Без мертвых душ

Без мертвых душ

Ирина Осипова

Прошлогодний скандал вокруг объединения Государственного института искусствознания и ряда других институтов в «гуманитарное Сколково» вышел на новый уровень. К весне ученые должны представить в Министерство культуры новую программу эффективного развития

Новый директор института искусствознания Наталия Сиповская готовит реорганизацию института

Фото: Александр Иванюк

«Остановите разгром гуманитарной науки!» — с этих слов начиналось прошлогоднее обращение сотрудников Государственного института искусствознания к президенту, которое стало реакцией на предложения по оптимизации работы старейших научных институций.

Назначенный в мае 2012 года новый министр культуры Владимир Мединский занялся детальным изучением подведомственного хозяйства и поручил независимым экспертам провести проверку деятельности двух институтов — искусствознания и культурологии. Экспертная комиссия нашла в их работе множество недочетов. Среди прочего институтам вменялось то, что они затягивали публикацию исследовательских трудов, а темы их исследований не всегда соответствовали сфере культуры и искусства. 6 декабря на заседании рабочей группы по образованию и науке в сфере культуры общественного совета, созданного Мединским, директор Института культурологии Кирилл Разлогов высказал предложение о слиянии находящихся в ведении Минкульта пяти научно-исследовательских институтов и создании на их основе «гуманитарного Сколкова». Подобные мысли высказывались сотрудниками министерства и раньше. Под угрозой закрытия и существенного сокращения штатов оказались, таким образом, ГосНИИ реставрации, Российский институт культурологии, Государственный институт искусствознания, Российский научно-исследовательский институт культурного и природного наследия им. Д. С. Лихачева (все они расположены в Москве) и Российский институт истории искусств в Санкт-Петербурге. Идея не вызвала энтузиазма у директоров институтов — тогда-то и появилось открытое письмо президенту. 11 декабря Институт искусствознания созвал расширенный ученый совет для обсуждения ситуации, на котором неожиданно появился и Мединский. Помимо успокаивающего заявления о том, что решений о ликвидации или реформировании институтов нет, выступление министра содержало ряд тезисов, не способствовавших его популярности: «Мне было бы значительно проще принять решение за закрытыми дверями, а вы бы узнали о нем из приказа, вывешенного на входе»; «Представьте себе, что было бы, если бы в 1943 году в газете “Правда” руководитель института вступил в публичную дискуссию с руководством страны»; «Когда о вашей работе не знают в министерстве, которое платит деньги, — это ваша проблема». Плюс утверждение, что на зарплату в 17 тысяч рублей «прожить можно, но непросто». Все это не добавляло сотрудникам оптимизма. Тем не менее договориться министру и директорам удалось: 1 марта все они должны представить новую программу развития, доказав необходимость собственного существования.

Впрочем, когда поутихли страсти, стало понятно, что встряска пойдет институтам на пользу. Вынужденный пересмотр структуры и направлений деятельности, которые оставались неизменными с советских времен, позволит избавиться от балласта и «мертвых душ». В Институте искусствознания, активнее других вступившегося за сохранение гуманитарной науки, назначен новый директор. Руководивший институтом с 2007 года Дмитрий Трубочкин с административной работы вернется к научным исследованиям (он работает над книгами о современном театре). С 1 февраля его сменила Наталия Сиповская , доктор искусствознания, ведущий научный сотрудник отдела русского изобразительного искусства и архитектуры. «Эксперт» поговорил с Наталией Сиповской о будущем института.

— В каком состоянии сейчас находится институт?

— Сегодняшнее состояние института целиком отвечает состоянию нашей гуманитарной науки в целом. Во-первых, она жива и сохраняет традиции. А во-вторых, она довольно долгое время, лет двадцать, находилась в забвении. И хотя научный процесс остановить трудно, даже не платя сотрудникам зарплату — научная дисциплина учит в том числе стойко переносить неприятности, — за эти двадцать лет существенно пошатнулась взаимосвязь фундаментальной науки с современной культурной политикой и практикой. А это всегда составляло сильную сторону деятельности нашего института и гуманитарной специальности в целом. Для нас эта связь сейчас зиждется в основном на активной практической работе наших сотрудников. Какое из знаковых событий культурной жизни ни возьмите, везде столкнетесь с сотрудниками нашего института — выставка ли Николая Ге в Третьяковской галерее, Премия Кандинского, законодательные инициативы в сфере охраны памятников, реальное спасение какого-либо объекта, авторитетные курсы в вузах и так далее. А вот сам институт как государственное учреждение в этом процессе слабо проявлен. Показательно, что в последний раз министерство запрашивало у нас справку о состоянии современного изобразительного искусства, если мне не изменяет память, в 2003 году. Потом появились другие советчики, более активные и медийные, но не объективные уже в силу того, что сами являются заинтересованными участниками процесса, который должны беспристрастно анализировать.

