Груда на груду
Груда на груду
Виталий ПЕСКОВ
Название дискуссии - "Взгляд на русскую литературу 2013 г." – почему-то вызывает в памяти не знаменитые очерки Белинского, а малоприличный анекдот: «Прапорщика спросили: о чём вы думаете, глядя на эту груду кирпичей?»
Ответ его был столь неожиданным, что мы лучше ограничимся очевидным соображением: груда кирпичей может быть как руиной, оставшейся от некогда величественного строения, – всё проходит, это тоже пройдёт, – так и полем деятельности: э-ге-гей, силикатный подвезли, хватай носилки, кончай простой!
* * *
В статьях В. Ганичева и М. Замшева обозначена важная проблема: да, мы имеем две литературы вместо одной. Как в сказке про злую падчерицу и добрую дочку. Падчерица – это наша актуальная литература, допущенная до премий и выставок, дочка – не допущенная неактуальная (по какому-то роковому совпадению являющаяся одновременно и традиционной русской, патриотической). Мачеха – Федеральное агентство по печати и массовым коммуникациям, а отец – наверное, сам русский народ, посадивший себе на шею кучу либеральных комиссий.
Ну, если проще, то та литература, которая сейчас в книжных магазинах, она не русская. Не в том смысле, что написана евреями (хотя в этом тоже), а в том, что в ней нет того, что делает литературу русской, – национального характера, системы ценностей, культурного кода. Повадки русской нет.
Русский человек любит поблагодушествовать, а она, литература, кривится в скептичной ухмылке. Русский человек любит ясность – она сложна. Русский человек серьёзен – она иронична. Русский человек стыдлив – она навязчиво похотлива. Русский человек не боится драки, но не силён в диспутах; литература, напротив, дорожит собою до судорог, зато неудержима, когда точно известно, что бить не будут. Русский человек любит природу, литература – внутренний мир. Русский ценит свободу, волюшку, чтоб, значит, было где развернуться, а она – внутреннюю свободу, при которой никакая волюшка не нужна, потому что если у тебя внутренняя свобода есть, ничего больше можешь не делать. Ну и главное отличие: вся русская литература – про нравственность. Актуальная литература – не вся.
Почему так сложилось, уже, наверное, и не важно. Важно другое: что будет, когда всё это закончится? А заканчиваться начинает прямо сейчас.
Представим себе: актуальные литераторы частью перековались, частью отправились в горькое изгнанье, частью запили и стали писать в стол, ну то есть на жёсткий диск. А в магазинах что продавать? И вот тут, погромыхивая цепями и тускло отсвечивая строгими бельмами, подымаются из своих скрипучих гробов заживо погребённые. Вера Галактионова, Александр Трапезников, Николай Ивеншев и прочие, перечисленные коллегами Ганичевым и Замшевым русские писатели из параллельного, лучшего, чем наш, мира.
И..?
В сказке добродетели скромной дочки вознаграждены, но на то это и сказка, а что в жизни? Можно ли пускать её к читателю во дворец, не покажет ли она себя неуклюжей дурочкой, за которую краснеть и извиняться придётся?
Обнаружат ли Вера Галактионова, Александр Трапезников, Николай Ивеншев и прочие тот могучий потенциал, который охотно дорисовывало нам наше воображение, пока русская литература пребывала в таинственном полумраке, в загадочной тени?
А то ведь бывает всякое. Вон, пока великий и прекрасный Михаил Борисович Ходорковский томился в темнице, многим казалось – ну, только он выйди, только стряхни мох плечиком молодецким... Сразу всё будет – и жизнь, и счастье, и президент готовый! А вылетел джинн из бутылки – и что? Пшик[?]
Как-то я побаиваюсь, размышляя об этом.
Да точно ли у нас две литературы? Может, две по ноль пять? Или по ноль три? Или две по сто пятьдесят?
Как у нас грамматически неправильно говорят, «две калеки».
«Актуальной» не хватает «чувства под собою страны» и как следствие – натуральности, искренности, естественности. Она перепроизводит саму себя – то бишь литературу, литературность, а к чему эти литература с литературностью приложены, неизвестно. К тому, чтобы получалась литература. А зачем?
– Что за дурацкий вопрос – зачем… Разве на него можно ответить! Вот ты зачем живёшь?
– Да, конечно. Я живу, чтобы вырастить сына и дочку.
– И какое отношение имеет к этому литература?
– Да, пожалуй, никакого особо.
– И зачем тогда об этом упоминать?
– Потому что это важнее литературы! А литература жива тем, что важнее её.
– Это демагогия. Если ты не любишь дела, которым занимаешься, это не значит, что мы должны…
– Стоп. А ну молчать! Молчать, сказал! (Бдыщь, бдыщь.) Человек жив тем, что больше него: детьми, которые будут, когда его уже совсем не останется, любовью к родине, верой в Бога… Точно так же литература. Важность её прирастает тем, что важнее литературы, понимаете?
– Ну и что?
