Эти двое и экономический рост

Эти двое и экономический рост

Татьяна Гурова

Александр Ивантер

Мы вошли в новый экономический цикл, и он неизбежно потребует принципиально новых решений в области денежной политики и экономической политики вообще. Пока пул таких решений не сформирован, и это тормозит переход экономики к росту

Прежний глава Минэкономразвития, Андрей Белоусов...

Фото: ИТАР-ТАСС

Коридоры власти на минувшей неделе напоминали потревоженный улей: череда совещаний, разрывающиеся «вертушки», нераспакованные коробки личных вещей. Виной тому череда рокировок, связанных с плановой ротацией руководства Центробанка. 24 июня на посту главы ЦБ Эльвира Набиуллина сменила Сергея Игнатьева (он ушел к ней в советники). На позицию помощника президента, ставшую вакантной после ухода Набиуллиной в ЦБ, Владимир Путин назначил министра экономического развития Андрея Белоусова , а портфель главы МЭР достался, как и ожидалось большинством наблюдателей, первому заместителю Игнатьева Алексею Улюкаеву .

«Сегодня очень хороший день для меня лично. Состояние, близкое к счастью. Когда руководство страны предложило мне возглавить Минэкономразвития, а было это довольно давно, в середине апреля примерно, то я и тридцати секунд не думал, а сказал сразу, что согласен, хочу этого», — не скрывал эмоций Улюкаев, когда первый вице-премьер Игорь Шувалов представлял его коллективу министерства.

Что вызвало такой восторг Алексея Валентиновича, понять затруднительно. Позиция министра экономразвития в иерархии бюрократических раскладов, вероятно, и более высокая, чем пост первого зампреда ЦБ, но уж точно куда более хлопотная и ответственная. К тому же Улюкаеву надо будет заново формировать команду — ключевые посты в министерстве занимают единомышленники его предшественника, в частности куратор макроэкономического блока замминистра Андрей Клепач , с которыми, по крайней мере на взгляд внешнего наблюдателя, Улюкаеву сработаться будет непросто.

На своей первой встрече с коллективом министерства Улюкаев всячески отрицал наличие каких бы то ни было идейных противоречий между «модернизаторами» и «консерваторами». «Иногда читаешь про противоречия между стабильностью и развитием. Вот есть модернизаторы, которые за развитие, а есть консерваторы, которые за стабильность, но так не бывает. Мы все и модернизаторы, и консерваторы. У кого-то чуть больше перца, у кого-то чуть больше соли, но в целом мы сложные все», — заявил новый министр.

Посмотрим, что за «сложные перцы» новый и прежний министры экономики и действительно ли их взгляды разнятся лишь оттенками.

Они действительно думают по-разному

Почти ровесники (Улюкаев, 1956 года рождения, на три года постарше), оба выпускники экономического факультета МГУ, оба, хотя и в разное время, были востребованы как советники действующих премьеров (Улюкаев — Гайдара и Черномырдина, Белоусов — Примакова, Степашина, Касьянова и Фрадкова). Экономическое мировоззрение Андрея Белоусова формировалось под влиянием Александра Анчишкина, Юрия Яременко, Эмиля Ершова и отца, Рэма Белоусова, — продвинутых советских экономистов, детально изучавших реальную хозяйственную систему и вырабатывавших методы ее статистического описания и моделирования. Созданный Белоусовым в 1997 году в структуре Института народнохозяйственного прогнозирования РАН Центр макроэкономического анализа и краткосрочного прогнозирования — один из сильнейших в стране мозговых трестов по прикладной макроэкономике.

Бэкграунд Улюкаева в гораздо большей степени связан с преподавательской и журналистской деятельностью. Вместе с Егором Гайдаром в конце 1980-х Улюкаев работал в журнале «Коммунист», на волне перестройки позволявшем себе публикации о действительном положении дел в экономике. Долгое время был правой рукой Гайдара в созданном последним после отставки Институте экономических проблем переходного периода (ныне Институт экономической политики им. Е. Т. Гайдара). В разные годы преподавал экономику в МИСИ, на Физтехе и, наконец, в родном МГУ.

