Урок 1

Урок 1

В связи с 15-летием пребывания у власти президента Владимира Путина мы вспоминаем историю, и мне доверено провести урок истории. Все спрашивают: «Ну и что? И как это все было?»

Я бы предпочел начать чуть-чуть издали, не с 26 марта 2000 года. Я бы все-таки рассказал вам о 99-м, о предпосылках и о том, как появляются эти предпосылки. Надо сказать, что с 98-го года премьер – Примаков. Главная политическая задача верхов тогда была вполне клановой, шкурной и семейной. Но парадокс истории в том, что семейная, клановая задача – она же безусловно была и политической.

Главная политическая задача тогда – сохранение власти, которая в России, как вы прекрасно понимаете, означает и собственность, потому что власть и собственность – есть единая категория. Если у вас нет власти – у вас нет собственности, у вас не может быть собственности. Власть – это единственное, что позволяет обрести собственность и защитить собственность в России, потому что института частной собственности нет, и это не вопрос законов, это вопрос мозгов. Одним словом, мы на территории, где собственность – категория динамическая. Ты у власти – ты собственник, ты не у власти – ты не собственник. Все очень просто!

Значит, и защита власти и собственности осложняется в тот период немощью стареющего Ельцина, который, как вы знаете, перенес уже операцию на сердце, ведет себя странно, пропадает неделями, недоступен для всех без объяснений. Это страшно деморализует элиты. Все думают-гадают: то ли он пьян, то ли болен. Но в любом случае малодееспособен, об этом очень ярко говорит Лужков. Он говорит тогда, позже, когда он начинает атаковать Ельцина, Лужков говорит: «Мы выбирали Ельцина, а правит – бог весь кто! Правит его дочь, которая не избрана народом, правит муж дочери президента, который не избран народом, правит какая-то клика, которая не избрана народом», – справедливо говорит Лужков. Эти фразы Лужкова не могут не вызвать согласия и сочувствия. Неприятно только то, что произносит эти слова именно Лужков, который перед этим был годы вернейшим, и преданнейшим, и услужливейшим сподвижником Ельцина, отличался тем, что чуть ли не ночевал на половичке, чтобы первым поздравить Ельцина с днем рождения. Но вдруг он обретает критическое сознание, начинает говорить справедливые вещи.

И вот, я возвращаюсь к началу, Примаков в 98-м году премьер-министр. Я должен сказать, что это не утешило Семью, Семья недовольна была этим, не понимала, куда ведет Примаков. Примаков был с хитрецой постоянной, с вот такой хитрой улыбкой, которая была многообещающей и непонятной. Поэтому, когда в декабре 98-го года, может быть, в январе 99?го, он сказал, что надо подготовить в тюрьмах 100 тысяч мест для бизнесменов, что он хочет посадить 100 тысяч бизнесменов, это было воспринято Семьей, в том числе семьей Ельцина, и бизнесменами, которые все – все получили при Ельцине, как страшный намек и страшная угроза. Примакова надо было снимать – это было понятно. Значит, пока были очень тяжелые обстоятельства в экономике, вероятно, не следовало менять авторитетного премьер-министра, но уже в мае 99-го Примакова снимают. В том числе потому что Примаков не нужен Кремлю в качестве будущего президента, а любой премьер тогда рассматривался с прицелом на президентство. Ставят Сергея Степашина. И Сергея Степашина ставят именно как кандидата в президенты. Понятно всем и самому Сергею Степашину – он преемник в тот момент, когда его ставят.

Я хочу сейчас ограничить возможность появления судебных исков и сказать вам со всей серьезностью, что я говорю об апперцепции фактов и слухов, о восприятии, а не о фактах, потому что распространение безупречных фактов требует безупречных документов. Но я говорю о восприятии фактов, смеси слухов с фактами. Ведь в конечном итоге наше понимание ситуации приводит нас к тем или иным решениям, а не документы, – правда же?

Через очень короткое время в Кремле говорят, что Степашин подкаблучник, что о чем бы он ни договорился днем, вечером все перерешает его жена. А тогда надо договариваться с женой, а если надо договариваться с женой, то черт его знает, как он будет работать президентом. Он будет президентом, а надо будет договариваться с женой Степашина – это будет странно. Это становится первой проблемой в отношениях правящей семьи Ельцина с преемником, вне всякой зависимости от истинности этих утверждений.

