Непобедимые Николай Миронов

Непобедимые Николай Миронов

Кандидаты от власти в очередной раз уверенно лидировали в регионах. Это означает, что политические реформы нужно продолжать

section class="box-today"

Сюжеты

Региональные выборы:

Севастополь. Чалый сделал свое дело

Триумф электоральных прогнозистов

/section section class="tags"

Теги

Региональные выборы

Политическая реформа

Политика

/section

Практически все, кто следил за ходом закончившейся на прошлой неделе избирательной кампании, единодушно отметили: это были самые «спокойные» выборы, почти полностью лишенные интриги. Некоторые всплески активности оппонентов власти на старте гонки (такие, как демарш Оксаны Дмитриевой в Санкт-Петербурге или стремительные взлет и падение Сергея Катасонова в Оренбурге) были быстро погашены или погасли сами, после чего наступил политический штиль. Минимум агитации, отсутствие новостей о выборах в СМИ, заведомая избираемость лидирующих кандидатов, в целом невысокая явка — вот основные черты кампании 2014 года.

Сказать «да» или промолчать

Вот уже три года мы живем в условиях политической реформы. В ее рамках была либерализована деятельность партий, возвращены выборы губернаторов. Региональные власти получили указание не снимать кандидатов и не зачищать политическое поле. Все эти меры вызвали большие надежды на то, что система сможет обновиться, стать более открытой, что политический процесс из кулуаров переместится в публичную плоскость, что на выборах можно будет выбирать, а не выражать поддержку заранее подготовленному списку победителей.

figure class="banner-right"

var rnd = Math.floor((Math.random() * 2) + 1); if (rnd == 1) { (adsbygoogle = window.adsbygoogle []).push({}); document.getElementById("google_ads").style.display="block"; } else { }

figcaption class="cutline" Реклама /figcaption /figure

Однако политическая система оказалась весьма труднореформируемой. Выборы показали, что административные аппараты в регионах и связанные с ними элиты адаптировались к новым условиям, сохранив наработанную годами практику. Так, в большинстве регионов электоральное поле подверглось зачистке, действительно сильные оппоненты региональной власти покинули кампанию (например, Раиль Сарбаев в Башкортостане, Александр Руцкой в Курской области и ряд других). Делалось это с применением административных рычагов и разного рода правовых уловок, чему яркий пример — «двойные подписи» муниципальных депутатов на губернаторских выборах, провокации при сборе этих подписей и т. д. До избирательной кампании часто не допускали даже заведомо непроходных, слабых игроков, почти повсеместно оставив в игре спарринг-партнеров врио губернаторов.

Все политические баталии имели место в период до регистрации кандидатов. Большая их часть прошла не публично, без участия избирателей. Попытки провести открытые праймериз, привлечь общество к участию в кампании закончились стандартными плакатными мероприятиями (при этом в Москве некоторые победители праймериз в итоге не были выдвинуты в качестве кандидатов). Дебаты нигде не получились, врио губернаторов традиционно не принимали в них участия. Агитационная кампания вообще была настолько вялотекущей, что нельзя было понять, проводятся выборы реально или их отменили, забыв проинформировать об этом общественность.

Там, где оппоненты врио губернаторов дошли до финиша, и там, где была интрига (эксперты называли до пяти регионов из тридцати, в том числе Астраханскую и Мурманскую области; на практике более или менее интересной в день голосования ситуация оказалась в Якутии), все равно было заранее ясно, кто в итоге окажется лидером.

Вообще, политические преобразования не изменили главного принципа: действующая власть всегда побеждает. С ней можно конкурировать, но ее нельзя победить. Федеральный центр проводит политику обновления кадров, уходят неизбираемые, проштрафившиеся губернаторы. В целом система стала аккуратнее и вежливее. Но если лицо получило статус «врио», то оно будет избрано.

Аналогичным образом действуют и сами губернаторы. Все кадровые и политические конфигурации создаются до начала выборов, и избирателю нужно просто утвердить готовый дизайн-макет. При этом, выражаясь фигурально, в бюллетене есть только квадратик «да», возможности отказать в утверждении не существует. Реальная электоральная альтернатива — это или прийти, или не прийти на выборы. То есть сказать «да» или промолчать.

