Кудимовские кудеса
Кудимовские кудеса
Кудимовские кудеса
ЗНАЙ НАШИХ!
Мне пришло в голову, что когда один поэт положительно отзывается о другом, то прежде всего отмечает в нём наличие тех самых качеств, которые наиболее ценит в себе самом - или которыми наиболее хотел бы обладать (что, по сути, почти одно и то же: различие только в наклонениях).
И когда в статье Марины Кудимовой "Обитель на горе" ("ЛГ", № 39, 2012), посвящённой Марине Цветаевой, я прочёл: "Её роман с русским языком, намертво отдавленным сегодняшней культмассовой Ходынкой, занимательнее её эротических переживаний, часто разжигаемых в вечном страхе поэта перед творческой немотой. Метру и ритму - двум жестоким, не хранящим в кармане альтернативного пряника укротителям стиховой стихии, - Цветаева покорялась, как ни одной из своих страстей", - то уже не мог не соотнести навсегда этих слов с их автором.
Что, на мой взгляд, даже справедливее, если принять во внимание такое признание Кудимовой: "Я выросла среди зэков, только что поменявших лагерь на лесоповал и воспринимавших уральское поселение отнюдь не как освобождение. Их язык был явлением скорее декадентским, чем традиционно фольклорным - смесь фени и книжности: на зонах все много читали. Меня воспитали дед, полуказак-полухохол и ярый книгочей, и бабушка - из дворян, выпускница института благородных девиц. А также наш сосед, колымчанин-рецидивист с резаной губой, который при мне единственный раз выругался срамно, ожёгшись молодой крапивой" ("Сибирские огни", № 5, 2011).
После этого и во фразе "высосанная из критического пальца тема "Цветаева и быт" заняла место темы "Цветаева и Бог" и её многочисленных ракурсов - "Цветаева и богоборчество", "Цветаева и демонизм" легко поменять фамилию героини на фамилию автора, "Цветаеву" на "Кудимову". Действительно, быта в стихах Марины Кудимовой хватает, но он существует в них не сам по себе, но как способ говорения с Богом. Показательно в этом отношении стихотворение "Плацкарта", где проводник, не дающий одеял, предстаёт Богом для пассажирок. Притчевость - одно из основных качеств творчества Кудимовой.
А вот наблюдение Кудимовой касательно того, что "Цветаева и Достоевский" - ещё одна голевая передача, прошляпленная критической сборной" и что "многие стихи Цветаевой могут быть условно обозначены как стихи женщин Достоевского, будь то Грушенька или Настасья Филипповна, Лиза или Аглая, которые, по сути, те же инфернальницы, что и первые", наталкивает на мысль о том, что и у самой Кудимовой в стихах очень много как "достоевского" ("пожизненная, сугубо русская солидарность с бедными, естественная для большого поэта, роднит её с Достоевским в вышних"), так и "антидостоевского", то есть скрытой полемики (маленький человек ей "умилителен, но скучен").
Вот-вот выйдет восьмая поэтическая книга Марины Кудимовой - собрание стихотворных повестей, рассказов, романов, фотомонтажей, радиокомпозиций, сцен, сценариев и проч., где традиционные (архетипические) герои русской литературы предстают в новом повествовательном ключе. Листая-читая её книжки, часто просто нельзя не вспомнить затрёпанные, но такие верные слова Афанасия Фета о книжке Фёдора Тютчева: "Вот эта книжка небольшая / Томов премногих тяжелей" (а если вспомнить о двадцатилетнем перерыве в хронологии поэтических изданий Кудимовой, то в голову лезут ещё и не менее часто цитируемые строки Николая Ушакова: "Чем продолжительней молчанье, / тем удивительнее речь").
Восемь книг для поэта, отмечающего шестидесятилетие, - это много или мало? Книг такого веса, думаю, много. Раз есть такие стихи - значит, не так всё беспросветно в нашей стране. И долгой паузе в книгопечатании Кудимова уже не огорчается, говоря: "Я теперь понимаю, насколько промыслительно моё непечатание столько лет. Только теперь я добилась от всех текстов, чего хотела".
С последним утверждением позволю себе не согласиться: ступая вперёд, она продолжает оглядываться назад. Тексты её непрерывно меняются: "Утюг" начинался в начале 80-х, а к нынешнему виду пришёл в 2000-м. "Целый Божий день" достиг современной стадии развития в 2011 году. Да что говорить: даже стихотворение "Петрополь" успело значительно измениться за короткий промежуток между "Черёдом" и следующим сборником. Ни один текст я не посмею считать каноническим: примерно так же множество раз возникали "окончательные варианты" ахматовской "Поэмы без героя". Поэтому, ожидая встречи с новыми сборниками, что, несомненно, приведёт к расширению кудимовской вселенной (а о преимуществах более широкого контекста говорят многие рецензенты), хочу завершить свой тост прошлогодним четверостишием, которым поздравлял "Марин Владимну" с 59-м днём рождения:
Шестидесятая страница,
А томик только начался -
И могут век ещё твориться
Кудимовские кудеса!
Георгий ЯРОПОЛЬСКИЙ