Где-то в июле, может быть, всех добивает в Кремле информация, что Степашин приезжает к Лужкову на открытие, уже будучи премьер-министром Российской Федерации, а Лужков, мэр Москвы, в это время приезжает на открытие одной из развязок на Кольцевой, на МКАДе. И Кремль начинает трясти от гнева, подозрительности, ненависти, и внимание – не факт, но апперцепция фактов и слухов: Сережа предал – все. Значит, предал, он с Лужковым, они отходили, говорят, их видели, они что-то говорили, мы не знаем, что именно, значит, мы Сереже больше не верим. Не имеет значения: предал ли Степашин, а имеет значение, что в Кремле началась по этому поводу истерика. Истерика началась у людей, близких к тому времени к принятию решений. Основная группа принятия решений тогда была – это Татьяна Дьяченко, ее муж Валентин Юмашев и Александр Стальевич Волошин, который в то время был очень к ним близок и формирует решения, а чуть позже – он помогает Путину и становится главой администрации Путина. Вот эта группа совсем близких людей, постоянно вмешивающихся в развитие дел, и чуть позже приезжает Березовский. Березовский против Степашина ничего не имел, но воспринял решение о его непригодности на пост президента уже в готовом виде от правящей семьи.

Два слова о том, почему Березовский был тогда уже в Москве нечастым гостем. Зимой 98–99-го годов начинается процесс по АVVA. АVVА – это строительство автозавода, что-то такое, какие-то акции, и вся эта мутная история. Кстати, в AVVA работал Александр Стальевич Волошин. Березовский полагает в это время, что уголовное расследование по AVVA инициировано по просьбе Примакова. И Березовский предпочитает оставаться большую часть времени во Франции, в своем имении «Кап де ла Гаруп» на мысе Антиб. Березовский возвращается после снятия Примакова с должности сильно не сразу, а только после того, как его пригласили и вызвали в Москву люди из Семьи. Потому что кризис нарастает, события представляются необратимыми, власть утекает из Кремля – ощутимо и неотвратимо. Он возвращается и входит вот в эту четверку людей, которые принимают все решения: Волошин, Березовский, Дьяченко, Юмашев. Это самая мощная, самая-самая центральная группа. Они понимают, что надо что-то придумать, но понятно к тому времени, что уже поздно, что поздно менять Степашина. Степашин, хорош ли, плох ли, а надо оставлять, потому что некогда, потому что парламентские выборы в декабре 99-го года, выборы, которые определят выборы президентские. Ну, и что же? В этот момент возникает радикальная партия принятия, которую возглавляет и представляет собой эту радикальную партию один человек – Борис Березовский, который говорит яростно, что мы победим или не победим – вот и все, вот и весь разговор. Но он употребляет в этот момент другой глагол, глагол из бранной лексики: «Мы всех отымеем!» – если позволите, я передам его так. Все смотрят на него с растопыренными глазами и не понимают, с какой стати мы всех отымеем, когда игра, собственно, уже проиграна.

К тому времени, к августу 99-го, Лужков и Примаков, уволенный, убранный с должности, формируют глобальное сопротивление, практически 100 %-е сопротивление Ельцину в губернаторском корпусе и в среде чиновников. То есть под Ельциным, условно говоря, Ельцин правит уже летающим островом, некой Лапутанией, он уже не правит Россией. Ельцин болтается в воздухе, и хорошее тому свидетельство – бегство от Ельцина господина Ястржембского, который долго вводил нас в заблуждение либо, может быть, передавал какие-либо личные ощущения, что у Ельцина крепкое рукопожатие. И вдруг Ястржембский начинает работать на Лужкова. А это было таким, знаете, большим сигналом, потому Ястржембский долго-долго, глядя нам в упор в глаза, говорил: «У Ельцина крепкое рукопожатие, крепкое рукопожатие». Когда Ельцин отсутствовал месяцами. А вы знаете, что Ельцин к тому времени по шесть месяцев в году отсутствовал на рабочем месте, по шесть месяцев! Молодым ребятам, которые меня сейчас слушают, трудно в это поверить. Путина 10 дней искали, Ельцина по шесть месяцев в совокупности за год не было на рабочем месте. И именно Ястржембский прикрывал эту ситуацию, лавировал, чтобы не сказать лгал. Лучезарное бесстыдство Ястржембского снискало ему славу наивернейшего человека Ельцина, так что, когда Ястржембский бросил больного и, вероятно, сильно нетрезвого президента, нам стало понятно, что кремлевским конец. Трудно было найти более информированнного человека, чем Ястржембский, и уж когда он бросил Ельцина, все поняли – счет пошел на недели. Конец близок.