Политические декорации

Несколько живее проходят парламентские выборы. Тут более разнообразное на первый взгляд политическое предложение — есть разные партии, между ними идет борьба. Однако и здесь, по существу, нет публичной политики. Ее место занимает тактическое электоральное оппонирование, созданное технологами и практически не привязанное к актуальной повестке.

Это хорошо видно по прошедшей кампании — в ней слабо прозвучали темы, касающиеся положения страны в связи с украинским конфликтом и санкциями. Не была полноценно разыграна даже «патриотическая», государственническая карта. Политический курс вообще обсуждался вяло, вся суть кампании свелась к представлению партийных брендов.

Одна из главных причин этого — в слабости партийной системы, ее неспособности сформировать полноценное общественно-политическое представительство и модерировать дискуссию в стране. Задача партий — представлять различные сегменты общества и предлагать политические альтернативы. Но этого не происходит в современной России. Наши партии — это бренды, чаще всего имеющие лишь условную идеологическую привязку. Они не располагают ни кадрами, ни экспертным потенциалом, чтобы формировать политические программы. Складывается впечатление, что они к этому и не стремятся, довольствуясь теми скромными, но гарантированными результатами, которые традиционно получают (15, 10% голосов и т. д.).

За двадцать лет существования у нас многопартийной системы в ней так и не сложились четкие идеологические течения. В частности, остается нереализованным левый политический проект, несмотря на очевидный количественный «перегруз» левого партийного фланга. В стране нет левой оппозиции, которая могла бы оппонировать неолиберальному экономическому курсу, смягчать связанные с ним социальные издержки. Это было хорошо видно на примере дискуссий вокруг пенсионной системы, в которой голоса «левых» не были слышны вовсе. Вместо этого — пустая и набившая оскомину риторика о «бабушках», состоянии ЖКХ и дорог. И абстрактная критика власти.

На правом фланге ситуация ничуть не лучше. Опять же при обилии либеральной оппозиции политическая альтернатива здесь не сформирована. К слову сказать, «либералы», будь они таковыми не на словах, а на деле, вообще не должны были бы быть в оппозиции, потому что действующее правительство проводит именно либеральный курс. Но природа праволиберальной оппозиционности не является идеологической. Либералы стараются объединить под своим крылом западническую часть общества и, соответственно, «расторговать» этот электорат.

При таком раскладе сторонники демократии и личной свободы, являющиеся патриотами и не приемлющие ортодоксального западничества, оказываются лишенными представительства на правом фланге — как, впрочем, и на левом и в центре.

Ситуация мало изменилась с началом политической реформы. Количественный рост партий в последние три года не изменил качества системы. Она не стала представительнее. На выборах не появилось новых, перспективных игроков. Напротив, мы наблюдаем продолжающийся партийный застой и деградацию основных партий как политических институтов.

Парламентские оппозиционные партии превратились в закрытые клубы с лидерами-брендами (такого лидера нет только у «Справедливой России»). Реализуется вождистская парадигма с передачей власти по наследству (нашумевшая история с внуком Геннадия Зюганова на московских выборах тому подтверждение). Несмотря на свою «оппозиционность», парламентские партии настроены конформистски и готовы заключать альянсы с властью, «сливая» и своих партнеров по лагерю, и собственные кадры, и электорат. Причем их лояльность идет гораздо дальше украинского вопроса, она проявляется на всех уровнях и является по существу системной. Партии постепенно стали декорациями политического процесса, частью политической инфраструктуры, создаваемой региональной властью.

При этом общей чертой оппозиции является ее неготовность объединяться, формировать даже тактические союзы, не говоря уже о стратегических. Разобщенность оппозиции позволяет власти доминировать в политическом процессе, что особенно ярко проявилось на выборах в Мосгордуму.

Для партий в целом характерна институциональная и кадровая слабость, отсутствие политических стратегий. Это серьезным образом деформирует всю политическую систему. Подтверждением тому все те же губернаторские выборы: редко где по-настоящему сильные конкуренты врио губернаторов — это партийные кадры. Чаще всего эти выборы — борьба между группами элиты (пример из последней кампании — Башкортостан). Когда та или иная группа хочет «снести» губернатора или оказать на него давление, чтобы реализовать свои интересы, она выставляет игрока-оппонента, выбирающего себе партию для выдвижения. При этом он не приобретает какой-либо идеологической окраски и с партией связан лишь условно. В итоге политической альтернативы не возникает: есть выбор из двух лидеров элиты, но не из двух политических курсов.

