Борис Сиротин

Борис Сиротин

* * *

Я к русской осени приехал,

К родимой средней полосе,

По ярким клёнам — по застрехам —

Деревья, вижу, живы все.

Покуда жив и я — и слово

Могу покамест произнесть

Во здравие всего живого,

Которое под Богом есть.

Живёт и смерти не боится,

И я не верю, что помру,

Как эта ёлка или птица,

Или берёза на юру.

Но я, шагая мокрым логом,

Справляя жизни торжество,

Недаром произнёс "под Богом", —

Незнаем Промысел Его.

А оттого ещё любезней

Мне эти отчие места,

Что не противоречат бездне

Ни дух земной, ни красота.

* * *

Беззащитная Россия:

Поперёк ли, вдоль

Рыщут два зелёных змия —

Доллар, Алкоголь.

Оборвались всюду нити,

С молотка — земля.

"Но не баксы ж вы едите!" —

Вопиют поля.

И в парах ли алкоголя

Иль с тугой мошны

Поднималось, зрело Поле,

Доля всей страны?!

Причастится этой тайне

Каждый, кто не слеп:

Как на стареньком комбайне

Собирался хлеб.

Как, минуя все напасти,

Наши мужики

Сеют не во имя власти

И не вопреки.

Но во имя речки, лога,

Дольнего куста,

И, считай, во Имя Бога,

Господа Христа!

БАБЬЕ ЛЕТО

Посвистывают трясогузки,

И облаков тугие сгустки

Вдруг проливают светлый дождь,

И радостный под ним идёшь…

Даёт небесная корова

Нам молоко опять и снова, —

Дымящееся молоко,

На сердце от него легко.

Так и проходит бабье лето,

И нитка паутинки вдета

Мной в самописное перо,

И строчки — словно серебро.

Бежит неровная цепочка

Из серебра — и к строчке строчка

Ложится на прохладный лист,

И воздух — тоже серебрист.

И золотист. И листья клёна

Вновь отчеканены до звона,

И гол боярышник, а ель

Над тропкой ворожит досель.

Она наворожит нам зиму,

А ныне полную корзину

Несут опёнков и груздей,

А я так в гости жду друзей.

Пусть не дождусь я в гости друга,

Но ими вся полна округа,

Они, уже навеселе,

Меня, должно быть, ждут к себе.

* * *

Я всё реже слагаю стихи,

Брезжат в памяти дальние лица…

Видно, ветхими стали мехи —

В них вину молодому не влиться.

Всё настойчивей зов тишины,

Приучающей жить бессловесно,

И пространные речи страшны,

И лишь память одна интересна.

Только исподволь — словно по льду

Пробираюсь я к истине слепо

И чего-то нежданного жду —

Уж не грома ли с ясного неба…

Мне привычно, но тесно, хоть плачь,

В моей старой заношенной шкуре…

Тут-то вот и явился палач,

Князь в стихах, но бирюк по натуре.

Грубый гений, которым в миру

Козыряют в признаньях несметных,

Ну а он-то себя на пиру

Представляет — средь ликов бессмертных.

…Не с небес неожиданный гром,

От него не померкли бы краски, —

Это гений меня топором

От души саданул, по-крестьянски!

Ах, не надо бы мне поминать

Этот миг, первобытный до дрожи,

Но когда я уж стал помирать,

То нежданно для подвигов ожил.

Пусть стрелу, иль топор, иль пращу

В ход пускают — теперь я при виде

Встречных гениев тропку крещу

И шепчу торопливо: "ИЗЫДИ!"

* * *

Т. Х.

Весь красный, без единого листка,

Боярышник с увядшей рябью ягод…

Неведомые строки следом лягут,

И чувствую — одна уже близка.

О чём она? Об осени?.. Опять!

Но что поделать, коли нет упадка

В природе, а покой и благодать,

Которые вдыхать свежо и сладко.

Горчинка же во сладости такой

Ещё добавит прелести природе,

Когда тебе сейчас вот, над рекой,

Шепчу слова, незначащие вроде.

О горечи, о сладости шепчу

Таких обычных наших отношений,

Которые пока что по плечу

Мне и тебе… и этот мир осенний

Уж не для нас ли затеплил свечу?

Огонь её колышется едва

Сквозь облака, что так летуче тают,

И о спокойной нежности слова

В груди без принужденья возникают.

Не буду говорить, что я люблю;

Как паутинку блёсткую глазами,

Я сердцем связи тонкие ловлю

Меж этой тихой осенью и нами.