ЗАМЕТКИ С БУРЖУАЗНОЙ УЛИЦЫ

ЗАМЕТКИ С БУРЖУАЗНОЙ УЛИЦЫ

Телевизионный обозреватель Познер — Президенту Российской Федерации Дмитрию Медведеву:

— Есть журналисты, которые преувеличивают объемы неполадок в общественной жизни.

Дмитрий Медведев — Познеру:

— Их мало.

Алексей Пушков о Познере:

«Ни для кого при этом не секрет точка зрения самого Владимира Познера. Никто не сомневается, что он не любит православие, любит США и играет в большого демократа.

— Вы были хотя бы на церемонии „ТЭФИ“?

— Я не хожу туда, по-моему, года три. Пока Познер, который, мне кажется человеком крайне необъективным, возглавляет телевизионную академию, я на „ТЭФИ“ ходить не буду».

Владимир Владимирович Познер еще забыл сказать президенту, как он медом расплывается на телеэкране при любом упоминании о таком враждебном к нам территориальном образовании, как США, как до небес расхваливает Америку, вбивая в головы российских телезрителей фетиш Алабамы, хотя безобразий в Америке куда больше, чем в любом уголке мира. Именно из техасских голов вылетели подлые мысли о разрушении СССР, то есть нашей жизни, а позднее о бомбежке Югославии, Ирака, следом зародились планы и о войне в Иране.

О чем еще забыл Познер в своем докладе президенту? Как до космических масштабов преувеличивал страдания народов при социализме, как пропагандировал безработицу: «согласитесь, что надо немного-немного безработицы», — сказал он в одной из своих телепередач. И всем дал рецепт, как в жизни всегда побеждать:

— Не будь козлом!

Хотя в очерке Юрия Кудимова «Человек с моста дружбы» в 1987 г. он говорил иное: «Что такое быть безработным, советские люди вряд ли могут себе представить. Это невозможно, не испытав ни разу подобного положения или хотя бы угрозы оказаться в нем, — размышлял намного раньше по-иному Владимир Владимирович. — Поэтому у многих, особенно у молодежи, превратное представление об этой страшной трагедии США и Запада в целом» («„Они выбрали СССР“, М., изд-во политической литературы», 1987 г).

Теперь безработицы в России сколько угодно. Как же Познер глядит нынче несчастным безработным в глаза? Скорее, и не думает о них. Разве из телевизора при фантастической зарплате телеобозревателя, на которую куплена квартира в Америке, возможно, и многое другое, чужие беды увидишь?

Забыл рассказать Познер и о том, как цинично монтировал передачи, после которых людей потом подвергали анафеме. Участница телемоста в его передаче сказала, что у нас в стране нет грязного секса. Владимир Владимирович убрал слово «грязного» и оставил от подлинно сказанного лишь лживый обрубок, который и прозвучал на весь мир, что «у нас в стране секса нет».

Над женщиной потом смеялись все кому не лень, ее буквально затравили, о чем Познер спустя 10 лет сам и сообщил, не найдя нужным хотя бы извиниться перед поруганным им же человеком.

В 1996 г. летом шла запись передачи, которую готовили к 5-летию августовских событий. Приглашенных от коммунистической оппозиции в студии была одна треть. Другие две трети участников записи, кажется, были родственниками Владимира Владимировича, его друзьями и прочей демократурой, которая всегда скажет то, что нужно составителю программы. Они и говорили лишь о концлагерях в советское время, забыв, правда, сообщить, что 80 процентов «жильцов» сидели там за экономические преступления, а нынче сидят не меньше. Ведущий тоже изругал социализм, после чего выходило, что без капитализма, да еще наподобие американского, нам никак не жить.

Пришлось мне попросить микрофон. Позднее в коридорах телевидения прозвучало произнесенное Познером при мне: «Я нутром чувствую нефотогеничных людей». Возможно, потому Владимир Владимирович охотно подбежал ко мне с микрофоном, а я тут же показала телекамерам сборник очерков «Они выбрали СССР» и сказала, что в 1987 г. в очерке Юрия Кудимова, когда в стране еще была советская власть, Познер ругал этот же самый американский капитализм.

Владимир Владимирович спешно перебил:

— Я не знаю никакого Кудимова… Я не знаю никакого Юрия Кудимова.

Но… цитата из прежних познеровских высказываний уже летела в уши всей студии:

«Человеку всего дороже социальная справедливость. В американском обществе ее нет. Поймите меня правильно: эта страна небезразлична мне, а в чем-то и дорога. В ней много прекрасного, талантливая литература и музыка, замечательный народ. Но есть у нее какая-то поразительная способность не замечать страдания, нежелание слышать, видеть, думать о тех, кому плохо. И это, убежден, не чисто американская черта. Это органическая часть буржуазной морали, вернее, аморальности любого капиталистического общества, получившей в Америке свое крайнее выражение».

Познер опять перебил меня:

— Вы собираетесь читать всю книгу?

К счастью, эта цитата в очерке уже кончилась. Помня, сколько нищих в столице, помня, что трудолюбивые люди во всех городах страны уже продают на тротуарах тарелки, вилки и даже исподнее, я быстро добавила:

— И если я вижу, что в центре Москвы трехлетняя девочка просит кусочек хлеба, значит, в стране создан огромный концлагерь без колючей проволоки имени «Ельцина — Гайдара».

Прозвучал гонг, мое право говорить закончилось. Владимир Владимирович ушел от нашего ряда ватной походкой и с опущенной головой. По его согнувшейся вдруг спине видно было, как ему в тот момент не очень-то хорошо, он с полчаса бродил на противоположной стороне студии среди благожелательно настроенной к нему публики, задавал какие-то вопросы, получал нужные ему ответы, как вдруг спешно вернулся к нашему ряду:

— Я действительно знаю Юрия Кудимова, — неожиданно признался он, фактически капитулировав перед аргументацией левых. — Я действительно так говорил. Но вот Черчилль сказал, что нет ничего хуже демократии, но лучше ее никто ничего не придумал.

