Василий Шахов ДЕСНИЦА И ШУЙЦА

Василий Шахов ДЕСНИЦА И ШУЙЦА

Представляем читателям новую книгу Сергея КУРГИНЯНА "Исав и Иаков. Судьба развития в России и в мире", изданную недавно Международным общественным фондом "Экспериментальный творческий центр". В книгу, состоящую из двух солидных томов, вошли актуальные суждения широко известного политолога, аналитика, театрального режиссёра, постоянного автора "Завтра" о судьбе развития в нашей стране и в современном мире. Доказывая, что гуманизм и развитие в ХХI веке стали "заложниками" войны с историей, автор приходит к главному выводу: только Россия, возвращаясь в эту Историю, способна спасти и себя, и весь мир. В основу двухтомника С.Кургиняна положены материалы, опубликованные в последнее время на страницах нашей газеты, которая давно и плодотворно сотрудничает с одним из своих ведущих авторов. Его работы всегда с интересом встречаются читателями и рождают широкий спектр откликов, размышлений, острых полемических дискуссий. Один из откликов, в немалой мере касающийся С.Кургиняна, мы публикуем на этой странице "Завтра" и, пользуясь случаем, поздравляем нашего автора с новым изданием, желая Сергею Ервандовичу дальнейших достижений в его активной и плодотворной деятельности.

Бунинский герой из "Деревни" горестно витийствовал: "Боже милостивый! Пушкина убили, Лермонтова убили, Писарева утопили… Рылеева удавили, Полежаева в солдаты, Шевченку на десять годов в арестанты законопатили… Достоевского к расстрелу таскали, Гоголь с ума спятил… А Кольцов, Никитин, Решетников, Помяловский, Левитов?"

Через столетие читатель прохановского романа-триллера "Виртуоз" содрогается новой "метафорической вереницей": уже в первой главе части первой романа Илларион Васильевич Булаев, носитель "устойчивого прозвища" Виртуоз, посещает демонически таинственную лабораторию-пантеон, "подземное вместилище" "Стоглав" под Кремлём, где помещены головы "выдающихся политических лидеров, управлявших Россией в продолжение двадцатого века": "Голова царя Николая озарялась алым, изумрудным, серебряным цветом, будто где-то, невидимый, взлетел фейерверк. Из головы Горбачева начинали истекать пузырьки - из ушей, ноздрей, приоткрытого рта. Кустистые брови Брежнева колыхались, как водоросли. Из Черепа Троцкого, в том месте, где его пробил ледоруб, сочилась розовая муть. У Сталина дергалось левое веко, будто его мучил тик". Психолого-портретная "палитра" Александра Проханова неиссякаема: "похожая на чайный гриб" ленинская голова, "сморщенная, как сухофрукт", маленькая головка Радека, напоминающая огромную картофелину голова Хрущёва, "пепельного цвета" - Черненко, "колба" с ельцинской головой; в перечислении - головы Бухарина, Зиновьева, Берии, Кирова, Орджоникидзе, Ворошилова, Молотова и Кагановича.

"Итак, поставь над нами царя, чтобы он судил нас, как у прочих народов" ("Первая Книга Царств", гл. 8, стих 5). Этот эпиграф предпослан "Виртуозу". Эпиграф, как мы знаем, есть как бы "зашифрованное" творческой фантазией художника произведение; само же произведение есть "расшифрованный" эпиграф. "Даль свободная" прохановского романа взывает к ассоциациям, философско-психологическим метафорам, гротескным параллелям, аллюзиям, "перекличкам". Из летописно-былинных времён долетела до нас неуемно-жаждущая мечта-заклинание пращуров о том, что земля наша обильна, а вот "порядка", достойного "нарядника"-вождя всё нет и нет. Чуткий к преемственным связям и традициям Николай Гоголь опять-таки недоумевал: где же тот, кто объединит, защитит, направит, найдёт заветное слово; но века проходят за веками, горько сетовал он, но так и нет "явления" такого человека.

