«Вы Аляске не нужны…»

«Вы Аляске не нужны…»

Для большинства американцев Аляска находится где-то на краю света. Они ее так и называют: «Последний рубеж». Смею утверждать, что и для многих моих соотечественников, особенно для тех, кто живет к западу от Урала, Аляска лежит, если и не на самом краю света, то по крайней мере где-то рядом с ним.

Аляска и в самом деле далеко. Причем, если прикинуть на глобусе, то получится, что расположена она почти на равном расстоянии как от Вашингтона, так и от Москвы.

Русские морские офицеры Витус Беринг и Алексей Чириков, исполняя приказ царя Петра Первого, пробивались к далекому и неизведанному берегу Аляски несколько зим и несколько лет. Даже сейчас, в пору реактивной авиации, чтобы добраться до Аляски из Вашингтона, требуется не менее восьми-девяти часов.

И вместе с тем Аляска близко. Она наш сосед. Лишь 55 миль воды и льдов Берингова пролива отделяют берег советской Сибири от берега американской Аляски. Самый крайний кусочек нашей земли — больший из островов Диомида находится в двух с половиной милях от самого крайнего кусочка американской земли — меньшего из островов Диомида. Между островами проходит не только государственная граница СССР и США, но и международная линия, которая разделяет время на день вчерашний и день сегодняшний. На советском острове время ровно на сутки опережает время на американском.

…Из Вашингтона самолет на Аляску вылетает в полдень. Самолет спешит за солнцем, и кажется, что световой день никогда не кончится. Внизу под облаками остаются города северо-восточных штатов с их вечной суетой и адской сутолокой, спокойная гладь Великих озер, осенние просторы Канады. И уже на закате, когда самолет, снижаясь, пробивает толщу облаков, глазам открывается неожиданная и незабываемая картина. Внизу — первозданный хаос голубеющего льда, белых скал, снежных полей и темных зияющих провалов. А еще дальше к горизонту — необозримая снежная пустыня, безжизненная и дикая. Вот оно, знаменитое «белое безмолвие», с такой силой описанное Джеком Лондоном, что даже при взгляде на него из окна самолета на мгновение становится жутко и холодно на душе.

Но вот самолет садится в аэропорту Анкориджа, и Аляска Джека Лондона исчезает, растворяется в уютных холлах одного из самых современных аэропортов Америки. В последние годы Анкоридж превратился в перекресток полярных воздушных дорог, идущих сюда из Азии и Европы. Вот и самолет, доставивший нас из Вашингтона, через час улетит отсюда в Токио.

Однако Аляска Джека Лондона снова нет-нет да и появится на улицах Анкориджа — самого большого города штата (около 50 тысяч жителей) и одновременно самого молодого (возник в 1915 году). Подобно застенчивому неуклюжему подростку, Анкоридж пытается стать похожим на современные старшие города в «нижних», как здесь выражаются, штатах, но это ему не во всем удается. Сказываются происхождение, местные условия. О небоскребах, например, здесь нечего и думать. Анкоридж расположен в зоне землетрясений: в марте 1964 года тут тряхнуло так, как давно не трясло нигде в Северной Америке, — свыше восьми баллов по шкале Рихтера!

Но впечатление производит не отсутствие такой стандартной приметы американизма, как небоскребы, а тот особый дух, который заключен в самом понятии «последний рубеж». Этот дух первопроходцев и первооткрывателей уже выветрился из штатов бывшего «Дикого Запада», но еще отчетливо ощущается здесь, на Аляске. И это неудивительно: по размерам она равна территориям Англии, Франции, ФРГ и Испании, вместе взятым. Но плотность ее населения — 0,4 человека на квадратную милю, в то время как для всех Соединенных Штатов средняя плотность населения — 50.

Аляска — самый большой из американских штатов, здесь вообще много всякого «самого большого» (за исключением, как уже было сказано, численности населения, которое составляет лишь около 300 тысяч человек). Здесь самые высокие в Северной Америке горы и самые высокие цены на продукты питания и предметы первой необходимости. Здесь самые глубокие озера в Америке. Самые крупные медведи. Самая длинная и самая холодная зима с морозами, достигающими 60 градусов по Цельсию.

