Игорь Игнатов, Сергей Вотанин ВРЕМЯ СЕРЫХ

Игорь Игнатов, Сергей Вотанин ВРЕМЯ СЕРЫХ

От козней и насилий мы устали.

     В отцы поставлен тот, чьё имя — Ложь.

     Когда же ты придёшь, товарищ Сталин,

     И свой народ от смерти сбережёшь?

     Александр Проханов

     РОССИЯ ВОСХОДИТ НА ПЛАТО

     Прошло больше тысячи лет русской истории, а мы — если не прибегать к ненормативной лексике и грубым метафорам — копошимся в тупике, из которого не просматривается никакого выхода. Можно сказать, конечно, что история не закончилась, что она продолжается — и это будет чистейшей правдой. Но сам по себе факт продолжения истории еще не свидетельствует в нашу пользу.

     Сегодня — на данном как бы неудачном для нас ее изгибе русские вроде пока "есть" и судьба их на сто процентов еще не очевидна. Предположим, что завтра всемерная деградация русского этноса может стать безнадежной. Предположим далее, что послезавтра он окажется раздавленным, а история пойдет себе дальше — уже без нас и с другими народами на нашем жизненном пространстве. Все это более чем вероятно — и именно поэтому нет никакого резона особо радоваться "продолжению истории".

     Что показала история? Русские всё перебрали: самодержавие, либерализм, социализм, капитализм, — и всё это извратилось в свою противоположность. "Внеполитичность" и врожденное "послушание" русских привело к тому, что самодержавную власть над ними теперь имеют откровенные враги: переизбрать-сменить-столкнуть их благодаря славным "самодержавным традициям" представляется (почти) невозможным. Самодержавие и либерализм стали понятием нерасторжимым, ибо, захватив власть, либералы стали самодержцами и, обеспечив диктатуру разнообразных меньшинств, приговорили большинство к деградации и размыванию. Капитализм привел не к "плюрализму" и "конкуренции", а к консолидации бюрократического аппарата и обретению им неслыханной экономической и политической силы. Более того, он, собственно говоря, способствовал победе своеобразного феодализма: новые феодалы обложили — сообразно их табели о рангах — рентой все предприятия и всю экономику; сами их должности и чины стали источниками ренты (уж какой — капиталистической или феодальной — решайте сами). А социализм — что социализм? Кажется, он был всего лишь необходимой прелюдией к построению этого то ли феодального капитализма, то ли капиталистического феодализма. Ведь чтобы обеспечить себе все это разговение, господам-товарищам необходимо было мобилизовать общество на построение "материально-технической базы". Они его и мобилизовали — посредством того, что принято называть "социализмом". А потом, выбросив оный за ненадобностью на помойку, перекрестились в "либеральную веру".

     Короче говоря, Россия — как цивилизация, как система — перебрала все домотканые и импортные "измы", соединила их между собой гибкими диалектическим связями (чем больше либерализма, тем больше и самодержавия; чем больше самодержавия, тем больше и либерализма) и создала очередную невиданную деспотию, в которой обесценивается (с точки зрения интересов большинства) и традиционное самодержавие, и традиционный либерализм, и традиционный капитализм, и традиционный социализм. К каким высотам двигаться из этого тупика — непонятно. Никаких видимых причин менять этот удивительный миропорядок у господ-товарищей, его установивших, явно не наблюдается. А у "сырковых масс" нет ни сил что-либо менять, ни понимания, что им делать дальше. Отсутствует и аттрактор, если не считать таковым образ "благополучного Запада" — но это очередная обманка, ибо скоро тот Запад, который мы еще наблюдаем сегодня, просто уйдет в небытие.

     Это, между прочим, логический конец России как цивилизации, ее творческая смерть... Обмылок России выходит на плато социального креативизма. "Плато" — это графическое состояние логистической кривой, отображающей состояние суммарного творческого потенциала цивилизации. В нашем воображаемом графике эта кривая все более начинает принимать форму горизонтали. Никакого значительного социального творчества в подобном состоянии не наблюдается и уже не предвидится. Ни система в целом, ни ее институты, ни отдельно взятые индивидуумы, функционирующие в рамках системы, не имеют более желания и/или возможности творить новые прогрессивные социальные формы, способствуя дальнейшей эволюции (а не умиранию) российского цивилизационного "организма". Собственно, на такое плато в настоящее время выходит весь "цивилизованный мир", но беда именно в том специфическом моменте, который РФ избрала для своего "персонального выхода". А момент этот, как известно, характеризуется поражением — вернее, добровольной капитуляцией — России в "холодной войне". Пораженцу — первый кнут. "Выход на плато" сопровождается перерождением государства-нации в государство-корпорацию — оное перерождение подготавливается заинтересованными силами во всем мире, но Росфедерация как страна-пораженец идет в авангарде этого процесса. Запад же, между тем, внимательно изучает россиянский опыт и методично готовит свои более развитые общества к аналогичному перерождению.

