Большие люди / Спорт / Exclusive

Большие люди / Спорт / Exclusive

Большие люди

/  Спорт /  Exclusive

«После окончания крупных турниров мы гуляли прилично. В том же Сеуле победу на Играх обмывали, наверное, дня три. Вся Олимпийская деревня от нас стонала», — вспоминает легендарный баскетболист Сергей Тараканов

Вчера в Лондоне погас огонь XXХ летней Олимпиады. Ее результаты оказались неоднозначными для российской сборной, но фактом остается одно — все участники еще долго будут вспоминать эти соревнования. В этом уверен и легендарный советский баскетболист, обладатель золотой олимпийской медали Сергей Тараканов. Собеседник «Итогов» знает, что говорит: лондонские Игры в его жизни уже пятые.

— Сергей Николаевич, на прошлой Олимпиаде в Пекине вы были генеральным менеджером мужской сборной России. Команда тогда не смогла выйти из группы, вас отправили в отставку, которую общественность приравняла к клейму главного виновника неудачи. Не обидно, что ответственность за поражение возложили на вас, а, скажем, не на тренера Дэвида Блатта?

— Прежде всего хочу уточнить: меня не отправляли в отставку. Это ошибочное мнение, кем-то случайно или сознательно растиражированное, что меня очень сильно раздражает. Контракт с Российской федерацией баскетбола (РФБ) у меня истек 31 августа 2008 года. Исполком, на котором обсуждались итоги пекинских Игр, проходил в октябре. Я выступил с отчетом и сам предложил признать результаты команды неудовлетворительными. После этого встал вопрос, какие выводы должны быть сделаны. Признать результаты неудовлетворительными и при этом оставить все как есть вроде как нельзя. И тогда кто-то ляпнул: давайте уволим весь штаб сборной, а Блатта оставим. Предложение прошло, хотя оно было в корне неверно. Во-первых, меня нельзя было уволить, потому что на тот момент в РФБ я уже не работал. И потом, какие ко мне могут быть претензии? Я был менеджером-организатором: набирал тренеров, обеспечивал транспорт, питание, форму, в конце концов, добывал билеты для жен игроков. К моей работе есть нарекания? Если нет, спрашивайте за результат команды с тренера — он же ее готовил.

— Вот я и задаю вопрос: такая постановка вопроса вам не обидна?

— Обидна. Есть у меня претензии и к Блатту, он поступил не по-мужски. Считаю, когда пошел разговор об отставке всего штаба сборной, он должен был встать и заявить, что тоже уходит. Он же сидел и молчал. Я по-прежнему считаю Дэвида хорошим тренером, но по-человечески мое отношение к нему изменилось. Я здороваюсь с ним, но общения между нами больше нет. А ведь было время, когда Блатт жил у меня на даче и мы почти постоянно находились вместе.

— Играющий сегодня под началом Блатта в сборной Андрей Кириленко утверждает, что готов променять всю свою долгую карьеру в НБА на олимпийское «золото». У вас в коллекции есть титул победителя сеульских Игр-1988. Согласились бы на такой обмен ?

— Я согласен с Кириленко в том, что это совершенно особый турнир. Нынешние Игры уже пятые в моей жизни: дважды я приезжал в качестве игрока, один раз в качестве генерального менеджера сборной и дважды в качестве наблюдателя. Самой первой стала московская Олимпиада-80, которую, как известно, целый ряд западных стран бойкотировал. Все считали, что золотые медали у нас в кармане, чиновники уже дырочки на лацканах пиджаков прокалывали. Но не сложилось — мы оказались только третьими. Сначала неожиданно уступили два очка итальянцам, а потом в дополнительной пятиминутке проиграли еще и югославам. Тогдашний главный тренер Александр Гомельский очень любил высоких центровых, в сборной того созыва их на площадку выходило сразу двое — Владимир Ткаченко и Александр Белостенный. Из-за этого игра у команды получалась очень тягучей и медленной.