и новый глава Алексей Улюкаев — убежденные сторонники принципиально различных взглядов на экономику

Фото: АР

Но все это было, что называется, «в прошлой жизни». Уже довольно давно и Белоусов, и Улюкаев находятся на топовых позициях в экономическом блоке государственной власти. С 2000-го по 2004 год Улюкаев работал первым заместителем Алексея Кудрина в министерстве финансов, а затем в течение девяти лет — первым зампредом ЦБ, отвечавшим за макроэкономический блок и денежно-кредитную политику регулятора.

Андрей Белоусов оказался на госслужбе в качестве не советника, а действующего чиновника в феврале 2006 года, на посту заместителя Германа Грефа, рулившего тогда Минэкономразвития. Летом 2008-го Белоусов ушел на повышение, заняв пост руководителя департамента экономики и финансов правительства, а в мае 2012-го вновь избранный президент Владимир Путин пригласил Белоусова возглавить МЭР.

Строй взглядов Алексея Улюкаева может быть достаточно полно описан следующими тезисами (мы их сопроводили цитатами из многочисленных интервью Алексея Валентиновича различным СМИ последних десяти лет, а вот от комментариев воздержались, да они и не требуются).

Итак, высшая ценность — экономическая свобода. (« Чем выше степень экономической свободы, тем выше не только достигнутый уровень экономического развития страны и благосостояния ее граждан, но и темпы экономического развития».) Реформы важнее роста. ( « Некоторое снижение темпов экономического роста — это нормальная плата за возможность проведения структурных реформ». ) Макроэкономическая стабилизация важнее роста. ( « Обеспечить стабильность развития, стабильность финансов — это важнее, чем просто получить сколько- то процентов роста в отчетном году». ) Ставить задачу достижения высоких темпов экономического роста наивно и бессмысленно. (« Никогда в обозримой перспективе не будет у нас 7% [ роста ВВП], а в мире в среднем 5% — об этом надо забыть. Россия будет своего рода медианой мирового роста — 3–4% надолго. С теми институциональными ограничениями, которые у нас есть, большего не выжать. Это коррупция. Регулирование экономики вручную. Неработающее право. Немотивированное государственное вмешательство. Высокие административные барьеры».) Рубль должен укрепляться. (« Рубль серьезно недооценен в макроэкономическом смысле. Мы обречены на длительный период укрепления реального курса рубля».) Дефицит ликвидности в банковском секторе — обычное явление. (« Мы не видим какой- то специальной ситуации с недостатком ликвидности. Положительный чистый кредит банкам со стороны Центрального банка и устойчивый спрос на ликвидность — это нормальная, естественная, правильная ситуация, которая будет сегодня и всегда».) Дефицит кредитных ресурсов в реальном секторе отсутствует. (« Динамика кредитования корпоративного сектора не вызывает большого беспокойства».)

А вот свод представлений Андрея Белоусова, в том же формате (тезис плюс цитата). Высокий экономический рост необходим и возможен. (« Перед страной объективно стоит задача выхода на темпы роста не ниже 6% в год по ВВП, с опережением мировой экономики как минимум в полтора раза. Рычаги ускорения — машиностроительный экспорт и активизация инвестиций».) Денежный зажим не единственный и не главный инструмент в борьбе с инфляцией. (« Инструменты денежно- кредитной политики надо использовать в борьбе с инфляцией очень аккуратно. Возможности денежно- кредитной политики в борьбе с инфляцией существенно ограничены. Они зажаты в определенном диапазоне. И  этот диапазон диктуется структурными особенностями сегодняшнего роста».) Стандартная модель хозяйственных циклов в современных российских условиях не работает. (« Считаю, что попытки применить теорию циклов к интерпретации сегодняшнего кризиса просто уводят от сути вещей. Надо не подходящую теорию искать, которая лучше соответствует фактам, а сверяться с реальной ситуацией за окном, анализировать и обобщать отслеживаемые процессы. А потом создавать логическую модель происходящего».)

Как нам кажется, не стоит долго доказывать, что между строем экономических представлений Белоусова и Улюкаева вовсе не вкусовые, а фундаментальные противоречия.

В то же время неверно было бы считать Белоусова безоглядным дирижистом. Он призывает, например, крайне аккуратно относиться к наращиванию бюджетных инвестиций. (« Госинвестиции должны осуществляться только при наличии бизнес- проектов, когда четко понимается отдача от этих вложений, конечный результат и персональная ответственность за него».) Не является он противником принципов бюджетной сбалансированности и строгого контроля над наращиванием внешнего долга. (« Чем быстрее мы войдем в нулевой дефицит, тем лучше. Относительно безопасная граница роста госдолга для России с точки зрения ее внешней инвестиционной привлекательности очень низка, порядка 15% ВВП».) И все же главное для Белоусова в экономической системе — это рост и, соответственно, взгляд на хозяйство как на динамическую систему.

