Побег в никуда / Политика и экономика / Вокруг России

Побег в никуда / Политика и экономика / Вокруг России

Побег в никуда

Политика и экономика Вокруг России

О чем думают и молятся люди в «маленьком Дамаске»?..

 

Дорога от Бейрута до сирийской границы проходит через древний Баальбек — легендарный храмовый комплекс, внесенный в Список объектов всемирного наследия ЮНЕСКО. А еще примерно в пяти километрах от него раскинулся, наверное, самый большой стихийный лагерь сирийских беженцев. Журналист «Итогов» прожил сутки в «маленьком Дамаске»...

Здесь не видно людей в погонах и голубых касок представителей ООН. Единственная власть в лагере — представительный мужчина с саддамовскими усами по имени Халид. Величественно восседая на красном пластиковом стуле, установленном в жидкой полуденной тени невысокой палатки, он бегло просматривает мое журналистское удостоверение, что-то отрывисто бросает пареньку за спиной и раскидывает руки в стороны, что означает: «Разрешение на съемку получено».

Лагерь возник стихийно около двух лет назад — практически сразу же, как в Сирии начались первые столкновения. Первыми его обитателями стали жители Хомса, где по сути и началась гражданская война, охватившая ныне всю территорию страны. Халид сам из Хомса. Он, его семья и соседи фактически и основали этот лагерь. Сначала они пытались арендовать жилье в Бейруте, однако скоро им это стало не по карману. Тогда Халид и решил строить лагерь. Ливанские власти сначала были против, но потом махнули рукой.

— Здесь живут почти три тысячи человек, — говорит Халид, — в основном дети и женщины. Их мужья воюют, причем как на стороне оппозиционеров из Свободной сирийской армии, так и на стороне Асада. А мы не делим никого на «тех» или «этих» — пить и есть нужно всем!

Сам Халид не скрывает, что поддерживает антиасадовскую оппозицию, но выступает за мирное решение конфликта. Угрозы американцев начать бомбардировки его пугают: «Уже сейчас у нас перебои с водой, лекарствами, а что будет, если начнется большая война».

Халид самолично встречает каждую вновь прибывающую семью беженцев. У 19-летней Заиды пятеро детей, самому младшему едва исполнилось пять месяцев. Малыш похож на сломанную куклу, и о том, что он жив, можно догадаться только по полуоткрытым глазам и едва заметному дыханию. Заида рассказывает, что ее муж и братья погибли в Алеппо. Вместе с другими беженцами она перешла границу, скиталась по Бейруту, прося милостыню, потом узнала про лагерь в долине Бекаа и пришла сюда. Семью вновь прибывших определяют в палатку. Халид ворчит, что селить людей уже негде, кормить нечем, а потому больше никого он брать не будет: «Мы, конечно, получаем помощь и от ООН, и от различных гуманитарных организаций, и даже из России недавно присылали продовольствие, но всего этого недостаточно. Например, медицинскую помощь получают только официально зарегистрировавшиеся как беженцы. Но на эту процедуру в среднем уходит месяца два-три, а люди болеют уже сейчас. Выживаем, как можем». Проблему волокиты при оформлении беженцев признают и эмиссары ООН, но ливанские власти просто не справляются с количеством желающих получить статус вынужденного переселенца.

Лагерь занимает несколько гектаров. Наверное, в проекции на Москву эту территорию можно сравнить с площадью трех вокзалов. Дома-палатки выстроены из подручных материалов. В ход идет все. И доски, и плиты ракушечника, и обрезки металлических труб. Этого добра на окраинах Бейрута хватает с лихвой. Конструкция палаток незатейлива, но надежна — каркас, обтянутый пленкой, клеенкой или любым непродуваемым и непромокаемым материалом. Поэтому лагерь пестрит названиями фирм и компаний, когда-то разместивших свою рекламу на билбордах, которые в свою очередь теперь сгодились в качестве стен. Почему-то больше всего рекламы медицинских клиник и лекарств.

Стандартное жилище состоит из кухни и двух комнат. Одно помещение — для мужчин, а точнее, для мальчишек, поскольку их отцы либо воюют, либо погибли. Вторая комната — женская. На стенах непременный атрибут восточной жизни — ковры, а кое-где даже массивная медная и серебряная посуда. Ее, связывающую с кажущейся уже такой далекой мирной жизнью, перебирают с невероятной любовью. Практически в каждой палатке журналиста «Итогов» приглашают в гости, предлагая крепкий-крепкий кофе, который надо выпивать одним глотком до самого дна чашки. Это древняя бедуинская традиция, прижившаяся во многих сирийских семьях. Самия Гамаль с семьей из 15 человек живет в лагере уже больше полугода. Две ее старшие дочери время от времени находят работу, но заработка не хватает на ежедневные потребности большой семьи. «Мы не покупаем много еды, только лепешки и овощи на каждый день, мясо или курицу мы не ели уже полгода, — рассказывает Самия. — Едим раз в день, иногда два, но это если повезет. Основная пища — суп и рис. Сирийская кухня — словно специально для бедняков. Вот наш традиционный салат фатуш — смешиваем с жесткой лепешкой все овощи, какие есть в доме, — помидоры, огурцы, перец, заправляем кукурузным маслом и лимонным соком».