Оказывается, все это время, пока он бродил по студии, Познер спешно искал ответ на слишком неожиданный для него выпад. И нашел самое затасканное, самое затрапезное высказывание лютого ненавистника советской власти, который, как кулик, хвалил лишь свое болото. В этом болоте Черчиллю жилось столь хорошо, что каждый день он требовал у жены лучшей в мире трапезы, самых дорогих сигар и пижам, отчего своими капризами разорил даже собственную семью.

Я опять подняла руку. Мне хотелось напомнить, что философ Зиновьев, в юности ненавидевший советскую власть не меньше Черчилля, поживший и в СССР, и на захваливаемом ныне Западе, в зрелые годы считал, что России больше всего подходит социализм, а без этой общественной формации страна погибнет.

На этот раз Владимир Владимирович слово мне не дал. Он не признавал дискуссии — лишь монолог, притом последнее слово — за ним. Автоматом — выигрышная позиция.

Что тут скажешь, какие у меня права в той передаче? По сценарию, противник (то бишь представитель левых) вякает в течение одной минуты, а возразить на чужие аргументы в ходе дискуссии ему в дальнейшем нельзя. Оттого в телепередаче, которая вскоре вышла на экран, Познер выглядел просто героем. При монтаже он вырезал те мгновения, во время коих ходил по студии с ватными ногами и мокрой лысиной. Получалось, что он якобы бойко и точно ответил мне сразу, а потом, будто бы гордый и довольный собой, кинулся громить оппозицию дальше.

Что возьмешь с хитроватого имитатора ситуации?

Мне еще раз довелось участвовать в телепередаче Владимира Владимировича, посвященной на этот раз проблемам гласности. После выступления какой-то интеллигентной беженки, рассказавшей о том, как она скитается с семьей по России после отъезда из Узбекистана, Познер горделиво обвел студию взглядом и вопросил:

— Что было бы, если бы Советский Союз не развалился бы, и не было гласности?

Познер всегда использовал слово «развалился», хотя я собственными глазами видела на телеэкранах, как, опрокидывая страну, суетился Хазанов. Вместе с ним десятки знаменитых в своей профессии, но глуповатых и подлых во всем остальном мужиков на митингах и в передачах вываливали тонны грязи на советский строй. Хотя они-то сами жили зажиточно.

Меня глубоко возмутила такое глумление над истиной: ведь останься на исторической сцене Советский Союз, не было бы и миллионов беженцев, о которых якобы печется Владимир Владимирович, поэтому я в микрофон сказала, с моей точки зрения, очень честное:

— Если бы был Советский Союз, нужды в вашей передаче не было бы. А страну разрушили ретивые демократы.

Телеведущий недовольно поджал губы, но слова мои из передачи не вырезал. Зато когда я решила в третий раз поучаствовать в телепередаче, какая-то дама, сидящая на телефоне в студии, узнала меня по голосу и тут же гневно крикнула:

— Пусти вас на экран… Вы опять такое нам устроите…

Вот вам и цена демократической гласности. Она, эта гласность, должна быть только в пользу нынешней власти, обязана приглаживать ее крылышки, словно голубю, должна целовать ее каждый день. Как видим, и нынешняя гласность — тоталитарная, она ведь только для тех, кого власть любит.

А позднее ведущие телепередач открыто начали предупреждать участников:

— Только без личных выпадов…

Видимо, и впрямь переполох из-за моего участия в передачах Познера был, потому что все демократы будто проволокой перерезаны надвое. Одно говорили в прежней жизни, прямо противоположное — в другой, как можно эту их подлость выставлять напоказ?

Эти ребята при советской власти хвалили социализм, нынче вещают прямо противоположное. Будто в них, как в компьютерах, стерли одну программу и вставили следующую. А вечно говорящие головы, просто как диктофоны, теперь озвучивают то, что на пленке записано.

К примеру, бывший главный редактор журнала «Огонек» Виталий Коротич, который, как мы знаем, в союзе с Горбачевым разрушал нашу Родину, потом, как напившаяся крови пиявка, отвалил на Запад… Что он говорил, живя в СССР? Мерси, подвиньтесь, выслушайте:

«Борьба за социальную и национальную справедливость на свете ведется все успешнее потому, что люди видят и предметно воспринимают советский пример, пример державы, где принципы справедливости не просто победили, но и закреплены в Конституции»… «Мы обязаны знать и помнить, в Советском Союзе воплотились мечты всех трудящихся на земле». («Они выбрали СССР», В. Коротич, «Слово к читателям», М., изд-во политической литературы, 1987 г.)

Понятно теперь, почему ведущие телепередач просят, чтоб без личных выпадов было?

У них же душа вращается, как башня танка, которая при смене угла обзора стреляет без предупреждения, успевай только уворачиваться. Им хочется при этом еще казаться честными и порядочными. Вот они хвалят советскую власть, но после поворота туловища несколько в иную сторону тут же громят ее, чтобы уже в российскую конституцию вдуть подобную же беспринципность: безразличие к судьбам бездомных, мародерство, право на безработицу…

Вчера еще они — советские люди, а сегодня то тигра-лама, то ли ушу, может, полоумные пациенты школы Хаббарда, или какой-то еще неизвестный политологии тип? У этих «друзей» народа проблема одна: эпоху бы не перепутать, нужный бы флаг вывесить, вовремя нужную подлючку произнести.

Так давайте, друзья, договоримся. Мы в СССР-2 дураков, подлецов и предателей с собой не возьмем. Пусть они не переживают, что вдруг возродится Советский Союз. Придет время, мы войдем в свою страну дружными веселыми колоннами. Но без них. Навсегда без них. Помойку в будущее не тащат.