Романтика «последнего рубежа» и северная экзотика перемешаны тут с тяжким трудом одних и беспощадной алчностью других, не щадящих ни животный мир Аляски (он еще сохранился, как ни в каком другом месте Америки), ни людские судьбы.

Экзотика, разумеется, обнаруживает себя прежде всего. С первым снегом по улицам Анкориджа наперегонки с автомобилями мчатся собачьи и оленьи упряжки, а в северной части Четвертой авеню, где каждая вторая дверь ведет в кабак, можно встретить обросших и угрюмых золотоискателей, просоленных морской водой боцманов, обожженных морозом охотников и лесорубов. Время от времени из двери бара катится в снег очередная жертва «огненной воды», вышвырнутый вон абориген — индеец, эскимос или алеут. Отношение к ним здесь еще хуже, чем к неграм в Миссисипи, к мексиканцам в Техасе или к индейцам в Северной Дакоте.

— Это просто позор, до чего довели аборигенов, — сказал мне журналист из Анкориджа. — Вам даже трудно представить себе, насколько безжалостны жернова «американизации». Монополии отняли у эскимосов, индейцев и алеутов почти все, чем они обладали на Аляске, превратив их в лишних людей. Достаточно сказать, что каждые шесть алеутов из десяти умирают от туберкулеза.

В Анкоридже я разговаривал с молодым эскимосом, который мечтает совершить далекое путешествие в Вашингтон, чтобы в библиотеке конгресса взглянуть на копию договора между США и Россией о купле-продаже Аляски: нет ли в этом документе чего-нибудь о правах индейцев, алеутов и эскимосов?

О России, о русских, которые открыли Аляску и первыми исследовали ее, напоминает здесь многое. Русские названия островов и поселков: Петербург, Баранов, Прибылов, Шелихов, не говоря уже о море Беринга, о проливе Беринга, городе Врангель, озере Врангеля, горах Врангеля. Кое-где сохранились старинные деревянные русские церкви и могилы русских людей под белоствольными березами за церковными оградами.

126 лет эта земля называлась Русской Америкой. Первое европейское поселение на тихоокеанском берегу североамериканского континента было основано иркутским промышленником Григорием Шелиховым. Поселение русских зверобоев называлось Павловском (теперь Кадьяк). К моменту продажи Аляски Соединенным Штатам в 1867 году здесь было свыше сорока русских городков, крепостей и поселков. Столицей этого края стал город Ново-Архангельск (ныне Ситка), основанный «главным правителем» Русской Америки Александром Андреевичем Барановым. В Ново-Архангельске вырос большой по тем временам порт, судостроительная верфь, складские помещения. Это был самый крупный населенный пункт на всем Тихоокеанском побережье Северной Америки. Сан-Франциско в те годы был всего лишь миссионерским поселком.

Русских здесь помнят. На острове Кадьяк есть музей Баранова. Там же в летнем театре под открытым небом каждый год в августе играют «историческую драму из жизни знаменитого губернатора Русской Америки».

Русские самовары старинной работы сверкают начищенной медью в витринах многих магазинов Анкориджа. С конфорки свисает табличка с инструкцией: куда наливать воду, куда сыпать угли, как избежать угара. Самовары кичатся многочисленными призовыми медалями, оттиснутыми на медных боках, и своим знатным происхождением. У каждого своя легенда. Таблички поясняют, что вот из этого будто бы баловался чайком сам царь Петр. Другой будто бы был привезен на Аляску лейтенантом Алексеем Чириковым. Третий будто бы стоял во дворце Александра Баранова в городе Ситка.

Соответственно и цены на исторические самовары зависят от «происхождения».

У Джеймса, преподавателя истории в одной из школ Анкориджа, самовар — семейная реликвия. Достался самовар ему от деда, потомственного, если можно так выразиться, аляскинца. А деду — от прадеда, который получил его в подарок от своего русского друга.

Прадед Джеймса служил в русско-американской компании, которую возглавлял Александр Баранов. Из поколения в поколение хранится в семье Джеймса глубокое уважение к имени этого русского человека, талантливого дипломата и умного хозяйственника.