Где вы, экономисты?

Министр финансов Антон Силуанов на прошлой неделе сделал заявление о секвестре бюджета — денег не хватает, надо ограничивать расходы. Толпа аналитиков тут же указала министру, что это очень опасно и может обернуться рецессией. Тогда министр сказал, что стоит повысить социальный налог, вернее, уровень зарплаты, с которой этот налог берется в полном объеме. Аналитики заявили, что и это очень опасно и тоже может привести к рецессии.

Похожая безвыходная ситуация и с девальвацией. Не девальвировать валюту опасно, это снижает эффективность одного из самых существенных элементов ВВП — экспорта сырья, что подталкивает страну к рецессии и грозит снижением уровня жизни. Девальвировать, говорят противники этого хода, тоже для уровня жизни нехорошо — цены на импорт вырастут, и люди пострадают.

Собственно, описание такого рода маятниковых суждений — это описание подхода к экономике как к абсолютно равновесной неживой системе, где, чтобы что-то кому-то добавить, надо что-то у кого-то отнять. Если бы это было так (подсказывает нам здравый смысл), то экономика не могла бы вообще развиваться, и откуда взялось то богатство, которым сегодня мы все располагаем, объяснить невозможно. Вообще, сегодня самая главная проблема — состояние российской экономической мысли: двадцать лет капитализма никак не повлияли на нее, она не исследовала природы наших периодов роста и падения, она даже не удосужилась хотя бы включить в свой диапазон практически применяемого экономического знания ни Хикса, ни Шумпетера, ни Хаберлера, ни полноценного Фридмана, ни Кейнса, ни даже единственную женщину-экономиста Джоан Робинсон — никого из тех экономических мыслителей XX века, которые заложили теоретическую основу управления современным высокотехнологичным хозяйством. Причем не сделала это ни неолиберальная реформаторская школа, ни консервативная. Отсюда и тупик, и страх перед использованием любых новых инструментов экономической политики.

На новом посту Алексей Улюкаев будет подчиняться премьеру и президенту. Масштаб стоящих перед ним задач существенно увеличивается

Фото: АР

Суть достижений экономической теории XX века заключается в том, что экономическая система: а) принципиально циклична, и в этой ее цикличности заложен источник роста богатства народов; б) в основе этой цикличности лежит периодическое масштабное обновление капитала, которое, начавшись в наиболее приспособленных на данный момент секторах, вызывает экономический рост во всей экономической системе . Это означает, что в момент рецессии надо искать те естественно сложившиеся сектора, где существует потенциал масштабного обновления капитала. «Искать» не значит создавать на бюджетные деньги (на это в момент рецессии нет ни времени, ни денег). «Искать» — значит пытаться увидеть в рыночном секторе хозяйства игроков, технологии, рынки, которые готовы к прорыву уже сейчас и под которые надо создавать финансовые инструменты, ускоряющие их развитие. В локальном, всегда частном случае такие общие понятия, как «постиндустриальный мир», «высокие технологии», «тотальная индустриализация», не помогают (на это, в частности, указывал Хаберлер). У нас есть сегодняшний рынок с уникальными для этого времени и этой системы возможностями, которые надо использовать.

Наши экономические правители начинают догадываться, что где-то есть источник роста, который не потребует ни секвестра бюджета, ни роста и без того ужасных по своим размерам налогов. Они говорят, что бизнес должен снижать издержки, нужен рост производительности труда. Некоторые компании уже это делают, и очень успешно. Но для масштабирования процесса снижения издержек необходимо масштабное же обновление капитала, поэтому столько копий ломается именно вокруг денежной — в широкой трактовке этого понятия — политики.