     Согласно марксистским представлениям, отсутствие возможности творить новые актуальные социальные формы должно вести к развитию революционных настроений и, в конечном счете, к вызреванию революционной ситуации. Однако в Росфедерации эта логика не работает — и не только в силу тоталитарности ее режима. Беда в том, что революционный опыт России был опытом сугубо отрицательным — и не только в смысле уже понесенных жертв и пережитых потрясений, но и в смысле того, что все эти жертвы и потрясения, в конечном итоге, привели лишь к становлению бастардического россиянского миропорядка, который, несомненно, хуже всех предыдущих, когда-либо имевших место в истории нашей страны. Этот миропорядок наследует темные и отрицательные стороны всех "измов", успевших потоптаться на теле России, и в то же время не наследует никаких светлых и положительных аспектов этих же "измов". Там, где последние вроде бы должны как-то проявлять себя, мы обнаруживаем уродливую имитацию и ублюдочный симулякр. Единственное мыслимое (хотя и неизбежно слабое в силу "прелестей уже имевшей место здесь либеральной революции 1990-х) революционное "томление" в современной РФ может развиваться лишь в сторону "банальной" буржуазно-демократической революции, но это — очередной исторический тупик. Тупик не потому, что "настоящая" буржуазная демократия была бы для русских таким уж плохим вариантом, а потому, что "новые кочевники" на самом Западе уже вовсю готовятся к демонтажу аналогичных систем в контролируемых ими странах. Точнее, речь идет даже не о подготовке. Уже сегодня этот демонтаж осуществляется по всему Западу — от США, где вытеснение среднего класса на социальную обочину идет в "ползучей форме", до Греции, где всё происходит ярко и явно.

      СТАЛИН И ГУННЫ

     Организаторов и бенефициаров либеральной революции в России, столь же жадных до сокровищ поверженного "Четвертого (советского) Рима", сколь и бездарных в плане обустройства своего собственного (видимо, пятого — либерально-рыночно-православного), иногда — и вполне справедливо — сравнивают с гуннами, противопоставляя патологическую антисистемность их варварского сознания "железному организационному гению" Иосифа Виссарионовича. Лет пятнадцать после либеральной революции "доживающий" советский патриотизм почти монопольно держался на противопоставлении "Сталина" и "Ельцина", "советского Рима" и постсоветских "гуннов". То, что мы, с подачи кремлевских политтехнологов, вновь вернулись к этой бинарности в канун очередных майских "торжеств", не может не вызывать разочарования. Нам надо двигаться вперед, а мы топчемся на месте. У нас — опять "споры о Сталине" — на растяжках...

     Но раз уж разговор о Сталине все-таки зашел, стоит прояснить некоторые вопросы. Интерпретация роли и места Сталина в советско-российской истории должна быть переосмыслена. В отличие от некоторых оптимистически настроенных националистов, мы считаем, что "сталинский опыт" остается актуальным и сегодня — хотя и исключительно лишь с точки зрения его диалектики. И дело не в том, что мы верим в повторение "сталинизма" на новом, так сказать, витке. Нет, мы в это не верим. Но вот влияние на сознание большой массы русских людей "сталинский опыт" все же оказывает — причем скорее отрицательное, чем положительное. Ведь многие до сих пор ждут здесь появления какого-то "нового Сталина" с целью "наведения порядка". Такая фантастическая возможность воспринимается людьми подобного склада (а их среди "оппозиционеров" очень много) как последний лучик надежды. А это парализует их волю, блокирует выход из катастрофы, переводя "решение проблемы" в выжидательно-апокалиптическое русло. Традиционный сталинизм сегодня есть тупиковый тренд для русского сопротивления, ибо он противопоставляет героической (а она в нынешних условиях другой быть и не может) и сугубо республиканской (в традициях ранних римских общин) самоорганизации русского народа — процессу, успех в котором всецело зависит от наших собственных рук, мозгов и усилий, — бесплодное мессианство и "вождизм". Мы уж не говорим о том, что этот "вождизм" имеет тенденцию к перерастанию в разного рода трагикомические новоделы вроде культа ВВП.