— Я веду курс истории в старших классах, — говорил мне Джеймс, — и всегда рассказываю ученикам о том, какими друзьями были американцы и русские на Аляске, как они сотрудничали и помогали друг другу. Знаете, оглянуться назад бывает совсем не вредно. Есть у нас люди, которые хотели бы, чтобы американцы забыли о том, что русские поддерживали нашу борьбу за независимость в XVIII веке. В начале XIX века Россия была единственной великой державой, дружески расположенной к Соединенным Штатам. Россия на дипломатической арене помогла нам во время англо-американской войны в 1812–1814 годах. А когда нам стала угрожать английская интервенция в 1863 году, русские послали в Нью-Йорк и Сан-Франциско свои военные эскадры.

В доме Джеймса, а также во время бесед с журналистами Анкориджа я почувствовал, что на Аляске гораздо острее, чем в «нижних» штатах, воспринимают развитие нынешних американо-советских отношений. Есть и здесь, разумеется, люди, которым любое просветление на международном горизонте как нож в сердце. Но большинство за то, чтобы отношения между двумя великими державами улучшались.

— Где-нибудь в Техасе можно забыть, что США и Советский Союз — соседи, — сказал Джеймс. — На Аляске мы этого не забываем.

С Джеймсом я познакомился, когда искал дорогу в исторический музей Анкориджа. Было это в одном квартале от главной улицы города. Я потому упоминаю о главной улице, что Джеймс копал у себя в огороде картошку. Понимаете: главная улица шумит в двух шагах, а тут человек какими-то изогнутыми вилами спокойно и с видимым наслаждением копает картошку. И вокруг ярким пламенем полыхают ветки рябины. Такого в городах «нижних» штатов, конечно, не увидишь.

Так вот, седой высокий человек в стеганой куртке оперся на свои вилы, объяснил дорогу в музей. А когда узнал, что я из Советского Союза, рявкнул:

— К черту музей! Нэнси! Нэнси! К нам в гости пришел русский!

На крылечко выпорхнула из комнаты встревоженная Нэнси, легонькая, сухонькая в синем передничке и с седыми волосами, накрученными на розовые бигуди.

— Боже мой, Джеймс, — запричитала старушка. — Как ты меня напугал! Я подумала, что медведь откуда-то взялся. Едва винтовку со стены не сорвала.

Пока Джеймс хохотал и по-приятельски хлопал меня по спине, Нэнси куда-то исчезла и вернулась в сопровождении двух соседей. Посещение музея пришлось отложить.

Джеймс сам развел самовар. Он знал, куда сыпать угли и куда лить воду. Инструкции, которые я видел на витринах магазинов, не для него, а для тех, кто сравнительно недавно переселился на Аляску из какого-нибудь там Канзаса или Висконсина. И для тех парней с военно-воздушных и военно-морских баз, которых на Аляске немало. Кроме авиации и флота, тут расквартированы довольно крупные армейские силы.

Тем временем Нэнси показывала мне семейные фотоальбомы с пожелтевшими карточками, на которых усатые, бравые мужчины с винтовками в руках небрежно попирали ногой медвежьи туши; другие усатые, но изможденные мужчины в засаленных фетровых шляпах, присев на корточки у ручья, промывали в медных тазиках речной песок, по-видимому, в надежде найти крупицы золота. Еще какие-то мужчины с белыми от инея усами и бородами держались за спинку саней, в которые были впряжены восемь пар остроухих эскимосских собак.

И еще там была такая фотография: высокие заснеженные горы, несколько избушек в долине и длинные темные цепочки людей, тысяч людей, узенькими ручейками текущие по склону горы к избушкам. Это золотоискатели, хлынувшие на Аляску в последние годы прошлого века.

— Весной 1898 года в этом месте, — пояснил Джеймс, — под снежным обвалом в течение всего лишь нескольких минут погибло около 600 искателей счастья.

Но движение на Аляску продолжалось. Воротами на Аляску был Сиэтл. Не случайно набережная в Сиэтле называется «Аляскинский путь». Здесь был перевалочный пункт для тех, кто уходил в поисках счастья в «белое безмолвием. Бронзовая доска, привинченная к бетонному парапету набережной, гласит: «Историческое место. В 1897 году здесь была выгружена первая знаменитая тонна золота — началась золотая лихорадка на Аляске».