От тех соревнований осталось одно личное воспоминание. Перед матчем с итальянцами кто-то из окружения сборной пришел в раздевалку и сообщил ужасную новость: умер Владимир Высоцкий. Нас словно ледяным душем окатило. Настроение мгновенно упало: в команде, как и по всей стране, Высоцкий был очень популярен. У меня самого было несколько магнитофонных кассет с его песнями. Тренер страшно наорал на того человека, с матом выгнал его из раздевалки, но черное дело было уже сделано. Не хочу сказать, что мы проиграли итальянцам из-за этой новости, но настроения она явно не придала.

Через год великий стратег Гомельский умудрился остаться главным тренером сборной, пожертвовав ничего не решавшим помощником Юрием Озеровым и взяв на его место молодого Анатолия Блика, считавшегося специалистом по быстрому баскетболу. Удалил из состава нескольких ветеранов, пригласил молодого рижанина Валтерса, и на чемпионате Европы 1981 года мы обыграли всех, «привезя» тем же итальянцам с югославами по двадцать очков преимущества. Впрочем, рвать волосы было поздно, олимпийский поезд ушел.

Следующие Игры в Лос-Анджелесе остались без участия уже Советского Союза и стран социалистического блока. В это время наша команда специально поехала на сборы в Таллин, где финское телевидение транслировало Олимпиаду, а мы, готовясь к своим «альтернативным Играм», смотрели с грустью баскетбольные матчи, включая финал американцев против испанцев. Хозяева обыграли соперников с преимуществом чуть ли не в тридцать очков, борьбы никакой не было. Естественно, возникал вопрос, как смотрелись бы на их месте мы. Весной того года сборная СССР в Париже выиграла предолимпийский турнир, в финале буквально разгромив тех же самых испанцев. Уверен, финала Олимпиады мы были достойны! Но хуже всего было то, что нам на каждом шагу приходилось оправдывать политическое решение руководства. Помню, во Франции меня, как одного из немногих владеющих английским языком, вызвали давать интервью американскому телевидению. Репортер любопытствовал, зачем мы приехали на предолимпийский турнир, если все равно в Лос-Анджелес не поедем — решение уже было принято. А я отвечал, что нам страшно отправляться в США, поскольку организаторы не предоставляют спортсменам гарантий безопасности. Инструкции, что следует произносить в таких случаях, были уже даны. Я старался говорить общими фразами, избегал конкретики, но на душе все равно было неприятно... Считаю, что команда в 1984 году у нас была даже лучше, чем в Сеуле, а у таких замечательных игроков, как Еремин, Йовайша, Мышкин, Лопатов, украли Олимпиаду и шанс ее выиграть.

  — Зато спустя еще четыре года на Играх в Сеуле советская сборная праздновала победу. О том триумфе было сказано немало, хотя недавно я наткнулся на неизвестный для себя факт. Правда ли, что политическое и спортивное руководство Литвы делало все, чтобы не пустить в Корею Арвидаса Сабониса?

 — О том, что незадолго до Олимпиады Сабонис дважды порвал ахиллово сухожилие, хорошо известно. Естественно, литовцы справедливо опасались: случись что с ногой в третий раз, центровой не то что по площадке — по улице бы передвигаться не смог. Переговоры, ехать ли Арвидасу в Сеул или нет, проходили на высшем уровне, в них были задействованы председатель Спорткомитета СССР Марат Грамов и литовское руководство. Гомельский делал все, чтобы заполучить свою главную звезду: уговаривал, обещал, грозил. В итоге он надавил на нужные кнопки в душе Сабаса, и тот на свой страх и риск решил ехать. Кстати, еще одной заинтересованной стороной в этом деле были американцы. «Портленд», задрафтовавший Арвидаса в НБА, пригласил его на лечение, и он почти все лето провел за океаном. Американские газеты даже писали, что врачи клуба собственными руками подготовили соперникам их основное оружие. Особенно много критики было после того, как мы обыграли американцев в полуфинале.

