2. Историческая миссия Чингиз-хана и некоторые вопросы практического гуманизма в истории и в текущей политике

2. Историческая миссия Чингиз-хана и некоторые вопросы практического гуманизма в истории и в текущей политике

В исторической науке и политической философии издревле сложилась традиция, предписывающая оценивать исторические события безальтернативно соответственно «эталонным оценкам», возводимым в ранг абсолютных истин:

· невежество и дикость как неразвитость культуры — плохо;

· развитость и дальнейшее развитие культуры — хорошо;

· война, начатая дикостью против культуры, — плохо;

· война, начатая культурой против дикости, — не война и не колонизация, а цивилизаторская миссия, поэтому такая война это — если и не хорошо, то не плохо (или это — вынужденная необходимость, которая стоит вне морально-нравственных оценок [31] поскольку подаётся в качестве объективно неизбежной данности);

· мирное существование и продвижение культуры в область господства дикости это — хорошо.

Однако культура как общественный институт, оказывающий решающее воздействие на статистику формирования типов строя психики взрослого населения, — в этом её аспекте не интересна ни исторической науке, ни политической философии. Их более интересуют вопросы быта и политического интриганства в жизни народов прошлого: шмотки, оружие, монеты и отчасти — их исторические хроники.

Но примерно так же мыслили философы и политики «высокоцивилизованных» наций в эпоху Чингиз-хана.

Для них Чингиз-хан был выскочка, монголы были дикарями, и более «высококультурным» соседям представлялось, что в отношении них можно быть высокомерными, можно нарушать подписанные договоры, глумиться над их послами и казнить их по своему усмотрению.

Так вели себя все будущие жертвы политики Чингиз-хана.

Только в ответ на такого рода действия Чингиз-хан начинал войны, которые были мотивированы не захватом добычи и рабов, а именно пресечением высокомерия и лицемерия со стороны соседей. То, что в результате военного разгрома высокомерных и лицемерных правителей государств в руки воителей за идею (а не завоевателей) попадала военная добыча, — это сопутствующее обстоятельство, как и то, что победоносная война, сопровождающаяся захватом трофеев и возможностью вседозволенности в отношении побеждённых (как военнопленных, так и гражданского населения на оккупированной территории) пьяняще-развращающе воздействует на многих победителей.

Но история не сохранила ни одного призыва Чингиз-хана в стиле: «Братва, в этом Хорезме злата-серебра — немерено, девки — во! Работяги там — „лохи“, ишачат на „лоха“ Хорезм-шаха — так будут на нас ишачить. Айда на Хорезм, а я — во главе! Со мной не пропадёте».

История сохранила иную — глобальной значимости — нравственно-этическую, по существу религиозную мотивацию политики Чингиз-хана:

«Стремление реализовать идею главенства всеобщих законов на практике, которые по представлению древних монголов были изложены в “Великой ясе”, была предпринята Чингисханом при образовании своей империи. За соблюдением этих законов были поставлены присматривать специальные люди — судьи „яргучи“ и верховный прокурор „Хранитель Ясы“. Причём сила нового Закона, считалось, была так велика, что даже сам хан не имел права его нарушить. Именно на Курултае 1206 года, во время провозглашения его ханом всех монгольских племён, Чингисхан провозгласил также великую мессианскую идею своего правления — установление всеобщего мира и порядка по всей Великой степи и во всём мире, защиту обиженным и справедливое наказание всем виновным в нарушении Законов Вечного Синего Неба (выделено нами при цитировании [32]). Такое представление о должном (идеальном устройстве человеческих отношений), как подчёркивают историки востоковеды, было характерно для мировосприятия его рода Борджигин, воспитанного на митраизме, где идеи строгого соблюдения Закона и установления миропорядка во Вселенной были главными человеческими ценностями, а главное божество — Митра, прежде всего являлось гарантом сохранения единых для всех законов взаимоотношений и контролёром за этим» (“Идеи всеединства от древности до 19 века” — анонимная публикация в интернете по адресу http://alpast.narod.ru/refer.html). [33]

Отсюда и требование безоговорочного подчинения, выдвигаемое будущим жертвам политики Чингиз-хана, и оценка отказа от подчинения как противление Промыслу в его выражении Чингиз-ханом, влекущая за собой действия монголов в пределах полноты Божиего попущения. [34]

Может возникнуть вопрос: Почему именно «дикие» монголы оказались отзывчивы к голосу Вечного Синего Неба? Ответ на него по сути аналогичен тому эффекту «антенного поля», о котором речь идёт в работе ВП СССР “Психологический аспект истории”, но в иной природно-географической и этно-культурной локализации:

«В технике известно, что качество изображения, которое может „нарисовать“ оптическая система или радиотелескоп, во многом определяются их размерами. Так если на определённой волне работает радиотелескоп, диаметр зеркала антенны которого 50 метров, то это одно качество; а если радиотелескоп это — „антенное поле“ протяжённостью в несколько километров в обоих направлениях, и тем более — несколько радиотелескопов, разположенных на разстоянии многих десятков и сотен километров друг от друга, и работающих синхронно в одной системе, то это уже другое качество, намного превосходящее качество радиотелескопа с диаметром зеркала антенны в 50 метров и при прочих равных в принципе недостижимое для него. И в школьный телескоп с диаметром объектива в 60 мм в принципе невозможно увидеть того, что позволяет увидеть телескоп-рефлектор с зеркалом диаметром 6 м. [35] А ночью и в простой бинокль видно лучше, чем невооружённым взглядом потому, что линзы его объективов диаметром в несколько сантиметров собирают многократно больше света, чем зрачок глаза, диаметром в несколько миллиметров.