Также стало понятно, куда перетекла власть. Итак, ближайший к Ельцину Ястржембский уходит к Лужкову – Примакову. Могущественнейший президент Татарстана Шаймиев создает общее политическое движение с Лужковым. И все до единого губернаторы входят либо в организацию «Отечество» Лужкова, либо в организацию «Вся Россия» которую возглавляет Шаймиев.

В июле – августе 99-го года начинается раздел портфелей и России. Лужков и Примаков и все губернаторы, которые под ним, так как это интерпретируется в Кремле. Внимание! Я сейчас опять говорю об интерпретации, а не о документах. Интерпретируется в Кремле, что они делят портфели, они делят власть, они делят кабинет министров, они делят, кто чем будет заниматься, когда они, наконец, свергнут Ельцина. Кремль в осаде. Под Кремлем никого нет. На телефонные звонки все еще отвечают, но уже волынят – такая итальянская забастовка губернаторов: никто ничего не делает для Кремля. Все всё делают только для Лужкова и Примакова. Всё! Революция началась, в сущности. А выборы в декабре. И вот в этот абсолютно критический, ужасный момент появляется радикальная партия в лице единственного человека – Березовского, который приезжает с криками: «Мы всех отымеем! Мы всех отымеем! Сережа, мы всех…! Мы их всех…!» Я говорю: «Борис, кончай… ну, чего ты, Борь… ну, не надо так, зачем кричишь. Кричишь так, будто прибавляешь себе храбрости. Может быть, не надо?»

А надо сказать еще абсолютно важную вещь, которая обрисовывает ситуацию: репрессии и гонения на Березовского зимой 1998–1999-го были с восторгом восприняты Семьей, потому что, в общем, Боря всех достал. Понимаете, да, ситуацию? То есть гнать Березовского хотела вся ельцинская семья. Все хотели гнать Березовского, с его точки зрения. Я говорю о его восприятии, во всяком случае, это он мне так рассказывал. Все хотели его выгнать к чертовой матери, все были ужасно рады, что он сидит на «Кап де ла Гаруп», и не ездит в Россию, и не мучает всех своим холерическим, невероятным темпераментом. Реально всех достало.

И когда он возвращается, его принимают с неохотой, в общем, от него уже избавились, его уже похоронили. Если вы думаете, что Березовского исторг из страны Путин, это ошибка. Березовского, в общем, Семья съела еще при Примакове. Все было решено: Березовский сошел с ума. Все было решено в 99-м году, в первой половине. Сошел с ума, никому здесь не нужен, и пусть он сидит себе во Франции, всех достал. И он возвращается, изрыгая какую-то пену, а все думают, что «господи, как он нас всех достал». От Березовского тогда не отказались потому, что совсем уж было отчаянным положение. Он начинает посередь упадка создавать некую энергию, подъемную силу. И все на него смотрят, никто ему не верит ни минуты, потому, ну, такую ерунду говорить-то: «Мы всех отымеем!» – ну, что это значит, а дальше что?