Между тем, если бы партии представляли политические альтернативы и располагали при этом кадровым потенциалом, это могло бы серьезно изменить политическую систему, превратив выборы высших должностных лиц регионов в публичный политический процесс и дискуссию о выборе курса. Возникли бы предпосылки к системному обновлению правящей элиты — не «сверху», а на основании консенсуса всех слоев общества в регионе.

Дисбалансы и риски

Одна из причин слабости и неэффективности российских партий — в застое, длительном необновлении партийного руководства. Так, лидеры КПРФ, ЛДПР, «Яблока» находятся на своих постах по двадцать и более лет. В объединениях, которые возникли позже, наблюдается та же картина.

Но главная причина системной деформации партий заключается в том, как выстроено у нас соотношение ветвей власти. Доминирование исполнительной власти (являющееся одной из характерных и традиционных черт российской политической цивилизации) и соответствующая слабость парламентской ветви, очевидно, сказываются на роли и влиянии партий. Именно исполнительная власть есть центр реальной политической дискуссии, обсуждения альтернатив и принятия решений. А так как формируется она не путем выборов и имеет лишь относительную зависимость от представительных учреждений, то последние оказываются на вторых ролях — и на федеральном уровне, и в регионах.

Парламенты лишь в малой степени контролируют исполнение бюджетов, формирование и реализацию госпрограмм. Поскольку они не влияют на эти процессы, то не становятся, как, например, в США, центрами лоббистской деятельности. Соответственно, и партии оказываются малоинтересны спонсорам, что порождает их хроническую ресурсную слабость.

Все это приводит к тому, что при кажущемся обилии политических институтов, политика в России по факту деинституционализирована. Закрытый, непубличный и неформальный сегмент в ней значительно обширнее, чем область публичной политики и массового участия. Это сужает влияние общества на принимаемые решения и приводит к ряду социальных деформаций.

Одна из них связана с тем, что за бортом политического процесса оказывается актив гражданского общества, желающий участвовать в политике (в значительной мере это молодежь). Лишь небольшая его часть вовлечена в деятельность официальных общественных структур. Во-первых, потому что далеко не все из них являются реальными кадровыми лифтами. Во-вторых, потому, что дискуссия на действующих общественных площадках редко влияет на происходящие в стране процессы. По большей части она лишь «выпускает пар» или сконцентрирована на мелких деталях.

В результате немалая часть гражданского актива не может проявить себя и оказывается, по сути, не востребована политической системой. В то же время сама система нуждается в новых лицах, для чего принимаются все новые и новые кадровые программы.

Основными рисками этой ситуации являются, с одной стороны, снижение эффективности управления, а с другой — появление питательной среды для оппозиционных и антисистемных настроений. Как показывает опыт и «арабской весны», и ряда других «демократических революций», в посттрадиционных обществах с закрытыми элитарными режимами именно невостребованные активные социальные группы становятся проводниками деструктивных процессов.

Однако не только активные люди политически отчуждены. Более широкие массы, несмотря на проявляемую лояльность (или пассивность), также не включены полноценно в политику. При нынешнем высоком политическом подъеме их активность не переведена в электоральное русло, не реализована в партийной системе. Отсутствие институционализированных каналов для выявления и локализации общественных настроений создает риски: система может оказаться неспособной вовремя и адекватно среагировать на снижение своей легитимности. Например, в случае ухудшения социально-экономической ситуации.

Поскольку реальные центры политического влияния находятся в основном в непубличной, закрытой части системы, весь фокус внимания страны сосредотачивается на одной фигуре — фигуре ее президента. В условиях нарастания внешних угроз вместе с рейтингами доверия возрастает и его политическая ответственность. По сути, рейтинги — это и есть ее выражение, они фиксируют ожидания, а не только лояльность. Такая концентрация ответственности создает очень высокие системные риски, которые были бы слабее в случае ее распределения между ветвями власти и политическими институтами.

Создать оппозицию

Чтобы преодолеть эти риски и укрепить государство, России нужна открытая политическая система с сильной парламентской оппозицией. Как показывает опыт стран, прошедших аналогичный путь, ее создание в относительно короткие сроки невозможно без активного участия государства, ставящего перед собой цели реальной политической модернизации и повышения качества системы власти.

Это означает, что на повестке дня стоит продолжение и активизация политических реформ. И первым делом речь идет о партийной системе.

