Больное дерево
Больное дерево
Приведённая в преамбуле начатой А. Ивантером ("ЛГ", № 6, 2013) дискуссии фразочка поэта А. Цветкова просто восхитила меня потрясающим отсутствием внятного смысла (зато красиво!).
Хочется возразить тем, кто - в стиле Эллочки-людоедки – изо всех сил стремится вещать красиво и кто, случается, пашет «участки мозга и совести» (мама родная, просто жуть!). На духовность, уважаемый любитель красивостей, себя не обрекают, духовностью, если она есть, – живут. Да и совесть, если разобраться, есть такая субстанция, «участки» которой не пашут!
Согласен с автором статьи. В том, что он пишет о первой эмиграции из России, убедился я на собственном опыте в начале лихих 90-х годов. Нежданно-негаданно выпал тогда мне случай оказаться далеко от дома – в Канаде, в симпатичном городе Монреаль, и повезло, как говорится, «попасть с корабля на бал» и оказаться в обществе людей и услышать такую правильную русскую речь, с какой мне довелось столкнуться, может быть, один-два раза за всю мою жизнь.
А дело в том, что попал я по случаю в среду русских – но не этих несчастных, потерянных, а то и добровольно потерявших себя эмигрантов так называемой третьей волны, – а людей несломленных, сильных духом, выстоявших в борьбе за жизнь.
Здесь в основном были – сами уже постаревшие – дети выброшенных из России Гражданской войной участников Белого движения, интеллигентов и прочих россиян, не принявших новую и во многих отношениях странную для них власть. Это были люди, родившиеся под знаком всенародного бедствия и увидевшие свет на чужбине, на печальных дорогах эмиграции в 20–30-е годы. Судьбе было угодно, чтобы их родиной становилась земля и турецкая, и болгарская, и чешская, и югославская, и немецкая, и французская[?] С первых шагов они попадали в чуждое окружение, встречаясь с незнакомой речью и обычаями, но – осваивая иной язык и подчиняясь иным правилам жизни, – по всем дорогам Европы, а позже и Америки они пронесли в неприкосновенности родную речь, сохранив свою самость и впитанную от родителей культуру. И всё это они сберегли, несмотря на неисчислимые бедствия! И сохранили любовь к земле, которая не является местом их рождения!
И вот с этим знанием теперь вынужден я перебирать словеса, нанизываемые, как бусы на нитку, Цветковым... «Красивые строки», – обронил автор статьи. Увы, красивыми я бы их не назвал. Может быть, потому, что вспомнилась мне известная реплика Льва Толстого, адресованная Бальмонту по поводу прочитанных им стихов: «А что бы вам ещё и смысла прибавить!»
Притворство всё это – цветковские вирши. Беда в том, что в них заключено целое явление. Ведь нет ничего проще этакого плетения словес с напускной заумью и видимостью глубокого содержания, подтекста... да ещё когда – это и в самом деле слишком заметно – плетение это насквозь подражательное, заёмное. Данное Богом Слово подобные творцы превращают просто в игрушку, по современной моде изрядно напуская туману. Неплохо об этом когда-то сказал, например, Стейнбек, имея в виду творческий метод художника: «Как трудно писать ясно. Только дурак преднамеренно наводит туман». Это высказывание попалось мне в переводе на русский, и я подумал, что переведено не совсем адекватно. Здесь больше подходит глупец, не догадывающийся, что «наводить туман» просто бесполезно, ибо пустота за ним всё равно обнаружится. В том-то всё и дело: когда человеку есть что сказать, ему нет нужды притворяться и напускать туману.
А у Цветкова в тумане этом – так оно и бывает – «слова... извергаются». Откуда же? «...изо рта». Они что, ещё откуда-то могут «извергнуться»?
И тут приходит в голову простая мысль: да стоит ли вообще подобное «попурри» того, чтоб о нём всерьёз толковали? Однако автор статьи прав: «молчать об этом становится уже... разрушительно». Ненавидеть родное – род болезни, некоего мазохизма. Порой этому явлению даже находят оправдание: всё это, мол, ради вселенского. Лукавство опять-таки. Для человека живого – не робота, запрограмированного на какую-то идею, – родина как раз и есть вселенское, жизненное, вечное... Дерево, пересаженное на чужую почву, болеет. Дерево, отказавшееся от своих корней, засыхает. И никакой освежающий дождь его не спасёт.
Борис СОКОЛОВ