Виталий Канашкин ДУРАЦЕЛ ДЛЯ ЭЛЕКТОРАТА

Виталий Канашкин ДУРАЦЕЛ ДЛЯ ЭЛЕКТОРАТА

Некоторое время тому назад в прессе промелькнуло сообщение, что при Правительстве Российской Федерации состоялось заседание некой высокой комиссии по русскому языку, которая выступила с инициативой его очередного реформирования. От неведомого этого мероприятия, затеянного на фоне немыслимых нововведений последнего времени, дохнуло смутной тревогой. Когда власть, отодвинув насущные дела, начинает вдруг проявлять заботу о родном языке, возникают ассоциации мрачного толка. Ну хотя бы те, что связаны с трудом "Марксизм и вопросы языкознания". Или с газетно-журнальным всенародным обсуждением реформы русского правописания, имевшей место при Хрущеве, выказавшем свое неприятие Сталина и в аспекте языкового обновления. Многим в связи с этим запало в душу чудесным образом отреформированное словечко "заец". И еще хорошо запомнилось пленительное окончание в общеупотребительном слове "огурци".

Вообще же, если говорить начистоту, власть продемонстрировала и позже, уже в наши времена, поразительное безразличие к судьбе родной речи. Полностью провалилась деятельность Совета по русскому языку при Президенте Российской Федерации, который был образован президентским указом в декабре 1995 года, а через некоторое время расформирован. Федеральная программа "Русский язык", утвержденная в 1996 году, также оказалась не выполненной ни по одному из основных пунктов. Из теле- и радиоэфира постепенно исчезли передачи "Уроки русского", "Клуб друзей русского языка" "Звучащее слово". Практически к нулю оказались сведенными тиражи государственных изданий: журналов "Русская речь, "Русский язык за рубежом", "Русская школа". В течение ряда лет Государственная Дума, занимавшаяся разработкой законов "О защите русского языка" и государственном языке РФ, так и не дошла до рассмотрения их хотя бы в первом чтении, что же касается принятого в 1998 году "Закона о языках народов Российской Федерации", то он стал лепить языковую личность по своему подобию, войдя в явную конфронтацию с отечественной культурно-исторической перспективой.

Власть и язык, власть языка и язык власти – это те три сосны, в которых сегодня можно блуждать не только бесконечно долго, а и без надежды найти просвет. В свете нынешней, военно-политической доктрины "Возмездие" президент США Буш-Младший буквально принудил всех наших телеведущих, а вместе с ними и государственных мужей говорить на американский манер, то есть в зыбкое вещество современного языка практически без разбора бросать пригоршнями американизмы и прочие иноязычные термины. По ОРТ, например, нам вещают о "барстерах" и "праймерах" – "разведзатравках и "взрыво-вспышках". В последние дни в массовой периодике появилось и такое словечко, как "тренд". Что оно означает? В англо-русском словаре имеется ответ: это тенденция, или, иначе, то общее направление, к которому примкнул английский премьер-министр Блэр.

Русский язык в принципе изучен подробнейшим образом с точки зрения лексики, семантики, грамматики, синтаксиса. Но, насколько известно, его не изучают должным образом как моральную систему, как этическую философию. А жаль, ибо открывается много любопытного. Скажем, в сегодняшнем речевом активе более пятидесяти синонимов глагола "присвоить" и только пять – "зарабатывать", более сотни оскорбительных названий человека, вроде "негодяй", "подлец", "дурак" и т.д., и только десять восхваляющих его, вроде "молодец", "мудрец", "смельчак"… Несомненно, такое состояние в языке говорит о дисгармонии, о том, что нынешний речевой строй, несмотря на благие декларации, обслу- живает лишь унижение "простой" личности. И это весьма наглядно подкрепляется выходом в свет таких книг как "Жгучий глагол", "Не говори шершавым языком", "Случай из языка". Здесь главный герой, представляющий нашу речевую культуру, собирательный интеллектуал, открывающий "именной указатель" фамилией Абалкин и завершающий фамилией Явлинский. Чем он примечателен? А тем, что подспуден и неуёмен по какому-то тайному, эгоцентрическому своему смыслу.