В Москве гостила сербская поэтесса Катарина Костич, проживающая нынче в Канаде. Просмотрев множество наших телепередач, в которых много споров, но мало любви к Родине, также много желания полностью подчинить Россию Западу, видимо, даже у многих журналистов там свои виллы и дома, закрыла лицо в ужасе и произнесла:

— С такой интеллигенцией России пришел конец. Это уже все… Славянам надеяться больше не на кого. Россию уже сдали.

Недавно по радио «Свобода» прозвучало:

«В США озабочены тем, как бы не потерять контроль над Россией».

Не потеряют. Подобные телеведущие непременно помогут им удержать нашу страну в пределах американского доминиона.

Года через два после августовских событий канадская общественность славянского происхождения собралась в Торонто на встречу с бывшим послом СССР в Канаде Александром Николаевичем Яковлевым.

— Советский Союз разбит на множество мелких слабосильных государств, — подводили итоги сложившейся ситуации участники встречи. Во многих республиках национальные конфликты, стрельба, войны, гибель людей, беженцы… Что дальше будет с Россией? — спросили они у старого партийного функционера.

— Все будет в порядке, не волнуйтесь, — успокоил людей Яковлев и изложил свое видение политической ситуации. — Понимаете… В России было крепостное право, и крестьянин не был свободен. Потом советская власть… Концлагеря… Человек был так же закрепощен. Мы дали свободу гражданину России, право на инициативу, на исполнение закона. Все, в чем так хорош Запад.

— Запад вмешался когда-то в дела Византии, и что от нее осталось?

— Социализм дал много хорошего человечеству, — возразили Яковлеву, — хотя и были искажения законов. Но в этом вопросе еще надо разбираться, чтобы понять, где правда, а где ложь, которые раздувает ваша враждебная теперь к собственному народу пресса. А безобразия, творящиеся на Западе, мы знаем на собственной шкуре, — сказали бывшему послу пришедшие на встречу сербы, русины, русские, украинцы, и начали перечислять гнусные явления, от которых страдают миллионы людей на всех континентах, где натвердо прописался капитализм.

— Рядом с нами в Торонто автовокзал. Зайдите туда. Афроамериканец в половине седьмого утра включает титан для кофе. В десять вечера он еще продает кофе. Сколько часов длится его рабочий день? В СССР рабочий день был строго 8 часов.

— Вы знаете, что такое сексуальная эксплуатация женщин и детей? Советские люди были освобождены от нее.

— Что такое произвол банков, бандитизм банковских мерзавцев, которые маму родную из-за доллара не пожалеют?

— Когда человеку за его труд не платят, потом же владелец предприятия исчезает. Вам пришлось узнать на себе произвол частника?

— Инициатива… может быть не только положительной. Объедините тысячу подлых частных инициатив, что вы получите? Как в новой ситуации выживать миллионам советских людей, как приспособятся они к тому, чего еще не знают?

— Что будет со страной? — повторили свой вопрос люди, которые не понаслышке знали обо всех «прелестях» западного мира.

Александр Николаевич, даже не огорчившись шквалу нелицеприятных вопросов, вдруг ударил себя в грудь кулаком и выкрикнул.

— Я важнее! Я важнее! Я важнее!..

Участники встречи с недоумением переглянулись, не разобравшись еще в синдроме наполеоновщины, которым на уровне почти психзаболевания страдали уже в то время такие ненавистники Советского государства, как Яковлев, Горбачев и им подобные, хотя сами же они и стояли во главе страны, которую усердно губили. Неужели только во имя этого мелкого момента, чтобы заявить во весь голос, что они важнее собственного государства, которое собирали сотни поколений на протяжении тысячи лет?

— Возродится ли Советский Союз?

— Я важнее! Одиночка важнее! — опять выкрикнул в зал Яковлев и, гордо выпрямившись, покинул аудиторию.

Люди были глубоко разочарованы уровнем мышления бывшего посла. И уже на улице делились своими впечатлениями:

— Этот идиот видел в Канаде только крыши домов, и знать не знает, какие проблемы у нас, живущих под этими крышами. Он не знает, каково живется тем, кто не имеет таланта из воздуха делать деньги или делать их на чужой беде.

Спустя 15 лет после того неожиданного заявления бывшего посла СССР в Канаде, что важнее всех на свете одиночка с инициативой (даже корявой и мерзкой), уже видны результаты этих инициатив: территория страны сократилась на треть. Хотя ни одно государство в мире ни в прошлом, ни в настоящем добровольно не отказывалась от своих земель и народов. Даже ради эгоизма верхушки ни одна страна в мире без войны не отказывалась от своего хорошего добротного места под солнцем.

В итоге — тысячи убитых из-за квартир стариков, захваты предприятий, расцвет киллерства, безжалостно отстреливающего молодых людей, безобразные инициативы которых поднимаются друг против друга как в кулачном бою с непременно смертельным исходом. Добавим расцвет педофилии, по всей стране — неплатежка зарплаты.

А вот еще один привет из дикого средневековья, с которым капитализм связан по сей день крепкой пуповиной.

ПОСТАНОВЛЕНИЕ

Межпарламентской Ассамблеи государств — участников Содружества Независимых Государств

О модельном законе «Об оказании помощи жертвам торговли людьми».

Рассмотрев представленный Постоянной комиссией МПЛ СНГ по вопросам обороны и безопасности проект модельного закона «Об оказании помощи жертвам торговли людьми», Межпарламентская Ассамблея постановляет:

1. Принять модельный закон «Об оказании помощи жертвам торговли людьми». 2. Направить указанный модельный закон в парламенты государств-участников Межпарламентской Ассамблеи СНГ и рекомендовать для использования в национальном законодательстве. С. М. Миронов.

Председатель Совета Ассамблеи, Санкт-Петербург, 3 апреля 2008 года, № 30–12.

Принят на тридцатом пленарном заседании Межпарламентской Ассамблеи государств — участников СНГ (постановление № 30–12 от 3 апреля 2008 г.)

