Что делать после тридцати семи
Что делать после тридцати семи
Литература
Что делать после тридцати семи
ОБЪЕКТИВ
Анастасия ЕРМАКОВА
Вера Павлова. Ручная кладь : Стихи 2004–2005?гг. – М.: Захаров, 2007. – 317?с.
Вера Павлова. Мудрая дура . – М.: Мир энциклопедий Аванта +, Астрель, 2008. – 159?с. – (Поэтическая библиотека).
Вера Павлова. Письма в соседнюю комнату : Тысяча и одно объяснение в любви. – М.: Хранитель, Астрель, 2008. – 315?с.
Вера Павлова. Из восьми книг : Избранные стихи 1983–2008?годов. – М.: АСТ Москва, 2009. – 286?с.
Вера Павлова. На том берегу речи : Стихи о поэзии. – М.: АСТ Москва, 2009. – 349?с.
Вера Павлова узнаваема сразу: дерзкий максимализм, беспрекословность и бескомпромиссность речевого заявления, гибкая взволнованная вибрация строк. Скандальная эротичность. Эпатажность на грани фола. Вот что она сама говорит об этом в одном из своих интервью: «Первые мои эротические стишки были записками от того, кто проснулся раньше, к тому, кто ещё спит. То есть это были письма даже не в соседнюю комнату, а на соседнюю подушку… А потом открылось, что эта тема таит огромные вокальные возможности. Как ставится голос, знаешь? (В.?Павлова получила музыкальное образование. – А.Е.) Голос опускается всё ниже, и дыхание ставится на диафрагму, как говорят вокальные педагоги, «опирается на матку». Эротическая лирика – опора на матку. Только и всего. Благодаря этому голос очень выигрывает в тембре. Чем больше у тебя резонирует всё тело, в идеале даже пятки и каждый волосок, тем богаче голос красками. Сейчас, задним числом, я понимаю, что происходило. Я распевалась на этой теме. И в какой-то момент, когда зазвучали пятки и волосы, эта тема стала мне уже не нужна. Равно как человек, который прокричался грудью, может звук в нёбо направлять, я могу в небо направлять звук».
Вот, к примеру, как «распевалась» Павлова в книге «Вездесь».
Бибабо на твоём ую,
попляшу, а потом спою,
что люблю, что уже не бобо,
что я счастлива быть бибабо.
Хулиганит, конечно. Дурачится, матерится, к месту и не к месту, показывает читателю язык, корчит рожи. Обсценную лексику оставим на совести автора. На мой взгляд, это не что иное, как проявление художественной немощи; большой художник вполне способен обойтись без ненормативной «выразительности». Может, конечно, и не стоило подобное включать в книгу, однако у автора есть установка: что хочу, то и творю. А что творю – то априори хорошо. Установка спорная, и весьма, но Павлова спорить ни с кем не собирается и продолжает в том же духе уже в другой книге – «Ручная кладь».
Ё… твою мать! – сказал отец,
и я сказала: Молодец!
С одной стороны, пошлость, а с другой, так подумаешь – и правда ведь молодец: если бы отец не… то не было бы на свете Веры Павловой и нескольких десятков по-настоящему хороших стихотворений.
Например, таких.
тяжесть на спине
свет в лоне
побудь подольше во мне
пусти корни
когда я под тобой лежу
торжествующе гордо
мне кажется я тебя выношу
из осаждённого города
(из книги «Ручная кладь»)
Интонация – густой нежности, взрывной печали, мудрой чувственности. Именно так – мудрой чувственности. Её эротичность – совсем не похоть; эротописьмо Павловой смыслообразующе, одновременно чувственно и философично, интимно и отстранённо. А несколько барочная страстность – лишь угол зрения, способ мироощупывания, мировживления.
Или такое, пронзительно-ироничное:
Господи боже мой,
как одолеть дорогу
сороконожке, хромой
на двадцать одну ногу?
(из книги «Мудрая дура»)
Ткань стиха пульсирующая, напряжённая, чувствуешь, как строки дышат и вздымаются, будто рыбьи жабры. Пружинная ёмкость высказывания, крепкая настойка образов и смыслов. Это особенно ощущается в верлибрах, которые, на мой взгляд, писать труднее, чем метрические стихи.
Но самое интересное вот что. Любовной лирики написано, согласитесь, очень много. Но всё это в основном стихи о разрушенном счастье, об ушедшей любви. Вера Павлова почти всегда пишет о разделённой любви, о любви сопутствующей. И всегда – горячо, живо. В этом смысле стихи Павловой очень женские: только женщина способна написать о долго длящейся благополучной любви, мужчина напишет или до слияния, или уже после разлуки.