"Люди, в кучу, люди, в кучу, – я вам чучу отчебучу...", "Чудак на букву м", "B России нет дорог, а есть одни направления... " Эти фразы, взятые наугад и принадлежащие Жириновскому, Лебедю, Явлинскому, производят впечатление парадоксальных, поражают своим эпатажем. Однако они притягательны не потому, что напоены мыслью, а потому, что заключают в себе ощущение бренности сущего. Того, что называется "поволокло по кочкам". Высокие моральные категории у наших замечательных ноуменов, как правило, не то что отсутствуют, а как бы обращены только на свое благо. Ни Толстой, ни Достоевский никогда не разовьются в среде это "шершавого языка" и приблатненного глагола.

Василий Розанов, предчувствовавший сокрушение тысячелетней России от нелюбви тех, кто призван был через стихию родного языка учить этому заветному чувству, писал: "У нас нет совсем мечты своей Родины. У греков она есть. Была у римлян. У евреев есть. У француза "добрая Франция", у англичан – "старая Англия", у немцев – "наш старый Фриц", только у прошедших русскую гимназию и университет – "проклятая Россия". У нас слово "Отечество" узнается одновременно со словом "проклятие".

***

Именно здесь как чрезвычайно важное следует выделить, что во всех больших кампаниях, которые велись в России против России, общенародное самосознание на первых порах оказывалось сильно потесненным. Вот и сейчас, при всё более развертывающемся русскоязычном нашествии, наш менталитет, наш Великий, Могучий, Правдивый и Свободный язык основательно потеснен чужеродным образом мыслей. А если точнее, то новоречью, воплощающей специфику прогрессистско-лагерного иврита (по терминологии обер-демократа Полторанина) и способствующей его претворению в жизнь, и без того изрядно искаженную либеральными прожектами. Само понятие "русский", как многократно подмечено и опредмечено, подвергнуто всевозрастающему цивилизованному уничтожению, причем последовательному и порази- тельно циничному. Те русские, что проживают на территории РФ, в официальных СМИ непререкаемо именуются россиянами. А те русские, что живут в ближнем зарубежье, – русскоязычными. Русским же не без издевки именуется то, что русским по своей cyти не является: "русское лото", "русская мафия", "русская рулетка", "русский рэкет", "русский фашизм" и т.д.

На карте Евразии славяно-русское племя почти полторы тысячи лет писало свою историю в названиях и переделках иноязычных наименований: Холмогоры, Обдорск, Царевококшайск, Двинск, Татария, Башкирия, Киргизия. На рубеже нового тысячелетия стараниями ретивых интернацистов вначале были стерты с карты чисто русские названия, а затем внесены поправки в наименования братских земель. Двинск стал называться Даугавпилсом, Татария – Татарстаном, Башкирия – Башкортостаном и т.д. Еще семь столетий назад из живой речи наших далеких предков исчезли такие сочетания звуков, как гы, кы, хы. Только в древних памятниках мы обнаруживаем кыслый, гыбель, хытрый... Но почему-то сегодня нам вновь предписали произносить Кызыл, Кыргызстан и т.п, что противоречит нашему языковому строю.

Выражение "эта страна", вызвавшее негативную реакцию самых разных слоев, также предельно чужеродное, представляющее собой такую переводную кальку, которая не просто отдает блуждающим иноязычием, а и олицетворяет его. Сегодня говорящий пилигрим в "этой стране", завтра переберется в другую, а послезавтра в третью, где будет об очередном месте своего пребывания вести речь как об "этой стране"?

В свое время отъявленный цивилизатор Троцкий муссировал вопрос о том, чтобы в целях придания русскому языку статуса европейского осуществить его перевод с кириллицы на латиницу. Тогда ему свою затею овеществить не удалось, помешала бьющая через край историческая память нации. В наши дни то, что не успел претворить Троцкий, изо всех сил пытаются реализовать его наследники. Эксклюзивный поток чужеземного лопуха с чертополохом: аудиты, контрферты, лизинги, варранты, фьючерсы, дилеры, приватизаторы, пройдя лабиринты ученого истолкования, обрел облагороженный облик и вытеснил сущностный: торгаш, деляга, присвоение... Клоачный масс-медийный сленг при молчаливом консенсусе с властями и активной поддержке учеными-филологами не просто заполонил все общероссийское информационное пространство, а и создал армию "шпециалистов", способных осуществлять свою миссию только в среде, где царит дефомация и деформация.