«Информационный бюллетень № 42, документы заседания Совета Межпарламентской Ассамблеи государств — участников Содружества независимых государств», СПб., 3 апр. 2008 г., с 354).

Приехали… Если документы против работорговли уже принимаются на межпарламентском уровне, значит, откат в средневековье полнейший. Даже анекдоты теперь в ногу со временем.

Прежде — про озорство мальчика Вовочки в школе… Нынче — иные, хотя персонажа тоже зовут Владимиром.

Ведет Путин заседание правительства, обводит взглядом сердитые лица олигархов, спрашивает:

— Чего это вы такие хмурые? Фабрики я вам дал, пароходы, землю сполна получили. Чем недовольны?

В зале слышен робкий голос:

— Нам бы еще крепостных душ по триста…

В общем, мальчик вырос, и потребности его также выросли…

Впрочем, анекдот уже устарел. Если миллионам не платят зарплату, как не платили ее древним рабам, значит, олигархи имеют уже не по 300 душ крепостных, а по целому региону. И по стране, хоть она с ракетами да компьютерами, тем не менее, гуляет самый натуральный феодализм. С собственным замком у олигарха, послушной челядью (только непременно теперь, чтоб с высшим образованием), с охраной.

Еще одно современное отличие: у каждого олигарха — своя газета. Журналисты которой оромантизировали рабство, придали статус красоты проституции («путана, путана, путана моя»), создали ауру величия вокруг воров и бандитов, только о них и сняты нынче фильмы, извели насмешками Герцена и Ленина, казнили-таки во второй раз Чернышевского.

В общем, все общество задействовано на идеологической службе у феодала. Подмечено же, что человечество скользит по спирали. И по этой спирали наше общество, кажется, соскользнуло в дантовскую преисподнюю. Благодаря познерам и Яковлевым, прожившим на свете много лет, однако мало что в нем понявшим. Потому и объявили они себя важнее огромной страны и ее народов.

Диву даешься! Бесплатное образование заменили платным. Бесплатную медицину сменили на недоступную даже за деньги. Бесплатное жилье сделали платным, да еще ой каким дорогим! Право на работу заменили безработицей. Количество граждан здорово подсократили за ненадобностью. Класс священных табачно-водочных скарабеев в чалмах, рясах, кипах, объединившихся с Западом в своем непременном желании уничтожить Советский Союз, говорливо-лживых и алчных (святые на том свете, наверно, краснеют за таких подданных), тоже вернули к жизни. Правительство превратили в подсобный огород олигархата. Сами обогатели донельзя, а народ обнищал, оставшись фактически лишь с правом на ночной горшок…

И эту гигантскую аферу, аферу тысячелетия (все МММ в прошлом и настоящем, тем более — морганы, дюпоны и рокфеллеры, тут просто отдыхают), это потрясающее мошенничество обозвали демократией, прогрессом и очень нужным для России делом. В общем, девушку снасильничали, дали по мордасам, свернули скулы на сторону и полуживой объяснили: гляди, как тебе нынче хорошо, и нам тоже… И непременно в это верь.

Вот что такое слова-прикрытия, разработанные современной журналистикой.

Остается спросить хотя бы… себя (кого же еще?): а головы у трудящихся где? Не было войны, не летели к домам пули, не взрывались под соснами бомбы. Отчего же народ оказался таким беспардонно ведомым и добровольно выбрал… петлю на собственной шее? Или живем в ареале юмора: кто ответит за то, что мы сами натворили?

Отчего такие перемены в психике миллионов? Отчего в XX веке паранджу с женщин сняли, в XXI они вновь натянули ее на голову и охотно сидят в кромешной темноте?..

В XX веке людей научили понимать реальный мир, дали профессиональные знания (ту самую удочку, якобы о нехватке которой все время талдычил Познер), каждому растолковали законы физики, химии, объяснили процесс мироздания… Нынче эти же люди закинули дипломы на кухонные полки, охотно вернулись в неадекватный реальности мир допещерных мифов, во время всяких ходов славя персонажей, живших или вымышленных две тысячи лет назад в иных ареалах обитания, в иных, очень далеких пластах истории. Но предают забвению тех, кто в лютую Отечественную защищал их от жестоких врагов.

А с памятью Зои Космодемьянской что в прессе сделали, как облили помоями эту чудесную девушку? Как выкатали в грязи смелого чистого святого парня Александра Матросова? Где память о Стаханове, Валентине Гагановой и прочих героях труда, а не афер и мерзопакостей? Уже дотянулись и до Гагарина, выпустив пошлый фильм о некоем пьянице-космонавте, имя которому, видите ли, Юрий.

И почему герои каждого фильма выскакивают на зрителя с пистолетом в руках? А то и с тремя…

Да потому, что классовая борьба продолжается. Буржузия, у которой на словах одно, а на деле все иное, каждый день хватает работяг за горло, а они, как зайчата, лишь верещат, мол, отдайте хотя бы зарплату, ибо «мы только мошки, мы ждем кормежки». Почему же трудящиеся по отношению к себе такие подлые штрейхбрекеры?

Демократы говорят, что за знания надо платить. Рабочий класс России еще немало заплатит за проникновение в простую, но глубокую истину: Ленину не поверил, превратился в лоха. А недоумка все обтяпывают, как хотят. Западники с утра до ночи твердили, что России нужен капитализм, и никаких гвоздей. Трудящиеся в это время разруливали проблему смены общественной формации иначе: капитализм — это тот же социализм, только намного лучше. Нам привалит еще ого-го сколько! Обойдемся и без Ленина. Зачем какая-то борьба, если мы будем много зарабатывать?

Где теперь эти заработки? Оказалось, что если жить не по Ленину, не быть ежеминутной угрозой буржуазии, то буржуазные мальчики-пираньи и крошки с барского стола не скинут добровольно. Капитализм, конечно, хорош, однако коли есть кого грабить… Человека ли, корпорацию или иное государство.

