По душам / Спорт / Exclusive
По душам / Спорт / Exclusive
По душам
/ Спорт / Exclusive
«Говорю всегда и всем: ребята, я не эстрадный артист... Сейчас вообще гипнозом пользуюсь гораздо реже. Появилось много новых техник, гораздо более тонких и глубоких», — рассказывает известный спортивный психолог Геннадий Горбунов
На протяжении всей карьеры спортсмена окружает множество людей — тренеры, врачи, массажисты… О роли психолога в битве за результат болельщикам известно гораздо меньше. Между тем сегодня практически за всеми сборными закреплен свой специалист, помогающий атлетам укреплять дух. О специфике этого вида деятельности «Итогам» рассказал знаменитый психолог Геннадий Горбунов, через руки которого прошло немало звезд отечественного спорта. Практической работой профессор Горбунов занимается уже больше 40 лет, а недавно он вернулся с Олимпийских игр в Лондоне.
— Правда ли, что вы, Геннадий Дмитриевич, отвечали на Олимпиаде за психологическую подготовку чуть ли не всей российской сборной?
— Нет, единоначалия в этом вопросе в нашей делегации не было: каждая федерация могла привезти своего специалиста. Знаю, собственный психолог был у боксеров, у кого-то еще… Меня пригласил в Лондон президент Всероссийской федерации плавания Владимир Сальников, при этом разговор шел о возможной помощи другим командам. Однако на практике основная работа велась именно с пловцами. С утра до вечера я находился либо в Олимпийской деревне, где давал консультации и проводил сеансы, либо в бассейне — провожал ребят на заплывы, встречал после них. Одним из самых ярких впечатлений от плавательной программы Олимпиады стало второе место Евгения Коротышкина на стометровке баттерфляем. С большим трудом пробившись в финал, половину дистанции он плыл едва ли не последним, а потом резко ускорился и чуть не обогнал самого Майкла Фелпса.
— Как вы настраивали его на заплыв?
— В Олимпийской деревне я провел с Женей три сеанса, связанных с восстановлением и настроем на старты. Последний, состоявшийся перед финальным заплывом, был точной копией того, что мы провели на чемпионате Европы-2008 в Эйндховене, который Коротышкин выиграл в блестящем стиле. Кстати, очень похожей была и сама ситуация: в обоих случаях наш пловец стартовал по последней, восьмой дорожке. Несмотря на то что сеанс проводился за три-четыре часа до старта, перед дневным отдыхом, по договоренности с Женей я включил в него достаточно мощную мобилизационную часть с серьезным интонационным накатом. Она предназначена в первую очередь для мышечной и эмоциональной памяти...
Еще я очень рад за Настю Зуеву, которая после обидного четвертого места на дистанции 100 метров на спине сумела настроиться и взяла «серебро» на двухсотметровке. Ее предыдущая неудача в какой-то мере была случайной. Думаю, есть в ней и моя вина: если бы я забил в набат и провел перед стометровкой сеанс, как сделал это перед дистанцией в два раза длиннее, результат был бы другим. Но я был абсолютно уверен, что Настя справится сама. Она считалась одним из главных фаворитов, и то, что на нее заранее повесили медаль, повлияло даже на меня. Вместе с тем переживания Зуевой привели к энергетическому выбросу и придали ей дополнительную психологическую собранность. Физически она восстановилась довольно быстро, а настроить спортсменку мне помог ее жених Сергей Фесиков. Ребята поднялись на колесе обозрения, и там, на высоте, Сергей предложил ей руку и сердце. Настя воспряла духом, и мне оставалось только воспользоваться этой ситуацией. Когда я давал ей установки перед заплывом на 200 метров, постарался сыграть именно на этой эмоциональной волне.
— Как вообще становятся спортивными психологами?
— Для этого нужно быть немного ненормальным (смеется). Я учился в Инженерно-строительном институте во Львове и параллельно занимался плаванием. Через некоторое время понял, что меня интересует только спорт. Когда объявил отцу, что бросаю учебу, он был в шоке. К счастью, мне быстро удалось поступить в Институт физкультуры. Тогда же мы с моим другом, тоже пловцом, увлеклись философией, а через нее — психологией. Именно в то время я открыл для себя книги Достоевского и философа Мишеля Монтеня, которых считаю своими духовными учителями. До сих пор убежден в том, что глубже Достоевского в психологию человека никто не проник.