Еще в середине 90-х Татьяна Миронова и Татьяна Окулова, рассматривая проблему "Русский язык и национальная безопасность", обратили внимание на то, что в России возник и закрепился агрессивный языковой мутант – "русиш". По примеру франко-американизированного уродца "франгле" и германо-американизированного калеки "герлиш" это образование выступило мощнейшим средством помрачения народного рассудка. Имя Родина – Россия оказалось заменено на безродное "федерация". А имя русский солдат, вобравшее героику славных побед и свершений, – на федералов, чужое, чуждое и звучащее к тому же как "дебил". В последние дни по-прежнему можно слышать: чеченские полевые командиры, бойцы чеченского сопротивления, мятежный Масхадов – и карательная акция федералов, федеральное реванширование, федеральный невроз…

Выборочный опрос, проведенный "Литературной Россией", показал, что многие молодые люди, в том числе и студенты, не прочь стать "киллерами", "интердивами", "крутыми". И совсем не из-за нелепого заблуждения или куража, а из-за того, что нынешний беспорядок в нормах русского языка имеет самую прямую связь со смутой в обществе. Признаки ползучей оккупации все явственнее дают о себе знать повсюду, начиная с невинной аббревиатуры WC (туалет) и завершая настойчивым переименованием высших государственных должностей, когда председателя кабинета министров РФ величают премьер-министром, его заместителей – вице-премьерами, а руководителей обеих палат Федерального Собрания – спикерами и вице-спикерами.

Василий Белов в статье "Забвение слова" ("Завтра", № 25, 2001), приведя заверения некоего профессора-филолога о том, будто "язык сам очистится от пены", замечает: "Не верьте доктору филологии. Этот доктор наук такой же прохиндей, как и все либеральные реформаторы. За coросовскую подачку такие доктора сделают все что угодно. Дай им волю, они реформируют даже "Маленькие трагедии" Пушкина, отреформируют арии Сусанина Глинки, да так, что ни от Александра Сергеевича, ни от Михаила Ивановича ничего останется. В руках таких реформаторов, в их загребущих руках буквально все: академии всякие, телеканалы всякие, газеты всякие, диссертационные советы всякие… Силища неимоверная. И очень опасно тягаться с нею нам, грешным..."

Это, как ни прискорбно, верно. Современное диссертационное лингвистическое производство, прибегая к языку прогрессивного Петра I, чинило и продолжает чинить мину под фортецию Прав. В самом деле, геноцид по отношению к органике русской речи привел к забвению многих слов, исчезновению их из языковой памяти общества. Xотя бы таких, как благовест, духовник, киот, алтарь, владыка и т.д. А наши соискатели ученых степеней, невзирая на какофонию распада, следуют курсом кинжального новояза и остерегаются, мягко говоря, подспудного и глубинно-корректирующего. Того, что составляет понятие "родная Речь" и "родная Душа".

Русский язык, наделенный способностью к самоочищению, и при нынешнем модусе дьявольского бытия не утратил своего дара. В долговременном состязании с иноплеменной терминологией отечественные понятия одолевают ее. И утверждаются. Тот же маятник взял верх над перпендикулом, путеводитель над бедекером, пароход над пароскафом, летчик над аэронавтом, вратарь над голкипером… А хозяйство будущих языковедов вдохновенно отслеживает грамматико-синтаксические формы новейшего юрского периода, вылавливает в структуре русского языка всю "гадость" нашего шовинизма, обнаруживает скрытые возможности в лексемах типа дюрацел, блендомет, педигрипал, бледина и прочих, им подобных.

