Валерий Сторчак [ТЕАТР] МЕРТВЫЙ СЕЗОН

Валерий Сторчак [ТЕАТР] МЕРТВЫЙ СЕЗОН

ТЮЗ. К пьесе Олега Богаева “Комната смеха” постановщиком спектакля К. Гинкасом проявлена невнимательность. Написано, что Иван Сидорович (Олег Табаков) играет в почту и заигрывается. То есть на самом деле забывает, что он сам и является автором писем. “Искренне удивлен, читает, растерянно оглядывается... не верит собственным глазам...” и т. д. Это — драматургический механизм действия, клапан пьесы, разрушенный режиссером, недооценившим и то обстоятельство, что Ленин и Елизавета II в пьесе живут своей собственной жизнью, в которой Иван Сидорович участия не принимает, при полном отсутствии вульгарной карикатурности этих фантомов. Атеизм мешает авторам спектакля оценить их метафизическое значение, понять смысл купируемого из пьесы письма от смерти и сводит добавлением трех чемоданов режиссуры к обычному пошлому социологизированию.

Школа современной пьесы. Зачем постановщик “Чайки” И. Л. Райхельгауз взялся за классику, из просмотра его спектакля никогда не догадаетесь. Количество кинозвезд на квадратный метр малой сцены театра не превышает средний показатель театральной скуки по Москве. Застревают в сознании лишь сцена и реплика из третьего действия между Аркадиной и Треплевым (Е. Васильева и Шамиров): “Вы, рутинеры, захватили первенство в искусстве...” и т. д. Как и обычно, из Чехова сделали бульварного драматурга, из пьесы о взаимоотношении мировой души и человека — мыльный сериал типа “Клубнички”.

Антреприза Трушкина (пардон, А. П. Чехова) “Ужин с дураком” . Дураком будет тот, кто, купившись на участие в спектакле Хазанова, отдаст немалые деньги за билет в Театр эстрады, в котором от этого действия там дохнут последние мухи. Если режиссера занимает прежде всего, какое место на рынке развлечений занимает его предприятие, то надо ему все-таки посочувствовать. Потому что в системе ресторанов, кооперативных кафе и платных туалетов существуют более прибыльные занятия и более ловкие дельцы.

На каждый из этих проектов было потрачено от 10 до 20 тыс. $ из городского бюджета. Авторы проектов — члены экспертного совета Комитета по культуре г. Москвы.

“Профи” в театре им. Станиславского. Режиссер — Алексей Литвин. Является ли данный спектакль произведением искусства? Является. Потому что тема его — равенство перед СМЕРТЬЮ диссидентов и спецслужб, коммунистов и антикоммунистов, Макашовых и Березовских. Продолжительность жизни каждого человека — слишком невелика. Не стоит слишком серьезно относиться к социальным маскам. Профессиональна ли данная работа? В основном — да. Потому что содержание пьесы передано. В основном в том, что касается взаимоотношений Полицейского (Л. Сатановский) и Редактора (М. Янушкевич). Меньше ясности во взаимоотношениях их с Секретаршей (Н. Павленкова) и Сумасшедшим Писателем (Н. Трефилов).

Получит ли спектакль соответствующую ему прессу и зрителя? Нет, не получит. Нет номенклатурных актеров. Режиссер не причислен к кругу “избранных”.

“Любовь как милитаризм” Петра Гладилина в театре О. Табакова . Постановщик спектакля Е. Каменькович в очередной раз завалил не такую уж плохую пьесу. Довольно невнятное по жанру действо строится на взаимоотношениях телевизора, в котором нам показывают “домашнее видео”, и игрой блестящих молодых актеров, которую, впрочем, тоже можно было бы записать на видео и смотреть дома, не ходя в театр. По двум телевизорам одновременно. После спектакля О. Табаков делал замечания актерам: “Надо же, чтобы был процесс, чтобы зритель чувствовал: что что-то происходит на его глазах! Хорошо, что спектакль короткий и публика не успевает соскучиться”. Но заклинаниями не поможешь, и консервы остаются консервами.

29 декабря в Доме ученых состоялась премьера и обсуждение документального фильма “Наш Художественный” , авторы — М. Розовский и А. Смелянский. Очередная попытка на чужом горбу въехать в рай, прикрыть свою собственную художественную несостоятельность вывеской “Московский Художественный театр” — провалилась! Слава Богу, еще живы зрители, которые видели “На дне” с участием Качалова и Москвина! Им есть с чем сравнивать сегодняшние спектакли.

“Зритель участвовал в действии!” — с пронзительной ностальгической нотой вспоминали ветераны старый МХТ. Вот вам и один из критериев театрального искусства! Наши зрители не слепые!

“Мистификация” в Ленкоме, очевидно, рассчитана на театральное меньшинство зрителей с извращенной театральной ориентацией, способных в течение двух с половиной часов “тащиться” от обычного монтажа декорации.

Именно “монтаж известных декораций художника Олега Шейниса” предлагает нам Марк Захаров, выступающий сам в качестве то ли визажиста, то ли имиджмейкера, то ли “автора инсталляций, перфомансов и этнографических минимализмов”, а то ли в качестве “режиссера”. Не разберешь. Мистификация, одним словом.