Я окончил институт с красным дипломом, после чего меня заметил и предложил работать на кафедре теории и методик физвоспитания мой первый учитель в науке Арам Аветисович Тер-Ованесян. Он указал мне будущее и поставил на путь, за что я ему в высшей степени благодарен. Но с самого начала мои занятия по методике спортивной тренировки пошли в русле спортивной психологии. Когда настало время идти в аспирантуру, я не колеблясь выбрал именно это направление. Потом появилась альтернатива — можно было уехать в Киев, Москву или Ленинград. И я поехал в город на Неве: побывав там однажды, тут же влюбился в него без памяти. Поступил в Институт имени Лесгафта, где моим шефом стал знаменитый Авксентий Пуни. Это была целевая аспирантура, и по ее окончании мне полагалось вернуться во Львов. Пуни же предложил продолжить работу у него на кафедре психологии, и я остался.
Только защитил диссертацию, как у меня начался самый настоящий кризис. Прихожу к шефу и заявляю, что все психологи — болтуны и демагоги. «А ты?» — негодует он. «И я сейчас такой же, — отвечаю. — Считаю, что просто знать предмет и рассказывать о нем — мало. Надо владеть психологией воздействия и влияния». И тут мне повезло еще раз: директор школы-интерната № 62 спортивного профиля оказался большим энтузиастом и позволил мне создать свой кабинет психорегуляции. Я начал практиковать и очень скоро поехал с пловцами на Спартакиаду народов СССР. Известный пловец и тренер, в то время один из лидеров ленинградского плавания, Владимир Китаев сказал: «Гена, я знаю, как готовить пловца функционально, а вот что делать с его головой — не представляю». И предложил мне отправиться с командой на соревнования. Кстати, одним из первых моих подопечных стал Геннадий Турецкий, впоследствии знаменитый специалист, воспитавший четырехкратного олимпийского чемпиона Александра Попова. Я его, тогда еще просто спортсмена, учил аутогенной тренировке.
Мою работу заметил тренер Игорь Кошкин, у которого подбиралась очень сильная группа, и пригласил к сотрудничеству. Помню наш первый разговор: мы долго сидели у него в номере и разговаривали по душам. В конце концов он сказал: «Вот тебе в распоряжение моя бригада, делай с ней, что хочешь. Я тебе верю...» На состоявшемся вскоре чемпионате СССР ребята из нашей группы выступили очень здорово. Большие награды, которые вручались призерам на пьедестале, они брали себе, а маленькие, так называемые медали участников, несли граверу и выбивали на них мое имя. Кошкин был потрясен и на всесоюзной конференции в ленинградском Доме политпросвещения рассказал об этом случае: «Представляете, они несут медали не мне, а Горбунову! Сначала я был возмущен, а потом понял: если сами ребята так оценивают роль психолога, значит, он мне нужен». В этом плане Игорь Михайлович был героическим человеком: переломить себя, наступить на горло собственной гордости и амбициям могли немногие. Его слова добавили мне известности, и в 1975-м я уже плотно работал со сборной страны. На следующий сезон тогдашний главный тренер Сергей Вайцеховский взял меня на матчевую встречу с командой ГДР в Геру, а еще через год — на чемпионат Европы.
— Сейчас в спорте трудно чем-то удивить, здесь работают специалисты из самых разных областей. В дремучие 70-е человека, объявившего себя спортивным психологом, воспринимали, наверное, скептически?
— Самым важным было доказать свою полезность, оказаться нужным. Когда люди видят, что от тебя есть польза, они начинают относиться совсем по-другому. Мне повезло, что в меня поверил Кошкин. После того как его ученик Владимир Сальников стал лидером сборной страны, тренер начал настаивать, чтобы я ездил с ними повсюду. Скепсиса по отношению ко мне было немало, но Кошкин все время твердил: «Если Горбунова не будет на соревнованиях, за результат я не ручаюсь». И руководство давало указание: психолога надо взять.
