Владимир КАРПОВ ПРИШЕЛЕЦ

Владимир КАРПОВ ПРИШЕЛЕЦ

Уже несколько тысячелетий, из поколения в поколение, он не мог понять, не мог уловить: как это происходит? Вот уж знал, вот оно, подступило, и сейчас будет, и вновь – пропускал это чудо – как случилось? Кто, где? – тот Незримый, Пославший сигнал? Пришелец только обнаруживал – вот они были вместе, неразлучные, неразъёмные, в одной человеческой клетке, – и порознь! Их двадцать третья пара сразу была иной, совсем не похожей на остальные! Двадцать две состояли из одинаковых генных соединений – из двух Х-хромосом, как им дали название люди. И лишь одна, делающая человека именно мужчиной, – из Х- и Y-хромосом. Остальные, как существовали, так и продолжали существовать в человеческом теле, вместе с ним же обречённые на неминуемый тлен. А половой хромосомный набор получал шанс на бессмертие!

Пришелец вновь испытал это упоительное сладостное кружение в потоке извергнутого семени и, выпав в колышущееся, пульсирующее нездешним кровообращением женское лоно, мгновенно устремился вперед. Он мчался наперегонки с неисчислимыми десятками миллионов своих космических вариаций, наделённых тем же набором данных, что выпали ему. Он стремился опередить их, потому что разница была только в одном – в энергии ускорения. И в удаче: жизнь сразу ставила в неравные условия! Одних, избранных, лавина семени унесла почти к цели, к узкому горлышку матки, других, подавляющую массу, укатила в глубокую провинцию женского чрева. Пришелец знал, что дело не кончено: тот, кому легко даётся, легко и теряет. Не останавливаться, не успокаиваться ни на миг – отмерено всего три дня, чтобы явить себя в облике женщины, и всего день, чтобы возродиться мужчиной. Зачатье! – вот она, цель. Если нет его, ты станешь омертвелой плотью, которую бесследно вымоют половые воды. Произойдёт Зачатье – ты обеспечил себе Вечность.

Он ещё не мог – не до этого! – осознать, на какой из парусников вскочил: на Х- или Y-хромосому? И в чьём обличье у него есть возможность прожить ещё одну жизнь на земле? До сих пор – он возрождался в мужчинах, поэтому и нёс в себе долгую родовую память, названную генотипом. Пришелец всё помнил со времён Сотворения мира, но не дано ему было понять: кто, как и каким невидимым пером наносил черты поколений на тончайшую полоску сахарозы длиною в человеческий рост, скрученную мельчайшим клубком в молекуле ДНК? Каждый из людей оставлял на ней свою отметину, не касаясь рисунка, пришедшего от первого пращура. Как и заповедано в Книге:

…и первый будет в последнем...

Дотошный человек научился распутывать эту вязь только по мужской линии, по неизменным чертам генного набора Y-хромосомы. Не потому, что наследственность исчезает в женщине. Просто Х-хромосом в женском организме – сорок шесть. Каждая из них в десятки раз богаче по генному набору, нежели мужская Y-хромосома – единственная, по существу, – инородное внедрение. Проследить наследственность по Y-хромосоме так же, как исследовать состав жидкости по капле. А по Х-хромосоме, – как по капле, растворившейся в океане.

Пришелец унаследовал память о временах, когда на земле жили одни рептилии, не имеющие мужской хромосомы. Женский мир был осклизлым, кишащим, не пытавшимся осознать себя. И тогда Господь вдохнул в плоть жизни Y-хромосому. И если каждая из двадцати трёх пар женских Х-хромосом имеет возможность, как велосипедист в тандеме, отдохнуть, набраться сил, пока напарник крутит педали, а потом, восстановившись, снова взяться за работу, то мужской единственной Y-хромосоме – не на кого переложить ответственность. "Y" в труде без передышки, и восстановиться может только за счёт себя. За счёт борьбы внутренних генов, моделирующих во временном человеке его вечную данность, характер, черты, поступки, – его отношение к добру и злу. Через Y-хромосому внедрился в рептильный мир Вселенский дух, и через неё же может исчезнуть…