Нужна санация парламентских партий, их кадровое обновление. Поскольку это не происходит естественным путем, вполне допустимо применение «институциональной инженерии», то есть ручной настройки партий. Вмешательство государства в эту область вполне оправданно — иначе изменений здесь не произойдет.

В данном случае можно обратиться к опыту посттрадиционных обществ, некогда поставивших перед собой цель построить демократию. Яркий пример — Япония, где после Второй мировой войны партийные институты конструировались властью или при участии власти и таким же образом реформировались. Демократические институты и новые политические традиции создавались искусственно, однако в итоге прижились и показали свою эффективность. Получилось это не сразу, стране понадобилось несколько десятилетий, чтобы прийти к развитой парламентской системе. Но правильный выбор «развилок» на каждом этапе и следование единожды поставленной цели — конструирование успешного, современного, внутренне сбалансированного государства и общества, преодоление архаизмов — в конце концов дали результат.

Необходимо реформировать внутреннее устройство партий. Они должны стать массовыми, и здесь уместны требования к числу членов. Для сохранения малых партий можно ввести понятие региональной или местной партии — это нормально для федеративных государств и в настоящее время не создает никаких угроз сепаратизма. Кроме того, партии нужно сделать открытыми и демократичными. Партийные органы должны формироваться в результате реальных внутрипартийных выборов, для чего нужны механизмы открытого выдвижения и самовыдвижения кандидатур, тайного голосования, честного подсчета голосов и т. д.

Для отбора кандидатов на выборы следует сделать обязательными партийные праймериз. Они должны стать открытыми и конкурентными, а их результаты — обязывающими при формировании списков.

Необходимо восполнить дефицит политического предложения на праволиберальном фланге, создав здесь одну или две сильные партии с возможностью их превращения в парламентские.

Для того чтобы обеспечить полноценное политическое представительство, следует рассмотреть возможность изменений в избирательной системе.

Так, эффективным может стать проведение парламентских выборов по системе двух- или трехмандатных округов. Такая схема применялась во многих странах (в том числе и в Японии) и позволяла увеличить представительство оппозиции, а также смягчить один из основных недостатков мажоритарной системы — потерю голосов избирателей, проголосовавших за непобедивших кандидатов.

В двух- или трехмандатном округе победителями являются кандидат, который набрал большинство голосов, и следующие за ним по числу голосов один или два кандидата (соответственно, от других партий).

Применение похожей системы, например, в Аргентине в первой четверти прошлого века модернизировало ее политическую систему, создало сильную парламентскую оппозицию, усилило политическое влияние средних прослоек общества в противовес традиционной олигархии.

Альтернативным вариантом является двухтуровая система выборов в одномандатных округах, применяемая во Франции (когда в случае недобора лидирующим кандидатом 50% голосов проводится второй тур). Она также исключает потерю голосов избирателей, а кроме того, мотивирует партии создавать альянсы и консолидирует оппозицию.

В то же время политическая модернизация не даст результатов без усиления роли и веса представительной ветви власти. Речь идет об участии парламентов в формировании органов исполнительной власти и контроле за их деятельностью, включая прежде всего бюджетный процесс.

Безусловно, реалистичность данного предложения для современной России можно подвергнуть сомнению. Тем не менее нужно искать способы модернизации политической системы, а также снижения коррупции и повышения качества управления. Что особенно важно в нынешних условиях, когда нам необходимо сокращать внутренние издержки.

В не раз уже упоминавшейся Японии после войны перешли к парламентской модели формирования правительства. В итоге это не ослабило исполнительную власть, а сделало ее более эффективной. При работоспособной партийной конфигурации (система с доминирующей партией и сильной оппозицией; двухпартийная система; двухблоковая система), исключающей перманентные парламентские кризисы, такая модель обеспечивает кадровое обновление власти и ее представительность, связь с обществом.

При этом важно, чтобы правительство было коалиционным, то есть обязательно включало представителей оппозиционных партий соответственно их электоральным результатам. С помощью этого механизма можно преодолеть закрытость системы власти, обновить ее, исключить застойные тенденции и снизить коррупцию.

В целом, изменения в политической системе в условиях сложной внешней конъюнктуры и ожидающихся кризисных явлений в экономике назрели и востребованы. От того, как скоро и адекватно они будут проведены, во многом зависит, сумеет ли Россия укрепиться и восстановить свою роль на мировой арене.