Когда-то через Сиэтл шла торговля США с Россией. Вообще-то русские исследователи и охотники бывали в этих местах еще задолго до того, как возник Сиэтл. Об «этом свидетельствуют исторические документы и кое-где сохранившиеся остатки русских поселений. «Хотя испанцы еще раньше плавали вдоль берегов нынешних штатов Орегон и Вашингтон, а также Канады, им это мало что дало, — пишет американский историк Джон Бэйклесс. — Тем временем русские мореплаватели Витус Беринг и Алексей Чириков в 1741 году достигли северо-западных берегов Нового Света, а Беринг, возможно, спускался на юг до широты 46 градусов».

Сиэтл — это имя индейского вождя, племя которого обитало в крайнем северо-западном углу нынешней территории Соединенных Штатов Америки. Примерно 120 лет назад здесь возник поселок белых пришельцев. Индейцы встретили «бледнолицых братьев» очень радушно. В честь гостеприимного вождя поселок из 24 бревенчатых избушек назвали Сиэтлом. Что потом стало с индейцами — в Сиэтле вспоминать не любят. Во всяком случае, вблизи современного Сиэтла, города с почти полутора миллионами жителей, нет индейской резервации: некого резервировать.

С большей охотой в Сиэтле вспоминают не наивного индейского вождя, а одного из первых поселенцев по имени Мэрсер. В шестидесятых годах прошлого века в Сиэтле было что-то около двух тысяч жителей, причем добрая половина из них мужчины-холостяки. Это были дюжие и мужественные парни-лесорубы, охотники, рыболовы, золотоискатели, сильно тосковавшие по семейному очагу и женской ласке. Предприимчивый Мэрсер отправился через всю страну на атлантическое побережье и через год вернулся с одиннадцатью девицами, желающими обзавестись семьей. Встречать невест вышел весь город. Как свидетельствуют исторические документы и письменные рассказы очевидцев, обросшие, неуклюжие женихи ужасно смущались и очень напоминали добродушных ручных медведей в праздничной мужской одежде. В тот же день в Сиэтле стало 11 холостяками меньше.

Через два года тот же Мэрсер привез в Сиэтл около сотни вдов солдат, павших на полях гражданской войны между Севером и Югом. На одной из вдов Мэрсер женился сам. Благодарные потомки увековечили имя Мэрсера в названиях одной из улиц Сиэтла, острова и главной автострады.

В самом дальнем краю «белого безмолвия», в полярной тундре, где снежные бури дуют со скоростью 160 километров в час, нашли нефть. Нашли и долго держали находку в секрете, чтобы, сохрани господи, не узнали другие нефтяные компании, чтобы не выдернули из-под носа сказочное богатство, спрятанное под слоем вечной мерзлоты на глубине 2600 метров.

Ученые, состоящие на службе у нефтяной компании «Атлантик ричфилд», в глубокой тайне подготовили для своих хозяев доклад о предполагаемых запасах нефти в заполярной Аляске. Первоначально эти запасы исчислялись в 5 миллиардов баррелей.[17] Затем заговорили о 10–15 миллиардах. Другими словами, под снегами Аляски лежит нефтяное месторождение в несколько раз больше техасского.

Хозяева «Атлантик ричфилд» пуще чумы боялись появления конкурентов. В глубокой тайне на железнодорожной станции Фэрбенкса разгружалось оборудование для бурения. Глухой метельной ночью первый санно-тракторный поезд с оборудованием ушел на север. Почти месяц понадобилось ему, чтобы добраться до поселка Прадхо-бэй. После этого решили использовать транспортные самолеты. Около 80 рейсов пришлось сделать огромному четырехмоторному «Геркулесу», прежде чем рабочие смонтировали в тундре первую буровую вышку. Подсчитано, что она обошлась компании чуть-чуть меньше миллиона долларов.

Но это еще не все. Когда начали бурить, выяснилось, что проходка каждого метра занимает чуть ли не в десять раз больше времени, чем в Техасе, и обходится раз в десять — двенадцать дороже. Длинной полярной зимой, когда температура падает до минус 60 градусов, бурильное оборудование требует непрерывного обогревания. Но оказалось, что не легче и летом, когда почва, состоящая почти на 80 процентов из воды, превращается в топкое болото.