С другой стороны, выздоровление Сабониса принесло сборной дополнительные проблемы. Всю предолимпийскую подготовку мы провели без него. Арвидас присоединился к команде перед самым отлетом и впервые вышел на площадку уже в Корее. К этому времени мы привыкли играть в быстрый баскетбол практически без центровых, и возвращение Сабаса сломало нам всю тактику. Не случайно в первом матче сборная уступила югославам тринадцать очков, да и потом игра давалась очень тяжело. С огромным трудом нам удалось добраться до полуфинала, где и случился эпический поединок с американцами. После победы над ними я уже не сомневался: югославов в финале мы совершенно точно «сделаем».

— Сборная СССР в то время полностью оправдывала свое название — в ее составе выступали русские, украинцы, литовцы... Неужели не было стычек на национальной почве? Тем более что ее костяк составляли представители двух ярых конкурентов — московского ЦСКА и каунасского «Жальгириса».

— Утверждать, что все было гладко, не стану: деление на лагерь ЦСКА и «Жальгириса» в сборной существовало. Ключевой в этом смысле была роль Александра Гомельского, который владел всеми рычагами управления и был мастером кнута и пряника. Несмотря на свою принадлежность к Министерству обороны, тренер сделал ставку на прибалтов во главе с Сабонисом, которые были очень сплоченны. Игрокам же ЦСКА, и прежде всего мне, дал гораздо меньше свободы, меньше права на ошибку. Почему мне? Дело в том, что в столичном клубе я был капитаном и считался едва ли не главным «врагом» литовской группировки. Во всяком случае соперничество с «Жальгирисом» воспринимал острее всех. Национального подтекста в моем отношении к оппонентам не было, а вот у них он был. Каунасцы всегда играли против Советского Союза, против Красной армии. В общем, в очных матчах мы зарубались прилично.

Естественно, эти отношения переходили и на сборную. Если я бросал по кольцу и мазал, на лицах у литовцев появлялись негодующе-пренебрежительные гримасы. Если в такой же ситуации промахивался, например, Куртинайтис — все было нормально. В этом смысле каунасская группировка была очень дружной. Она не принимала даже Шарунаса Марчюлениса — тоже литовца, но выступавшего за «Статибу» из Вильнюса. Его в сборную земляки не пускали в течение нескольких лет. На тренировках они скорее отдали бы мяч мне, своему злейшему противнику, чем сделали бы передачу на Марчюлениса. В результате тренеры все время отцепляли его из команды — то последним, то предпоследним. Лишь в 1987 году, когда уровень Марчелло стал очевиден уже для всех, Гомельский взял его на чемпионат Европы, и он сразу заявил о себе во весь голос.

При этом в быту с оппонентами мы не дрались и по ходу важных матчей одеяло на себя не тянули. С Гомельским этот номер не прошел бы: он был диктатором, его боялись. Скажем, в 1986-м Папу — так называли Александра Яковлевича баскетболисты — на время сделали невыездным, и на чемпионат мира команду повез Владимир Обухов. Ситуацию он не контролировал, и коллектив мгновенно развалился. Литовцы с примкнувшим к ним латышом Валтерсом творили что хотели, тренер им даже не перечил. Был момент, когда Куртинайтис заменил меня сам, даже без команды тренера: ему показалось, что я неправильно играю. Чтобы один игрок менял другого — такого в мировом баскетболе еще не было!

— Вы назвали Гомельского великим стратегом. В чем выражалось его величие?

— Он умело манипулировал игроками, добиваясь своих целей. С кем-то поговорит по душам, кого-то застращает, на проступок третьего не обратит внимания, а четвертого, наоборот, изничтожит. Разными способами поддерживал конкуренцию, стравливал на тренировках игроков, даже до драк доходило. Сегодня я смотрю, как игроки одного амплуа дружат в сборной между собой, и удивляюсь. Такое в наше время стараниями Гомельского было невозможно. Конкуренция за место в составе шла мощнейшая, и, естественно, это отражалось на человеческих отношениях. Исключение составляли только центровые. Они всегда были на особом счету: Ткаченко хоть и бился на площадке с Сабонисом, но в жизни общался с ним нормально.

— Слышал немало историй о нарушениях режима в баскетбольной сборной тех лет. Признаться, они впечатляют: большие люди и гуляли с размахом.