Но осознать, что социализм был защитой миллионов, признать, что в 1991-м тебя развели так, что даже Иванушка-дурачок на печи был умнее, как нынче еще такое признать? Трудящимся гордость не позволяет. Видимо, для этого нужна смена поколений. Чтобы не признаваться самому себе в происшедшей дури. Гражданам еще хочется надеяться, что уж внук-то непременно будет Рокфеллером!

Без образования и многолетних связей? Бандитом, да! При капитализме карьера мафиози, нынче еще и рэкетира, для способных и шустрых детей из рабочего класса всегда открыта.

Чистые безмятежные краски Вселенной. Солнце то уплывает за горизонт, то вновь глядит в окна или прячется за облаком, что сбоку от авиапассажиров с моей стороны. На соседних креслах просматривают самое пустое издание в мире — «Магазин», в котором только картинки и ни одной мысли. Парни рассуждают о том, что как только окажешься во Франкфурте, то быстрее надо на склад, чтобы облазить все его ярусы. Теперь бери, что хочешь, сколько хочешь, и нечего бояться, что поездка не оправдается.

— Хорошо, что наши пришли! Теперь летаем, куда желаем, — неторопко ведут свою беседу пассажиры в лайнере «Москва — Франкфурт-на-Майне».

— Я всегда говорил, что рано или поздно деникинцы не подведут, — отвечает полушуткой второй.

На экране самолетного телевизора пляшет Тина Тернер — разболтанная как страус. Раньше у нас в России никто ее не знал, а теперь знают, и что в нашей жизни изменилось?

Вот показали Примакова. Но произнести фразу ему не дали, за него вещал диктор. Примаков, как дельфин, с открытым ртом еще с минуту поплавал на экране, потом его заменили пальмами и рекламой. Говорить россиянину можно только на родине, на чужом экране ему лучше бы помолчать.

По темному бархату бездны далеко внизу — златотканные ковры городов.

— Надо поспать, — решил пассажир, который держал в руках журнал. — У меня от цифр уже урчит в животе. А читать больше нечего, — возмутился он. — Хоть бы какой-нибудь рассказ, ничего человеческого…

Западные пассажиры одеты не лучше наших. Они тоже задраили окна и уже не интересовались, что там за тайны в далеких туманностях и пульсарах? Им раздали какие-то серые тряпки в бумажных пакетах, это, видите ли, пледы. Стюардессы принесли конфеты, напоминающие солоноватый хрустящий картофель.

Торонто… кафе, магазины, гостиницы, банки, автомобильные стоянки, юридические консультации, школы, больницы. И ни одного завода. То есть, практически это город лишь бабьих профессий… Все работы, которые в России выполняют женщины, тут заняты мужчинами. Теперь по этому пути пошел и Лужков, уничтожив производство в Москве. А за счет чего живет Канада? Как и прежде, за счет колоний, хотя официально те как будто бы независимы. Все производство Канады в основном в Латинской Америке. Товары, созданные в Бразилии, продают в Европе и США под европейским лейблами. Латиноамериканским рабочим за труд платят гроши. На эту спекулянтскую разницу в основном и живут в хваленом капиталистическом мире.

Деревья на улицах города украшены лампочками и гирляндами, будто женщины с плохой помадой на губах.

Говорить по-русски на улицах Торонто небезопасно. Добрые люди предупредили: могут ударить, облить кислотой. Но в этом маленьком, будто из сказки, домике, куда меня пригласили в гости, говорить на родном языке можно было сколько угодно…

Хозяйка его Надежда Ивановна, угощая скромной овсяной кашей, жила ведь с безработной дочерью на одну пенсию, уже вспоминала про то, каким красивым был у них в селе выпускной школьный вечер! Охапки тюльпанов, сирень, запах акации. Учитель говорил замечательные слова про будущий жизненный путь при социализме. Рядом с Надеждой — ее подружка Катя, дочь этого же учителя, мечтавшая учиться на переводчика. Но вдруг на третий день после выпускного — война.

— Меня угнали в Германию из Ростовской области, — рассказывает Надежда Ивановна. — Ходила с нашивкой «ост», была гастарбайтером. Немецкая хозяйка очень унижала. Однажды она сказала: спустись в подвал и принеси колбасу. Я думала, там одна-две рульки, ведь война, мы, остовцы, голодали, но когда спустилась в подвал, в глазах потемнело: на крюках — сотни колбасных ароматных кругов. Голова закружилась. Я не знала, какой сорт нужен, взяла несколько рулек, чтоб хозяйка сама выбрала, а та почему-то рассвирепела.

Может, ее задел вид молодой красивой девушки с аппетитной колбасой в руках, может, заподозрила, что рабыня в подвале съела какой-то кусок? Как вдруг она ударила ее по лицу.

И пробудила… Вулкан неистовой ярости.

— Я колотила ее этими колбасами так, что немка упала на пол и волчком крутилась, чтоб спастись от ударов. Била я ее даже ногами. За их бомбы на нашей земле, за этот плен, за то, что я, Надя, в недалеком прошлом еще школьная отличница, ночевала теперь в хлеву со свиньями… Потом пришли за мной. Чтоб отправить в концлагерь. Однако местный полицейский, старичок, хорошо знавший мою хозяйку как скверного человека, пожалел и отправил санитаркой в госпиталь, чтобы ухаживать за немецкими солдатами. А солдаты — мои ровесники. Мальчишки от 14 до 18 лет умирают на моих глазах, не понимая, зачем с ними такое сделали, зачем их прямо из детства пинками выпихнули в войну? Я поднимала простыню, чтобы сделать перевязку, и видела их почерневшие половые органы. Это уже начиналась гангрена. Мальчишки стыдились, уводили глаза в сторону, потом все же умоляюще глядели на меня, мол, спаси, помоги… Зачем эта война?