Никто не знает, когда, в каком году «Атлантик ричфилд» пробилась наконец к нефти, когда забил ее первый черный фонтан. Все происходило в тайне. До той ночи, когда в аэропорту Фэрбенкса сел самолет, прилетевший из поселка Прадхо-бэй. Еще находясь в воздухе, пилот вызвал к посадочной полосе машины «Скорой помощи».

Из самолета на носилках вынесли закутанных в вату и марлю людей. Они были обожжены. Как выяснилось, при взрыве нефтяного газа. Так тайна «Атлантик ричфилд» перестала быть тайной. Аляску затрясла нефтяная лихорадка.

Теперь над тундрой все чаще и чаще слышался шум моторов самолетов и вертолетов. К берегу Ледовитого океана мчались собачьи и оленьи упряжки. Нефтяные монополии слали за Полярный круг своих разведчиков. Агенты монополий не жалели денег, спаивали в кабаках Анкориджа и Фэрбенкса рабочих, прилетевших в отпуск с Прадхо-бэй: пьяный, как известно, болтлив. Кто-то рылся в сейфах «Атлантик ричфилд» и, как предполагают, сфотографировал бумаги компании, касающиеся аляскинской нефти.

Тем временем за Полярным кругом началась настоящая война между монополиями. Хозяева «Атлантик ричфилд» всерьез подумывали об установке около скважин зенитных орудий, чтобы отпугивать разведывательные самолеты конкурентов. Специальные посты, разбросанные в «белом безмолвии» от горного хребта Брукс до берегов океана, по радио предупреждали вооруженную охрану Прадхо-бэй о появлении в тундре таинственных собачьих упряжек и тракторов-вездеходов. Непрошеных гостей встречали молодцы с маузерами на боках и заворачивали назад. Дело доходило до кровавых драк и даже перестрелок, о которых, впрочем, никогда не сообщалось в газетах.

— Волки в тундре ведут себя благороднее по отношению друг к другу, чем нефтяные компании, — вздохнул местный журналист, рассказывавший мне всю эту историю.

Наконец власти Аляски объявили торги на аренду 79 пустующих земельных участков вдоль берега океана. В Анкоридж, где должны были состояться торги, ринулись управляющие почти пятидесяти нефтяных компаний. И каждый управляющий, конечно, хотел узнать, на какой из участков нацелился конкурент и почему он туда нацелился. Как бы не прогадать! Как бы не остаться в дураках! Как бы не выдать свои собственные секреты и планы!

Ночью то и дело просыпались, проверяли, цел ли портфель с бумагами, сунутый под подушку. Бумаги были завернуты в алюминиевую фольгу, чтобы их нельзя было сфотографировать с помощью рентгеновских лучей. Другие арендовали все до единой комнаты в мотелях, чтобы избежать подслушивания из-за стены. Третьи ночевали в собственных самолетах на аэродроме. Четвертые в ожидании торгов пять суток катались взад и вперед по железнодорожной ветке Калгари — Эдмонд, полагая, что арендованный вагон в движении — самое безопасное место на всей Аляске.

В Анкоридже мне показывали здание, где происходили эти исторические торги. Теперь это самое знаменитое здание на Аляске. Вот сюда, в эту маленькую комнату за сценой, сдавали управляющие свои заявки. Вот здесь висела гигантская карта заполярной Аляски, поделенная на квадраты. Девушка в голубом костюме водила оранжевой указкой по квадратам, а директор управления природных ресурсов Аляски Томас Келли объявлял результаты торгов.

— Квадрат №1 получает кооперация компании «Галф ойл» и «Бритиш петролеум» за… 15 528 960 долларов, — торжественно прокричал Келли в микрофон.

Зал ахнул от неожиданности. Еще месяц назад никто не дал бы за этот участок пустынной тундры и десяти долларов. Но это было только начало.

— Квадрат №37 отходит объединению компаний «Калифорния мобил» и «Филипс петролеум» за 41 200 000 долларов, — объявлял Келли.

Возбуждение в зале росло с каждой минутой.

— Квадрат №57 передается компаниям «Дж. Поль Гетти» и «Амерада Гесс», предложившим 72 300 000 долларов.