Финальная двадцать девятая глава четвёртой части романа "Виртуоз" живописует (по-прохановски сочно и впечатляюще) "великолепное торжество, посвященное Дню Духовного Лидера Русского Мира". Трибуны на Красной площади заполнили жаждущие и алчущие истинных ценностей, съехавшиеся со всех континентов, где имеют место колонии и общины русских людей - от потомков калифорнийских духоборов до беглецов от царского гнева в период первой Великой смуты; отпрыски дворянских и аристократических родов "первой эмиграции" находились бок о бок с престарелыми власовцами и переселенцами "второй волны"; обосновались на трибунах обитатели Хайфы и Брайтон Бич, русичи из Австралии, Южной Африки и Китая.

Со щедринско-свифтовской ухмылкой автор-повествователь размещает на грандиозном финальном "портрете" также богатейших людей России, владельцев нефтяных полей и алмазных копей, сталелитейных заводов и алюминиевых гигантов, обладателей "необоримой русской пашни, русских озёр и рек" ("Вместе с банкирами, слегка надменными и напыщенными, они составляли ту тектоническую платформу, на которой укрепилось, после всех неурядиц и недоразумений, Государство Российское").

Саркастическая нота звучит и в характеристике присутствовавшего на торжестве "лидера компартии, не преминувшего нацепить на пиджак алый бант и значок с профилем Ленина".

Акцентируем одно существенное обстоятельство. Проблематика "злобы дня", публицистический пафос, историко-социологические экскурсы в сюжетике, философско-психологическое воплощение общественного и эстетического идеала, мировоззренческая "диалектика", присущие новому прохановскому произведению, весьма и весьма "сродни" публицистико-социологическому циклу очерков и эссе Сергея Кургиняна "Медведев и развитие" (публикация кургиняновского социолого-политологического, экономического, а также историко-культурологического "труда" также стала заметным явлением в современном цивилизационном процессе).

"Медведев и развитие" Кургиняна… "Движущаяся панорама" России на "сгибе эпох"…

"Виртуоз" Проханова:

"- Ты действительно веришь в Развитие? Разве это не придуманный тобой ослепительный блеф? - Рем недоуменно пожал плечами… - Ты поклоняешься Развитию, как языческому идолу…

- Развитие - это не идол, это судьба! Развитие - это то, что я вынашивал все эти жуткие подлые годы…".

Некоторые откровения бывшего президента (ныне Духовного Лидера) России звучат как бы по-прохановски, по-кургиняновски, как стилизации из газеты государства Российского "Завтра" ("…Я скрывал мою мечту о Развитии, как мать скрывает плод в чреве, когда вокруг идет избиение младенцев, и Америка, этот царь Ирод современного мира, ищет, не осталось ли у России какого-нибудь шанса уцелеть - сохранился ли хоть один дееспособный ученый, хоть один талантливый генерал, один не продажный политик…").

Прохановский роман, представленный самим автором как роман-триллер, на самом деле - более сложное (и противоречивое) жанрово-стилевое образование. В начавшейся полемике вокруг "Виртуоза" звучат самые разные (порой довольно неожиданные, даже экстравагантные) терминологические дифиниции: "роман-предупреждение", "роман-глюк", "роман-эпитафия", "роман-самоубийство", "роман-ононаркотизация". Сам автор напоминает о "бунте прототипов".

Если учёный-аналитик, социолог, политолог, философ Сергей Кургинян в публицистическом цикле "Медведев и развитие" скрупулёзно и фундаментально исследует факты, материально-объективные реалии, имевшие место в действительности процессы, то Проханов, пускаясь в "даль свободную романа", хотя и предвидит нешуточный "бунт прототипов", щедро и творчески суетно использует "магический кристалл" фантазии, воображения, прогноза, гротеска, "машины времени".

Сергей Кургинян не мыслит успеха (даже спасения, а не только "преображения") России без Развития.

Сюжетика, проблематика, поэтика, эстетика и этика прохановского романа-триллера тоже концентрируются, синтезируются, полифонизируются вокруг Развития.