На десерт еще предлагается то ли “пьеса”, то ли “фантазия” Нины Садур “Брат Чичиков”. Пьесой назвать это сложно по причине отсутствия внятной истории и композиции, а переписать и позабыть величайшее произведение Н. В. Гоголя — фантазии много не нужно. Авторы представления просто-таки набиваются к Чичикову в братья. “Спонсоры спектакля: АО “МММ”, банк “Чара”, ИЧК “Властелина” — это они так шутят в программке. При этом имеются также и “действительные (живые) спонсоры спектакля”, которые вложили кругленькую сумму в “подбор, пошив, подгонку и перелицовку костюмов и декораций” из мертвых уже спектаклей: “Жестокие игры”, “Юнона и Авось”, “Безумный день, или Женитьба Фигаро”, “Чайка”. Кроме того, театр выражает “отдельную, особую благодарность” третьей группе спонсоров, то ли мертвым, то ли живым — “правительству Москвы, префектуре центрального округа, администрации президента, Центробанку и Государственной думе”. Прибавьте теперь сюда тоже немаленькие суммы живых денег, которые зритель должен заплатить за несусветно дорогие билеты. “Ну да ведь дан же человеку на что-нибудь ум”, — воскликнул Чичиков, когда в голове его “составился сей странный сюжет”. Очевидно, в благодарность за коммерческую идею авторы “Мистификации” решили пофантазировать на тему, как бы улучшить и поправить текст “Мертвых душ”. Переписали сюжет, реплики персонажей и сами характеры. Сюжет “усилили” текстами “Панночки” и “Записок сумасшедшего”. Получился “тройной одеколон”. Мертвые души — отнюдь не в ревизорских сказках, а просто в виде трупов валяются там и сям в доме Собакевича, у Плюшкина воруют ликер с козявками, плавают в пруду у педераста Манилова, который с мужеподобной супругой пытается затащить Чичикова в постель. Актер Дмитрий Певцов пытается играть удивление всей этой садомии, что выглядит неубедительно, так как сам он — известный “зверь”, трахается с ведьмой и заводит с ней мертвого ребенка. Одетый в архитипическое гангстерское черное пальто и шляпу, “братан” Чичиков круче самого Ноздрева — одетого в лермонтовского испившегося “лишнего человека”, отчасти даже интеллигентски рефлектирующего, но почему-то солдатским юмором.

Единственное живое место в представлении — вывод на сцену большой красивой собаки Ноздрева. Зритель, который до этого умирал от скуки, вдруг оживает и бурно начинает аплодировать собачьему лаю. Как мало все-таки нужно нашему зрителю! Как благодарен он, когда видит хоть что-то живое и красивое! А вместо этого ему подсовывают мертвую полуголую ведьму, лижущую верхнюю заднюю часть ноги рабочего сцены, осуществляющего при этом как ни в чем не бывало пресловутый монтаж декораций.

Но такого много можно посмотреть ночью по телевизору, зачем в театр ходить? Днем по всем каналам то и дело натыкаешься на раскрутку ленкомовской “Мистификации”, а ночью — смотри себе “фантазии” в уже добротно смонтированных декорациях “Плейбоя”. Но это опять-таки — для натуралов.

А для избранного, ограниченного и очень ограниченного меньшинства предлагаются “имитационные модули “итальяно карнавало”, принципиальная схема для домашнего изготовления которых приводится в программке, что тоже — юмор такой у них. Вся эта “итальянская” хреновина призвана дать зрителю образ некой пустышки, пустопорожней и бессмысленной предприимчивости, описанной Гоголем в поэме. Как будто бы Николай Васильевич нуждается в иллюстративных подпорках для страдающих отсутствием всякого воображения.

То ли Захаров и Садур считают себя умнее зрителя, то ли Гоголя, то ли претендуют на “новые формы”. Распятие М. Захаровым Чичикова на чертовом колесе — настолько само по себе банально, что еще примерно полвека назад выдающийся артист МХАТ В. О. Топорков в своих воспоминания уже как беспримерный архаизм отмечает “символику деталей” Андрея Белого, который сложил колесо брички из разговора трех мужиков в начале поэмы с фамилией одного из мужиков Коробочки — Ивана Колесо, и добавив испорченное колесо брички, на которой Чичиков бежит из губернского города, обнаружив, что Гоголь — “непонятный”:

“В те не столь далекие времена (1927-1938) многие из наших театров еще находились в плену махровых формалистических тенденций, — пишет Топорков в главе “Мертвые души”, посвященной репетициям со Станиславским. — Существовал как бы некий режиссерский дебош. Тут было много и искренних увлечений сбитых с толку талантливых режиссеров, особенно среди молодежи, и наивная подражательность посредственностей, дилетантов, и ловкость любителей авантюры, не забывающих преимуществ мутной водицы. Стройные, монументальные произведения наших великих драматургов-классиков разрезались на мелкие кусочки-эпизоды, и из них строились “произведения”, напоминающие лоскутные нянькины одеяла. Характеры действующих лиц искажались до неузнаваемости, вопреки здравому смыслу характеристик, данных автором, персонажи нередко забирались на трапеции и ходили по канату и т. д. и т. п. Эстетская театральная критика, естественно, была на стороне “новаторов”. Настроенная чрезвычайно активно и воинственно, она буквально набрасывалась на все, что имело хоть какую-то долю здравого смысла в театральном искусстве”.

Вот кладбище, на котором откопана “эстетика” “Мистификации”.

Валерий СТОРЧАК

На снимке: автор у входа в Комитет по культуре г. Москвы