Надежда Ивановна помнит, что вытворяли американцы в Германии. Лютая бомбежка Дрездена, когда даже воздух превратился в кипяток. Вот уж кто не жалел мирное население. Не вздохнешь, и в реку голову не спрячешь. Все вокруг горит.

— На меня упала стена. Но молодой поляк, вырвавшийся из концлагеря, успел выхватить меня из-под груды обрушивающихся кирпичей.

Односельчанке Зине не успели помочь. Ей снесло голову. Погибла она сразу, только роскошные каштановые волосы ее, будто перья птицы, какое-то время еще трепетали на ветру.

— Потом я и этот польский парень поженились. Уехали в Канаду. На лесоповале родилась наша девочка.

— Вы, наверное, были очень счастливы с ним?

Надежда Ивановна в ответ лишь вздохнула:

— Какое там… Как напьется, бывало, так все курвой обзывал и по лесу гонял. У поляков это слово даже и не очень бранное. Но я развелась.

— Можно было, чтобы не попасть в Германию, уйти в плавни?

— Я так и сделала, — ответила моя собеседница и продолжила о том, что их любимый учитель литературы на второй же день, как пришли в село немцы, отправился в комендатуру с заявлением, что хочет служить в полиции.

И служил. Оказывается, был в прошлом деникинцем. И строго следил за тем, чтобы всех учениц своих отправить на работу в Германию. Даже по погребам лазил, чтобы найти каждую. Если же не находил, угрожал, что вздернет на виселице родителей. В дом к Надежде тоже однажды пришел…

— Мать я пожалела и вышла из плавней. Больше родителей своих не видела. Лишь недавно узнала, в каком году они умерли.

— Как же дочь учителя, ваша подружка? Почему она не помешала ему такие гадости делать?

На второй день после выпускного вечера Катя успела уехать в Москву. Там сразу пошла на фронт, дошла до Берлина, получила ордена, медали, вернулась на хутор. И как только узнала, что вытворял во время войны ее отец, взяла веревку, ушла в сарай и повесилась.

Надежда Ивановна опустила голову в печали, видимо, вновь оплакивая про себя и свою жизнь, и нелепую судьбу лейтенанта Советской Армии Кати.

— Может, не столько война тяжела, — открыла мне женщина глубоко выношенную ею истину, — сколько предательство. И бомбы можно подзабыть, падающую даже во сне стену, но предательство учителя… страшнее.

На факультете журналистики МГУ во время встречи с прежними выпускниками бывший декан факультета Ясен Николаевич Засурский вручил Почетную грамоту Борису Панкину за его смелый, видите ли, поступок — неподчинение приказам тоталитарной власти.

В августовские дни 1991-го группа советских военачальников и членов ЦК партии хотела уберечь страну от развала, остановить резню и конфликты, гулявший по стране сквозняк, который устроил в ней политически бездарный Горбачев и уже надувал паруса этих же безобразий Ельцин. Тогда гэкачеписты (во главе с Олегом Семеновичем Шениным) разослали по всем обкомам партии и министрам циркуляр с рядом рекомендаций, что надо делать руководителям в эти трудные для страны дни.

— Борис Панкин, будучи тогда послом СССР в Чехословакии, не подчинился тоталитарным приказам! — радостно сообщил наш декан и вызвал на сцену бывшего дипломата, отказавшегося быть защитником Советского государства, которое прежде вознесло его на пост главного редактора «Комсомольской правды», а потом на пост посла в Швеции.

Я написала Борису Панкину записку: «Зря вы тогда так. Ведь если бы победило ГКЧП, не было бы миллионов беженцев. На днях умер Олег Семенович Шенин. В нищете».

Ясен Николаевич Засурский, в прошлом наш преподаватель, бывший секретарь партийной организации факультета, международник, который благодаря доверию к нему советского правительства немало времени провел в США, радостно сообщил нам о присутствии в зале частного владельца желтой газеты «Жизнь», о долгожданной свободе печати…

Мне вспомнилась еще одна встреча. Главный редактор газеты «Московский комсомолец» Павел Гусев пожал тогда руку декану факультета (в прошлом советской, а не буржуазной) журналистики Ясену Николаевичу Засурскому и сказал, что будет хлопотать в Комитете по распределению Государственных премий, чтобы Ясену Николаевичу непременно дали Госпремию.

— Вы только подумайте, — восторженно сообщил Павел Гусев залу, — ведь Ясен Николаевич за малые советские деньги сумел подготовить таких журналистов, которые и перевернули в стране все.

У меня сжалось сердце. Вспомнились несчастные, обреченные лица жителей Ташкента, Андижана, Ферганы (я их видела лично), на головы которых рухнуло небо, ушла из-под ног земля. Никогда не забуду офицера, который стоял в вагоне ташкентского метро с поникшей головой, фуражка прямо на поручни легла, с трагическим выражением лица, с бессильно опущенными руками. Как же больно было видеть спину здорового погасшего мужика.

До последних дней своей жизни не забуду голубоглазого белокурого красавца. Наверно, в недалеком прошлом был заведующим какого-нибудь умнющего конструкторского бюро. Ныне в предзакатный, золотой для казахских степей час шел он по проходу вагона, бежавшего в эту минуту где-то неподалеку от станции Тюра-Там (откуда взлетел на недосягаемую высоту Гагарин, а нынешних жителей Центральной Азии скинули в недосягаемые глубины), и держал на вытянутых руках с пяток женских юбок. На лице вчерашнего инженера — такая же мука, такая смертельная безысходность, такое презрение к себе и возникшей вдруг не по его вине исторической ситуации…

Моя соседка по купе отвернулась тогда к окну и заплакала, хотя сама только что вырвалась из этого съежившегося вдруг, как шагрень, пространства. В нем уже не было места науке, дружбе между нациями, порядочным человеческим отношениям, права на гнездо для честных и трудолюбивых, а тем более для умных и образованных…

— Я в деревню забьюсь, там люди чище, жалостливее, — сказала пассажирка, а через год дом ее, купленный на остатки средств от проданной в Ташкенте квартиры, сожгли свои же русские, и по всей стране со скоростью света побежала уже лихая поговорка, мол, «понаехали тут всякие».