Для того чтобы схематично объяснить, как обновление капитала связано с эффективностью экономики, воспользуемся примитивной моделью производственной функции, изображаемой изоквантой, то есть линией, показывающей, какое соотношение труда и капитала необходимо для одного и того же уровня выпуска продукции (см. график). Производственная функция показывает, что в процессе экономического развития происходит последовательное замещение труда (как низкоэффективного и ограниченного ресурса) капиталом (как ресурса, в пределе не ограниченного ни по количеству, ни по эффективности). Нетрудно понять, что сама идея замещения труда капиталом лежит в основе капиталистического развития, неотделимого как от технологической революции, так и от идеи о том, что люди в принципе должны работать меньше и не так тяжело. То, что такой процесс является фундаментальным для сложившейся за последние двести лет экономической системы, мы можем понять исходя из простых данных о продолжительности рабочего времени и накопленного уровня капитального богатства.

Однако как понять, готовы ли мы в России сегодня двигаться по кривой вниз (к большей эффективности) и где искать те зоны, которые ускорят это движение? Ответ на этот вопрос дают три вещи: во-первых, понимание того, как формируется сама изокванта в пределах одного цикла; во-вторых, эмпирические знания о том, где сегодня складывается пул нового капитала; в-третьих, интуиция.

Сначала о том, как устроена кривая в деталях. Эмпирические расчеты позволяют выделить на этой изокванте три участка. Первый, от точки 1 до точки 2, имеет «неправильную» с точки зрения самой теории форму. На нем происходит не замещение — капитал вытесняет труд, — а странное накопление капитала, которое практически никак не сказывается на общей производительности. Второй участок, 2–3, — самый продолжительный и красивый: происходит быстрое снижение количества труда, необходимого для производства одного и того же уровня ВВП, то есть колоссальный взрыв производительности всей системы. Третий участок, 3–4, самый плохой, им цикл заканчивается: капитал растет. А труд больше не снижается — экономика входит в рецессию.

Однако для нас сегодня важен именно первый участок, потому что мы из рецессии выходим или пытаемся выйти. Что происходит там? Почему накопление капитала приводит к очень ограниченному снижению затрат труда? Ответ заключается в том, что в начале этот процесс носит точечный характер. Только лучшие компании, с прекрасным менеджментом, удачно выбравшие рынок, владеющие новыми технологиями, способны накапливать капитал в условиях рецессии — когда тотальный спрос низок, денег в экономике мало. Но их усилий, масштаба недостаточно, чтобы развернуть движение всей системы. Если ситуация не ухудшается (а у нас это так), то этим компаниям начинают подражать другие, и скорость замещения труда капиталом возрастает, но все-таки необходимы дополнительные макроусилия или макроусловия, чтобы этот процесс начал носить обвальный характер. При этом очень важно понимать, что если потенциал этого обновления капитала высок, то макроусилия (часто связанные со стимулированием или естественным расширением денежного предложения) не приводят к росту цен (или приводят только к краткосрочному их росту), так как инфляция является оборотной стороной достигнувшей предела производительности (а мы, согласно схеме, только в начале пути).

Возвращаясь к критике российской экономической мысли, хочется заметить, что мы уже однажды прошли весь этот цикл, и печально, что никто не стал изучать природу роста 2000–2008 годов, а вместо этого все не переставали поминать «сырьевое проклятье». А ведь происходили удивительные для честного неолиберала вещи. Например, при колоссальном росте денежной массы — а темпы ее роста были 40–60% в год — инфляция, в отсталой-то сырьевой экономике, снижалась! Причем тарифы росли все равно быстро. А темпы роста цен сами собой, без административного контроля, упали с 25% в год до 7–8%. Как это объяснят неолибералы?

Кто такие инновации

Одна из причин непонимания процессов — слишком узкая трактовка понятия «инновации». Вообще-то инновации как системное для экономики понятие ввел Шумпетер. Но он (широкой души австриец) считал инновациями любое деяние, принципиально меняющее порядок вещей в сложившейся ранее экономической системе. Он называл пять типов инновации: новые рынки, новые технологии, новые товары, новые ресурсы, новые методы управления. Любое из этих действий меняет систему, но чаще они выступают в совокупности, что и дает взрывной рост. Позволим себе сказать, что один из современных признанных теоретиков технологического развития Карлота Перес фактически добавляет к этим типам инноваций новые финансовые продукты, так как ее наблюдения показывают, что технологические уклады рождают удобные для себя формы финансирования своего развития. На конференции «Эксперта» прошлой осенью, услышав стенания русских экономистов о том, что у нас плохой инвестиционный климат, она просто завопила от возмущения: «А вы напряглись, подумали, как сделать инвестиции привлекательными, вы придумали какие-нибудь новые финансовые продукты, условия — хоть что-нибудь?!» Или (добавим от себя) будем только на суды кивать?

