Имя им легион / Общество и наука / Культурно выражаясь

Имя им легион / Общество и наука / Культурно выражаясь

Имя им легион

Общество и наука Культурно выражаясь

Министр культуры Владимир Мединский предложил переименовать улицы, названные в честь «икон» революционного террора. Вместо табличек с фамилиями Халтурина и Желябова на картах появятся улицы имени их жертв. О любви к переименованиям улиц, эпох и судеб размышляет историк и писатель Леонид Юзефович

 

Менять топонимику в нашей стране первыми начали большевики: после революции новые имена получили многие улицы и даже города. Когда развалился СССР и пришли к власти либералы, прошла вторая волна переименований, и часть исторических названий вернулась на свои места. Сегодня новый министр культуры Владимир Мединский призывает снова — уже в третий раз — пройтись по географической карте и кое-что в ней поправить.

Не могу сказать, что мне симпатична эта затея. Во-первых, переименование улицы — это всегда насилие над людьми, на ней живущими. Конечно, в наше время все меняется очень быстро и скорость адаптации тоже растет, но привыкать к новому имени все равно непросто. Особенно если это имя, по сути дела, и является историческим — по крайней мере, исконным. Я не знаю, где находятся улицы Желябова и Халтурина в Москве, но точно не в центре. А это значит, что вряд ли когда-то они назывались иначе. Другое дело в Питере: там улицы Желябова и Халтурина сегодня носят свои изначальные, привычные для всех петербуржцев имена — Большая Конюшенная и Миллионная, и лично мне это очень нравится.

Во-вторых, переименование — это, в сущности, суд и, следовательно, очень большая ответственность. Играя именами, мы уподобляемся первым людям, дававшим названия вещам нового, только что сотворенного мира, а значит, тем самым невольно трансформируем окружающую реальность. И в то же время эти изменения иллюзорны и поверхностны, они не касаются сути явлений. Мне кажется, что человек с глубоким чувством истории — а Мединский все же профессиональный историк — не должен ввязываться в подобные проекты.

Ну и, наконец, есть во всей этой идее с переименованием улиц, названных в честь революционеров-террористов, какой-то эстетический изъян. Вот, например, министр предлагает назвать улицу именем великой княгини Елизаветы Федоровны. Конечно, это замечательная женщина — занималась благотворительностью, посещала в тюрьме убийцу своего мужа, террориста Ивана Каляева, приняла мученическую смерть... Но ведь она канонизирована — уместно ли давать улице, на которой могут находиться и пивной ларек, и, скажем, секс-шоп, имя святой?..

Улица, названная в честь эсера Каляева, давно переименована — ей, слава богу, вернули историческое имя Долгоруковская, так что тут вопрос решен. А вот, скажем, жертва того самого Каляева — муж Елизаветы Федоровны, великий князь Сергей Александрович (его имя Мединский тоже предлагает присвоить какой-нибудь улице) — личность неоднозначная. На этом человеке лежит ответственность за события на Ходынке, он причинил много страданий собственной жене, а отношение к нему в тогдашнем обществе было резко отрицательным. Убежден, что в Сергее Александровиче можно при желании найти немало хорошего, но единственное, что дает основания наречь улицу его именем, — это трагическая и насильственная кончина.

Но ведь то же самое можно сказать и о Петре Войкове, имя которого на карте Москвы так не нравится Владимиру Мединскому и которое он хочет непременно заменить. В конце концов, Войков тоже был убит и тоже пал от руки террориста: его, полпреда Советского Союза в Польше, застрелил в Варшаве белогвардеец Коверда... И наверняка в нем, как и в великом князе, тоже было немало доброго — не случайно же его гимназический товарищ Николай Харито, автор знаменитого романса «Отцвели уж давно хризантемы в саду», другой свой шлягер — «Минувшего не воротить» — задолго до всякой революции посвятил именно Войкову... Переименовывая улицу, названную в честь одного сложного человека и жертвы террора, ради того, чтобы назвать ее в честь другого сложного человека — и тоже жертвы террора, мы вступаем в область дурной бесконечности, из которой нет выхода.

Судить революционера только за то, что он революционер, мне кажется, несправедливо. Куда важнее, как он себя проявил, придя к власти. Войков в этом смысле проверки не прошел — личность он крайне неприятная, тут сомнений нет, однако о тех же Желябове или Халтурине такого не скажешь. Они были настоящими идеалистами и погибли, так и не изведав вкуса власти, так что, по-моему, мы не должны их безоговорочно осуждать. Не надо забывать, что и современники относились к народовольцам с изрядной долей уважения и симпатии. Я живу в Петербурге недалеко от Малого Мраморного дворца, который некогда принадлежал одному из членов императорской фамилии. Так вот этот князь воровал драгоценности из Зимнего дворца и передавал их не кому-нибудь, а самой Софье Перовской — будущей цареубийце... Если уж в царской семье к революционерам относились таким образом, то что говорить обо всей стране в целом. И забывая об этом, делая вид, что ничего подобного не было, мы обедняем собственную историю, лишаем ее трагизма и полутонов...

Отечественной политике в сфере топонимики всегда не хватало последовательности — и, на мой взгляд, это хорошо. Большевики изо всех сил боролись с венценосцами, но стоит же на Невском проспекте памятник Екатерине II, а на Исаакиевской площади — Николаю I, которые всегда там стояли и всегда, даст бог, будут стоять. Мне бы хотелось, чтобы тот же принцип чарующей и мудрой непоследовательности сработал и сейчас — в случае с улицами, названными в честь революционеров и террористов. Ведь единой — безусловно справедливой, всех устраивающей — позиции в этом отношении все равно нет и быть не может.