– Не понимаете… Это значит, что литература вообще не о себе должна говорить! Как не должен говорить о себе человек – он должен говорить о других, о деле… Иначе он, ну… дурачок какой-то несерьёзный, если всё о себе трындит. Мы сейчас не должны говорить о литературе! Мы должны говорить о том, что происходит в стране, особенно сегодня, когда в ней в кои-то веки что-то да происходит или вот-вот может начать происходить! Об этом и о том, как мы можем помочь этому…
– Лёвушка, ну так ведь никто не запрещает говорить об этом. Пожалуйста, перелистни две страницы и говори на здоровье – в разделе «Политика» или «Общество». А это раздел «Литература», и здесь люди собираются, чтобы…
– А-а-а, ы-ы-ы! Как вы не понимаете, что именно о ЛИТЕРАТУРЕ речь: она жива, покуда нужна тем, кто не разбирается в том, как она устроена, а просто её читает! Когда этого нет, всякие разговоры о поэтике – это всё равно что споры об оснастке судна в то время, как в трюме течь! Конечно, лучший моряк тот, что знает толк в гафелях, триселях и гиках, чем тот, кто тупо качает помпу. Но кому это сейчас интересно, кроме акул?
– Ты, хе-хе, готов говорить о чём угодно – уже и о труселях каких-то, лишь бы не о литературе. Тебе ж как сказали? – взгляд на литературу 13-го года! Вот и смотри. Название, фамилия, где купить… Ты Сергея Шаргунова читал – «93»? Вот тут тебе про важное… А «Крестьянин и тинейджер»? Классная вещь… А Ксению Букшу?
Да, пожалуй. Так, наверное, и надо. Имя. Название. Где вместо этого купить колбасы... Критик – это трудолюбивый сапёр, который ошибается миллион раз.
Вот тебе груда кирпичей. Да, это руины. Но они не взыщут элегических вздохов или вопрошаний «кто виноват». Им нужны твои руки – надевай рукавицы, засучивай рукава, начинай разбирать завал.
– Здесь построят библиотеку? – с надеждой спросил критик и заплакал.
– Не важно. Здесь выроют пруд. Запустят в него лягушек, карасей, комаров… Хорошо будет. Проплывает во-о-от такенный – салют Мальчишу! Давай работай. Ради главного, ради деток.
– А как же это, н-ну… творческий подход, моя художническая свобода?
– Это внутренняя, что ли? Забудь. Сосредоточься на главном, на том, что больше свободы. На несвободе. «Лавр» читал?.. А «Бэтман Аполло» – книга, от которой обалдел Алексей Навальный? А?.. Э?.. Так-то, дружок. В этом-то всё и дело...
* * *
В том-то всё и дело, что нынешняя никудышная и никчёмная актуальная литература, находящаяся в жестоком кризисе, позаимствовала манеры обычной, нормальной литературы, находящейся на подъёме читательского интереса. Литература 2013-го желает подражать литературе 1847-го.
А ей нужно кризисное управление. Как в другом году, 1934-м. (Первый съезд советских писателей, если кто забыл.) Нужна «Фабрика литературы» – с проходной, учётчицами, нормой выработки, столовой (суп картофельный из рыбных консервов, вкусный) и гудком.
Да, на съезде будут заправлять эти... Ну, те, которые и всегда. Мало того, они ещё и книжки писать начнут. Это ничего, смысл всё равно в другом. Смысл в том, чтобы подсказать тему, показать направление, загрузить работой тех немногих талантливых, которые по воле своего бессмысленного и беспощадного таланта оказались прибиты к берегу томящейся от бессмысленности актуальной литературы.
Помню, попал как-то в Дом художника на две выставки. Случайно проходили рядом, в соседних залах. Выставка, посвящённая 90-летию ВХУТЕМАСа, и выставка какого-то фотографа, который снимал художников московского андеграунда 70–80-х годов.
У вхутемасовцев мощь, мысль, энергия. И пульс такой, знаете… «Время, вперёд!» Какие-то радиобашни они рисуют. Механизмы, станки грохочущие. Какие-то эскизы спичечных этикеток – чтобы, значит, комсомольцы на аэроплан. До того здорово! До того мощно, звонко!
А художники 70–80-х рисуют вообще непонятно что. Ничего не рисуют. Они только гримасничают в камеру, играют на гитарах, пьют и курят. Очень, очень много кривляются. Прямо неудобно, честное слово, будто в первый раз фотоаппарат увидели, будто папуасы какие. От пустоты содержания всегда так бывает – избыток формы.
И подумалось: а если бы тем парням-вхутемасовцам, голодным, с подведёнными животами, с карандашами в замёрзших не разгибающихся пальцах, не объяснили, что рисовать, не рассказали про аэроплан, про станки, – стали бы они такими – жадными, цепкими, энергичными – или тоже начинали бы утро, зевая: что б такое нарисовать? Тётку голую или вот стакан на столе? Жалко, что пустой…
Но это как с грудой кирпичей опять-таки: пустой стакан – это то ли бывший, то ли будущий полный…
Теги: дискуссия , современная литература