла на одном и том же месте и нерешительно с опаской смотрела вниз.

— Мама, не бойся, мы тебя любим! — хором прокричали они наиболее убедительную фразу.

— Другое дело, тогда ловите меня! — и она решительно заскользила по лыжне вниз.

Ничего: спустилась! Уже нарочно внизу, как учил Антон, Светлана попкой свалилась в снег и воскликнула:

— Хорошо то как! Помру от удовольствия!

— Не помрёшь, мы тебя отпоим чаем! — Антон снял рюкзак и они вдвоём с сыном примостились рядом.

Чай, запах весеннего снега, розовая даль прозрачной голубизны отрывшегося с возвышенности пространства, торжественная тишина сопок умиротворяла и вселяла в их сердца радость просто потому, что они в этом мире живут и любят друг друга.

Возвращались домой они довольные и совсем не уставшие. Никаких дорог и контрольно-пропускных пунктов вокруг базы и городка Гаджиево тогда ещё не было. Проходи кто хочет! — подтверждая это, свободно гулял по сопкам ветер, между которых, еле приметная летом, петляла то ли тропа, то ли дорога времени войны. Она вела в никуда, теряясь среди сопок побережья Кольского полуострова.

На Северном флоте одна за одной начали вступать в боевой состав ракетные атомные подводные лодки стратегического назначения нового поколения проекта 667А.

Что с ними делать старое флотское командование разумного обоснованного понятия не имело. Вообще, с самого начала общей стройной теории стратегии развития, использования, базирования и суммарного потребного количества таких кораблей не было. Как и не было объединяющего центра, который бы мог всё это наработать.

Это как во время войны: идёт затяжное сражение, противник, применяя новые виды вооружений, сберёг и накопил живую силу и вот-вот начнёт наступление.

Наши же войска от долгого сидения в окопах и плохого снабжения переболели. Их ряды поредели, но притерпелись — ничего лучшего они никогда не видели. Техника и оружие у них устарела да и боезапас на исходе.

На самом «верху» хозяин (когда он ещё был) приказал:

— Оружие у нас должно быть новое и не хуже чем у супостата!

Настоящего хозяина уже давно нет, но «машина» запущена в работу и начала выдавать на-гора технику, оружие и боеприпасы. Распорядится ими по-хозяйски некому. Штабники даже высокого ранга привыкли всегда говорить «есть!». Вот они, не мудрствуя лукаво, ждали указаний — «чего изволите?» и «позволите».

Пока линия обороны стояла неподвижно «изволить» никто не желал, а работать без позволения себе во вред — никто и не думал. Но вот «вероятный противник», в реальности которого уже никто давно не сомневался, готовясь к генеральному наступлению, начал методично обстреливать нашу оборону по всему фронту.

— К оружию! — зашевелились бойцы в окопах. А боезапас заржавел, отсырел, да и тот на исходе….

— Срочно нужны патроны! — полетели донесения в тыл.

Политическое руководство проснулось, грохнуло кулаком и приказало:

— Срочно — срочно! — отправить в окопы самые новые патроны! Ну и новая техника в бой — «шагом марш!».

Штабники на «самый верх» доложили, что вот какие они исполнительные молодцы: бойцы в окопах сражаются и боезапас туда вот-вот должен поступить самых новейших образцов.

Истекая кровью, в траншеях войска пятятся назад. И, о радость! Наконец-то: поднесли патроны и техника новая начала поступать! Но ружья-то у них старые…. Как применять новую технику никто толком не знает…. Кое-как приспособив новейшее вооружение, самые отчаянные бойцы с ружьями наперевес, как обычно, — в штыковую…, в свой последний и решительный!

И что вы думаете? В который раз, но выстояли!

Если бы у Антона была самая буйная фантазия, то фантазируя, он не смог бы предугадать ту действительность, которая ожидала в недалёком будущем его страну. Невыносимо тяжело даже себе представить, что многие из его товарищей — те, которые сидели в окопах и ходили в штыковую атаку погибли, немногие искалеченные душой и телом, забытые и не нужные, будут жить дальше. Об их существовании ещё долго будут напоминать разрушенные военные базы и городки, заброшенные причалы и чудом удерживаемые на плаву списанные когда-то грозные атомные крейсера стратегического назначения.