Одна из кульминаций прохановского триллера - полемический диалог Президентов:

"Я уступил тебе мое место в Кремле, чтобы через два года снова туда вернуться и начать Развитие. Выхватить Россию из "черной дыры" истории. Ещё раз явить миру Русское Чудо. Создать на руинах великое цветущее государство, повторив исторический подвиг Петра и Сталина".

Его оппонент - нынешний президент Рем - с лёгкой укоризной вразумляет Ромула: дескать, находится он "во власти великой иллюзии", что "не будет никакого Развития", ибо народ не будет работать на гипотетических стройках, запускать иллюзорные ракеты, строить сказочные звездолёты; народ надорван, пьёт и вырождается; а чтобы ему "было радостно вырождаться" - осчастливили народец Димой Биланом и "Евровидением", Ксюшей Собчак и "Домом-2".

В главе седьмой, в сюжетной линии, связанной с чудесно спасённым престолонаследником, вновь звучит тема Развития ("Заявили о модернизации страны, о Русском Развитии как о грандиозном проекте, призванном вновь, вслед за Петром и Сталиным, сделать Россию великой").

Развитие - "нерв" сюжетики, эпической "диалектики":"…Я знаю, как достигается Русское Чудо… Ученые и инженеры, художники и философы, управленцы и футурологи ждут часа, когда я запущу проект "Русское Развитие"… буду творцом Русского Чуда…" - говорит Ромул Виртуозу (глава четвёртая).

В романе Проханова немало шокирующих парадоксов, исполненных "ревущими противоречиями" художественно-стилевых коллизий. Порой возникает читательское сомнение-размышление: не ради ли красного словца автор-повествователь бросает в горнило вымысла, фантастического гротеска-домысла тот или иной персонаж? Или есть более глубокие философско-психологические мотивации? В беседе нейрохирурга профессора Коногонова и его помощника Евстафия Сергеевича Лунько то и дело проскальзывали поразительные подробности и коллизии. Например, одна из них: "Наш несчастный поэт Кузнецов являл собой пример трансцендентального прорыва. Он мог перебирать в себе все архетипы, вплоть до бактерий и первичных растений, и одновременно заглядывать в постчеловеческое будущее, которое именовал "Райской Правдой". Судьба прохановского персонажа, прообразом которого был русский гений, исполнена подробностей, которые подтверждают аттестацию "Виртуоза" как "страшной книги".

Одна из несомненных эмоционально-художественных удач Проханова в русле раскрытия "диалектики души" - тема Полины Виардо, "Дома Виардо".

Особняк на Бульварном кольце, именуемый "Домом Виардо", населён призраками. Здесь французскую знаменитость впервые увидел Иван Сергеевич Тургенев. Автор-повествователь "Виртуоза" предлагает читателю довольно неожиданную трактовку историко-биографической коллизии: "Их любовь длилась сорок лет, питая вдохновение великого писателя и служа великолепной "легендой", позволявшей резиденту русской разведки Тургеневу годами жить в Париже".

Музыкально-психологическая тема, связанная с индивидуальностью непревзойдённой певицы, раскрывается автором "Виртуоза" на уровне добротной "лирической прозы".

"Ромул" услышал на другой половине дома пленительный и сладостный голос Полины Виардо. Она пела итальянскую арию. Голос то возносился в необъятные небеса, где обитали не ведающие печалей ангелы. То ниспадал на грешную землю, где мучилась в ревности и безответной любви человеческая душа. Душа его, Ромула".

Гётевский Фауст, заключивший соглашение с самим дьяволом, обрёл мгновения близости с Еленой Троянской. Прохановский Ромул тоже стал обладателем прелестной женщины из минувшего ("…владел её пленительным телом, её божественным голосом, её загадочной легендарной судьбой, которой завидовали в аристократических салонах Европы, изумлялись дипломаты, поэты, разведчики, в том числе и великий писатель Тургенев, ценитель всего прекрасного, великодушного, благородного"). Правда, несколько шокирует читателя присутствие в интимной обстановке русского гения ("Иван Сергеевич возник на пороге спальни и смотрел на них молча, внимательно, сложив на груди руки, с длинной шевелюрой, красиво расчесанными бородой и усами. Его присутствие волновало Ромула").

