Крестоносцы «Империи свободы»
Крестоносцы «Империи свободы»
Ален де Бенуа. Карл Шмитт сегодня. "Справедливая война", терроризм, чрезвычайное положение, «Номос Земли». - М.: ИОИ, 2013. – 192 с. – 500 экз.
В момент, когда Карл Шмитт, американский философ немецкого происхождения, умер, ему было посвящено около 60 книг. А сегодня их больше 450. В наше время в мире каждый месяц выходит две-три книги о Шмитте, распространяются его переводы. Карл Шмитт крайне актуален. Особое внимание сегодняшних исследователей привлекают три темы в его наследии: распространение терроризма, введение законов об исключительном положении, и, наконец, развитие идеологии войны, отражающее радикальное преобразование международного права.
Шмитт показывает, что идеологические и «гуманитарные» войны современности, уничтожающие врага на моральном основании, переняли эстафету у религиозных войн. Они отличаются той же безжалостностью и тотальностью.
Шмитт выступал за «плюриверсум» – многополярный мир, а не «универсум» – мир, объединённый под властью одной-единственной сверхдержавы.
Автор книги Ален де Бенуа – французский философ, писатель и журналист, основатель и теоретик движения «Новые правые». В своих работах он критикует глобализацию, неограниченную массовую миграцию и либерализм, утверждая, что они гибельны для культуры европейских народов. Американскому «плавильному котлу наций» Бенуа противопоставляет цивилизации и культуры, существующие и развивающиеся рядом друг с другом, но сохраняющие оригинальность.
США постоянно заявляли, что защищаемые ими принципы отвечают интересам всего человечества. Как сказал Вудро Вильсон, флаг Соединённых Штатов – «это флаг не просто Америки, но и человечества». «Мы в самом ближайшем будущем станем нацией крестоносцев», – отметил Ирвин Бэббитт в 1924 году. «Идеал Америки – надежда человечества», – заявил также и Джордж Буш в речи, произнесённой 11 сентября 2001 года, через год после терактов в Нью-Йорке и Вашингтоне.
Эпоха, в которую права человека были заявлены с предельной убедительностью, оказывается именно тем периодом, когда войны стали совершенно бесчеловечными. По Карлу Шмитту, в этой констатации нет ничего парадоксального, поскольку тогда, когда борются во имя человечества, врагов начинают считать нелюдьми (Unmenschen). Превозносимый гуманизм приводит к фактической дегуманизации. Война, которую вели против Косово во имя «прав человека», обернулась систематическим нарушением прав сербов, сопровождаемым многочисленными случаями «побочного ущерба». Война с Ираком во имя свободы закончилась тем, что генерал Томми Фрэнкс назвал «катастрофическим успехом» (catastrophic success).
Тотальная война отмечает собой не только возврат к «естественному состоянию», как его представлял Гоббс. Войны, в которых враг считается преступником или тем, кто вне закона, демонстрируют свой теологический или религиозный характер. Подобно крестовым походам, религиозным войнам или войнам против еретиков и язычников, это войны без границ, чрезмерные войны, поскольку они выстраиваются в соответствии с моральными категориями, так что представляющие их стороны не могут прийти к примирению. «Само собой разумеется, – отмечает Норберт Кампаньа, – что зло не может обладать «равными правами» с добром: силы, воюющие за добро, присваивают себе все права, а силы, которых относят на сторону зла, видят, что их лишили всех прав, поскольку невозможно представить, чтобы силам зла было предоставлено ничтожнейшее из прав. «Добрые» могут сбрасывать бомбы на мирное население, а у «злых» нет права поступать так же».
Борьба во имя блага позволяет не только вмешиваться в международные дела суверенного государства (во имя человечества, свободы, демократии или прав человека), но также ограничивать свободы, открывать лагеря, в которых содержатся пленные, лишённые всякого юридического статуса, бомбардировать гражданское население, разрушать промышленную инфраструктуру, использовать пытки, напалм, белый фосфор, снаряды с обеднённым ураном, осколочные бомбы, противопехотные мины и т.д.