     В связи с этим и возникает вопрос: а так ли уж, собственно говоря, "логически" разорваны и несовместимы "Сталин" (понимаемый в данном случае в качестве некого социокультурного и антропологического явления) и традиционно противопоставляемые ему "дорогие россияне", как в этом нас пытаются убедить и "патриоты", и "космополиты"?

     Дело в том, что само появление "россиянских гуннов" странным (а на самом-то деле, вполне закономерным) образом связано со Сталиным и его проектом. Сталина с нынешней россиянской смутой связывает целая система причинно-следственных цепочек.

     Во-первых, без сталинского "рывка" был бы невозможен и ельцинский "хапок". Кто-то может найти данное соображение "кощунственным", но да — невозможен. Сталинская "мобилизация" и модернизация были совершенно необходимы для возникновения россиянского капитализма с его "либеральным царством победившего Чубайса". Да и сам Чубайс как системное явление был бы без Сталина решительно невозможен. Основу советского модерна с его индустриальными гигантами и космическими (в прямом и переносном смысле) проектами можно было заложить только методами предельно жесткой концентрации сил и мобилизации наличного крестьянского и полукрестьянского населения. (Потом, после Сталина, много чего еще достраивалось, строилось и совершенствовалось, но главный импульс пришел именно из сталинской эпохи.) А остатки советского модерна являются, в своей совокупности, главной и единственной "коровой-кормилицей" узкого круга россиянских "олигархов" и разного рода связанных с ними политических "элитариев". Вот, например, шахта "Распадская" — типичный продукт советского модерна, с которого стрижет купоны кипрская компания Corber Enterprises Limited, которая принадлежит россиянской металлургической компании "Еvraz Group", основным акционером которой является опять-таки кипрская Lanebrook Ltd, половина которой, в свою очередь, принадлежит до боли всем нам знакомому Роме Абрамовичу, работающему одним из живых "кошельков" небезызвестной "семьи" мертвого ЕБНа. Те построили, эти стригут! А если еще разобраться с происхождением и физиогномическими характеристиками этих (http://www.raspadskaya.ru/company/management/), то выяснится, что противопоставление снимается: никаких раздельно существующих "тех" и "этих" нет — советский модерн и россиянский "капитализьм" имеют одно и то же "коллективное лицо". Только костюмчики разные.

     Мы еще не осознали истинного, метаисторического, если так можно выразиться, предназначения "советского проекта". Одни ищут в нем метод выживания страны, другие — историческую ошибку. Но мыслима и третья (не исключающая, впрочем, и первой) трактовка: сталинизм был ни чем иным, как специфическим методом построения российского капитализма — своего рода "индустриальной реформацией". Все прочие — более ранние — попытки не удались или были малоубедительны. Стране с низким уровнем развития производительных сил и переизбытком малоквалифицированного крестьянства пришлось создавать массовые трудовые армии и вводить жесточайшую военно-коммунистическую дисциплину. Такова была "национальная особенность" России. Положив миллионы жизней, удалось создать костяк материально-технической базы, которую в условиях меньшего аврала возвести бы, скорее всего, не получилось. А потом — когда база основательно наросла и жизнь более-менее "наладилась" — "текущее поколение" советской элиты и ее союзников из криминального андеграунда решило, наконец, приватизировать плоды советского проекта, а "рабочую лошадку" (по имени "русский народ"), которая привезла их в индустриальный модерн "развитого социализма", пустить гулять на помойку-волю: пусть кормится как знает — или копыта отбрасывает...

     Мог ли Сталин планировать именно такое продолжение своего проекта? Разумеется, нет. Не исключено, что ему и приходила в голову идея некой капиталистической или квазикапиталистической реформы с разворотом Советского Союза в сторону того пути развития, который сегодня можно было бы назвать "китайской моделью". (Свидетельства в пользу этого приводили, например, основатели советского системного анализа Спартак Никаноров и Побиск Кузнецов.) Ну, или какого-нибудь "логически законченного" госкапитализма с переводом в статус акционеров успешных руководителей и передовиков производства. Но представить Сталина, делающего ставку на паразитов, просто невозможно.