Прохановский "триллер" - вместе с тем роман-миф, своеобразная "демонологическая хроника".

"Демонизм Урала обнаружил себя в явлении Ельцина", - констатирует повествователь. Алексей "поверил в миф о Гагарине, в один из народных мифов, к которым столь тяготеет русская, ищущая правды душа. Его собственный миф был сродни этой фантастической легенде - миф об уцелевшем наследнике, способном привнести в русскую жизнь справедливость, добро и святость".

"Воскресший" (скорее не умиравший, не погибший) Гагарин повествует о встреченных им в раю православных праведниках и святых. Были там Иван Сусанин и Зоя Космодемьянская, монахи Пересвет и Ослябя, двадцать восемь героев-панфиловцев. В гагаринском перечислении значатся Пушкин, Менделеев и Глинка, Шолохов и Толстой. Мифологическая панорама пополняется фигурами Петра Великого и Сталина, а также последнего царя Николая. Фантазия автора романа-триллера объединяет русского солдата Евгения Родионова и полководца Геннадия Трошева, солдат Шестой десантной роты. Циолковский протянул новому посетителю рая кусок бересты для волшебного чертежа. Вернадский начертал на чертеже математическую "Формулу Рая". Социально-гуманитарная утопия Проханова ("Формула Рая") раскрывается с "участием" реальных персонажей (здесь Шолохов и Бондарев, академики Александров и Сагдеев, маршалы Гречко и Толубко, патриарх Пимен и митрополит Питирим, а также Брежнев, Косыгин и Суслов).

Прохановский "роман безысходности" глубоко трагедиен. Автор-повествователь сурово (даже беспощадно) художественно-философски "анатомирует" предательство, подлость, махровый эгоизм, шкурничество на личностном и государственном уровне.

Предан Алексей. Беззаветно любимая им женщина с изящной циничностью бросает ему жестокие слова: "Несчастный, недалёкий, слепой человек! Ты до сих пор не понял, что меня приставили к тебе? Что я следила за тобой, морочила тебе голову, усиливала в тебе твои бредни, распаляла в тебе твою манию? О русском престоле. О царской короне. О коронации в Успенском соборе. О восстановлении в России монархии…" Не щадя Алексея, она садистски излагает и комментирует подробности: "Ты позвонил мне с Урала и сказал, что отыскал в колонии Юрия Гагарина, который готов передать тебе "Формулу Рая". Я сообщила об этом, и тут же ночью колонию штурмовали, и этот твой Гагарин, вымышленный или реальный, был убит. Потом ты позвонил из какой-то лечебницы и сказал, что отыскал поэта Кузнецова, и он тебе готов прочитать поэму о Рае. Я тут же сообщила об этом, и ночью лечебницу сожгли, а твоя поэма и твой поэт превратились в пепел…".

…Некогда издатели журнала "Время", братья Фёдор и Михаил Достоевские, обратили внимание на даровитого беллетриста-разночинца Александра Ивановича Левитова, предложившего им повествование о персонаже народной демонологии обменёнке ("Есть поверье, когда долго оставляют без крещения детей, леший подменяет их своими детёнышами. Краски, которыми народное воображение рисует себе этих обменёнков, совершенной русской поэзии"). Леший, как мы видим из публицистических и философско-художественных свидетельств авторов уже ХХI столетия Проханова и Кургиняна, куролесит до сих пор.

Видимо, уместно ещё одно обращение к поэтической демонологии А.И. Левитова (заметим, кстати, что его ценили Горький и Куприн, Л.Андреев и Бунин, позднее Леонид Леонов).

В левитовских "Степных очерках" есть запоминающийся образ доможила, который вещал на Руси "к худу или к добру".

"Доможилам" на Руси пришлось чаще вещать к худу, чем к добру. "Россия, кровью умытая" (название романа Артёма Весёлого), тревожно ждала перемен к лучшему. "Сгиб эпох" (теперь уже ХХ-ХХ1 столетий) тоже трагичен и малопредсказуем.

"К худу" или "к добру" вещают "доможилы" Александра Проханова и Сергея Кургиняна?

г. Троицк