Зал ревел и визжал, как во время бокса. Кто-то рыдал, обхватив руками седую голову. Кого-то, потерявшего сознание, тащили из зала в коридор.

В течение дня были сданы в аренду все 179 участков прибрежной тундры. Власти Аляски получили 900 220 590 долларов.

Земли, в недрах которых была открыта нефть, когда-то принадлежали эскимосам, алеутам и индейцам. Затем ими завладели власти штата. Как я уже упоминал, на торгах в Анкоридже нефтяные компании купили эти земли, заплатив Аляске 900 220 590 долларов. Это было просто сказочное богатство, если учесть, что весь годовой бюджет Аляски составлял тогда 154 миллиона долларов.

На какие цели израсходовать эти деньги? Боже мой, каких только проектов не было! Тогдашний губернатор Кэйт Миллер говорил мне, что «аляскинцы ведут себя как члены семьи, которая выиграла по лотерее. Каждый предлагает свое. Построить монорельсовую дорогу за Полярный круг и возить туда туристов. Перестроить столицу Аляски Джуно так, чтобы в Техасе и Оклахоме от зависти лопнули».

На этом конкурсе великолепных идей как-то затерялась мольба аборигенов Аляски: помогите нам, спасите нас от вымирания!

Задним числом о них вспомнил журнал «Тайм», который писал: «57 тысяч алеутов, эскимосов и индейцев — одна пятая часть всего населения Аляски — являются, пожалуй, самыми бедными и обездоленными гражданами США. Разбросанные по всему штату и проживающие примерно в двухстах грязных, нищих поселках, они, по сути дела, исключены из экономической жизни штата. Для этих коренных жителей Аляски характерны ужасающе низкий уровень жизни и полное отсутствие возможностей для ее улучшения. Средняя продолжительность их жизни — 35 лет».

Подсчитано, что чистая прибыль компаний, начавших получать нефть с Аляски, обещает составить от 5 до 8 миллионов долларов ежедневно.

А что получат простые люди? Журнал «Нэшнл джиогрэфик» пишет: «Казалось, доля Аляски в нефтяном буме — доходы от аренды и отчислений послужат процветанию штата. Мечтали о школах, больницах, аэропортах и дорогах, о лучшей жизни после стольких лет прозябания в хижинах. Ничего этого не случилось. Остались и хижины и трущобы».

Несколько месяцев назад губернатор штата Джей Хэммонд беседовал с журналистами.

Вопрос. Губернатор Хэммонд, как нефтяные богатства меняют Аляску?

Ответ. Трезво оценивая положение, следует ожидать и плюсов и минусов… Наряду с экономическим развитием наблюдается перенаселение, рост цен и преступности. Надеюсь, что мы когда-нибудь сможем решить проблему безработицы, уровень которой традиционно является на Аляске самым высоким по стране, и повысить жизненный уровень в сельских районах штата, по сравнению с которыми в Аппалачах царит изобилие!

Вопрос. Вы хотите сказать, что Аляске не суждено стать нефтяным королевством внутри Америки?

Ответ. На мой взгляд, на Аляске существует трезвое понимание того, что нам не грозит опасность утонуть в роскоши. Нам еще предстоит пройти долгий путь, прежде чем мы сможем поднять многих жителей штата хотя бы до среднего экономического уровня ХХ века.

Аляскинский нефтепровод строили 8 лет. Это была гигантская работа. Он протянулся на 1300 километров через тундру, леса и болота, через два горных хребта, через 23 большие и 124 малые реки. На строительство его истрачено около 8 миллиардов долларов.

Можно было предположить, что такое большое строительство втянет в свой круговорот коренных жителей, даст им работу, обучит новым профессиям. Но этого не произошло. Аборигены и тут оказались обделенными.

— У нас достаточно и белых рабочих, — сказали мне в одной из контор строительства нефтепровода. — Готовить специалистов из эскимосов? Тратить на это время и деньги? Это же абсурд!

Еще в 1975 году в провинциальных американских газетах появилось объявление: «Мы верим, что вам нужна Аляска. Но поверьте и нам — вы Аляске не нужны. Если вы надеетесь найти на Аляске работу, забудьте об этом. Работы там нет».