Стиль работы Березовского был неповторимым и античеловеческим. Никто вообще не понимал, как он не спит по три недели. Но он спал урывками по десять минут в машине. Если была возможность. Потому что и в машине шли переговоры. Он звонил мне с криком: «Ты можешь немедленно приехать на Сокол, я буду нестись из Шереметьева. Ты приедешь на Сокол, по пути от Сокола до Кремля я могу с тобой говорить. Время расписано по секундам, от Сокола до Кремля, мне нужен совет». Я приезжал на Сокол на своей машине, кортеж Березовского меня подхватывал, и потом меня одна из машин охраны снова отвозила назад на Сокол. И у него вот так были все люди, по пять минут, по семь, по десять минут, все это носилось, неслось. Этот безумный черный его «Мерседес», номер 018. Все это неслось, неслось куда-то. – «Мы всех отымеем!» А я говорю: «Боря, нас всех повесят». – «Сережа, ты не веришь в победу?» Я говорю: «Борь, я не то что не верю, я точно знаю, чем дело кончится. Притом, – говорю, – неловко, что вешать будут в декабре, хотелось бы, чтобы сейчас уже, по погоде. Они растопчут нас. Ни одного шанса у нас победить нет, и когда нас растопчут, то тебя повесят номером один или два, а я буду повешен номером пять, когда начнут вешать на лобном месте». Он смотрел на меня, злился страшно и говорил: «Если ты так говоришь – сиди на даче! Сиди на даче! Тебя не тронут, сиди на даче. Ты хочешь умыть руки?» Я ему говорю: «Нет, Борь. Ты не понял. Я выбираю смерть. Типа, как самурай при возможности выбора всегда выбирает смерть. Но перед смертью я погуляю. Я показакую напоследок». Возможно, вам покажется интересной подробность о том, что я не работал в то время на телевидении, меня выгнали еще в марте.

На этом фоне гибельной решимости, на этом фоне полной безнадеги и ощущения неминуемого поражения возникает фигура Путина. Главное его качество тогда в пересказе людей, принимавших решение, – он не сдаст. Он, если с ним договориться, не сдаст. А это почти главное – но не самое главное. Самое главное – победить, неизвестно как и неизвестно почему.

И вот в конце августа придумывается движение «Единство», которому потом суждено победить 12?го. Представляете себе цейтнот, представляете себе время! Значит, движение «Единство», которое победит 12 декабря, придумывается, высасывается из пальца. В конце августа, в условиях, когда все до одного губернатора, все – внимание, это очень важно понимать – работают с Лужковым, Примаковым, делят портфели, и уже давно все поставили крест на Ельцине и на Кремле.

«Срочно, вы можете срочно приехать?» – мне звонит помощник Березовского. Я говорю: «Что, где он?» – «Он в госпитале Вишневского». А госпиталь Вишневского рядом со мной, недалеко. «Хорошо». Он лежит в инфекционке. Он лежит с гепатитом, который обрел на полях личной жизни. И он горячечный, и он весь желтый, и белки глазные желтые. И вот я иду и встречаю сцену: на какой-то лавочке, такой грубой, солдатской лавочке сидит Миша Леонтьев, известный публицист, он сейчас пресс-секретарь в Роснефти. Он сидит на низенькой-низенькой крошечной лавочке и пишет, пишет, пишет… Пишет быстро, с какой-то невероятной скоростью. Это конец августа 99-го года. Я говорю: «Мигель, чего делаешь?» Он говорит: «Вот, пишу программу». Оказалось: он пишет программу партии «Единство». Миша Леонтьев писал программу партии «Единство», мусоля карандаш, глядя в небо, в потолок вот этого госпиталя, на лавочке. Захожу дальше, в приемную генеральской палаты, – сидит Игорь Шабдурасулов, который тогда руководил Первым каналом, а позже был первым заместителем руководителя администрации президента Ельцина всю осень 99-го года. Он говорит по телефону, он даже не отвлекается на меня, а все ласково и вкрадчиво кого-то убеждает. И дальше в генеральской палате возлежит Борис Абрамович Березовский. «Я придумал, «Единство»! Медведь! Тебе нравится медведь?» – кричит мне навстречу Борис Абрамович. Я говорю: «Борь, тебе капельницу поменять?» А я относился к этому, как к «псих-ля-ля», ну, идиоты как бы все. Мы проиграем, и все прекрасно. А я нигде не работаю, меня же выгнали перед этим, как мне сказали: по требованию Примакова. Внимание: документов нет, безусловно, но мне сообщили – по требованию Примакова. Хорошо. Я нигде не работаю, дурачком хожу. При этом только что закончено уголовное преследование меня по делу об уклонении от уплаты налогов. Было уголовное преследование, допрашивали всех моих друзей, знакомых, как я праздную дни рождения, какая у меня в доме обстановка. Налоговая полиция города Москвы тогда вела это уголовное дело против меня, которое было прекращено после отставки Примакова. Прекращено дело против меня было анекдотически. Я вспоминаю это неизменно со смехом. Меня в налоговую полицию вызвали, сказали: «Думали, что у вас нет детей, а оказалось, что есть. Раз у вас есть дети, то, соответственно, мы вам должны, Российская Федерация вам должна, вы переплатили налоги, Сергей Леонидович». Я говорю: «Как же вы шесть месяцев меня допрашивали, шесть месяцев моих друзей допрашивали?» Они говорят: «Ну, мы не знали, что у вас есть дети, простите». Я говорю: «Так это – первое, с чего следовало начать». Они говорят: «Сергей Леонидович, зачем уж сейчас слова-то тратить? Идите уж, идите». Я говорю: «Ну, прекрасно. Хорошо».