— Это все легенды, с футболистами и хоккеистами нас даже сравнивать невозможно. Я знаю, о чем говорю, — мы часто жили на базе в Архангельском вместе с хоккеистами ЦСКА. В принципе все нарушения режима тех лет легко объяснимы: в эпоху палочной дисциплины, когда спортсмены месяцами находились на сборах, без семьи и друзей, алкоголь был чуть ли не единственной возможностью расслабиться. Когда наконец выпадал долгожданный выходной, люди успевали напиться, проспаться и вернуться на базу. Но лично нам гулять было некогда, трехразовые тренировки шли каждый день. Первое занятие начиналось уже в 7.30, следующее шло в 11, последнее — в 5 вечера. Пять часов сумасшедшей работы, между тренировками думаешь только о том, как бы до кровати добраться. Конечно, какие-то инциденты случались, но они не становились правилом.

Вот после окончания крупных турниров — да, мы гуляли, и, бывало, прилично. В том же Сеуле победу на Играх обмывали, наверное, дня три. Вся Олимпийская деревня от нас стонала, Грамов лично звонил Гомельскому с просьбой урезонить подопечных. Говорят, к нему с таким же требованием обратился лично президент МОК Хуан Антонио Самаранч. Папа ответил коротко: «Хотите их утихомирить, идите сами!» Сейчас мне немного стыдно перед спортсменами, которые еще только готовились к своим стартам, но из песни слова не выкинешь. Баскетбольная сборная занимала тогда две четырехкомнатные квартиры в жилом блоке, предназначенном для советской делегации. Так вот, последние дни перед отъездом на родину пролетели как в дыму. Шло постоянное броуновское движение: кто-то приходил в гости, кто-то уходил, откуда-то появлялось спиртное. В итоге я оказался единственным из баскетбольной сборной, кто пошел на закрытие Олимпиады!

Чтобы закончить эту вакханалию, Гомельский придумал ход конем. Вызвал к себе моего друга и соседа по комнате Александра Белостенного, который к тому времени уже дважды получал, а потом лишался звания «Заслуженный мастер спорта»: один раз попался на контрабанде валюты, другой — еще за какие-то грехи (одессит ведь!). Выигрыш золотой олимпийской медали автоматически означал награждение значком ЗМС, но Гомельский пригрозил: если баскетболисты не угомонятся, заветное звание Белостенному не вернут. Сашка собрал ребят в охапку, уложил их спать, вынес пустые бутылки и лично вымыл в комнате пол. После чего разбудил Папу, который уже лег спать, и доложил, что задание выполнено.

Второй ход Гомельского оказался еще хитрее. Он объявил нам, что всем олимпийским чемпионам Сеула южнокорейский завод «Самсунг» решил подарить видеодвойки: телевизор, совмещенный с видеомагнитофоном, — в то время это был писк моды. Однако для этого нужно ехать на завод, размещенный где-то на окраине города. Автобус с чемпионами якобы отходил в пять утра от остановки, размещенной на другом конце Олимпийской деревни. Человек восемь не слишком трезвых идиотов, включая меня, поверили в эту байку. Очередная гулянка была закончена не на рассвете, а чуть раньше, и утром, полусонные, мы приплелись на указанную остановку. Естественно, никакого автобуса там не оказалось. Постояв немного, мы ничего толком не поняли и вернулись в номера досыпать. На выдумку Папы не купился только Александр Волков, который теперь всем рассказывает, что оказался самым умным. На самом деле он, наверное, просто не смог встать с постели (смеется).

— Современное поколение спортсменов пьет меньше?

— Думаю, да. Во-первых, они сейчас не так часто находятся на сборах, которые психологически просто убивали. Ну представьте себе: в ту пору не было ни мобильных телефонов, ни Интернета. Чтобы позвонить домой, на базе в Новогорске требовалось отстоять длинную очередь из таких же страждущих, как и ты. За границей поговорить по телефону вообще было практически невозможно. Звонок в Москву нужно было заказывать заранее, потом сидеть у аппарата и караулить назначенный час.