Человеческий организм — включает в себя множество биологических — биополевых «антенных комплексов». И как известно из этнографии, конечно если этнографы не зашорены вульгарными механико—материалистическими представлениями о том, что «этого не может быть», представители так называемых примитивных реликтовых культур более развиты в области «паранормальных способностей» — таких, как телепатия, ясновидение и т.п., нежели представители технически продвинутых культур «высокой цивилизованности», поскольку получать информацию о родственниках и близких, находящихся в отлучке по хозяйственной или военной надобности, о своём собственном местоположении на местности и т.п. жизненные потребности у них есть, а ни почты, ни телеграфа с телефоном, ни спутниковой системы навигации с выводом карты и координат на дисплей мобильника или ноутбука — нет. В древности, о которой мы ведём речь, их тоже не было (их ещё не изобрели), а потребности знать — были, и эти потребности некоторым образом реализовывались на биологической основе организма человека и его психики как системы обработки информации [36]. И хотя у всех людей есть нечто биологически общее, но всё же общность культуры — это ещё один фактор, дополнительный по отношению к биологии, который связывает воедино множество индивидов.

И если возвращаться от биологии человека, этнографии реликтовых культур и ранее приведённых технических аналогий к жизни наших предков на Восточно-Европейской равнине в древности (а это правомерно в силу единства законов физики, касающихся излучения и взаимодействия излучаемых полей и других видов материи), то биоценозы Восточно-Европейской равнины + наши предки, разпространившие на огромной территории единую общую для них культуру, гармонично взаимодействующую с устойчивыми биоценозами и устойчивую в преемственности поколений, представляли собой БИОСИСТЕМУ, которой не было и нет в мире аналогов [37] — ни в аспекте продуктивности биоценозов в разсчёте на одного человека, ни в аспекте стратегической фортификационной эффективности самих ландшафтов в качестве средств защиты от набегов извне, ни в аспекте размеров биополевого «антенного поля» [38], образуемого населением.

Последнее и есть самое интересное, и потому особый вопрос:

К какой информации открывало доступ это огромное «антенное поле» и в какие информационные потоки и алгоритмы — земные и космические — с его помощью могли входить его участники. Т.е. какое мироощущение порождало в индивиде это «антенное поле», участником которого он был» (“Психологический аспект истории”).

Но это, хотя и со своей спецификой, касается и монголов — как древних, так и наших современников, поскольку образ жизни большинства населения Монголии во многом сохранил то, что было свойственно ему в древности. Природно-географические условия Монголии, их определённая контрастность по отношению к условиям окружающих регионов, и единообразие культуры населения на её территории, по площади равной всей центральной и западной Европе, способствовали тому, чтобы этот же эффект «биоантенного поля» проявился и в ней: жизнь населения в ладу с биоценозами, отсутствие собственных шумов городской суеты, плюс к этому конструкция общепринятого у кочевников жилища — юрты как своеобразного резонатора торсионных полей. Так что они вполне могли возпринимать те потоки информации, к которым были глухи их более «высокоцивилизованные» соседи.

Успех Чингиз-хана был обусловлен тем, что он чуял нечто из того, что в КОБ отнесено к средствам управления / оружия первого приоритета и пользовался этим. Но историки, не имея представления и не задумываясь о характере обобщённых средств управления / оружия выше четвёртого [39], видят в деятельности Чингиз-хана только применение военной силы (шестой приоритет) и сопутствующие этому социальные бедствия.

Но если не спорить о том, каково «истинное имя» Всевышнего Бога [40], то Чингиз-хан выражал намерение, чтобы люди — всё человечество — жили в ладу с Всевышним Богом, Творцом и Вседержителем, но при этом он не заботился о формализации личностной религии каждого из людей в обществе, предоставляя возможность каждому из людей решить этот вопрос по совести.

И прежде, чем, например, Хорезм был покорён и его исторически сложившая государственность перестала существовать, а развитие толпо-“элитарной” культуры было пресечено, — в одной из его провинций по инициативе местной власти разграбили торговый караван Чингиз-хана, который следовал транзитом через провинцию на основании ранее достигнутых договорённостей с Хорезм-шахом. За этим последовала просьба Чингиз-хана, обращённая к Хорезм-шаху, о наказании виновных, чтобы другим не повадно было, — в ответ казнили послов Чингиз-хана… Чингиз-хан начал войну, в результате которой государственность Хорезма перестала существовать, что сопровождалось всеми ужасами победоносной и безпощадной войны…

Приведённая выше традиция оценки исторических событий предписывает считать, что в этом и подобных других случаях погибли не только виновные — Хорезм-шах и правящая “элита” Хорезма, — но и множество якобы «невинного» простонародья, жившего под властью Хорезм-шаха и К.

Однако традиция не предполагает правомерности вопроса:

“А что же это за “невинное” простонародье, если из поколения в поколение жило под властью зажравшихся мерзавцев и терпело эту власть?” [41]

Традиция не предполагает также ответа и на такой вопрос:

“Это простонародье в его большинстве — либо такие же мерзавцы как и правящая “элита”, только менее преуспевшие в конкуренции за внутрисоциальный статус, либо “субъекты”, утратившие волю к человеческой жизни, вследствие чего стали просто более или менее цивилизованными рабами-невольниками — придатками к их рабочему месту и «социальному статусу»”. [42]

И соответственно встаёт ещё два вопроса:

1. А достойно ли человека влачить такое существование?

2. Что делать с такими обществами и таким “человечеством”?

Поэтому вопрос о войне «дикости» против «высокой культуры» — не так прост, как его представляют историки и политологи - представители «высоких культур» толпо-“элитаризма” прошлого и наших дней (тем более — так или иначе пострадавшие от «дикости»), — подразумевая правильными на него ответы, аналогичные по сути тем, что приведены нами в начале настоящего раздела.