И вот Шабдурасулов всех обзванивает, а Боря кричит: «Мы всех отымеем! Ты не веришь в наше дело!» Я говорю: «Борь, я очень прошу тебя понять: я не верю в ваше дело. Но я не ухожу из дела, я просто говорю: я не верю в ваше дело, что не верю и давай его делать. Все, больше ничего». – «Хорошо, – он говорит. – Мы придумали «Единство» и «Медведь». Найди мне бабу третьей в список, первый будет Шойгу, второго сейчас спортсмена придумаем, третья должна быть баба. Придумай бабу. Ну, как, тебе нравится?» – спрашивает. Я: «Полное говно». И в этом смысле я, должен сказать, первохулитель, я очень дорожу этим званием, я первохулитель партии «Единая Россия», то есть никто до меня ее не критиковал. Мне кажется, что где-то в Уставе на последней странице следовало бы разместить маленькую заметочку обо мне.

Березовский говорит: «Нет, мы сделаем!» Я говорю: «Ничего вы не успеете сделать». – «Миша Леонтьев пишет программу», – кричит Боря. Я говорю: «Ну и что?» – «Игорь Шабдурасулов сейчас всех обзванивает губернаторов». Я говорю: «Губернаторы вас давно предали, губернаторы не будут с вами работать. Борь, прекратите эту историю». – «Нет». Я говорю: «Послушай, что Игорь просит». А Игорь в то время звонил губернаторам, которые отдали себя или всех своих лучших замов в «Отечество» или во «Всю Россию». Он просил, чтобы они дали комнатку, где хранят швабры, у пожарной лестницы, и посадили самого замухрышечку-чиновничка в виде представителя движения «Единство». А губернаторы отвечали уклончиво-негативно, а Игорь их уговаривал, тяжело уговаривал.

И надо сказать, что начинают губернаторы сдаваться постепенно, в том смысле, что: «Ну что, вы действительно Петрушку какого-нибудь хотите посадить в комнатенке? Да пусть будет!»

Далее вот так создается «Единство»: появляется маленький кабинетик, несчастненький чиновничек, который вроде как «Единство», вроде как отделение, вроде как при губернаторе сидит. Но сами губернаторы не хотят этому помогать. Это конец августа и сентября.

Я чуть позже вернусь к развитию «Единства».

К тому времени Путин уже назначен премьер-министром. Как я говорил уже прежде, весь опыт общения кремлевских с Путиным, все питерские контакты, Собчак и так далее, все демократы питерские говорят, что Путин – человек слова, он действительно очень тверд в слове, первое. Второе – что он абсолютно человек команды, что он никогда не сдает людей. Можно его пытать, выкинуть, лишить званий, он пойдет в рубище по дороге босой, но он не сдаст команду, это для него принципиально. И Татьяна Дьяченко, Валентин Юмашев, Александр Волошин, Борис Березовский – все его твердо поддерживают, потому что Путина уже знают. Знают от Пал Палыча Бородина, который дал ему первую работу здесь, в Москве. Когда Путин приехал в Москву, он некоторое время, как говорят, ночевал у Кудрина – он ему раскладушку ставил. Потом кремлевские предложили его на ФСБ, именно как гражданского человека, который более-менее понимает, что такое ФСБ, с одной стороны, а с другой стороны, человек, безусловно, гражданский, а главное – верный. Это вторая позиция. И уже его знают как руководителя ФСБ. Не сдаст «папу», не сдаст нас, никого не сдаст – вот же главный тезис тогдашний. А «папа» – это Ельцин. А на самом деле никто не говорит про Ельцина, всем плевать, конечно, главное – не сдаст Семью.