     Понятно, что "сталинский капитализм" — это всего лишь гипотеза. Но в пользу "переходного характера" советской экономики свидетельствует сама логика советского проекта, которая, положа руку на сердце, выглядит явно незаконченной без ельцинско-чубайсовской приватизации. Советскую экономику словно под эту приватизацию и готовили. С позиций нашего времени уже почти невозможно представить себе ситуацию, в которой управленцы такой огромной индустриальной империи, как Советский Союз, продолжали бы в течение неограниченно длительного времени руководить созданными средствами производства, не имея никаких личных или хотя бы корпоративных прав на достойное и сопоставимое с получаемым управленцами такого же уровня на Западе вознаграждение. Несомненно, Сталин думал над этой проблемой: во-первых, потому, что она лежит на поверхности, а во-вторых, по причине того, что от правильного, сбалансированного ее решения зависит жизнеспособность государства. В пользу гипотезы "сталинского капитализма" косвенно свидетельствует и характерная для позднего сталинизма тенденция к развитию социального неравенства, в рамках которой совокупные (зарплата + немонетизированные блага) индивидуальные "пакеты" "заслуженных людей" (правда, эти люди в абсолютном большинстве случаев действительно имели заслуги перед государством) во много раз превышали средние показатели по стране.

     Но сталинский проект оказался незаконченным, недосказанным. Сталин решил огромное множество текущих проблем (приняв страну с сохой и оставив ее с ядерной бомбой), но он не успел создать работающий механизм (в первую очередь, политический, но также и экономический), обеспечивающий "континуальность" системы. После Сталина политический и экономический механизмы достраивались по наитию — из тех трендов, которые были заложены до 1953 г. Однако эти тренды так и не сложились в ладно работающую систему. Те, кто наращивал поздний СССР на каркасе сталинизма, производили впечатление туземных наследников некой безвременно погибшей Атлантиды: все еще воспроизводя основные нормы и табу этой канувшей в Лету цивилизации, наследники словно утратили некие знания и общий смысл того движения, которое они — уже по чистой инерции — еще продолжали "в основных моментах" задавать. Рано или поздно и этот стимул должен был иссякнуть. То, что, в конечном итоге, образовалось на месте разрушенного СССР, выродилось в возмутительный и унизительный симулякр, в сносе которого заинтересовано абсолютное большинство населения.

      ТРАГЕДИЯ АВТОРСКИХ ПРОЕКТОВ

     Вышесказанное хорошо объясняет, почему сталинизм, при всей своей функциональной важности для развития и выживания страны (одно не исключает другого!), является историческим тупиком. Сталинизм не имеет продолжения как сугубо авторский проект. Авторские проекты неповторимы и непродолжаемы. Они могут оставить значительный след в истории, но редко когда в состоянии задать линии преемственного развития: вокруг оказывается слишком мало людей, способных примерить на себя масштаб сознания великого автора, его мыслей, воображения и воли.

     Спустя 127 лет все еще не завершено строительство Храма Искупления Святого Семейства, заложенного гениальным каталонским архитектором Антонио Гауди аж в 1883 году. Добросовестность управляющих и хорошая профессиональная обученность работающих архитекторов и художников проблемы не решает. Видимо, не хватает канала связи со Всевышним.

     Вот так: попал гений, подобно небезызвестному Берлиозу, под трамвай — и его искрометное сознание ушло в другие миры. А здесь остались тяжелые материальные формы, мгновенно превратившиеся, в отсутствие животворящего духа творца, в нагромождения мертвого камня.

     Неповторимость и непродолжаемость авторского проекта в архитектуре, мире искусства прискорбна, но не смертельна. Иное дело — общественная, культурная и геополитическая преемственность. Неспособность окружения Сталина продолжить его социальный и геополитический проект привела к тому, что нами сегодня правят бездарности и недоумки, которые вывелись из яичек, отложенных другими недоумками, так ничего и не понявшими в авторском проекте Сталина.