Конечно, были те, кто ревновал. Получить экипировку, отправиться в зарубежную поездку хотелось каждому, а команда-то не резиновая. За спиной начались какие-то шепотки, пошли интриги... Вайцеховский это понял и на одном из сборов во всеуслышание заявил: «Если Горбунов на турнир не поедет, его место не займет никто. Он командируется совсем по другой линии». После этого интриги разом прекратились, и я начал ездить со сборной на все соревнования.
Хотя скепсиса и ревности все равно хватало. Один главный тренер пригласил меня в команду, но при этом доверительно взял под руку: «Не думай, что будешь работать со спортсменами. Ты нужен для разговоров лично мне». Прошло время, и вдруг он изумленно заявляет: «Слушай, а ты нашел время и на ребят?» Немало был удивлен этому обстоятельству. Есть люди, категорически боящиеся поделиться своей славой. Не дай бог, появится кто-то, способный сказать, что он тоже приложил руку к триумфу. Вот сейчас, к примеру, Настя Зуева в интервью благодарит меня за помощь на Олимпиаде. Конечно, это многих задевает. Ведь в Лондоне вокруг сборной было немало народу — врачи, массажисты, научные сотрудники… Слава богу, тренер Насти Наталья Козлова — очень хороший и добрый человек — полностью разделяет мнение своей подопечной о моей работе. Кстати, подобно Кошкину в те давние времена она первая настаивала на моем непременном присутствии на Олимпиаде.
— Одним из самых звездных ваших подопечных был Владимир Сальников. Помните, как с ним познакомились?
— Это было в 1974 году, на сборах в Цахкадзоре. Я тогда работал со всей бригадой Кошкина и Сальникова поначалу не очень выделял. Лишь после того как Володя стал лидером группы, начал обращать на него больше внимания. После чемпионата мира-78 в Западном Берлине мы начали сотрудничать очень плотно. В Сальникове меня поражала его потрясающая дисциплинированность. Скажем, вся группа вечером смотрит кино, отбой назначен на 11 часов. Каким бы интересным ни был фильм, без пяти одиннадцать он вставал и направлялся к себе в номер. Когда группа начала с преподавателем учить английский язык, ребята после тренировки ложились немного поспать. Володя же садился за стол и начинал делать домашнее задание. Не случайно он сумел вполне прилично освоить английский, еще будучи спортсменом. Кроме того, Сальников очень быстро восстанавливался. Иногда по ходу тренировки более слабые спарринг-партнеры могли его и обойти. Но через два-три дня серьезных нагрузок они уже были ни на что не способны, а Сальников пахал как ни в чем не бывало.
— Он с коллегами охотно приходил к вам на сеансы?
— Кто-то более охотно, кто-то — менее. Вообще Кошкин подходил к моим консультациям очень авторитарно. Заявлял ребятам: «Хотите не хотите, но два раза в неделю вы обязаны являться к Горбунову». Надеюсь, что какую-то пользу получали и те, кто приходил в мой кабинет по принуждению. Хотя истинный результат определяется желанием, пониманием необходимости и верой. Есть такая мудрость: можно привести лошадь на водопой, но нельзя заставить ее пить... Всю свою жизнь в спорте я старался быть нужным, но никогда не навязывался. Убедить, прямо или косвенно внушить, но не принудить — вот мое кредо.
У спортсменов очень тяжелая работа. И один из принципов, который я стараюсь внушить подопечным, звучит так: от своего дела нужно получать удовольствие. А если тяжело? А если страшно? Так получай удовольствие от своей силы воли и мужества! Почувствуй высочайшее наслаждение от того, что преодолеваешь себя. Будь счастлив, что смог справиться с собой. На этот счет у меня есть очень хорошая притча. Идет стройка, все делают одну и ту же работу. Одного работника спрашивают: «Чем вы занимаетесь?» «Вы что, не видите, камни таскаю!» — уставший, злится тот. Второму задают тот же вопрос, он отвечает: «У меня семья большая, деньги на ее содержание зарабатываю». А третий говорит: «Я храм строю!»
Вот я и объясняю спортсменам: если ты как раб на тренировке вкалываешь, никакого удовольствия не получаешь, это все без толку. Просто деньги зарабатываешь — тоже не тот уровень мотивации. Ради них не будешь рисковать здоровьем и даже жизнью. Зато если строишь свой храм, венцом которого должна стать олимпийская медаль, — это уже совсем другое. Даже от тяжелейшей работы можно получать удовольствие, если знать, для чего ты ее делаешь.