Во время публичной дискуссии, организованной на телеканале CBC в 1996 году, бывшего госсекретаря Мадлен Олбрайт спросили о необходимости введения в Ирак объединённых сил союзников, которое повлекло гибель 500 000 иракских детей («Указывалось, что в Ираке погибло полмиллиона детей. Это больше, чем в Хиросиме. Оправдана ли такая цена?»). Ответ Олбрайт был совершенно недвусмысленным: «Это был сложный выбор, но мы считаем, что да, цена была оправданной».
«Справедливая» война, как много раз отмечал Шмитт, неизбежно приводит к гражданской войне уже в силу того факта, что её можно вести без соблюдения форм jus in bello. Среди правил «войны по форме» основополагающим было различие гражданских и военных лиц, а также участников боевых действий и неучастников. Это различие автоматически стирается в справедливых войнах современного типа, когда приходят к выводу, что всё вражеское население виновно. Применение ковровых авиационных бомбардировок, отличающихся огромной разрушительной силой и в то же время анонимным и «неощутимым» характером действий самого бомбардира, – одно из логических следствий этого развития.
Нет никакого сомнения в том, что критика Карлом Шмиттом «справедливой войны» современного типа относится в первую очередь к США, поскольку подавляющее большинство войн, которые вела эта страна, были не регулярными войнами, «войнами-дуэлями», а войнами против врагов, считающихся преступниками, и их вели вплоть до полной капитуляции последних.
В XIX веке Герман Мелвилл в своём романе «Белый бушлат» заявил: «Мы, американцы, – в каком-то смысле избранный, привилегированный народ, Израиль нашего времени. Мы несём ковчег свобод всего мира. И в качестве будущего наследства Бог завещал нам обширные территории политических язычников. Весь остальной мир вскоре пойдёт по нашим стопам». Сенатор Альберт Дж. Беверидж скажет: «Не для тщетного и пустого обожания и самообожания тысячу лет приготовлял Бог англоязычные народы. Нет! Он сделал нас хозяевами и организаторами мира, дабы мы навели порядок там, где царствует хаос».
Это мировоззрение, восходящее к отцам-пилигримам и к мифу «Града на холме», сохранялось всегда. Можно было бы привести множество примеров его проявления. США, как новая Обетованная земля, считают свои ценности универсальными и, полагая, что на них возложена божественная миссия, пытаются – от чистого сердца – навязать их всему остальному миру.
Благодаря событиям 11 сентября 2001 года миф об Америке как «избранной нации», обязанной утверждать Добро по всему миру, нации, против которой силам Зла никак не устоять, поскольку родилась она под присмотром самого Провидения, был снова поднят на щит.
Это мировоззрение закрепляется уверенностью в том, что Америка – носитель всего самого лучшего в политических и социальных подходах: «Американцы не должны отрицать то, что из всех наций мира именно их – самая справедливая, лучший образец для будущего». «Если США представляют богоизбранный народ, – отмечает Кеннет М. Колман, – тогда практически невозможно представить ситуацию, в которой интересы человечества не совпадали бы напрямую с интересами Соединённых Штатов». «Существует система ценностей, от которых нельзя отступать, и это именно те ценности, которые мы отстаиваем. И если эти ценности достаточно хороши для нашего народа, столь же хороши они должны быть и для других», – ещё недавно можно было прочитать в Washington Post.
Часто подчёркивалось, что большое число американцев обычно смешивают США с миром – который, как предполагается, может стать понятным только после достаточной американизации. Исторически универсализм всегда способствовал экспансионизму и колониализму. Колониальные завоевания официально мотивировались желанием распространить в мире принципы «цивилизации» и «прогресса», причём и то, и другое отождествлялось с определённой культурой, которая выдавала себя за «универсальную». Ценности или стремления, свойственные определённой державе, отождествлялись таким образом с нравственными законами, управлявшими якобы всей вселенной: частный национальный интерес обобщался, становясь, в теории, интересом всего человечества.