     Непреходящее ценностное ядро сталинизма имеет отношение не к его тирании и не к "сталинскому порядку", которым так восхищаются современные "сталинисты". Оно имеет отношение к его диалектике. Сталин гениален не в своей жесткости, а в том, что он сумел создать социальные формы, адекватные состоянию сознания абсолютного большинства тогдашних русских людей — вчерашних крестьян и сегодняшних (по отношению к тому времени) рабочих, прошедших через горнило индустриальной реформации и обреченных стать фронтовиками. Эти формы были варварскими — и они в обратном своем действии на общество способствовали закреплению соответствующих им варварских состояний сознания (по формуле: "общественное сознание — социальные формы — общественное сознание") — но они были крайне успешными и результативными в плане практической отдачи. Сталин чувствовал стихийный запрос масс и создавал соответствующие ему социальные формы, которые потом уже оказывали обратное воздействие на общество, переплавляя стихийный запрос в железную идеологию и практику. Так ковались легионы "железнобоких", которые совершили индустриальную революцию и разгромили гитлеровскую Германию.

     Сталин понимал текучесть всего в этом мире — текучесть сознания и текучесть социальных форм — и он старался обеспечить их коэволюцию, "поймать" моменты синтеза между ними. Диалектическое отношение к этим двум вечно текучим началам — вот в чем состоит "жидкокристаллическое ядро" сталинизма. Человек, понимающий сталинскую диалектику, неизменно должен осознавать, что нечто, бывшее оптимальным тогда, сегодня может быть не только "не оптимальным", но и совершенно контрпродуктивным, ибо и общественное сознание изменилось страшно, и социальные формы уже, мягко говоря, не те.

     Молиться сегодня давно устаревшим внешним формам, пытаясь наложить их на радикально изменившееся содержание, или же, напротив, мечтать о "выделении" из нынешнего содержания сталинских форм — это начетничество и полное отсутствие творческого понимания социальной жизни в ее текучей динамике. Неужели дожившие до ХХI века сталинисты до конца времен собираются топтаться на том месте, где их оставил "великий кормчий"?

     Впрочем, подобные ошибки совершают сегодня не только "сталинисты", но и все прочие фракции оппозиции — разнообразные патриоты, монархисты, черносотенцы, марксисты, "новые левые" и даже кажущиеся себе столь современными и актуальными националисты. У них просто разные источники вдохновения и объекты поклонения — Сталин, Православное царство, Российская Империя, марксизм-ленинизм, западная демократия, гражданское общество, европейский национализм, языческая Русь, наконец, — а в своем метафизическом отношении к реальности они все едины. Подобное начетничество вообще характерно для одержимого средневековой метафизикой русского ума: именно эта "дурная метафизика" и делает его легкой добычей сил, искушенных в понимании диалектики.

     Рождены ли мы для того, чтобы вытаптывать траву вокруг того места, где остановились наши отцы и их кумиры, или наше призвание состоит все-таки в том, чтобы двигаться дальше? Думается, — если мы, конечно, не хотим, чтобы русский путь прервался, — что нам следует сделать выбор в пользу движения, а не топтания. Собственно, именно такой выбор и делало в прошлом каждое успешное поколение наших предков. И в этом движении хорошим примером для нас может послужить опыт не только великого диалектика Сталина, но и любого крупного и успешного национального лидера. Исторический успех крупных лидеров — свидетельство того, что они — каждый на своем месте и в рамках своих уникальных обстоятельств — сумели гениально "поймать" запрос общественного сознания и найти адекватные социальные формы для его реализации.

     В русском обществе сегодня бродит одна невысказанная идея — жажда самоорганизации помимо путиных, зюгановых, баркашовых и прочих "самодержавных" вождей и фюреров. Беда только в том, что русские не знают, как это сделать: во-первых, они давно утратили старые навыки к самоорганизации; во-вторых, современные условия и обстоятельства требуют каких-то совершенно новых, "нестандартных" форм и навыков. Для этого им нужны лидеры — новые, демократические лидеры-интеллектуалы.

     Тот, кто в понятной форме сформулирует идею русской самоорганизации, выдвинув способный сплотить людей аттрактор, кто разработает эффективную и адекватную времени технологию социальной организации, которая превратила бы распыленный на "атомы" русский мир в единую в масштабах Евразии солидарную сетевую структуру, тот автоматически станет новым лидером русского народа, создав и настоящую "правящую партию", и прообраз нового — действительно национального — государства. Пока эта ниша вакантна, но мы знаем, что новые герои и ростки новых социальных технологий уже прорастают через асфальт россиянского безвременья. И когда они наберут силу, время серых бездарностей закончится.

1