Новый председатель Банка России Эльвира Набиуллина выступает за разумную преемственность политики регулятора

Фото: ИТАР-ТАСС

Если с точки зрения такого широкого подхода к инновациям посмотреть на период 1999–2008 годов, то мы увидим, что нашей инновацией, приведшей к колоссальным для того времени накоплению нового капитала и скорости роста богатства нации, был осмысленный системный и масштабный выход на мировой рынок углеводородов. Как известно, за этот период объем экспорта нефти и газа вырос в два с половиной раза, существенно превзойдя уровни советского периода. Вы скажете: нам повезло. Без везения, то есть без подходящей конъюнктуры, экономические системы вообще не меняются и не растут. Идти против спроса невозможно. Искусство и работа капиталиста заключаются в том, чтобы, уловив ветер, построить организацию, способную двигаться в этом направлении. Вот представим себе, что сегодня возникнет масштабный спрос на воду — мы сможем его использовать?

Инновационный взрыв должен быть подготовлен и поддержан, иначе он не происходит. Россия была готова к росту спроса на углеводороды, потому что у нее были более или менее мощные компании (собранные до 2000 года), потому что они получили мощную дипломатическую и политическую поддержку государства, они получили налоговые льготы, их поддержал финансовый, в том числе фондовый, рынок, развивалась система трубопроводов, отсекались посредники (Украина). Бенефициары того цикла известны, но выиграла и вся экономическая система. Однако любая экономическая волна исчерпывается, исчерпалась и эта. Новый цикл может начаться только на базе других инноваций (в широком смысле).

Настоящий момент

Чтобы понять, что является стержнем нового цикла роста, надо оглядеться и, с одной стороны, заметить те компании, которые уже сегодня являются носителями капитала с высокой производительностью, а с другой — увидеть, имеется ли у них потенциально большой рынок сбыта. На наш взгляд, сегодня все это уже очевидно, причем, судя по элитным баталиям вокруг транспортной инфраструктуры, системы ЖКХ, рынка недвижимости, строительства промышленных сооружений, это очевидно не только нам. Оставив в стороне войну элит за возможность поучаствовать в этой волне, отметим, что на уровне передового частного капитала мы видим в этих секторах огромные резервы эффективного роста. За последние годы компании, работающие в области строительства дорог, жилья, производства строительных материалов, создания материалов для обновления системы ЖКХ и даже инжиниринговые компании, занимающиеся строительством промышленных объектов, изменились принципиально. Лидеры владеют новейшими в мировом измерении технологиями или имеют к ним доступ, они эффективны с точки зрения менеджмента, быстро растут и по капиталу, и по выпуску. Формально перед ними огромный рынок сбыта — нам нужна модернизация всего перечисленного. Этот рынок столь огромен, что ни один из лидеров не может претендовать даже на его половину или на треть. Их технологические решения так или иначе будут тиражированы другими игроками, что приведет к общему росту производительности труда и капитала в новой волне. Проблем две. Первая: эти технологические лидеры лишь в исключительных случаях играют хоть какую-нибудь роль при обсуждении стратегии развития рынка. Вторая: раскрутка спроса на инфраструктуру — задача, которую невозможно решить без бюджета, разных форм федеральных займов и развития системы концессий. И если по последнему направлению работа ведется, то использование бюджетных и кредитных для государства денег жестоко оспаривается неолиберальными экономистами. Но иначе ничего не получится. Эта новая волна роста не может быть начата без масштабного участия государства. Как не была бы, например, начата американская волна роста 1980-х годов. Нам скажут: просто Рейган снизил налоги… Конечно. А плановая экспансия американского капитала в развивающиеся рынки? А огромные госзаказы еще начинающему «Майкрософту»? И в 1960-е были системные решения в виде программ строительства жилья и дорог. Частный капитал участвовал в этом и преуспевал, но без государственного, а иногда, как в случае с экспансией в развивающиеся рынки, и межгосударственного решения дело не обошлось. Так что то, чего сегодня хотим мы, это лишь первый опасливый шаг на пути к освоению методов нормальной современной политики развития.      

Схема

Труд - капитал