Из этого мировоззрения следовало, что колонизированным колонизация на благо, а интерес тех, над кем господствуют, именно в том, чтобы над ними господствовали. При подобном подходе любой отказ от образца, считающегося лучшим из возможных, вполне естественно истолковывается как проявление глупости или порочной враждебности. И эта интерпретация сразу же приводит к распре: «Поскольку идеология добродетельной империи предполагает не только общемировое господство Америки, но и переплавку всего мира по своему образцу, – пишет Рин, – она оказывается рецептом конфликта и вечной войны».
Как раз в той мере, в какой США ощущают, что им угрожает всё от них отличное, они, по существу, стремятся к миру без врагов, без угроз, а такой мир неизбежно приравнивается к гомогенному миру. Они считают, что не могут быть по-настоящему в безопасности, пока не будет устранено всё, что от них явно отличается, то есть пока мир не будет полностью американизирован. Невозможно иначе объяснить их односторонность или тем более интервенционизм.
США решили, видимо, снять с себя обязательство соблюдать международные нормы и освободиться от правил, которые они пытаются применить к другим, в том числе и силой. Таким образом, они ставят себя в положение исключительной страны , то есть страны, которая в силу своей собственной природы обладает свободой, позволяющей не ограничивать свои действия какими-либо правовыми принципами, которые, однако, по её мнению, должны соблюдаться всеми остальными. Нет никакого сомнения, что с точки зрения США приспосабливаться должен весь остальной мир, но не они.
Полагая, как мы только что отмечали, что их граждан не могут судить никакие инстанции международного уголовного права, США в то же время утверждают, что выходцев из других стран, напротив, можно судить по американским законам.
Как мы уже указали, США без всяких колебаний указывают, кто их враг. Своего врага они определяют с решимостью и энергией, которые контрастируют с мягкотелостью и нерешительностью, столь часто проявляемыми европейцами. Враг Америки – не фактический противник, который при случае мог бы превратиться в союзника. Он смешивается с самим Злом.
В своей речи от 3 августа 1983 года Рональд Рейган уже называл СССР и страны Восточного блока «империей зла» (evil empire) . Потом советская система уступила место «глобальному терроризму», а также «государствам-хулиганам» (rogue States), если пользоваться выражением, придуманным Мадлен Олбрайт в 1994 году, но, в общем, врага постоянно разоблачают в одних и тех же выражениях. На следующий день после терактов 11 сентября Джордж Буш тут же решил представить войну с терроризмом как «борьбу Добра со Злом». Третьей стороны нет, нет позиции возможного нейтралитета. «Либо вы с нами, либо вы с террористами» – вот как заявит Джордж Буш, обращаясь к Конгрессу 20 сентября 2001 года.
Новая американская стратегия была официально объявлена в докладе, опубликованном в сентябре 2002 года. В нём уже на первых страницах утверждается, что США больше не допустят того, чтобы их враги могли нанести удар первыми: «В соответствии со здравым смыслом и правилами самообороны Америка будет реагировать на возникающие угрозы ещё до того, как они полностью осуществятся». Оправдание этой новой доктрины опирается на явно двусмысленное понятие «неминуемой угрозы». «Мы должны применить понятие неминуемой угрозы к способностям и целям наших сегодняшних противников», – читаем мы всё в том же документе. Таким образом, правилом становится атака из предосторожности, противопоставляемая любой реактивной или попросту оборонительной стратегии. Теперь уже не надо ждать, пока угроза будет выполнена, её нужно предупредить или предвосхитить, нанеся удар первыми.