То есть людей, которых втянули в геополитические и националистические беды, раздувавшиеся прессой всех мастей и национальностей, уничтожали теперь везде. Им устроили духовный Освенцим на каждом километре одной шестой части суши.

Павел Гусев вручал нашему декану подарки. Ясен Николаевич не оборвал Гусева, не поправил, что сказанное им не соответствует действительности, что это преувеличено. Он в ответ лишь скромно улыбался, то есть признал свою причастность к тому, о чем говорил редактор МК.

Зал взорвался аплодисментами. А вот о миллионах беженцев, появившихся в результате труда этих журналистов, оказывается, воспитанных Засурским тайно, будто какая-то секта, на факультете почему-то не вспоминают. Не принято сожалеть в этих стенах и о гибели сотен газет на русском языке, о разогнанных коллективах теле- и радиожурналистов в республиках, об их человеческом и профессиональном неустройстве после переезда в Россию, их преждевременной творческой, а то и физической смерти. Но презентацию книги запрещенного во всем мире сайентолога Рона Хаббарда среди студентов на факультете провели.

Будто на факультете колониальной журналистики, тут теперь очень любят Америку, все время восхищаются свободой, хотя во всем буржуазном мире журналист, как раб, полностью зависит от самодурства работодателя. Забывают о той кровавой каше, которую США сварганили в десятках стран и, в частности, в Ираке. Приветствуют редакторов желтых газет, хотя прежде такие издания на лекциях Засурский открыто презирал. В Научной библиотеке (здание которой якобы уже продано) газеты нынче только западные и российские, и нет ни одного издания на русском языке из республик, в которых еще трудятся немало учившихся в Москве журналистов.

Какая же это свобода позиций в пределах хотя бы одного факультета? А о Советском Союзе, который всех профессоров на этом факультете выучил бесплатно, предоставил добротные должности, каждому дал неплохое жилье, ежели и вспоминают, то лишь как о тоталитарном, темном, без какой-либо цели и свободы государстве. Хотя правда, политическая, научная, и даже житейская, требует от журналистики всех аспектов правды…

В общем, вспоминается ненароком услышанная в самолете фраза: «Я всегда говорил, что рано или поздно деникинцы не подведут»…

И еще почему-то не могу забыть маленькую трогательную жительницу Канады Надежду Ивановну, родом из южного русского хутора, которая выскребала из кастрюли овсяную кашу и грустно говорила о том, что не столько война тяжела, сколько предательство. Особенно предательство… учителя.

На Западе, без которого нынче интеллигенция не может жить, принято с приходом другого правительства, других истин — уходить в отставку. Или изначально не идти на должность, идеологическую суть которой презираешь. Иначе ты похож на башню танка, которая внезапно разворачивается и тут же расстреливает своих.

Может, кто-то считал в злополучные девяностые прошлого века священным долгом отомстить за своих пострадавших во время культа личности близких… Мстить через поколение? Когда участников тех событий уже и в живых нет… Причем тут страна, от которой полетели клочки по закоулочкам? Причем тут народ, которому мстили за события полувековой давности? Не преувеличена ли мера ярости? Не оказалась ли в итоге эта ярость преступной? Ведь люди работали на свою страну и растили детей, за что им все это? Да и советская власть, выходит, не имела права сажать своих воров, террористов, педофилов, растлителей, тех, кто служил интересам других государств, даже если они спустя полвека и оказались чьими-то бабушками и дедушками? И если это ваш родственник, это ли гарантия того, что он не был преступником своего времени? Где уверенность в том, что чей-то брат не нарушал законы своей эпохи?

Сейчас, видите ли, можно сажать воров, а тогда… ни-ни, их надо было беречь и сдувать с них пылинки? Что за безнравственные требования к прошлому? При чем тут разговоры с трагическими придыханиями в голосе о том, что вот у моего деда, дескать, лошадь отняли?

Давно все вернули. С лихвой. Хоть от чего-нибудь этот вечно обиженный тип отказался? Напротив, нео-кулак, либеральный лишь по отношению к себе, но жестокий по отношению к другим, интенсивно рвался ко всем благам, который давал своим гражданам Советский Союз.

Но, по нынешней поговорке, пьяница проспится, кулак — никогда. Потому десятилетиями только и помнил потери. Насчет же приобретений… с этим туго… О лошадке каждую минуту помнил, о бесплатной квартире — забыл.

Затем потомки беловоротничкового кулачья заняли должности преподавателей, директоров заводов, редакторов газет, заведующих всевозможных отделов куда быстрее, чем дети рабочих и крестьян. Тем более если отцы их погибли на фронте.

Этот беловоротничковый тип, на время прикинувшийся советским человеком, уже и в ЦК прорвался. Но умел, как всегда, думать лишь о себе: как же будут жить детки через десяток поколений? Всех бы обеспечить квартирами и на далекое будущее. Вот и решил он взять верх над всеми, даже над страной.

— Но как будут жить теперь люди? — спросил как-то у Гайдара Олег Попцов, который тоже в свое время сидел около локтя Ельцина, потом устыдился этого своего позорного поступка (судя по телепередаче).

— Люди? Жить?.. Они умрут… — ответил, по утверждению Попцова, спокойно Гайдар.