— Расскажите, пожалуйста, о ключевых проектах института.

— Приведу примеры из разных областей искусства, хотя это лишь вершина айсберга. Во-первых, у нас уже года четыре как подготовлен к изданию полный сборник партитур опер Мусоргского. Притом что последнее издание, по которому у нас исполняются оперы, вышло в Германии и все исполнители по всей России платят за копирайт немецкому издателю. Это к вопросу о прямой экономической пользе нашей работы.

Второй пример — наш «Свод памятников архитектуры и монументального искусства», подробнейшим образом выявляющий, изучающий и описывающий сохранившиеся объекты во всех регионах России. Два года назад «Свод» лишился статуса федеральной целевой программы, и это серьезное упущение, этого не должно быть. Наш «Свод» — это основа практической работы и самого министерства, и других институтов, разрабатывающих стратегии сохранения памятников и их возможное использование — с точки зрения туризма, развития региона и так далее. В идеале этот проект должен бы стать не только книгой, но и порталом, чтобы его можно было максимально широко использовать.

Третий проект — «История русского искусства» в двадцати двух томах. По нему было много претензий у министерства — «научный долгострой». Но именно проблемная ситуация позволила выявить, что это не вина наша, а беда — просто мы были лишены минимальной поддержки в поиске денег на печать. Уже в конце года министерство выделило деньги на издание очередного (третьего. — « Эксперт» ) тома, еще два — в стадии верстки. Издание абсолютно новаторское, и не только потому, что впервые в истории отечественного искусствознания оно объединяет под одной обложкой кроме живописи, скульптуры, архитектуры и декоративно-прикладного искусства еще и музыку, театр, костюм и прочее, предлагая взглянуть на ту или иную эпоху как на целостный феномен. Главное — это представление русской культуры как части мирового художественного пространства. Это наша принципиальная установка. По отношению к большинству эпох отечественного искусства такого переосмысления не происходило. До сих пор, когда вещи из русских музеев попадают на зарубежные выставки, западных кураторов интересует только их тематика, социальная направленность русского искусства, что на самом деле не всегда составляет его суть. Но советская наука об искусстве сама рекомендовала изучать национальное наследие именно в таком ракурсе, особенно в отношении девятнадцатого века. Так что теперь мы получаем назад камни, некогда разбросанные. Однако на тех же передвижников можно посмотреть и как на первое в России негосударственное коммерческое партнерство с культуртрегерскими задачами. И проблемы, которые Крамской сотоварищи обсуждали в своей переписке, отнюдь не сводились к тяжелым судьбам русского народа. В основном они обсуждали художественные проблемы — как и их коллеги во всем мире. Вся Европа в то время переживала кризис академической картины. Только кто-то ушел в формальный поиск, как импрессионисты, а другие школы вроде русской сделали акцент на переосмыслении сюжетной составляющей. Ведь «Бунт четырнадцати» и скандал вокруг «Завтрака на траве» Эдуарда Мане, выставленного в Салоне отверженных, — это один и тот же 1863 год. Это грани одного процесса. Или, допустим, история white cube — белого куба, в котором было принято в конце минувшего века экспонировать актуальное искусство. В России зачинателем этой традиции был не кто иной, как Айвазовский, который устраивал феерические сеансы написания картин в пустой выбеленной мастерской в присутствии восторженных зрителей. Чем не перформанс?

— Возвращаясь к конфликту… О чем вам удалось договориться с министерством?

— Нам не пришлось особо договариваться, поскольку цели у нас в общем-то одни. Новому министру интересно и важно использовать ресурсы института. Необходимо продолжать работу над «Сводом памятников». Серьезную поддержку получил проект «История русского искусства», поскольку министра тоже остро занимает вопрос, почему русская история и искусство изучаются у нас отдельно от западной цивилизации. «Почему никто из школьников не может назвать русских героев, живших во времена мушкетеров Дюма?» — я не случайно вспомнила одну из часто цитируемых фраз министра, поскольку наш проект в том числе и про это. Показательно, что одна из самых продуктивных идей (правда, очень сложных в исполнении) родилась одновременно у руководства министерства и среди нашего профессионального сообщества. Суть ее в том, чтобы наделить интеллектуальный ресурс нашего института (не «ученые головы», а научные наработки) статусом нематериального актива — как любой креатив в коммерческих компаниях, чтобы он приносил не только общекультурную, но и экономическую пользу, если не самому институту, то государству. Чтобы не было путаницы: фундаментальная наука во всем мире является убыточной областью, и попытки извлечь из нее прямую прибыль никогда ни к чему хорошему не приводили. Но это совсем не значит, что экономическая составляющая должна быть совсем исключена. Просто это не задача науки и ученых, а задача людей совсем других специальностей — правоведов, экономистов. И конечно, задача администрации научных учреждений. Например, на основе той же «Истории русского искусства», когда она будет издана, многим захочется сделать дайджесты, учебники для самых разных, в том числе частных, вузов. Есть к ней интерес и со стороны зарубежных коллег. Поэтому должен быть создан инструмент, позволяющий регулировать отношения в этом вопросе.