А штабники и политики? — они живут и благоденствуют. И ордена, и герои — всё при них, полный комплект. Самые «верховные» внутри страны за власть перегрызутся и, потеряв её, выбросят белый флаг. Опять появятся «герои», правда, уже не с ружьями, а с флагами и лозунгами. Сотни таких «героев» будут кричать, требовать и жаждать: то ли пойти в бой, то ли сдаться в плен. Знать бы кому?

— Явного врага-то нет?

— А не явный и не очень-то скрытный?

— Конечно, он был и есть — это деньги! И в кого их больше — тот пан и хозяин. В услужение к новому хозяину пойдут многие. Правда, раньше они защищали и охраняли своё государство. Теперь же их государства нет. Но есть денежное «тело». Вот, вынужденно, они и станут «телохранителями».

— А от кого же это «тело» они будут охранять? И зачем?

— Зачем — зачем… — «тело» денежки-то не заработало, а награбило у собственного народа. Вот обнищавший народ потихоньку их начнёт отстреливать, правда в одиночном порядке. Ну, а если зашевелится народ массово, то для их подавления новая власть создала полицию, милицию, «кобры», «собры» — в целом внутренние войска по численности больше, чем собственно войска Министерства обороны.

— Ну, а как же быть с «окопами»? Там-то кто-нибудь остался?

— Сидят, конечно, — остались: вон зашевелился контуженый подносчик патронов, а вон там развели костёр и разбирают на металлолом остатки атомоходов, кораблей и другого военного снаряжения бывшие штабники. А вот та группа оборванцев в военной форме — стоят и чего-то ждут. Видно им совсем некуда податься.

— А как же внешняя линия обороны?

— Это уж как и кому. Некоторые паны — из бывших врагов захватят власть и сделаются героями. Они будут готовы продать и линию обороны, и бойцов, и землю — всю страну в розницу и целиком был бы покупатель. Страну Советов, советский народ и его славную историю они ненавидели лютой злобой. Всё, что кровью и потом этим народом было сработано, они разрушали и, приватизируя народное добро, взамен ничего не создавали.

— Ну, а паны побогаче, с собственной историей?

— Те, если хватит ума и поймут, что чужой дядя может попросту у них всё отнять, то начнут строить новую линию обороны. Ежели совсем поумнеют, то начнут отстраивать страну вместе с собственным народом. Как ни крути колесом истории, но все мы смертны. Сколько не бесчинствуй — в могилу всех денег не унести. И деньги, и наши дела остаются людям.

Всё это сбудется почти, что один к одному, а сейчас… — сейчас кончилось лето. Тройка — «Бывалый», «Трус», «Балбес» и присоединившийся к ним Антон, в кают-компании на ПКЗ вечером «забивали» доминошного козла. А чего: торпедные и ракетные стрельбы выполнены с отличными оценками, экипаж уже забыл что он «второй». Они исправно содержали в назначенной боевой готовности корабль и готовились сменить на боевой службе РПК СН «К-19». Этот корабль на боевую службу командование флота готовило спешно. К не очень опытному молодому командиру Кулибабе В. приставили «дядьку» — зам комдива. «Нащипали» из других экипажей «варягов», закрыв ими дыры в недостающей штатной численности подводников, и вперёд — «рыть землю» в Северную Атлантику.

— Куда спешишь? — спросил у капитан-лейтенанта Сливы Антон, встретив его перед самым выходом «К-19» на боевую службу.

— Невезуха мне, Антон Владимирович, — ответил тот. Вместо отпуска угодил в автономку, да ещё на «Хиросиму».

— Будем надеяться, что «железо» тут ни при чём. «Хиросима» — это деяние рук человеческих. Всё зависит от людей. Как говориться «на бога надейся, а сам не лови ворон!». Несколько переврав пословицу, Антон пожелал ему семь футов под килем и, спохватившись, добавил:

— Кстати, мы вас на боевой службе меняем. Два месяца в жизни людей — один миг. Всех тебе благ! — Антон попрощался и Слива, будто ватными ногами, медленно и нехотя зашагал по пирсу к подводной лодке проекта 658М «К-19». Соседствуя с ней, растопырив крылья рубочных рулей, чёрные в резине, вытянув длинные тела, то ли жуки, то ли бабочки стояли новенькие «АЗЫ» — РПК СН проекта 667А.

— Такая «бабочка» раскроет шестнадцать крылышек шахт, зажужжит баллистическими ракетами — любому дядюшке «Сему» мало не покажется. Пока же «пашем» мы, — рассуждал Антон. Авторитет, регалии, имя «31 дивизия» они у нас отняли. И в море мы ещё с «ружьём» ходим. Ничего, «попашете» и вы ещё как миленькие! И на вас этой Холодной войны хватит с избытком….

— Эй, старпом, уснул что ли? Закрой фишки! Наш супротивник Каковкин так и «пасётся» в твоих «камнях», — предупредил Гошин Антона.

— «Камни» на стол! — подал команду Антон. Он размахнулся и со смаком хлопнул фишкой по столу — Рыба!

— Ваше счастье! Промухай, был бы вам козёл, да ещё и офицерский! — Каковкин выложил на стол фишку «пусто-пусто».

— Хватит разглагольствовать! Козлы-то вы с замом! Айда дружненько: по три раза проблеяли и вызывайте «козлика» на колёсах. Вы же — штабники, недавно разбогатели — получили новый автомобиль. Так что подбросить нас домой сам бог велит, — сказал Гошин, обращаясь к Каковкину.

— Так это всё благодаря «АЗАМ», — ответил тот. На «головном» командиру за испытания дали «Героя». Остальным за ту же работу — фигушки. Все их звания, ордена перекочевали на землю в штабы флота, флотилии, а вместе с ними и положенные им автомобили «газики-козлики».

Обдерут эти «АЗЫ», как липку. Вот и нам «от щедрот» командующий флотилии «шмат» отвалил. Чужого добра-то не жалко!

— Ладно, проехали! — сказал Гошин. Нас-то уже давно ободрали: и по автономному пайку, и по снабжению, и по заслугам. И всё, понимаешь, делают с целью «улучшения»!? Старпом, а тебя там в загашнике по одной «буль-буль» найдётся? От ваших разговоров что-то настроение падать стало, — он вопросительно посмотрел на Антона.

— Ну, раз душа просит, как тут откажешь, — сказал Липовецкий. Только закуси у меня никакой.

— Ладно, закусим дома, — согласился на такой вариант командир.

Они зашли в каюту к Антону, выпили по стопке разбавленного водой спирта и поехали по домам.

Однажды зародившись, жизнь человека, подхваченная течением времени, сквозь месяцы и годы неслась к своей завершающей зрелости.

Дети маленькие и юные росли и радовались, что их время текло медленно, а деревья, горы, да и все взрослые люди были для них высокими и большими.

Достигнув зрелого возраста, они трудились в поте лица своего, за заботами не замечая, невозмутимо стремительного бега неутомимого Хроноса.

Став совсем пожилыми, умудрённые знанием и опытом, они видели и замечали всё, понимая, что время для них бежит быстро, мелькает последними днями месяцев и годов их индивидуального шествия по жизни. Замедлить бег времени сил у них больше не хватало. Остановить его персонально для себя они могли, но это смерть и небытиё — то есть состояние непостижимое для живого человека, за границей которого обрывается мир его ощущений в реальном месте и пространстве.

В экстремальных случаях по стечению роковых обстоятельств в жизни людей бывает так, что время для них как бы останавливается и они своими органами чувств и ощущений не могут понять: живые они или уже мёртвые.

Каждый человек живёт свою и только свою жизнь. Каждый человек волен и может целиком и полностью распоряжаться жизнью своей, но управлять своей смертью никому не дано. С «того света» ещё никто не возвращался.

Жизнь прекрасна и удивительна! Для того чтобы не потерять надежду и смысл своего существования, почувствовать вкус и обрести счастье во всём его многообразии, пока человек жив, при любых обстоятельствах он должен находить в себе силы и веру для преодоления многочисленных неприятностей и невзгод на своём пути. Не каждому это дано, хотя такой подвиг совершить может каждый человек, если он родился человеком.

Придя домой, Антон поцеловал Светлану и начал выслушивать восторженный рассказ, возбуждённо прыгающего вокруг него Владимира.

— Папа, мы всем классом под руководством нашего физрука и классной воспитательницы ходили походом далеко в сопки.

— И что вы там видели? — спросил Антон.

— Видели мы там всё: куропаток, вспугнули зайца, видели северных оленей, на озере — уток и этих… — долгоносиков, которые кулики! Заяц-то совсем серый и куропатки серые. Учительница нам рассказала, что зимой они шкурки и перья сменят на белые, но я это знал уже и сам.

— Это хорошо, что вы такие глазастые. Что же вы там хорошего ещё приметили? — подзадорил сына отец.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.