А за геноцид не следовало бы посадить Егорушку толстолобого? За сдачу Америке всех запасов урана, который во благо своих народов добыл СССР, по сделке Гор — Черномырдин в 1993 году. Не требуется ли посадить всех алчных гаденышей века, подорвавших обороноспособность государства, продавших не только уран, продавших врагу — страну? Отчего, хочешь не хочешь, напрашивается, вывод: в 1991 году демократы не только за утверждение капитализма боролись, но и за политическую, геополитическую, идеологическую и военную сдачу Советского Союза Америке. Только не обозначили явно свои действия, приглушили слегка эту «победу», сделали ее какой-то исподтишочной, чтобы она не выглядела явно и выпукло, как победа СССР над фашизмом. Однако на всех страницах своих буржуазных изданий предательство окружили таким ореолом романтизма, честности и геройства, что стали теперь открыто давать премии «за поступок», а фактически за проступок в политике, за победу совместно с врагом над своим народом.

Предатели за помощь США в их совместной победе над Советским Союзом расплатились ураном (200 тыс. т). Да только ли ураном? Все, что вывезли из России в Америку после 1991-го, а это сырье, миллиарды долларов, — это в самом чистом виде — репарации, отнятые у сломленного народа и отданные стране-победителю.

Беловоротничковый мерзавец забрался и на международную арену. Но, как и прежде, был беспринципным. На протяжении двух десятков лет он позорил на чужих и собственных перекрестках Советский Союз. Все достижения народа, ратные и трудовые, он так перекашивал, унижал хорошее, увеличивал гадости. Наконец-то международный жучила, транснациональный хам и хищник услышал подаваемые ему из русского кокона сигналы и извлек из этой велеречивости громадную для себя выгоду: тут же объявил по линии ООН о том, что социализм и нацизм — одно и то же. Мол, теперь все итоги Великой Отечественной войны — коту под хвост, мол, мерси, подвиньтесь… со своими границами. Границы теперь будут такими, каким мы захотим их увидеть. Во всем. И заткнитесь, молчите…

В будущем, когда еще больше ослабеем, последует более грозное: «Уже все отдайте… Нефть, газ, Байкал, лес… Мы, более культурные народы, сумеем распорядиться ими лучше».

Так рассуждал и Гитлер, в пользу которого наша угодливая буржуазная пресса создала еще один миф: Гитлер будто бы только чужие народы гнобил. В фашистских концлагерях не сидели немецкие коммунисты, евреям хорошо жилось при фашизме? Они тоже ведь были народом Германии.

В эпоху тотальной лжи современный нео-буржуазный кулак, будто спрут, окутавший страну грязным чернильным облаком, полностью доказал сам, что он и впрямь — враг своего народа.

Ушел из жизни один из лидеров оппозиции Олег Семенович Шенин, который ни одним движением своей души не размывал советского сопротивления бесчеловечному наступлению олигархической собственности на права трудящегося человека.

После встречи выпускников я подошла к только что награжденному Борису Панкину, сказав, что это я написала записку и могу опять повторить ее содержание:

— Если бы победили гэкачеписты, не было бы миллиона беженцев.

Борис Панкин спокойно возразил:

— Напротив, гэкачеписты и проложили дорогу Ельцину.

— Как так? — опешила я. Эко ловко придумали! Своим неисполнением решений ГКЧП, их саботажем, как и в 1917 году, буржуазия помогла обессилить тех, кто хотел спасти страну.

А по Панкину получается все наоборот: гэкачеписты только и думали, как бы оберечь Ельцина и его свору. Вот она, идеологема, придуманная демократами на тот случай, если найдется какой-нибудь простак, который вдруг начнет резать правду-матку в глаза? Или вдруг изменится ситуация. Борис Дмитриевич уже забыл, как, будучи послом СССР в Чехословакии, после поступления информации о событиях в Москве тут же помчался на радиостанцию в Праге и уже 21 августа в 1 час 30 минут ночи шустро отмежевался от ГКЧП, выступив с заявлением о поддержке Горбачева и Ельцина, а на следующий день вышел из КПСС, в которой состоял с 1958 года.

Так вести себя мог лишь потомок кулака, каждую минуту свою тайно не любивший советскую власть, каковым Панкин, скорее всего, и был. Кстати, нигде, ни в одной энциклопедии, и ни в одной статье нет упоминаний о том, кем были его родители. Биография начинается с того, что в 1931 году родился в Киргизии, в городе Фрунзе, в Бишкеке, а после этого сразу же… поступил в МГУ.

А вот что пишет о Борисе Дмитриевиче бывший посол в Анголе В. Казимиров «Поворот воюющей Анголы к миру» «Союз ветеранов Анголы».

«Кстати, о Б. Д. Панкине. Мало кто знает предисторию его назначения на пост министра, где он пробыл 3 месяца. Мне довелось узнать ее в канун августовского путча. Проработав 8 лет послом в Стокгольме, он был переведен в Прагу и пробыл там более года. В июле 1991 г. в Праге был мининдел А. А. Бессмертных, которому тот сообщил о желании провести отпуск в Швеции. Поскольку шведские связи Панкина уже вызывали определенные вопросы, министр дал ему уклончивый ответ.

Каково же было изумление, когда Панкин сообщил в Москву, что будто бы по согласованию с министром выезжает в отпуск в Швецию! Решили отозвать его из Праги — ведь он был за рубежом уже десятый год. На замену ему был подобран О. Пересыпкин. Панкин узнал об этом из разговоров с Москвой (предположительно от А. Н. Яковлева). На этой основе и возникло его заявление в дни провала ГКЧП, хотя, подобно многим другим послам, он исполнил в Праге все полученные от ГКЧП поручения. За этот „подвиг“ Ельцин и продвинул его на пост министра.

О случайности выбора этой фигуры лучше всего говорят его собственные мемуары, напыщенно названные „Сто оборванных дней“. А разве не высвечивает сущности Панкина столь унизительное — с потерей достоинства бывшего министра иностранных дел великой державы — поселение в Швеции на иждивении упаковочной компании „Тетрапак“?!».

Поскольку в стране уже началась диктатура предательства, то в награду Горбачев назначил Панкина министром иностранных дел СССР. Ельцин же после Беловежья освободил его от высокой должности, но в багодарность за поддержку отправил послом России в Великобританию.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.