Электричества в лагере нет — только генераторы, установленные в нескольких палатках, зато практически у каждого дома есть телевизионная спутниковая тарелка. Как оказалось, большинство беженцев, покидая свои дома, прихватили с собой и телевизионные антенны, которые теперь ржавеют на крышах палаток.

Днем взрослые обитатели палаточного городка уходят на работу. Совсем рядом поле, где за доллар в день под палящим солнцем они собирают лук. Работа изнурительная, но другую — пойди поищи. Раньше ее выполняли малоимущие ливанцы, но оказавшиеся в безвыходном положении беженцы готовы собирать лук за гораздо меньшую цену — дешевле примерно вполовину. Естественно, местным фермерам их нанимать гораздо выгоднее.

К настоящему времени сирийские беженцы монополизировали практически все самые низкооплачиваемые профессии. По Бейруту и другим крупным городам снуют сотни чумазых подростков — чистильщиков обуви. Их сестры торгуют на рынках зеленью, инжиром и бобами, метут и поливают улицы или просто разносят воду в кувшинах между стоящими в пробках машинами.

...Стемнело очень быстро. Застрекотали генераторы, давая в палатки тусклый мерцающий свет. Халид словно и не вставал со своего красного стула: «Ливан нам очень помогает, но я понимаю, что здесь нам не рады. На Востоке есть такая поговорка: дверь бедствий широка. Хочется уже закрыть эту дверь».

Вообще о самой войне люди в лагере говорят неохотно. Как ни странно, они не обвиняют в гибели своих родных ни Асада, ни оппозицию. Такое ощущение, что все они уже просто очень устали от скитаний и ежедневной борьбы за выживание. «Лишь бы скорее все закончилось и мы вернулись домой», — говорят они.

А где же, спросите вы, гуманитарные организации? На ливано-сирийской границе «Итоги» обнаружили две огромные палатки с логотипом ООН. Как пояснили сотрудники миссии, пока эти палатки пусты, но если удары США все-таки состоятся, здесь будет «цунами из беженцев», вот тогда, мол, этот кров пригодится. Представители ООН рассказали, что готовы открывать лагеря на территории Ливана, однако соответствующих договоренностей с правительством страны нет, а потому помощь ограничивается лишь доставкой гуманитарных грузов и контролем за эпидемиологическим состоянием потока переселенцев.

По официальным данным все той же ООН, сегодня в Ливане находится более 700 тысяч сирийских беженцев. Половина из них — дети. Беженцы уже составили 18 процентов населения страны. Притом, как говорит официальный представитель Управления Верховного комиссара ООН по вопросам беженцев Дана Сулейман, речь идет только о вынужденных переселенцах, зарегистрированных в лагерях. То есть на самом деле их гораздо больше. Действительно, если приглядеться, то обнаружить беженцев в Ливане сегодня можно практически повсюду. Они поселились под мостами в Бейруте, живут в гаражах, заброшенных цехах, в палатках. Из уст ливанских властей все чаще звучит термин «гуманитарная катастрофа». В Бейруте «Итоги» попытались получить комментарий по поводу ситуации у представителей местного министерства труда, но получили отказ. Однако на условиях анонимности один из сотрудников ведомства рассказал, что вместе с беженцами в Ливан вернулась не только безработица на низовом уровне, но и заболевания, про которые местное население уже успело забыть. Все это вызывает серьезное недовольство ливанцев. В одном из приграничных поселений недавно прошла демонстрация протеста, вылившаяся в погром с переворачиванием машин и поджиганием покрышек. Есть инциденты и посерьезнее — около 20 сирийцев не так давно были госпитализированы после нападения на их автобус неизвестных, вооруженных ножами.

Гуманитарная катастрофа вовсе не локализована границами Ливана. По данным ООН, к концу августа 110 тысяч сирийцев нашли приют в Египте, 168 тысяч — в Ираке, 460 тысяч — в Турции, 515 тысяч — в Иордании. По словам Даны Сулейман, столь масштабных потоков беженцев, нарастающих с такой ужасающей скоростью, мир не наблюдал давно.

Есть и еще один аспект — сирийские беженцы обосновались в соседних странах всерьез и надолго, и дело даже не в том, что их дома разрушены. Репрессии в отношении мирных жителей, бессудные казни и похищения людей вынуждают беженцев не просто дожидаться прекращения боевых действий, а ждать именно развязки ситуации, чтобы каждый мог принять решение — возвращаться ему или нет. Поскольку часть беженцев поддерживает оппозицию, а часть — Башара Асада, люди предполагают, и не без оснований, что в случае победы тех или других они подвергнутся преследованию и репрессиям. Это означает, что даже без военной агрессии извне число беженцев будет лишь увеличиваться, угрожая стабильности соседних стран.

«Скорее бы все закончилось» — эту фразу говорили все обитатели лагеря, с которыми удалось пообщаться. И лишь, наверное, Халид вкладывал в нее нечто большее, чем просто желание скорейшего окончания войны. «Через два месяца начнет холодать, пойдут дожди, все начнут болеть. Вы когда нибудь слышали, как задыхаются от кашля десять — двенадцать детей одновременно?» — говорит он.

...Мы покидали лагерь сирийских беженцев, когда уже стемнело. Ночной воздух полнился живыми звуками: откуда-то доносился приглушенный смех, откуда-то — детские всхлипы. А из ближайшей палатки неспешно струилась певучая арабская речь, как будто кто-то усердно и страстно молился. О чем, вы спросите? Странный вопрос...

Бейрут — Москва