Другими словами, министерство ждет от нас интересных инициатив и активной деятельности, принципиально отличной от доминировавшей в последнее пятилетие охранительной политики.

— То есть « стать ближе к народу»?

— Не совсем так. Я принципиально исключаю путь популяризаторства и упрощений. В реализации собственных проектов я всегда руководствовалась правилом: красивый текст и красивые мысли достойны красивого оформления. Теперь мне предстоит постараться применить это правило к работе нашего института в целом. Наши исследования не должны лежать мертвым грузом, не находя издателя. А события должны быть резонансными, они вполне этого заслуживают. Еще один важный вектор развития института — международное сотрудничество. Наш институт единственный из российских стал членом Международной ассоциации научно-исследовательских институтов в области истории искусств (RIHA).

— Но вам придется заняться изменением структуры института?

— Довольно рыхлая нынешняя структура связана с тем, что какие-то отделы формировались под конкретные министерские задания или отдельные проекты, потом идея исчерпывалась, человеческий ресурс иногда тоже, а отдел оставался. Поэтому реструктуризация идет на благо институту и не противоречит внутренней логике его развития.

— Штат сотрудников будет сокращаться?

— Да, но тоже не без пользы, я уверена.

— Какие- то еще изменения в руководстве произойдут?

— Единственное существенное новшество — введение должности заместителя директора по пиару и фандрайзингу, которую занял Арсений Миронов, делегированный нам министерством. Он компетентный человек, с огромным опытом работы как раз в этой крайне важной для нас сейчас сфере, в которой мы, исследователи, не являемся профессионалами. Я возлагаю на его приход большие надежды.

— Главный вопрос: « гуманитарного Сколкова» не будет?

— Я не могу гарантировать, что министерство вновь не обратится к этому проекту. Но нам предоставлен шанс доказать свою целесообразность в качестве отдельной структурной единицы. И тут уже, как говорят современные политтехнологи, «мячик на нашей стороне».

Институт истории искусства, позже переименованный в Государственный институт искусствознания, был основан в 1943 году по инициативе Академии наук и группы ученых во главе с Игорем Грабарем - живописцем, организатором реставрационного центра, носящего его имя, крупнейшим теоретиком искусства. В организации работы института принимали участие режиссер Сергей Эйзенштейн, композитор и музыковед Борис Асафьев, искусствовед Виктор Лазарев. Начинался институт с трех отделов - изобразительного искусства, театра и музыки. За 70 лет их количество увеличилось до 22. Они охватывают широкий спектр всех видов искусства - от театра и архитектуры до иберо-американского искусства и цирка. Всего в институте работает порядка 300 сотрудников.

Первым монументальным трудом института стала изданная в 1950-1960-е годы "История русского искусства" в 13 томах под редакцией Грабаря. Полвека она служила основой для изучения отечественного искусства, и только в 2000-е институт начал работать над пересмотром концепции и новым изданием на ту же тему. В советское время были изданы также многотомные "История русского драматического театра", "История русской музыки", "История советского кино".

Ежегодно институт выпускает порядка 40 книг - монографий и коллективных сборников по различным дисциплинам, входящим в сферу его интересов; издает два научных журнала - "Искусствознание" и "Вопросы театра" и два электронных журнала - "Искусство музыки: теория и история" и "Художественная культура". В 1960-е годы институт переехал в здание в Козицком переулке, построенное в конце XVIII - начале XIX века, вокруг которого уже в наше время разворачивались серьезные баталии. Как и другим московским организациям, размещенным в исторических зданиях, институту пришлось столкнуться с рейдерскими атаками. По словам экс-директора Дмитрия Трубочкина, здание института находится в федеральной собственности и уже принято решение о передаче его институту в оперативное управление, которое позволит быстро решать вопросы реконструкции и реставрации.