Сперматозоид, это фонтанирующее обличье Пришельца, был крепко навеселе! Он упивался своей лёгкостью и удалостью! Лихо расталкивал собратьев, пробиваясь к желанной цели. Хотя и они, его вариации, были такими же разгулявшимися, нестерпимо настырными, оттого, в давке, в расхристанном оголтелом движении гибли полчищами и потоками, а иные, здесь же, бок о бок с ним, засыпали на ходу. Похмелье скоро начинало мучить и его: ведь уже не в первом поколении на записывающей сладкой ленте всё отчётливее и болезненнее отмечался ген, ответственный за алкоголизм. Пришелец собирался волею, устремлялся вперёд, обморочно глотнув влаги женского лона, зло, мстительно, с нестерпимою жаждою успокаивая себя мыслью, что отыграется за все страдания потом, понуждая родившегося человечка к безмерной усладе зельем.

Одолевала и одышка: с каждым поколением люди всё меньше двигались, противясь предначертанной природой сущности и восполняя недостающую естественную энергию так называемыми препаратами. К тому же в седьмом поколении один из его предков-носителей, из разорившихся, бросивших родовое гнездовье дворян, перенёс тяжелую венерическую болезнь, и только пенициллин, появившийся в те годы, спас его отравленную жизнь. По другой ветви, из крестьян, получивших вольную и побредших по свету, тоже пришла недоброкачественная наследственность: на чужбине человек теряет стыд – проще обмануть, украсть, убить, отдаться похоти.

Соперники-вариации, как и он, загруженные родовой памятью, поражённые наследственными болячками, выбивались из сил, мертвели. Пришельцу приходилось пробиваться буквально по трупам. Ему, вне привычного хромосомного набора, во вневременном существовании, перед возможностью Зачатья, не могли помочь зелья и снадобья. Оставалось полагаться только на себя и верить в благую цель Пославшего его.

Пришелец помнил, как некогда носитель, мужчина, перед первой брачной ночью на сорок дней удалялся от мира, вкушал пищу и готовился, оставаясь наедине с собой и Господом. А наступал срок, и прежде, чем войти в женщину, свершал молитву, призывая силы Небесные, перед чреслами её, понимая, что предстоящее – вселенская великая эстафета. Причастие к таинству Божьему, которое не обретёшь даже в молитвенном доме. Где он – всего лишь посредник, и семя его – либо смертная плоть, либо вечный Дух.

Сперматозоиды впереди внезапно всполошились, разбегались по чреву в стороны. Пришелец также, собрав все силы, резко метнулся вбок, краем зрения успевая заметить, как хищная пасть вируса сомкнулась, пусто лязгнув, прямо у его конечностей. Хмель словно рукой сняло! Пришелец стремглав летел теперь поперёк общего движения, будто мотоциклист по отвесной стене. Акульи зубы громадного, страшного хищника прожектором блистали за спиной, хватая, заглатывая на ходу десятки, сотни тысяч сперматозоидов.

Пришелец скатился в ложбинку, как воин в окоп. Растёкся по дну её, затаился, замер: почти исчез.

Он не переставал удивляться, как быстро даже у него, всё помнящего и знающего, менялось восприятие жизни! Вот только он был частью мужчины и ему нравилась лёгкость и доступность женщины, которая не заботилась о детородстве, а искала, как и мужчина, наслаждения. И в нём всё загоралось, искрилось при её смехе, дурманил запах волос и так сладко было растворяться, будучи частью мужчины, в её ласках. Но здесь, в женской утробе, брошенному на выживание, ему хотелось схватить за руку ту женщину и провести её по своему прошлому.

В начале двадцатого столетия, в годы революции, Пришелец потерял родного брата-близнеца. Вирус присосался и пожирал, пожирал уже зачатую живую плоть, и каждый укус, это страшное кровожаднее смакование, отражались на нём – и страх пожирал его. Он ждал, бессильный к сопротивлению, когда хищник подберётся к нему, уже ни на что не надеясь. Но вирус насытился и заснул, как способны дремать они годы, дожидаясь новую жертву.

Человек, тогда родившийся, был как вирус: уничтожал и уничтожал себе подобных.

Каким счастьем отсюда виделись плодоносные времена, когда детородное лоно охранялось пуще любого богатства: развязывались войны, если чужак посягал на него, и женщине, разверзшей чресла свои вне семейного ложа, не было пощады.

Женщина – поле, и законами, заветами, моралью и суровым наказанием мир заботился, чтобы семя пало на почву сдобренную, прополотую от сорняка. Посланник попадал в чистое сохранённое чрево, где, напоённое кровью только что разошедшейся девственной плевы, вершилось Зачатие – смешивались два генотипа, две данности, прорастая новой жизнью. Посланник также царственно и безмятежно, если не считать неизбежной гонки со своими собратьями, устраивался в женском чреве, уже выносившим не одного ребёнка, как в выделанном, отгладившемся удобном седалище. И оно было пригодно для родов, и становилось вместилищем Духа, ибо душой, красивой или убогой, Господь наделяет каждого, а Дух передаётся из вечного бытия от тех, кто сохраняет Его.

Ненасытный вирус рвал и метал, пожирая бегущие ему прямо в пасть стада. Расстилаясь по ложбинке так, чтобы не видно было из-за краёв, Пришелец медленно полз по-пластунски. Стремглав метнулся за хоботок матки. Это было двойным везением: он скрылся от хищника, который остался по другую сторону поедать собратьев. И второе, он вновь был тем редким избранником, который на протяжении веков оказывался в женском лоне тогда, когда узкие родильные врата – были раскрыты! Можно обладать всем – силой, сноровкой, умом, но исчезнуть, попав не ко времени, не в нужный срок полной женской луны.

Пришелец счастливо скользнул за порог, и тотчас склонился, сжался, упрятывая главное в себе: сахарную плёнку с нанесёнными на ней письменами. Чуждый дух напалмом бил навстречу, выжигал, пытаясь стереть и переиначить пронесённые им через века знаки.

Шестнадцать поколений назад он, не готовый к такому испытанию, едва уцелел в подобной страшной переделке и дал плод с изменённым генотипом.

Тогда отец, крестьянин с соломенной головой, всё косился на своего чернявого малыша, тянущегося ко всякой музыке и танцам. И гонял, бивал жену по пьяному делу, принесшую ему непохожее чадо. Жена была не то чтобы совсем невинна: она спуталась с весёлым скрипачом, когда муж служил в солдатах, да и полюбила, знать, сильно гулящего человека. Пришелец это всё узнал, когда с выброшенным семенем старого солдата очутился в бабьем логове, и сразу же его повела, закружила музыка и песнь. И он, доселе продолжавший род простодушных упрямых мордовских крестьян, вобрал в себя иную суть: вписались чужие письмена.

Бывший солдат болел, слабел, считая, что старые раны дают о себе знать, бабки ворожеи говорили о сглазе, о порче и поили мужика колдовскими отварами.

Пришелец знал, каким недугом тот был поражён. В обронённых скрипачом скрижалях хранилась притча о том, как заболел египетский фараон, которому Авраам, из страха, отдал жену, назвав её сестрою: "…и взята она была в дом фараонов. И Аврааму хорошо было ради неё, и был у него мелкий и крупный скот, и рабы и рабыни, и лошади и верблюды. Но Господь поразил тяжкими ударами фараона…". Авимелеха, царя Герарского, Господь успел предупредить: "Ты умрешь за женщину, которую ты взял, ибо она имеет мужа".

Два разных злака не могут лечь в одну лунку без ущерба друг другу. Крестьянин-мордвин волей своей, упрямством, молитвами переломил непонятную болезнь, а скоро, когда весёлому музыканту ревнивый казак снёс саблей голову, и вовсе оздоровел, расправился, дожив до внуков, которые, на его старческое счастье, родились с соломенными головами.

Позже наслаивались русские роды с их тягой к приволью и неохватностью, сдерживающие себя вспыльчивые тюрки, но светловолосых или чернявых мальчиков отличала странная тоска по иной жизни.

Пришелец спокойно, так, чтобы не привлекать внимания, не тревожить, двинулся по люльке женского вместилища: перед ним был безобидный чуждый дух, сияющий, как масленый блин, в мужской уверенности, что он такой один, возлюбленный. Оставалось лишь усмехнуться, зная, как там, в человеческом бытие, его невольная ухмылка – с виду беспричинно – сейчас корёжит и выворачивает душу беспечного обладателя этого самонадеянного сияния: слепцы в любви открыты и незащищены.

Он был почти у цели. Яйцеклетка вызревала, наливалась спелостью, вынося с собой женскую Х-хромосому.

Можно было передохнуть. Только бы не задремать! Тысячи сперматозоидов заняли в ожидании позиции. Все во внимании, как затаившиеся перед броском охотничьи псы.

Время шло, тянулось, медленно, невыносимо. Сперматозоид рядом охладел, и другой, чуть дальше, растёкся мыльной пеной. Носители мужской хромосомы стали вымирать.

Пришелец чувствовал в себе ещё большой заряд энергии. Значит, он может отныне впервые воплотиться только в женщине.

Тоска скользнула по всему существу: тысячелетия был он – он! Хранил в себе эту плату с чипом первочеловека! Зачем всё? Его не будет, он растворится в этом океане, в этой бесконечности женской магмы!

Но истина заключалась в том, что у него, точнее, теперь у неё, – в запасе было ещё два дня! А "игреки" – были обречены.

"Они вообще слабы и недолговечны", – с неожиданным женским шовинизмом подумал о мужчинах Пришелец. Некогда человек, который в клетке своей нёс его нетленную сущность, прочитал в журнале статью о том, что мужчины на земле вымрут раньше, нежели женщины: потому что мужская Y- хромосома наследует все болячки, как по отцовской линии, так и по материнской. В одиночестве своём она восстанавливается только за счёт внутренних ресурсов, она вся – борьба, и накопленная масса отрицательной информации рано или поздно перейдёт критический рубеж. Автор отпускал мужской особи на земле порядка ста пятидесяти тысяч лет. Правда, другой учёный доказывал, что волноваться не стоит: "мужчина" ещё миллионов пять годков потянет. Может быть, мужчины и стали вдруг менять пол, делая невыносимо тяжёлые хирургические операции, в интуитивном страхе мужского исчезновения и, таким образом, дезертируя с поля боя? Пришелец впервые с гордостью вспомнил о той записи в своих скрижалях, в которой во все времена не хотел признаваться даже себе: один из его предков-мужчин, зарабатывая пайку хлеба в долгой тюремной жизни, стал исполнять роль женщины. Тогда "Y"-хромосома почти атрофировалась, и гипертрофировалась деятельность "Х"-хромосомы.

Временный человек, прочитав статьи, отбросил журнал, как ненужный хлам. Но Пришелец задумался не на шутку: ведь это он накапливал смертоносные изъяны, и ему уже не раз казалась, что дальше невозможно, он ослаб, изнемог, он весь – болячка. Пришелец знал многое, но, как человек помнит лишь время своей жизни и не способен заглянуть в будущее, так и он помнил лишь время земного существования, и не знал конечной цели. И что, вот так, накопив дряни в себе, в этой дряни захлебнуться, и стать прахом земным, заражая своей порчей землю?

Пришелец только было наполнился праведным негодованием, как всё вокруг – женское ли чрево, вселенная ли? – содрогнулось, заходило ходуном, и почудилось, что никаких сотен тысяч и миллионов лет не будет, а вот оно – светопреставление!

Чужой проходчик отбойным молотком шурфил горизонты нежного женского лона. И разъярённые орды чужого семени вулканической лавой устремились в материнскую сердцевину.

Желанная, поторопленная женским оргазмом яйцеклетка, набухая, выкатывалась, будто солнце меж горных вершин.

Пришелец, преследуемый спадающей лавиной, рвался вперёд! Как бы ни были сильны гены, активирующие безумие, разрушающую страсть, – самые могучие гены в каждой клеточке человека те, что отвечают за выживание и продолжение рода. Пришелец это чувствовал, что называется, собственной шкурой! И уносил ноги, проклиная людей, поражаясь их беспамятству: как они всё быстро забывали! Было: сладкую плотскую вольницу скручивали жёсткие ветхозаветные родовые законы. Перестала действовать мораль, заповеди, явилась наука евгеника, и в предвоенной фашистской Германии, или в другой, далёкой от нацизма стране, – в двенадцати штатах Америки, а по существу, негласно и во всех остальных, – прошла насильственная массовая стерилизация людей с выбракованной породой. Как ни бесчеловечны кажутся эти посягательства гомосапиенса на Божьи права, результат они дали: достаточно взглянуть на последующий уровень жизни в этих странах. Правда, и Вселенная не промолчала: откликнулась страшной войной, распространив локально изъятую человеческую ущербность по всему миру. Опалённая войной душа в изуродованном теле занесла в скрижали Пришельца ожоговые раны.