И тут Березовский выступает с воспоминанием тоже ярким: ну, как же, действительно, ведь Володя вообще ничего не боится ради дружбы. Ведь Володя приехал с букетом, гигантским букетом белых роз поздравлять Лену, жену Березовского, 22 февраля 1999 года. Была вылазка его, Березовского, он приезжал в Москву вместе с Леной Горбуновой, своей последней супругой. В этот момент его преследует Примаков. Под Борисом земля горит, и вдруг на пороге появляется Путин с огромным букетом белых роз. И Боря говорит: «Володя, ну ты подумай: ведь тебя твоя собственная охрана сольет, твоя собственная охрана тебя попалит, скажет Примакову, что ты был у меня на дне рождения жены». Это невероятно, все отказались, никакого праздника нет, всем страшно. А Путин, со слов Березовского, говорит: «Борь, так дружба прежде всего! Накажут, не накажут, вообще не имеет значения». И Путин спокойно дарит цветы, поздравляет, уезжает. «Вот это характер».

Одним словом, абсолютно все Путина характеризуют как человека, который вообще никогда никого не слил, никогда не предал, если надо – потеряет должность, что хочешь, деньги, лишь бы только никого не слить.

И Путин в этот момент становится уже премьером. Фонд «общественное мнение» проводит опросы: если бы выборы президента прошли в эти выходные, то вы выбрали бы из предложенных кандидатур кого?

Результат на 5 сентября, за три месяца до выборов, такой: Примаков – 32 %, это высший результат, выше нет никого, Лужков – 16 %, Путин – 1,5 %, Ельцин – 0 %. Я произношу это в эфире – Ельцин – 0 %. Мне звонит Березовский и говорит: «Звонила только что Таня Дьяченко, ну зачем ты папу, зачем папу? Ну, хорошо, Путин – 1,5 %, ну зачем ты папу полощешь, что 0 %? Ельцин же не собирается идти на выборы». Я говорю: «Да, но он правящий президент». – «Но не говори ты про этот ноль, – меня просит Таня. – Я умоляю, пожалуйста, но не говори ты про этот ноль!» Я говорю: «Тогда вы скажите Саше Ослону, ФОМ ставит его в опрос. В опросе есть фамилия Ельцин, скажите Саше, пусть он его уберет из опроса. Я при чем тут, я зачитываю опрос как есть». У Ельцина – 0 %, у Путина – 1,5 %, у Лужкова – 16 % президентский рейтинг, у Примакова – 32 %.

Вот с этого начинаем, ну, и понеслась.

В сентябре началась жесткая борьба двух телеканалов. Борьба за влияние, борьба за выборы, в конечном итоге – за судьбу страны. С 3 сентября, с четверга, меня берут на работу на Первый канал, а я не был на Первом канале уже полгода, потому что меня выгнали с Первого канала, как мне объяснили, по просьбе Примакова.

И вот я поступаю на работу 3 сентября, в четверг, 5 сентября, я вступаю и сразу же делаю «гребенку». Без моих комментариев я ставлю высказывания Лужкова: пять высказываний «за» и пять «против» Ельцина. «Россия, Ельцин, победа!», «Россия, Ельцин, свобода!» – кричит Лужков на Васильевском спуске, танцуя с Ельциным за плечи. «Россия, Ельцин – наше будущее!» – кричит Лужков у меня в видео и затем говорит: «Ельцин – глубоко больной человек, он не правит Россией, нами правят больные люди! Что это такое? Семья Ельцина проворовалась!» Я все это ставлю в «гребеночку». То есть он говорит одно – он говорит другое, он говорит одно – он говорит другое. Когда заканчивается «гребенка», я просто появляюсь в кадре и говорю: «Лицемер». Вообще больше ничего! И на самом деле это вызывает эффект разорвавшейся бомбы, ну, реально, просто – сносит мозг. Я понимаю, что до меня, как выясняется, Лужков был стерильным, в смысле ни один человек его не критиковал как будто, во всяком случае, на уровне телевидения его точно никто не критиковал, а он абсолютно к этому не готов. То есть он начинает страшно от боли кричать, и это, конечно, помогает. Если бы он просто промолчал, я бы не смог делать «пятнадцать серебряных пуль», потому что я сделал 15 программ, из них сохранилось, может быть, только 10, остальные утрачены.