В чем дело? В том, оказывается, что, прослышав о строительстве нефтепровода, на Аляску хлынули безработные из «нижних штатов». Но они оказались «лишними людьми», которых и без того немало в этих краях.[18]

В Анкоридже и Фэрбенксе тысячи приезжих ночевали на полу в церквах и государственных учреждениях. Маялись неделями, продавали с себя последнее, чтобы не умереть с голоду, и в конце концов, прокляв Аляску, уезжали назад. Для них «бум» тоже кончился, так и не начавшись.

Эскимосская лайка рычала под лавкой, куда хозяин загнал ее лыжной палкой. Нервная дрожь волнами пробегала по собачьему телу, собирала складки у носа, обнажала крупные белые клыки.

— Ненавидит людей, — сказал хозяин, учитель-алеут. Он разливал кофе в эмалированные кружки. В чугунной печке, стоявшей посредине комнаты, жарко бился огонь. «Чикаго, 1912, Бр. Уайт», — прочитал я отлитые на ее черном боку слова.

За окном нависали полярные сумерки. Припорошенная снегом тундра сливалась с тусклым небом. У соседнего домика одиноко стоял вертолет, на котором мы прилетели сюда.

И вдруг собака чего-то испугалась. Она прижала уши, метнулась из-под лавки в угол и заскулила. Прошли секунды, прежде чем мы услышали сперва тихий, затем стремительно нарастающий грохот турбин гигантского’ транспортного самолета «Геркулес». Он заходил на посадку, и в доме дрожали стекла.

— Оккупанты, — кивнул хозяин в сторону грохота. Сунул полено в печку и пояснил: — Нефтяников у нас на Аляске зовут оккупантами. Их легко узнать: стальные каски, высокие ботинки, оклахомский или техасский акцент. Это, так сказать, солдаты. Генералы, как и полагается, далеко отсюда — в офисах нефтяных компаний. Нравы у них жестокие. Сметают все на своем пути. Селение алеутов? Под откос! Рыбный промысел эскимосов? К черту! Охотничьи угодья индейцев? Под бульдозер! А чем тогда жить алеутам, эскимосам и индейцам? До этого никому нет дела: всем им скоро конец, все они при последнем издыхании. Нефтяные компании их добьют. У меня такое ощущение, что я присутствую на собственных похоронах…

Серый полярный вечер не спешил уступать окрестную тундру ночи. Пилот вертолета, на котором нам предстояло возвращаться в Анкоридж, прогревал мотор. Ветер от лопастей гнал над озером снежную пыль. Поодаль над лункой во льду сгорбилась на деревянном ящике старуха эскимоска, укутанная в тряпье до самых глаз. Парнишка лет десяти собирал в мешок прихваченную морозцем рыбу и гортанно покрикивал на скачущих здесь же ворон.

— Никогда не видел тебя, — обратился провожавший меня учитель-алеут к мальчику. — Ты чей?

Тот шмыгнул носом и промолчал.

— Это мой внук, — ответила за него старуха. — Великий дух забрал его родителей, а теперь мальчишка будет жить у меня. Но ты не приставай к нему, учитель. Оставь его в покое.

— Ему надо учиться, — возразил мой спутник. — Ты приведешь его завтра в школу, бабушка Нэн.

— Чему учиться? — насмешливо спросила старуха, поворачиваясь на ящике к учителю. — Все твои ученики возвращаются в тундру и забывают все, чему ты их учил. Ты помнишь моего старшего внука? Он учился у тебя и верил тебе. Он на что-то надеялся, но ничего не случилось, и он остался тем же эскимосом, какими были его дед и отец. И я слышала, как он плакал по ночам. Ты знаешь, почему он плакал? Я скажу тебе, учитель. Он понял, что ты обманул его. Наука белых людей не для нас. Поэтому оставь в покое моего младшего. У меня еще есть силы, и я сама научу его ловить рыбу и ставить капканы…

Мальчуган шмыгал носом и замахивался рукавичкой на ворон, ждущих, когда старуха кинет им мелкую рыбешку.

Пилот выключил разогревшийся мотор вертолета, и меня оглушила тишина…

Данный текст является ознакомительным фрагментом.