Накапливается критическая масса (если даже не брать в расчёт напасть иммунодефицита). Грядёт – и Пришелец призывал её – инквизиция. Мысленно он тянул руку и голосовал на Всемирном форуме по спасению человека как вида: "Принять закон о необходимости фильтрации людских пород". В злорадстве, под набегающей волной, ему виделся герметический отсек, где, будто цыплёнка-бройлера, содержат отобранную для скрещивания мужскую особь. И женщину, прошедшую родовой тест ещё в раннем детстве, запирают до поры в специальной барокамере, надёжно заменяющей девственную плеву.

Пришелец сходу, как в лютый зной, прыгнул в дышащие свежестью воды яйцеклетки.

Он знал этот миг – долгожданный, редкий. Единственная реальность, когда незримый вечный мир приотворял оковы человеческого бытия.

Он был каплей дождя в бесконечном вселенском ливне, весело взбивающем пузырями безбрежный океан.

В невесомости у него исчезло – стало неощутимым – и без того крохотное, почти отсутствующее тело.

Он был – только письменами, занесёнными на него от истоков времён. Какая разница, на чём они: на папирусе, бумаге, на полоске сахарозы или электронной плате?

Он был – запечатленным словом. Был – душою, принесшей миру себя. Был – единым с сим миром духом.

Он ведал – чувствовал во всём – присутствие Пославшего его.

Пришелец окунулся в трепетно объявшие воды, хотел сделать глубокий нырок, полагая себя гибким дельфином. И… стал тонуть, захлёбываясь, вконец обессиленный трудными дорогами.

Люди в жизни много говорят об экологии, о среде, которая формирует человека. Но мало отдают отчёт в том, что первая, самая воздействующая среда: ткань яйцеклетки – в ней осадок всей женской жизни! Это примерно так же, как искупаться в море, в луже или в серной кислоте. Как в человеке за жизнь формируется или уничтожается личность, так и здесь, в ткани яйцеклетки, в генотипе, закладывается данность фенотипа. За двадцатое столетие Пришелец приспосабливался в питательной среде яйцеклеток, будто рыба-ротан в городских водоёмах.

Женская Х-хромосома легко, играючи, выплыла навстречу, и… этого он тоже никогда не мог заметить и осознать: словно коснулась чья-то лёгкая длань, и они уже были одним целым, крохотным плодом нового человека, ещё внешне хранящим в себе приметы того и другого пола. И лишь слившаяся, вновь образовавшаяся хромосомная пара знала, что она – девочка. Однотипная пара сразу зажила воедино, и пришедшая от женщины хромосома с более здоровой наследственностью потянула на себе хромосому, прорвавшуюся от израненного мужского семени. Природа яйцеклетки, в которую он попал в новом веке, была, на удивление, комфортна.

Пришелец вновь порадовался, что стал частицей женского, а не мужского организма: можно отдохнуть, подлечиться, переложив обязанности на крепкую хромосому-напарницу. И разнежено заснул.

… Рептильный мир наполнял землю. Рептилии, бесформенные и громадные, как волны океана, передвигались, жили среди высоковольтных линий электропроводов, гигантских атомных станций, турбин, железобетонных городов, которые всё ещё походили на жилые строения, если бы не полное отсутствие людей. Разросшиеся, бессознательные рептилии иногда застревали меж домов, заполоняя растекающимися телами улицы, закручивались в жерновах турбин, и сам Пришелец в тягучем тулове рептилии, накатившем на электролинию, бился в судорогах глобального искрящегося замыкания…

В жути он вырвался из сна: вот ведь, были времена, когда он и подозревать не мог о существовании кошмаров. А теперь чуть понервничал, или ударил по мозгам алкоголь – так хоть не ложись. Он решил не спать. Да и какой сон?

Пришелец плыл в девичьем тельце, словно в лодке под парусом, нежился в восходящих лучах зияющей жизни. Гены страстей, наслаждений, безумия уже завлекали картинами прекрасного человеческого бытия. Плоть требовала пищи и наслаждений. Как в прежних рождениях самым манящим из всего сущего грезилось яблоко женского лона, так теперь сохранённая память рисовала образ мужского сеятеля, как самую вожделенную часть вселенной. Хотелось скорее вместе с человеком появиться на свет и припасть к этой сладкой чаше проливающегося земного зелья.