Уточняется, что суверенитет стран, которые представляют «угрозу», соблюдаться не будет. «Проблемные страны» (problem States) определяются в качестве стран, «враждебных американским принципам». Снова утверждается принцип превентивной войны против «организаций и государств, враждебных свободе, демократии и иным американским интересам»: «Неприемлемо позволять нашим противникам наносить первый удар. Соединённые Штаты должны отвечать на наиболее опасные угрозы, упреждая их и обезвреживая на расстоянии, не позволяя им осуществиться». Наконец, кибернетическое пространство определяется в качестве «нового театра боевых действий».
В области международных дел реализация этой доктрины выразилась в войне в Афганистане, за которой последовала вторая иракская война, предпринятая именно в качестве «превентивной» войны в нарушение всех принципов международного права и без поддержки ООН. В то же время США оказывали серьёзнейшее давление на своих союзников, чтобы они также пошли на нарушение норм международного права и даже их внутренних конституционных принципов (от последнего большинство из них отказалось), оправдывая свои действия логикой «кто не с нами, тот против нас».
Доктрина превентивной войны показывает, кто теперь суверен. Если говорить словами Шмитта, все рассуждения о «государствах-хулиганах» (rogue States) в конечном счёте означают, что суверен тот, кто в одностороннем порядке решает, кого считать «хулиганом».
«Превентивная» стратегия США, представляемая некоей профилактикой, оказывается своеобразным расширением того же принципа, и она сталкивается с теми же самыми апориями, ведь убийца или террорист, которого арестовывают до того, как он перешёл к действию, строго говоря, является если не «невиновным», то по крайней мере тем, кто на момент лишения свободы ещё ничего не сделал. То есть эта стратегия сводится к тому, чтобы обезвредить людей, которые ещё не преступили закон, под тем предлогом, что у них было несомненное намерение его преступить. Следовательно, проблема, которая тут возникает, – это проблема оценки и доказательства: как доказать намерение? И как ответить тем, кто оспаривает эту оценку? Как пишет Франческо Рагацци, «единственным возможным оправданием вмешательства оказывается непогрешимость предвидения». Но как оно может быть непогрешимым? Чтобы оправдать войну с Ираком, заявили, что режим Саддама Хуссейна располагает «оружием массового уничтожения» и якобы намеревается его применить. Сегодня мы знаем, что этот аргумент был всего лишь государственным обманом.
Оправдание Соединёнными Штатами превентивных ударов и упреждающей атаки не только отмечает собой явное нарушение правил современного международного права, но и, похоже, свидетельствует о желании вернуться к модели средневековой «справедливой войны».
Понятие справедливой войны отсылает к вопросу о том, у кого есть основания объявлять, справедлива данная война или нет. Кто решает вопрос соответствия принципам «справедливости» в данных конкретных обстоятельствах? В Средние века решение обычно приходилось принимать третьей стороне, считавшейся беспристрастной. Однако США всегда отвергали саму идею третьей стороны (которой могла бы быть ООН), как и идею нейтралитета. С того момента, как задача по определению характера войны перестаёт возлагаться на третью сторону, только господствующая держава оказывается в состоянии обосновать определение того или иного военного предприятия в качестве оправданного или неоправданного, а в таком случае «справедливой» оказывается просто-напросто та война, которую ведёт самый сильный.
В конце сентября 2001 года Белый дом дал своему плану войны с терроризмом кодовое название «Бесконечная справедливость» (Infinite Justice). А «бесконечная справедливость» по определению не знает границ. Это необъявленная война является войной без конца. «Вместе с терроризмом мы вступаем в эпоху войны без конца и без цели».
Речь идёт одновременно о войне, которая не может закончиться, и войне без точных целей и без заранее определённого результата. Она без цели и без конца с обеих сторон, поскольку террористы не могут серьёзно надеяться на победу над своими противниками, тогда как последние также не могут серьёзно надеяться на то, что уничтожат терроризм. Войну с терроризмом по определению невозможно ни выиграть, ни проиграть. А это означает, как и предсказывал Карл Шмитт, что у глобального терроризма всё ещё впереди.
Ален де БЕНУА
Теги: международная политика , США