О тяжелейшей физической работе, которую мы проделывали, я уже упомянул. Зачастую она была совершенно не нужна: тренеры задавали нагрузки во многом по инерции, потому что так было принято. Нынешние баскетболисты не поднимают штанги тяжелее 100 килограммов, не бегают изматывающих кроссов и при этом умудряются находиться в отличной функциональной форме. Мы же готовились по старинке, за счет сумасшедших объемов, потому что по-другому не умели. Не случайно мало кто из игроков моего поколения сумел продлить карьеру после 30 лет.

Помню труднейшие трехнедельные сборы в горах Болгарии, куда наша команда уезжала практически сразу после окончания союзного чемпионата. Одинокая база на высоте 1800 метров, окруженная лесом, в котором в буквальном смысле слова выли волки. Единственное удовольствие — в редкий выходной проехать километров сорок в соседний городишко: походить среди людей по улицам, попробовать чего-нибудь другого, кроме надоевшей пищи с базы. Максимум, что себе позволяли, — выпить немного пива. После этих сборов мы обычно принимали участие в крупном турнире в Софии, и вот там уже случались нарушения. Представьте себе: здоровые мужики три недели вынуждены вести образ жизни аскетов. Чего от них можно ожидать, как только происходит смягчение режима?

Еще одним бичом для сборной была организация авиаперелетов. Это сейчас при любой команде состоит целый штат менеджеров, которые приобретают для игроков билеты, продумывают логистику перемещений. А те иногда еще нос воротят: мол, если не бизнес-классом, то не поеду. Раньше вопрос транспортировки полностью лежал на плечах самих игроков. Я находился в более привилегированном положении, чем остальные: прилетал со сборов в Москву и сразу направлялся домой. Тихоненко же, например, нужно было в Алма-Ату, литовцы следовали в Каунас, Ткаченко с Белостенным — в Киев. Зачастую случалось так: команда прибывала в Шереметьево, а стыковочный рейс отправлялся часов через десять. Ехать ребятам было некуда, они оставались ждать в аэропорту. Угадайте, чем они занимались? Коротали время в ресторане...

— Вы упомянули, что Александр Белостенный был наказан за контрабанду. Фарцовкой занимались многие знаменитые спортсмены?

— Все, кто более или менее регулярно выезжал за рубеж. Даже чекисты, читавшие нам проповеди, как нужно себя вести в тылу идеологического противника, сразу после пересечения границы подходили к нам же с вопросами: как бы продать бутылку водки или баночку икры? Именно спортсмены были первыми «челноками», привозившими в Союз модную одежду, обувь, ширпотреб. Это было большое подспорье: любой доллар, заработанный за границей, при определенных навыках дома можно было превратить в 15—20 рублей. К нам на таможне обычно относились снисходительно. Если ты не наглел, на многое просто закрывали глаза. Но стоило серьезно нарушить обозначенные границы, как на виновного тут же обрушивалась карающая десница закона. Так и произошло с Белостенным. Судя по всему, он кому-то серьезно перешел дорогу в Киеве, и его решили наказать. Сашка купил валюту у какого-то фарцовщика, его начали пасти. Когда он в очередной раз пересекал границу, таможенники устроили у него обыск и нашли пачку купюр.

— Кому сбывали привезенный товар? На не улице же его продавали?

— Существовала налаженная система: привезенные вещи забирали спекулянты, которые перепродавали их дальше. Например, был такой известный персонаж, Боря из Тбилиси, который разработал целую схему поставок контрабанды. Он вел строгий учет, когда возвращаются с зарубежных соревнований волейболисты, футболисты, представители других видов спорта. Нанимал такси, объезжал вернувшихся спортсменов, забирал товар, за который платились приличные деньги. Говорят, в друзьях этого Бори ходила вся государственная и партийная верхушка Грузии, ей он сбывал привезенные нами товары. Деньги в этой республике всегда водились, а вот ширпотреб был в дефиците.

Впрочем, хлопот с фарцовкой хватало. Между тренировками, жертвуя отдыхом, надо было и семье подарки купить, и товара нужного нарыть. Важно было за 100 долларов суточных накупить вещей на 500 и потом в случае чего убедительно объяснить этот феномен на таможне. Литовцев, случись что, наверняка отмазали бы: они были национальным достоянием, ими гордилась вся республика. Мне же в самом пиковом случае досталось бы по полной программе и как комсомольцу, и как офицеру.