«Пятнадцать серебряных пуль».

Как они были сделаны? Нами втроем, все мы трое участвовали в этих телепередачах: я, Лужков и Примаков. Дело в том, что по вторникам, после моей воскресной передачи, была программа «Лицом к городу», где Лужков на ТВЦ, на третьем канале, рассказывал про меня. Он рассказывал, какой Доренко подонок. Поймите, политик федерального масштаба со вторым в стране рейтингом влияния, с рейтингом влияния выше Ельцина и Путина, целый ч ас говорил на телевидении, какой Доренко подонок. Конечно, большей славы придумать было нельзя. Собянин не обладает такой славой, как Лужков тогда, но представьте себе, скажем, три Собянина три часа подряд кричат, что Доренко подонок. Вот это примерно одно и то же. Конечно, я это подхватил, я считал это прекрасным пасом. Причем надо сказать, что Лужков не сдерживается, он кричит слова, которые не подобает градоначальнику. Он кричит, что «с Доренко на одном гектаре не сяду!». Понятно, да? То есть он кричит слова, которые его изобличают как человека из простонародья и с неподобающей лексикой. А я каждое его слово препарирую, то есть я говорю: «А если я, например, был бы за Юрия Михайловича, то он сел бы со мной на одном гектаре? Ну а если бы я был близок к нему, сильно дружественно к нему, он сел бы со мной, может быть, даже на одной сотке? То есть получается, что вот Шаймиев, например, или, условно говоря, Музыкантский, Бирюков, какие-то люди к нему близкие – они какают с ним на 10 квадратных метрах, то есть как бы совсем вплотную прижимаются? То есть, если Лужков объясняет, что если он со мной на одном гектаре не сядет, то есть смысл в том, что чем ты к нему ближе, тем ближе ты с ним какаешь? Правильно, он же это говорит?»

Я это препарировал с абсолютно холодной такой иронией, что выводило его еще сильней, он еще сильней кричал, страшно кричал! Старика было жалко. Надо сказать, что в какой-то момент ко мне пришел человек, который представился другом Евтушенкова, я не знаю, в какой-то степени это правда, а Евтушенков, как вы знаете, свояк Лужкова. И этот посланец сказал: «Лужков впадает в ступор с четверга, он ждет твоей программы в воскресенье, с четверга ничего не подписывает, его трясет. Давай нам верстку, чтобы мы старика готовили к удару, потому что иначе у него будет инфаркт». Я говорю: «Хорошо, нет проблем!» А то получается, что я как будто жестокий человек. «Хорошо, – говорю. – У меня во вторник летучка, я прямо материал летучки буду выкладывать на свой сайт – dorenko.net в форуме под ником «пулеметчик», и заголовок будет всегда один и тот же: «За синий платочек строчит пулеметчик». Вот это мои тексты, а автор – пулеметчик. Он сказал: «Давай». Я ему так и делал. Они ему носили мои тексты, то есть заранее писал для Лужкова, заранее писал верстку, все свои планы. Прямо в онлайне писал, и это может быть очень интересным – опыт онлайн-интернета в 99?м году, обратите внимание. И значит, ребята все это видели, несли ему и говорили: «Вот, этот подонок в воскресенье скажет вот это». Старика успокаивали, старик успокаивался.