— Сальников мне рассказывал, как вы учили его погружаться в транс. В этом состоянии сознание как будто спит, а мышцы готовятся к работе в более эргономичном режиме. Это один из рецептов победы?
— Есть много приемов, с помощью которых можно улучшить результат. Один из них — нормализация работы мышц-антагонистов. Если спортсмен выходит на старт напряженным — а психическое напряжение всегда связано с мышечным, — это мешает восстановлению после гребка. И финиша нет! Поэтому я говорю ребятам: на старт надо выходить легким, раскованным, раскрепощенным. В самый последний момент подумайте о том, что вам предстоит сделать. Пытаюсь научить их, как собраться до предела и тут же перейти к релаксации и раскрепощению, чтобы дать мышцам возможность отдыхать прямо по ходу заплыва.
Чтобы эта теория начала работать, спортсмен должен достичь определенного состояния. Я не буду именовать его гипнозом или трансом, у него есть свое название — измененное состояние сознания. Когда человек погружается в него, у него пропадает ненужная критичность и он воспринимает мои установки как нечто естественное. Но самое главное — все это фиксируется в мышечной и эмоциональной памяти. Как я уже говорил, принять новые знания готов не каждый. Некоторые люди настроены слишком критично, все воспринимают на рациональном уровне. Их подсознание закрыто, и на него нужно воздействовать мягко. В таком случае, как говорил Бехтерев, внушение проникает в мозг человека с заднего крыльца, минуя сторожа-критику.
Так вот, возвращаясь к Сальникову… Как трезвомыслящий человек на уровне сознания он противодействовал моим внушениям. Но в то же время умел раскрыть свое подсознание. Например, сознание говорит: «Ты волнуешься перед стартом, у тебя мандраж!» А подсознание возражает: «Да ты что?! Это же не волнение, это вдохновение и воодушевление!» Так два этих уровня уравновешивают друг друга. При этом очень многое зависит от конкретных формулировок, которые я даю спортсменам.
— Хотите сказать, что успех дела решает точность подбора слов?
— Нет, слово несет только 7 процентов информации. Все остальное зависит от невербальных средств информации — пауз, остановок, переходов, своеобразных речевых оборотов, интонаций. Это уже вопрос техники исполнения. Если просто взять и прочитать текст, толку не будет: мышечная и эмоциональная память реагирует на интонации. Тем более я часто провожу эти сеансы под специальную музыку— очень энергичную, которая хочешь не хочешь, а подстегивает. Это методика трансовых состояний Милтона Эриксона, я ею в последнее время проникся и активно использую.
— Гуляет много интересных историй о том, как спортсмены разными способами психологически собираются перед соревнованиями. У одного психолога, дескать, была очень нервная подопечная-гребчиха, которая перед каждыми стартами дрожала как осиновый лист…
— …тогда он, дескать, спрятал ее весло в кусты. Спортсменка всполошилась, начала искать, забыла про все предстартовые страхи и выиграла. Знаю-знаю, это классный прием, который очень хорошо переключает внимание. Недавно на чемпионате мира у меня произошел похожий случай: человек зациклился на результате, был слишком сосредоточен и напряжен. Пришлось придумать какой-то пустяковый повод, чтобы отвлечь его внимание. Хотя обычно я пользуюсь другими методами, отработанными за многие годы. Начинаю с релаксации, в том числе подключая биоэнергетические точки, воздействие на которые снимает психическое напряжение. В дополнение к словам я поглаживаю их, делаю пассы. Затем в ход идет ресурсная визуализация. В эти моменты человек перестает думать о результате и переключается на то, что я ему говорю. И вместо нервных поисков весла в течение пяти минут, как в вашем примере, спортсмен погружается в особое измененное состояние сознания, в котором последующие внушения приобретают особую силу.
— Не секрет, что вы применяете гипноз. Обывательское сознание тут же рисует картинку: врач дает установку, совершает некие пассы — и пациент встает с места, идет неведомо куда. На ваших сеансах все это так и выглядит?