— В одном из интервью Вальдемарас Хомичус назвал вас главным специалистом по коммерческой части в сборной. Это правда?

— Как раз Хомичус был среди литовцев главным «бандитом», как любил выражаться Гомельский. Он закупал товары для всей команды. Сабонис, как самый ленивый, просто отдавал ему деньги и просил: «Возьми там и для меня чего-нибудь». Хотя я, сказать по правде, Хомичусу не сильно уступал. Разбирался в одежде и обуви: мог купить пар двадцать ботинок и меняться с кем-то, у кого была другая «специальность». Сегодня я не стесняюсь об этом говорить, поскольку это была часть нашей жизни. И самое главное, повторюсь: фарцовкой занимались все без исключения.

— Бывали случаи, когда вы находились на волоске от провала?

— Самая памятная история произошла в 1977 году: ленинградский «Спартак», за который я тогда выступал, отправлялся в Милан на игру Кубка кубков. Приезжаем на поезде в Москву, потом — в Шереметьево-1. Вдруг начинается целенаправленный, конкретный шмон. Из тюбиков выдавливают зубную пасту, прощупывают швы одежды. Как я говорил, спортсменов особенно не проверяли, но тут, видимо, кто-то стукнул. Четыре раза после прохода ленты транспортера нас возвращали назад, на дополнительный досмотр. Вроде бы все осмотрели, идем дальше — бах! — назад. В результате нашли две бесхозные сумки, доверху набитые двухкилограммовыми банками с икрой, иконами и валютой. Почему-то было объявлено, что это сумки Александра Белова и Владимира Яковлева, хотя их за руку никто не поймал. Ребят оставили в аэропорту, знаменитый Белов после этого случая на полтора года стал невыездным. Во многом из-за этого Саша осенью следующего года умер от саркомы сердца — переживал он эту историю сильно. Почему я вспоминаю о ней? Дело в том, что у меня в тюбике с пастой было спрятано 30 долларов, оставшихся от поездки с молодежной сборной. И висел я тогда на волоске: таможенник собирался выдавливать этот тюбик, но что-то его отвлекло. Если бы он нашел заначку, думаю, это бы кардинально изменило всю мою жизнь. Не было бы ни сборной, ни Олимпиад, ни всего остального...

— Сегодня сеульские матчи вы часто просматриваете?

— У меня есть записи этих встреч, но я не очень люблю включать их. Критическое восприятие превалирует: мне не нравится, как я играл сам, как действовала вся команда. И потом, знаете, старые эмоции имеют свойство оживать. Как-то пару раз посмотрел эти игры перед сном, потом полночи в баскетбол играл — ногами дрыгал, руками махал. Жена говорит: не смотри баскетбол вечером. Олимпийскую победу вспоминаю, когда встречаюсь с ребятами из той команды. Вот, скажем, прошлогодний чемпионат Европы проходил в Литве, так я жил в гостинице у Марчюлениса. Он стал крупным бизнесменом: помимо отеля в самом центре Вильнюса держит собственную баскетбольную школу на 700 человек. Поддерживаю контакт и с другими бывшими партнерами. Волков, например, нынче президент Федерации баскетбола Украины, Сабонис возглавляет федерацию Литвы, Хомичус с Куртинайтисом работают тренерами.

Правда, троих из того состава уже нет. С Витькой Панкрашкиным мы были друзьями, я уважал его за прямоту. Парень из Люблино, с рабочей окраины — честный, мог сказать правду в лицо, никогда не юлил. Мы пришли с ним в ЦСКА практически одновременно, в 1979 году. Внешне он производил впечатление увальня, совершенно неспортивный тип. Но обладал удивительно мягкой кистью, что позволяло ему совершать броски поразительной точности. Он много курил, не отказывался от рюмки — в том числе это его и сгубило. Панкрашкин сгорел от туберкулеза, хотя мы ему пытались помочь, как могли. Но он даже бороться не очень хотел, в нем произошел какой-то надлом. Совершенно точно свою роль сыграл ранний уход из жизни его друга и еще одного члена «золотой» сборной Валерия Гоборова. Спустя всего год после олимпийского триумфа он погиб в автокатастрофе: поругался с женой, сел за руль. Здоровый парень ростом далеко за два метра, в своих крохотных «Жигулях» он помещался, только скрючившись в три погибели. На площади Гагарина Валера врезался в бетонное ограждение, еще и мучился долго...

Последним два года назад ушел Саша Белостенный. Мы с ним дружили, но о том, что у него рак легких, он не сказал мне ни слова. Я узнал, когда все случилось. Звоню Ларисе, жене — как же так?! Он не хотел никому говорить, отвечает. Болезнь на последней стадии, он уже умирал и при этом запретил рассказывать о происходящем. Боялся, что его будут жалеть, ушел как настоящий мужик. Я ездил на похороны в Германию, где он жил последние годы... Недавно попалась на глаза фотография сеульской сборной после церемонии награждения: все трое там стоят рядком. Так рядком они и ушли.

— На закате своей карьеры вы выступали в Германии и Бельгии. Был шанс уехать в НБА?

— Американцы очень долго не рассматривали баскетболистов из Европы в качестве потенциальных игроков НБА. Да и советские власти не разрешали спортсменам выступать за границей. Заокеанские клубы, правда, иногда выбирали в шестом-седьмом круге драфта наших ребят — Тихоненко, Сабониса, Волкова, но больше для того, чтобы просто застолбить их за собой. Никто не верил, что представители социалистического лагеря могут появиться в Национальной баскетбольной ассоциации. Такая возможность появилась только в конце 80-х: сначала за океан уехал хорват Петрович, за ним последовал болгарин Глушков... Последнее имя было для всех большой неожиданностью, Болгария никогда не представляла собой серьезной силы в баскетболе. Кто? Глушков? В НБА? Это звучало как-то дико.

После Сеула говорили, что Гомельский выбил у начальства для всей сборной и тренерского штаба разрешение уехать на работу за границу. Но сразу после Игр никто так и не уехал — кроме самого Гомельского, который отправился в Испанию. Позже за океан смогли попасть Марчюленис и Волков. Я же удобный момент для отъезда упустил, слишком долго увольнялся из Вооруженных cил. К тому же сильно сдал физически: мне было 32, и после одиннадцати сезонов в сборной я чувствовал себя древним стариком. Нашел вариант в Германии — просто для того, чтобы заработать хоть какие-то деньги. На дворе стоял 1990 год, в стране начался развал, и любая валюта имела огромную ценность. Только приехал, как на шестой день порвал связки голеностопа. Последовала операция, потом полтора месяца на костылях, долгое восстановление. Хотел возвращаться, но уж больно бывшей жене понравилось за рубежом. Она плакала, когда настала пора уезжать. Пришлось отправиться в Бельгию, просто от безвыходности. Новые партнеры не уставали удивляться: «Ты что, правда, олимпийский чемпион?» Зная, что более молодые бывшие партнеры по сборной выступают в сильных европейских чемпионатах и НБА, досадовал, но изменить ничего не мог.

— Сейчас вы активно занимаетесь агентской деятельностью. Между тем в нашей стране многие по-прежнему воспринимают спортивных агентов в качестве неких жучков-паразитов, старающихся исключительно нажиться на спортсменах.

— Своей нынешней работой я как раз и хочу переменить это мнение. Мое агентство сегодня представляет интересы почти трех десятков баскетболистов — от перспективных юниоров до игроков олимпийской сборной Алены Данилочкиной и Евгения Воронова. Мне хочется расширить рамки этой профессии: быть не только агентом, а консультантом и даже ментором игроков. Не просто советовать, где они могут заработать больше денег, а помочь им развить свою карьеру, сделать шаги в правильном направлении. Моя жизнь в баскетболе сложилась вполне успешно, хотя и ошибок я наделал немало. Пусть они послужат предостережением для молодых ребят...