Телевизионная дуэль, надо сказать, однажды приводит к тому, что Первый канал побеждает НТВ. НТВ строго, жестко на стороне Лужкова и Примакова. Первый канал побеждает таким образом, что в конце октября Евгению Киселеву, главному телеаналитику НТВ, звонит Примаков, демонстративно в прямой эфир. Евгений Киселев очень рад, до этого он говорил с Кириенко, и он произносит: «Вот еще один бывший премьер-министр позвонил к нам в программу, сейчас напрямую к нам подключаем Евгения Максимовича Примакова». И в этот момент Евгений Максимович ему говорит, прямо Жене говорит в эфире: «Евгений Алексеевич, а вы видели сейчас программу Доренко?» А Женя отвечает: «Евгений Максимович, простите, но я не мог, я был в эфире». А Евгений Максимович Примаков говорит: «Да, но я вам сейчас расскажу». И начинает коротенько рассказывать мою программу. Вот, то и то он сказал, «у меня не было такой кровавой операции. Да, меня оперировали в Швейцарии, но у меня была не такая кровавая операция». Представьте себе эту ситуацию – в программу конкурента звонит бывший премьер страны и номер один по политическому влиянию в стране и пересказывает мою программу. Беспрецедентный успех. В каждой программе мы разбирали вопли, крики всевозможные против нас Лужкова и Примакова. И надо сказать, что если в начале сентября мы начинали с рейтинга президентского: Примаков – 32 %, Лужков – 16 %, я напоминаю, Путин – 1,5 %, а Ельцин – 0 %, то уже к концу этой телевизионной дуэли мы имеем: Путин – 36 %, было – 1,5 %, стало – 36 %. Примаков – было 32 %, становится где-то 12–16 %, вдвое меньше. Лужков был 16 %, становится 2 %. Лужков в 8 раз падает, а Ельцин как был 0 %, так и остался 0 %, но Ослон из ФОМа нам перестает ставить, прекращает его ставить в опросы, и его больше в опросах не видим. Путин с 1,5 % до 36 % вырастает за жалкие три месяца.

Но надо сказать, что дело не только в телевизионной дуэли. В этот момент идут боевые действия в Чечне, и это принципиально важно. Я расскажу о Чечне и расскажу, с глубоким сожалением, о взрыве дома в Рязани, о взрывах домов в сентябре в Москве. Я скажу вам о наших интервью, о наших встречах с Путиным. Каждые две недели был такой порядок. Порядок, потому что я сказал, что нам надо, хотя бы раз в две недели, встречаться, и надо сказать, что Путин в этом смысле очень точно понимал роль телевидения.

Был такой курьез, когда Дмитрий Козак подходит и говорит: «Сережа, Владимир Владимирович просит тебя полететь с ним в Ереван». Я говорю: «А что мне в Ереване-то делать, господи?» Я просил об интервью, и мне говорят: «Приезжай во Внуково-3, Путин приедет заранее, даст интервью, а потом полетит в Ереван». И вдруг Путин просит меня полететь с ним в Ереван. Я говорю: «Дим, а чего делать?» Дима Козак говорит: «Ну, пообедаете с ним, посидите 3,5 часа до Еревана, 3,5 часа назад. Посидите, поболтаете, он хочет с тобой пообщаться». И говорю такую вещь, которая сейчас кажется дикой, абсолютно дикой. Я говорю: «Дим, передай, что у меня в самолете ноги отекают. Я буду лететь 3,5 часа туда, у меня отекут ноги. А там выйду, вся делегация пойдет работать. А я чего буду? Слоняться по аэропорту, что ли? Либо прихвостнем при вас скакать, не понимаю. Дальше, назад 3,5 часа, Дима. Опять у меня отекут ноги, ты понимаешь, Дима?» Он говорит: «Ну, короче, ты летишь или нет?» Я говорю: «Нет! Я же сказал, у меня ноги отекают!» Он говорит: «Я так и скажу!» Я говорю: «Так и скажи!» Я думаю, что сейчас, честно говорю, Путин сказал бы мне: «Полетели в Сидней», а это в Сидней 20 часов в самолете. Я бы сказал: «Да, да, я хочу, чтобы у меня отекли ноги! Можно два раза в Сидней слетать? Три раза? Вокруг всей Земли?» Я вот думаю:

«Какой же был все-таки звезданутый в то время, боже милостливый. Я ведь был абсолютно звезданутый на всю голову. Прямо неловко сейчас».

Данный текст является ознакомительным фрагментом.