— Любой человек, владеющий навыками гипноза, может сделать такое. Бывали аналогичные случаи и у меня. Я долгое время читал курс «Психологическое обеспечение спортивной деятельности», рассказывал слушателям, что такое релаксация, внушенный отдых, вербально-музыкальная психорегуляция, гипноз, транс. И демонстрировал это на практике. Например, на занятии находится группа в двадцать человек, я провожу гипноз. Это элементарные вещи, тут даже никого проверять на внушаемость не надо… Применяю специальную технику — и можно хоть кричать, хоть громкую музыку врубать: три человека сидят в глубочайшем гипнозе. Они у меня и пели, как Алла Пугачева, и грибочки собирали, и гребли, как будто в лодке, — все, что хочешь.
Случались и другие истории. На сборах пловцов в ГДР я проводил сеансы мягкого погружения. Один парень, достаточно известный по тем временам спортсмен, вдруг говорит: «Геннадий Дмитриевич, это все глупости. Какой может быть гипноз, я или сплю, или не сплю». Пловец тот был довольно внушаемый, я воспользовался методом так называемой фасцинации — глаза в глаза, — быстро загипнотизировал его, тихонько вывел на лестницу, посадил и вывел из этого состояния. Он очнулся: «Ой, а что это я здесь делаю? Как я сюда попал?» «Ты же не верил…» — отвечаю.
Но это фокусы, которые в спорте не нужны. Наоборот, они даже мешают. Говорю всегда и всем: ребята, я не эстрадный артист. Просто использую этот метод для решения педагогических задач.
— Можно ли с помощью гипноза воздействовать на спортсмена, чтобы воспрепятствовать его успешному выступлению? Например, в свое время психолог Владимир Зухарь пытался помешать Виктору Корчному в матче за титул шахматного чемпиона мира против Анатолия Карпова.
— Все это определяется только рекламой или саморекламой такого психолога. Отрицательное воздействие оказывает не присутствие этого человека, а вера людей в его способности. Конечно, если меня убедили, что сейчас я выйду на каток, а там в углу стоит человек, который будет пристально смотреть на меня и посылать негативные флюиды, ошибки практически неизбежны. Да хоть куда смотри психолог, в потолок или в сторону, они все равно случатся. Ведь у спортсмена сформировался страх, он напряжен, внутри уже зародились сомнения. Если же страха и сомнений нет, пусть смотрит хоть сотня гипнотизеров — никаких проблем не будет.
— Знаменитый тренер фигуристов Алексей Мишин называет вас своим другом, но не считает нужным сотрудничать с вами. Почему?
— Мы действительно находимся с Алексеем Николаевичем в очень теплых отношениях. В 70-е годы, когда у фигуристов часто возникали проблемы с музыкальными записями, он приходил ко мне — а я известный меломан, у меня много пластинок — и подбирал из моей коллекции музыку для учеников. Говорить, что с его группой я не сотрудничаю, неправильно: Лиза Туктамышева с этого года консультируется у меня. Наши сеансы продолжались и перед Юношескими Олимпийскими играми, и по ходу самих соревнований, на которых Лиза завоевала «золото». Другое дело, Мишин очень четко понимает, кому из подопечных нужен психолог, а кому — нет.
— И вы уверены, что всегда сможете помочь?
— Почему нет? В силу сеансов должен глубинно верить не только спортсмен, но и сам психолог. Расскажу вам такую историю: в клинике в кабинете электросна работал специалист. К нему приходили больные, он их усаживал, давал соответствующие инструкции и включал прибор: сигнальная лампочка зажигалась, пациенты засыпали. Однажды в кабинете затеяли ремонт, вскрыли крышку и выяснили, что сигнальная лампочка-то горит, а генератор у прибора давно не работает — никаких импульсов от него не идет. Отправился специалист к главврачу, а тот отмахивается: мол, денег нет, все ушло на ремонт. «Они же у тебя спят?» — спрашивает. — «Спят». — «Вот и отлично, пусть спят дальше». Открывается кабинет после ремонта, специалист делает все, как обычно: усаживает, инструктирует... Включает прибор, лампочка загорается — пациенты не спят. Следующая группа — то же самое. Какой вывод? Усыплял людей не прибор, а хозяин кабинета — вера в него. Как только вера в психотерапевта исчезла, пропал и результат.