Русский язык уникален в том смысле, что развитие в нем шло не по линии восхождения – от низшего к высшему, а по линии постепенного накопления морально-нравственных и эстетических ценностей, имеющих свои как национальные, так общечеловеческие критерии. Русская речь, справедливо отметил В.Г. Костомаров, состоит во внедрении всевозможных индивидуальных полноценных образов в общий образ России.

Как расшифровать это умозаключение, чтобы оно нагляднее прояснило суть явления? Очевидно, прибегнуть к еще более непререкаемому авторитету, ко Льву Толстому. Дневник последнего года своей жизни Лев Николаевич открыл фразой: "Не переставая стыдно за свою жизнь". Откуда это мучительное чувство? Он прочитал ряд ученых публикаций, посвященных языковой палитре "разверзающейся эпохи". И сразу же дошел до грубости: "Удивительная глупость, тупоумие вкусивших филологии". И несколько ниже: "Филология, разные принципы языка в час испытания – это богадельня, или скорее поприще успеха, открытое для самых нравственно тупых людей…"

Высказано, разумеется, чересчур резко. Но, с другой стороны, основополагающая мысль в толстовской записной книжке – жажда нравственного пробуждения. Об этом говорит и ее последняя страница с самой последней завещающей записью: "Наше Слово – есть неограниченное всё, человек же – только ограниченная часть его…"

***

Что же происходит у нас здесь и сейчас в связи с тем, что метаязык прочно обосновался на единой с естественным языком семиотической базе? У нас происходит пир метаречевых манипуляций. Кажется, что вот-вот метаречь как подсистема в рамках общей языковой системы не выдержит даст сбой. Ан нет! Фундамент первичного языка все более расшатывается и проседает. А надстроенное на нем вторичное метасооружение расширяется, разбухает и наседает, стремясь во что бы то ни стало превратиться в главное и определяющее.

"Где, где, где ты, мой диджей?" – спрашивает со сцены наскоро сколоченная вокально-инструментальная группа первокурсников на празднике "День факультета". "Там, там, там, там…" – отвечает она сама себе. Текст этого симптоматического коллективчика балансирует на краю языка, на той отметке, за которой начинается просто шум, но аудитории приобщение к "самому-самому" сильно нравится. Псевдовербальность, то есть стремление заменить семантику фонетикой, выдать шум за полноценное слово, а всякое иноземное речение оборотить в радикальное "уно-моменто" – одна из своеобычных черт уикэнда в вузовском образовательном процессе эры постклассической капитализации.

Главным сырьем и главным фоном жизнедействия в обществе гуманитарного обучения, утратившего идею национально-исторического ядра личности, выступает галдеж, облеченный в самые радикальные и передовые формы. Туман, подстава, видимость необходимы как нечто, прикрывающее пустоту, помогающее ей облекаться в интеллектуальные одежды и производить впечатление чего-то продуктивного. Энергичное говорение, переходящее в бесконечное рефлектирование, – это как бы мысли и как бы поступки, выраженные как бы содержательными словами. В идеальном метаязыковом сообществе проблема живого смысла по большому счету вообще перестает существовать. Индивидуум, не имеющий реальных властных прерогатив, будет только метаимитировать, то есть все время галдеть и шуметь или слушать посторонний шум. И этим самым получать терапевтическо-психологическую подзарядку.

Трудно сегодня русскому языку: его на всех участках нашего бытия теснит краснобайство по-заграничному и прочие напасти. И не только в наших СМИ, а и в нашем сознании.

"Нехай велик он и могуч, но и дремуч порядком тоже..." – под таким углом зрения осуществляется сегодня познание родного языка, выправление его природной скособоченности. Только что из-под сводов Госдумы вылетел свежий перл: "скурлядь". Адресованный одновременно и террористам и глобалистам, он звучит крайне неприлично, хотя заключает в себе смысл поразительно маленький. Сколько проживет этот термин – день, год, два? Или стараниями ученых от метаяза будет введен в арсенал русской речи? Раньше казалось: как мы думаем, так и говорим.

Теперь же пришло внезапное осознание: наоборот! Как говорим – так и начинаем думать...