Олег Бородкин В ПЛАСТМАССОВОМ МИРЕ
Олег Бородкин В ПЛАСТМАССОВОМ МИРЕ
***
не то чтобы поддельная зима,
но нет морозов, только снег и снег.
мне не хватает, видимо, ума
прожить безбедно свой короткий век.
а то и вовсе оттепель. вода
по улицам противно потечет.
я всё-таки рискую иногда.
в бездействии отсутствует почет.
испорчен климат. слюни, сопли, грязь.
под утро подморозит — будет лед.
не вышел снова Бог со мной на связь.
от гриппа ем чеснок и реже — мед.
от мыслей, впрочем, пухнет голова.
люблю неблагодарный этот труд.
и носишь по редакциям слова.
смеялись раньше, нынче же — берут.
в Литературке дали гонорар.
вот в Дне литературы не дают.
метет. полно средь дворников татар,
таджиков, русских, есть и прочий люд.
с машины в сотый раз счищаю снег.
на лыжах бы, в деревню, в поле, в лес!...
писатель — очень хитрый человек:
из графоманов в гении пролез.
***
спасенье в электричестве. бензин,
сгорая, сами знаете, чего.
а также самолетный керосин...
в остатке СО2 и Н2О.
спасенье неизвестно даже в чем.
в холодном ветре, в снеге и дожде...
в здоровом сексе, в пытке ноябрем,
в чистейшем спирте, в правильной еде...
в арийской крови в жилах у славян.
в хазарской крови в жилах у мордвы...
но к вечеру усилится туман,
и вряд ли на машине из Москвы
легко ты сможешь выскочить за МКАД.
в железной мы погрязли суете.
жизнь — это давка. воздух — это яд.
а правда — вой на гнусной частоте.
и ложь, конечно, часто дикий бред.
по данной части наш начальник спец.
нордический мы шлем ему привет.
увы, вдали маячит лишь крындец...
когда-нибудь здесь кончится бензин,
иссякнет газ, последний электрон
уйдет под землю... вырубкой осин,
берез, ольхи... охотой на ворон,
собак займется весь электорат,
впадая иногда в каннибализм.
недаром время двинулось назад,
и сделался регресс. капитализм.
***
трубы у нас не лопаются от морозов.
жены не изменяют с друзьями детства.
кошки не тырят куски со стола.
псы не храпят под дверью
и не едят дерьмо.
здесь ни одно существо
больше не жрет дерьмо.
нет никакой инфляции и порнографии.
бабки не слишком старые.
много машин,
но в каждой приятно сидеть.
водка дешевая и очень хорошая.
хлеб — только что из пекарни.
бисексуалы консервативны
и родины не предадут.
все, улыбаясь, дают
друг другу на чай.
никого не тошнит.
никто не болеет.
никого не хоронят,
поскольку никто
и не умирает.
только кривая рождаемости
лезет и лезет вверх.
есть города-побратимы.
это Нью-Йорк, Стамбул, Мехико и Пекин.
***
в пластмассовом мире стараешься быть деревянным
и верить: Земля — это диск, но, конечно, не шар.
тебя здесь напутствуют часто напутствием бранным,
и снится тебе по ночам интересный кошмар.
а в небе в обычном порядке гуляют светила.
народы привычно долдонят Талмуд и Коран,
в которых содержится много эпической силы.
тебе же по нраву пейзажи нордических стран.
ты любишь холодную зиму и теплое лето,
ты любишь месить сапогами осеннюю грязь.
побыть иногда небессмысленно в шкуре аскета —
полезней, чем с кем-то вступить во внебрачную связь.
в пластмассовом мире всё время боишься подделок
и хочется плоских равнин без искусственных гор.
и пламя костра эстетичней огня из горелок.
и лучше ворует ни разу не пойманный вор.
здесь лохов по-прежнему держат начальники в страхе.
и, банду тупых астрономов бессовестно зля,
стоят три слона на огромной, как танк, черепахе,
и к спинам слонов приспособлена наша Земля.
ИЗ ЦИКЛА “МАНИЯ ВЕЛИЧИЯ”
***
среди поэтов русских есть подонки,
среди нерусских — все до одного.
а, скажем, взять любую поэтессу —
в натуре исключительное чмо.
я так устал и мне неинтересно,
кому какой вопьётся в темя клещ.
вообще не троньте грязными руками
поэзию. она — святая вещь.
по свету бродит много разной швали,
друг другу эта нечисть смотрит в рот.
беда, когда суёт себя в искусство
моральный и физический урод.
бездарность, между прочим, агрессивна:
всем хороша и пишет лучше всех.
подите к чёрту, мерзкие ребята!
и видеть, и читать вас — просто грех.
судить людей дано мне свыше право.
я дряни, как известно, не терплю.
и, если уж хвалю, всегда за дело.
но редко я кого-нибудь хвалю.
***
я старый, лысый, жирный и тупой,
слепой, недружелюбный и скупой,
я матерюсь и не читаю книг,
но как поэт — по-прежнему велик.