Мы не будем задаваться дурацкими вопросами типа: «А не мистификация ли Вера Павлова? А поэт ли она вообще?» Не мистификация. Поэт. Написала тринадцать поэтических книг. Пять из них – «Совершеннолетие», «По обе стороны поцелуя», «Ручная кладь», «Мудрая дура» и «Письма в соседнюю комнату», по-моему, вполне достойные.
О последней – «На том берегу речи» с пояснением «Стихи о поэзии» – хочется поговорить отдельно. Лирический герой этой книги – Слово. Но не то, которое в начале или в конце, а вообще слово, слова, из которых получаются стихи. Попытка рассказать, как пишутся и как вымалчиваются стихи, о том, что они такое, и зачем они нужны, и можно ли без них. Открываю книгу наобум. Как вам такое откровение?
Стихи не должны быть точными.
Стихи должны быть проточными.
Сказано очень точно.
Но не очень проточно.
И ещё одно:
Слово. Слово. Слово. Слово.
Слово в слово. Словом. К слову.
Слово за слово. За словом
слово. На слово. Ни слова.
(«Песня без слов»)
Посыл текстов ясен: да, всё состоит из слов, и все слова уже были сказаны, и такая усталость от всего этого словесного излишества, что можно обойтись и вовсе без слов. Вопрос в другом: зачем это написано? Вот он – страшный для писателя вопрос. Зачем мне, читателю, эта филологическая фрустрация автора, эта, как выражается Павлова, «потебня»? Каков смысл включения подобных текстов (именно текстов, не стихов) в книгу? Вышеперечисленные вопросы не оставляют почти на всём постраничном путешествии.
А вот перечень нетрадиционных недомоганий Веры Павловой.
Когда я пою, у меня болят ноги.
Когда я пишу, у меня болят скулы.
Когда я люблю, у меня болят плечи.
Когда я думаю, у меня болит шея.
Искренне сочувствую, что тут ещё скажешь?..
Так и хочется воскликнуть верлибром автора: «Не так подробно, Господи!», перефразировав: «Не так подробно, Вера!»
Немало в книге бессмысленной игры, словесного шутовства.
К до ля добавлю – вот и доля.
К ре до прибавлю – вот и кредо.
Про это буду петь на кровлях
и всё-всё-всё отдам за это.
Совсем неубедительных рефренных истин:
Что бы ты ни сделал,
ты ничего не сделал.
Эти две строчки в точности повторяются ещё трижды. Вероятно, для пущей достоверности. Но нет, увы, не убеждает. Следуя методу Веры Павловой, повторяю ещё три раза: не убеждает, не убеждает, не убеждает.
Не скажу, что в книге «На том берегу речи» нет удач. Немного, но есть. Несколько рифмованных стихотворений, несколько верлибров. По одному, справедливости ради, процитирую.
Ночами за дверью моею
избитые плачут слова –
впускаю, за пазухой грею,
убитого слова вдова…
И верлибр:
Люблю целовать книги.
У той целую обложку.
А эту – в обе страницы,
порывисто, троекратно.
Скажу честно: книгу «На том берегу речи» целовать не хочется. Слишком резок и неестественен в ней переход от искренних и потому убедительных постельных восторгов к целомудренной назидательности и степенности. А вот некоторые из написанных предыдущих двенадцати поцеловала бы, уж обложку точно, а отдельные стихи и «порывисто, троекратно».
Если же говорить о поэтике автора в целом, у манеры письма Веры Павловой три больших достоинства: краткость, динамичность и, скажем так, большой удельный вес слова. Это вообще три кита, на которых стоит подлинная поэзия, и на них же, думается, будет опираться поэзия нового века.
Остаётся надеяться, что словесное пижонство и игровое лихачество ветреных строк – это своего рода кризис среднего возраста, для поэзии, кстати говоря, уже почтенного, и он пройдёт, как проходят детские шалости избалованного ребёнка, а в случае автора – избалованного собственным писательским успехом. Видимо, наступил такой момент, когда умение писать стало обременительным.
Как-то Вера Павлова воскликнула: «Что делать после тридцати семи?»
Что-что? Писать, конечно. Но писать только о том, о чём не можешь молчать, как учила почему-то крепко нелюбимая Павловой Ахматова. И как Павлова умеет.
Записывая стихи,
порезала бумагой ладонь.
Царапина продолжила линию жизни
примерно на четверть.
Прокомментировать>>>
Общая оценка: Оценить: 1,0 Проголосовало: 1 чел. 12345
Комментарии: