Увлечение

Увлечение

Киномеханика

Увлечение

Станислав ГОВОРУХИН

Каждый режиссёр должен выучиться рисовать. Каким видишь будущий кадр? Как это объяснить соратникам – оператору, художнику?.. На пальцах?

Детство у меня было не рисовальным. Книжки, рыбалка, футбол, коньки, лыжи, потом девочки. Да и трудное было детство – послевоенное. Краски и кисточку в руках не держал. Карандаш-то – не всегда...

Режиссёр, не умеющий рисовать, всё равно рисует. А куда денешься? Как объяснишь?

Два кружочка, четыре палочки – человек. Можно рисовать и так. Всё равно понятнее, чем на пальцах.

Труднее изобразить массовку. Но и тут можно выкрутиться. Два кружочка, а поверх – полукружия.

Словом, я стал учиться рисовать. Во время лекций на полях конспекта стали появляться фигурки людей, профили, голова соседки, затылок впередисидящего. Иногда получалось похоже. В рисунке узнавалась модель. Новое занятие увлекло, превратилось в привычку. Теперь не могу себя представить на каком-нибудь заседании без ручки в руке и листка бумаги перед собой. Или записной книжки, или просто книжки с чистыми полями. Так появилось это небольшое собрание рисунков на полях. Что-то в них есть. Понятно, это не Пушкин. Рисунки Александра Сергеевича на полях его рукописей дышат неподражаемым очарованием, в них – отблеск гения.

Художником, разумеется, я не стал, но в своей профессии значительно продвинулся. Теперь я могу нарисовать любой кадр. Достаточно внятно и лаконично.

Став взрослым, как я жалел, что не учился в детстве музыке, рисунку, живописи, иностранным языкам. Ребёнок, подросток всё схватывает легко и удерживает в памяти прочно, на всю жизнь. А как я мог всему этому научиться? Мать, портниха, – на ней вся семья: мы с сестрой, бабушка, больной туберкулёзом дед. Как я уже писал, отец сгинул где-то в Сибири году в 37-м, 38-м. Он был донской казак. В этом была вся его вина, и одного этого хватило, чтобы стереть человека в лагерную пыль.

Мучительно завидую человеку, который может вдруг сесть за рояль и сбацать лёгкую мелодию, завидую тем, кто свободно чешет на иностранном (я-то взялся за языки, когда мне было под сорок, и больших успехов не достиг). Белой завистью завидовал художнику, стоящему за мольбертом, – какое, наверное, высокое наслаждение испытывает он, когда что-то получается!

Мне и самому всегда хотелось взять кисть и краски. Я как бы чувствовал уже, что это моё, что у меня есть к этому способности. Да всё как-то не было повода, не подворачивался случай.

И вдруг такой случай подвернулся.

Это была весна 94-го, мне 58 лет. Сидели мы, пили чай в мастерской художника Шилова. Александр Руцкой (бывший вице-президент России, вчерашний узник, только что выпущенный из Лефортово), кинорежиссёр Сергей Бондарчук, Саша Шилов и я. Первые трое были художниками. У Бондарчука живопись была сильнейшим увлечением, он тратил на «малевание» всё свободное время, Руцкой в молодости увлекался и живописью, и ваянием, и архитектурой, про Шилова и говорить нечего. С утра все трое собрались поехать на этюды.

– Стас, поехали с нами, – сказал Руцкой.

– А этюдник дадите?

Поехали мы на следующее утро к берегу Москвы-реки у Николиной Горы. Холод собачий. Выпили по рюмке. Руцкой выбрал пейзаж: холодные серые воды реки, песчаный обрыв на том берегу, село, церковь. Довольно банальный вид, небо, как портянка. Руцкой стал устанавливать этюдник. Я посмотрел, как он это делает, стал раскладывать свой, чуть не сломал. Потом он выдавил краски на палитру. «Ага, значит, вот в таком порядке», – я сделал то же самое.

Теперь пейзаж. «Нет, это я не осилю. Как передать стальную рябь воды? А небо? Ни одного голубого пятнышка». Решил я изобразить Руцкого. Не просто пейзаж, а фигура на первом плане, рисунок – это уже привычнее. Название придумалось сразу: «Узник на этюдах». Я уже упомянул, что бывшего вице-президента только что выпустили из тюремной камеры.

Выглянуло солнце. На деревьях заиграли тени. Подъехали Бондарчук с Шиловым. Сергей Фёдорович тут же набросился на пейзаж. Я и опомниться не успел, как этюд был готов. Бондарчук отошёл на два шага, удовлетворённо посмотрел на него, сказал:

– Всё. Можно нести на рынок.

Шилов долго стоял над работой Руцкого.

–  Нет, Саша, это только подмалёвок. Тебе надо приехать сюда ещё раз, прописать детали, поработать над цветом.

Настала очередь моего творения. Учитель окинул его взглядом, удивлённо посмотрел на меня.

– Ты раньше рисовал?

– Нет.

– Врёшь.

– Рисовал, как все режиссёры. Но кисть держу в руках в первый раз.

– Врёшь, Стас.

– Клянусь.

– Какие хорошие тени на деревьях.

Теперь-то я вижу, какие это тени. Не тени, а дупла, дыры. Но тогда мне казалось, что картинка получилась вполне...

Так я стал художником. Поехали мы с Шиловым на другой день в магазин, купили этюдник, краски, кисти, холсты, мастихины, уголь. Всё лето я рисовал как проклятый. Такая это оказалась зараза – живопись. Ни читать, ни писать, ни смотреть телевизор не мог, с трудом дожидался рассвета и с головой – в работу. Учителя у меня не было, всё постигал сам. Каждый день открывал Америку: смешаю голубой цвет с жёлтым – получился зелёный. Боже, какое счастье! Я и до сих пор не знаю, какие краски считаются тёплыми, какие – холодными, в каком порядке их надо располагать на палитре. Ничего хорошего в этом, понятно, нет – азы надо зубрить наизусть, иначе всю жизнь будешь изобретать велосипед. Я не учился не от лени, думал – это мимолётное увлечение. А оказалось – на всю оставшуюся жизнь.

К концу этого лета я отправился в серьёзное плавание. В прямом смысле. Поехали мы с друзьями вокруг Европы. На пароходе. Каждый день новая страна, новая столица. Жена с друзьями уходили в город, а я оставался на палубе и рисовал, скажем, вид Стокгольма. И так всю поездку.

Привёз домой кучу этюдов, развесил на стенах, приходили гости, восхищались: «Смотри-ка! Как у настоящего мастера!» Мне и самому казалось, что я постиг кой-какие тайны живописи. И вот тут совершил непростительную глупость: стал дарить друзьям свои «произведения». Они висят у них на стенах, иной раз на почётном месте, приходят гости, среди них и художники, смотрят. Говорят про себя: «А это что за мазня!» И они правы. Теперь-то и я понимаю, что мазня. Стыд! Но что делать? Обратно не заберёшь, не отдадут.

Прошло пять лет. Теперь я точно знаю: профессионального художника из меня не получится, тайны живописи мне не постигнуть. И слава богу. Зачем входить в чужой мир-лабиринт, когда ты и в своём мире, в своей профессии, ориентируешься весьма слабо. А есть ещё один мир – это ты сам. Можешь ли ты с уверенностью сказать, что знаешь самого себя? Да ни в коем случае!

Человек – тайна. Даже для самого себя. Кто он? Каковы пределы его физических и умственных возможностей? На что он способен? Какими талантами наградил его Господь? Разгадывать эту тайну, познавать самого себя – весёлое и полезное занятие. Теперь я знаю о себе больше, чем раньше. Моё увлечение пейзажной живописью приоткрыло мне глаза не только на окружающий мир, но и на самого себя. В первую очередь на самого себя.

Чёрная кошка. Моё лучшее достижение в графике. Эту кошку в фильме «Место встречи изменить нельзя» я придумал и рисовал сам – углём на стене.

Прокомментировать>>>

Общая оценка: Оценить: 5,0 Проголосовало: 1 чел. 12345

Комментарии: