Государство

Государство

Складки жира на двойном подбородке, захлебнувшаяся муха в стакане с чаем, привычный запах чернил. Привычное шуршание, скрип пера, и на гладь еще одной бумаги ложится каракуль подписи.

На улице из-под припухших век смотрят поросячьи глазки «стража порядка». Порядок в его понимании заключается в исправном перетекании денег из людских карманов в его серый и бездонный карман.

Из телевизионного зазеркалья несется монотонная речь каких-то личностей в белых воротничках. От людского гнева они защищены надежнее всего, ни стрела, ни кулак не смогут настигнуть их в нерушимом стеклянном бункере, откуда потоки слов летят лишь в одну сторону.

Это — государство, в таком виде оно представляется большинству людей. С этого оно начинается, на этом и заканчивается. Понятно, едва ли оно может вызвать к себе какие-нибудь симпатии, о любви уже не может быть и речи. Отчего же не выбросить государство на историческую свалку?! Не свернуть ненавистный порядок вместе с его одуревшими от безнаказанностями «стражами»?!

Извечный страх насчет того, «как бы чего не вышло»? Что же, этот страх уже был развеян трудами Петра Кропоткина, который убедительно показал, как союз сельских общин может обойтись без государства.

Человек с огромной бородой, по виду — русский профессор конца XIX века, которым он и был. Причем этот ученый был вовсе не кабинетным, его ноги исходили русские просторы, и его кожа впитала их пыль. Геология — это всегда экспедиции, годы жизни, проведенные в продуваемой всеми ветрами палатке, со всех сторон к которой протянуты зеленые лапы первозданного леса. Из зеленой мглы доносятся голоса ее обитателей. Первозданно-звериные, жутковатые, особенно — ночью.

Но Петр Алексеевич, вооружившись пером, походной чернильницей и свечкой, сражается с чистыми листами своей записной книжки, покрывая их чернильными рядами своих мыслей. Сейчас он видит внутри себя весь мир, и раздумывает над вопросом, как обустроить людскую жизнь, сблизив ее с жизнью природы.

Он много наблюдал за зверями и растениями, и нашел в их жизни удивительную закономерность — они взаимно поддерживают бытие друг друга, и без всякого вмешательства откуда-нибудь со стороны организуют удивительно живучие сообщества. Наблюдений накопилось много, ими полны пухлые тетрадки, большую часть которых ученый оставил дома.

Но образец для людской жизни профессор отыскивает не только среди дикого лесного мира. Он есть и в прошлом самих людей. И было это в те времена, когда предки профессора, в жилах которого текла кровь самого Рюрика, утратили власть над вверенными им землями. Да, этот профессор — не просто граф, он происходит из рода былых русских царей.

И сейчас профессор пишет о том, что когда династия Рюриковичей трагически оборвалась, то не все русские люди приняли власть Романовых. Часть народа приняло вольную жизнь, отвергая какое бы то ни было государство. И сжимая оружие в своих руках при разговоре с государевыми людьми. Эта часть народа назвалась казаками.

Петр Алексеевич прислушался к далекому волчьему вою, перевернул страничку записной книжки. В это мгновение в его голову пришла неожиданная мысль совсем из другой области, из геологии, в которой он, собственно, и был профессором. «Ведь Земля — она сердце всего живого, а, значит, бьется как сердце! Пульсирует! Вот оттого землетрясения бывают, горы рождаются, извергаются вулканы! Как она сжимается — растут горы, как расширяется — извергаются вулканы, лава течет! Вот и ответ на вопрос, расширяется или сжимается Земля, о котором геологи так спорят! А чего спорить, если надо только увидеть Землю не мертвой, но живой!» — подумал Кропоткин. Он достал другую, геологическую, записную книжку, и вложил в нее свою мысль.

Следующая экспедиция Кропоткина была вовсе не в дикие таежные края, где свирепая природа грозит ворваться в хилое тряпичное жилище. Он направился в кубанские степи, где путешествовал от одной утопающей в ароматной зелени станицы к другой. От обитателей этих мест, казаков, он узнавал об их давней вольницы и дивился тому, как сами собой рождались у них законы вольной жизни, и как без всякого принуждения казенных людей устанавливался у них порядок.

Да, он и прежде читал об этом, хотя бы в произведениях Н.В. Гоголя, где казачья жизнь расписана во всех красках. Но теперь он говорил с живыми людьми, и его сердца замирало от восторга, который случается у каждого человека, когда он находит живое подтверждение своим умственным построениям.

Жизнь природы и жизнь людей слились в казачьем краю. Значит, эта жизнь была правильной, и можно было провозглашать борьбу за нее. Так родилось знаменитое учение, именуемое Анархо-Коммунизмом.

Состарившийся ученый сидел в своем кабинете и перебирал давно написанные, уже пожелтевшие бумаги. Больше говорить было нечего. Все, что он собирался сказать в своей жизни — он уже сказал.

А за две тысячи верст от его дома по степной глади неслись лихие тачанки. Те самые, у которых сзади было написано «Хрен догонишь!», а спереди под дугою — «Живым не уйдешь!» Перед конным строем с окровавленной шашкой в руке несся длинноволосый молодой атаман, Нестор Иванович Махно, а за его спиной мчалось трое еще живых его братьев.

Так идеи Петра Алексеевича Кропоткина врывались в жизнь, раскатывались по степным просторам. Вроде бы, идеи новехонькие, но… Все уже было. И лихие всадники, и свистящие сабли. Нестор Иванович — последний из запорожских атаманов. А его воины — это поздние запорожцы.

Увы, учение анархо-коммунизма хоть и рассмотрело былой опыт вольной жизни казачества, но упустило многие важные детали. Например, оно позабыло, что вся жизнь Запорожской Сечи была непрерывной войной, причем на два фронта. Походы то против Османской Империи, то против Польши повторялись каждый год, причем союз с одной стороной всегда означал войну против другой, а отсутствие союзов — сразу войну на обоих фронтах (что описано Н.В. Гоголем в повести «Тарас Бульба»). Приднепровские степи истекали кровью, а окончательной победы над Польшей или над Турцией так и не виделось. Ибо боевые походы часто заканчивались раздорами между атаманами и их казаками, что давало для противника отличную возможность разбивать казачье войско по частям. Чем враг всякий раз и пользовался. Потому отлично начавшиеся победоносные походы как правило завершались разгромом (что также описано в одноименном романе Н.В. Гоголя).

Возможно, перманентная война с двумя противниками в конечном итоге привела бы к обезлюживанию Днепровских краев, которые потом поделили бы между собой два заклятых врага запорожцев. Но в XVIII веке в многовековую войну вмешалось РОССИЙСКОЕ ГОСУДАРСТВО.

Результат — исчезновение Польши как государства, то есть полное ее поражение на многие века. А затем — боевые походы против Османской Империи, рождение новой военной и военно-морской науки, связанной с именами Суворова и Ушакова. Обретение отличных, плодородных, приморских земель, названных Новороссией. И выход к побережью теплого, незамерзающего моря, позволяющему производить круглогодичную военную и торговую навигацию. Правда, море закрытое, и в этом его недостаток. Но лучшего выхода к теплому морю Россия так и не получила (если не считать кратковременного выхода в Желтое Море при контроле над Порт-Артуром).

В боях участвовали и казаки. Уже без ссор между отрядами и атаманами, которых на этот раз спаяла железная воля ГОСУДАРСТВА, олицетворяемая погруженным в мечты о возрождении Византии одноглазым князем Потемкиным. Казаки рвали вражеские коммуникации, совершали лихие прорывы в неприятельский тыл, которые часто решали исход сражения. Появление казачьих молний-клинков в тылу иной раз заставляло противника отводить целые армии, оставлять на произвол судьбы крепости, за стены которых тут же бралась идущая по следу казаков артиллерия.

Но после войны казаки были сняты ГОСУДАРЕВОЙ ВОЛЕЙ с родных земель, и брошены в чуждые края, на Кубань. Ибо там для них была работа по расширению русских земель до тех пор, пока их граница не уперлась в горные хребты. Россия получила самые плодородные свои земли. Что до казаков, то их переселение вызывало много недовольств, местами переходившие даже в восстания. Но, в конце концов, казаки обжились на новых, кубанских землях, и с удовольствием сменили свитки и шаровары на шитые серебром черкески. Ныне потомки запорожцев считают эту жирную, плодородную землю с мягким климатом — своей родной.

Как видим, государство позволило казакам достичь цели, которой они не могли достичь через самоорганизацию. Оно сыграло ту роль, которую в автомобиле-вездеходе играет устройство, называемое блокировкой дифференциала — заставило все колеса вращаться одновременно и в одну сторону, чем прекратило буксование и обеспечило преодоление препятствия. Конечно, не все произошло гладко, и на что-то из действий государства казаки могли и обидеться, но земли Кубани (вместе с черноморскими пляжами, кстати) остаются живым памятником славных дел той эпохи.

Позднее государством было сделано много дел, которые не могли быть сделаны без него. Например — строительство Транссибирской магистрали, объединившей вольные сибирские земли друг с другом и с центральной Россией. Без нее Сибирь, лишенная транспортных путей (все ее реки впадают в безлюдный Ледовитый Океан) влачила бы жалкое существование, сводящееся к обмену спирта на пушнину (до тех пор, пока народы-охотники не вымерли бы от потребления первого).

Как видим, когда у народа есть идея и есть цель, государство становится незаменимым инструментом ее осуществления. Только оно может собрать множество разнонаправленных людских жизней и повернуть их в одну сторону. Понятно, не обходится тут без принуждения, а значит — без слез и крови, без трагедий. Но плоды общих дел остаются на Земле на многие века, ими живут потомки. Если проводить аналогию с учением П.А. Кропоткина, то государство выполняет по отношению к человеческому обществу ту же роль, которую для природных сообществ выполняет сам Господь Бог.

Говоря дальше о государстве, о месте и значении его, обратимся теперь к истории недавней.

Полярный ветер нес поземку. Тяжело трудиться в ватнике, рукава которого, подобно веригам, сковывают несчастные руки. Но без него — вовсе смерть, ибо сорокаградусный мороз оставляет ничтожно мало шансов на выживание. Снежные змеи заползают в глаза, в нос, в рот. А кайло продолжает молотить мерзлый грунт, и через него вытекают силы, которые еще остаются в теле от борьбы с лютым морозом.

На вышке застыла неподвижная, как кукла, фигура. Внешне она равнодушна, но ее спокойствие — обманчиво. Лишнее движение — и она оживет огненной стрелой пулеметной очереди.

Заключенный иногда поглядывал на нее умными глазами. Однозначно, он был не из тех, кто попал за колючую проволоку под взгляд куклы за бандитизм или хищения. Потому он и задумывался о застывшей на вышке кукле, а не принимал ее как часть окружающей жестокой природы, ненавидящей припершегося в ее объятия человека. Кто же он, кто смотрит на по-муравьиному копошащихся зеков немигающими глазами государства?! Очевидно, деревенский парень, которого забрали в армию, но отправили не на войну, а сюда. Интересно, печалится он о том, что не сражается вместе со всеми, или наоборот — радуется, что и пуля его не сразит, да еще и властью себя почувствовать может?! Или вообще об этом не думает, оставаясь такой же игрушкой в руках государства, как и те, кто помещен под ствол его ППШ?

Эту картину часто вспоминал Сергей Павлович Королев. Вышка, на ней — похожая на куклу фигура, и он с кайлом внизу. Неужели это и есть простая и доходчивая модель государства? Да, любить его нельзя, как не полюбишь летящую в твою сторону шальную пулю.

Но вспоминал он и другие свои мысли, которые приходили, когда он отвлекался от раздумий про куклу. Воображение рисовало серебристое ракетное тело, огненная струя которого рвалась наперекор Всемирному Тяготению. Еще немного усилий — и она одолевала всесильную лапу, и получала награду — бросок к звездным дорогам. Очищенная морозом пронзительная Луна блестела на железе заступа, и Сергей Павлович даже начинал верить в теорию Мирового Льда Гербигера, согласно которой Луна — тоже ледяной сгусток. Но при этом математически отточенный ум прикидывал усилия, которые надо приложить, чтоб достигнуть до серебристого ночного светила. Хотя сейчас у Королева была лишь сила утомленных и голодных мышц.

Перед глазами предстояло нутро будущей ракеты. Емкости с горючим и окислителем, множество насосов, перекачивающие эти жидкости в огненное сердце ракеты, камеру сгорания. И вот рождается пламя, душа движения к звездам. Сергей Павлович это отлично видит среди мотков колючей проволоки и вышек с почти невидимыми надзирателями. Но нужны расчеты, а то может статься, что ракета не понесет ничего, кроме самой себя. Ведь сравнивал же Циолковский ракету с яйцом и говорил, что вся полезная нагрузка относится к общей массе ракеты, как яичная скорлупа — к желтку с белком…

Барак, жажда отдыха, о которой воет истомленная плоть. Но руки извлекают карандаш с записной книжкой, а мозг берется за расчеты. Каждая цифра, каждое уравнение вкладывает в ракету еще одну порцию жизни, приближает мгновение ее появления на свет. Потому тут откладывать нельзя…

Ракета не столь велика. Но ведь для ее создания нужен целый завод. И еще несколько заводов, где будут делать вспомогательные механизмы. И материалы для ее плоти. И топливо. И умную начинку, отправляющую ее в строго назначенном направлении. Нужна еще пусковая площадка. Сколько же народа надо, чтоб воплотить мечту, сплавленную с жизнью ученого? Тысячи человек, миллионы?! Ведь всех, кто будет трудиться над ракетами, надо будет поить и кормить, обеспечивать им условия для жизни, а это тоже — люди, люди и люди. И собрать людей воедино, направить их усилия в одну сторону может лишь государство. Которое сейчас воплощено в фигуре живой куклы, с обманчивым безразличием застывшей на деревянной вышке. Быть может, это — смешно, может — грустно, но кто скажет, как быть по-другому?!

Что было дальше? Сергея Павловича перевели в более подходящее для конструкторской мысли место — закрытое КБ. Там он завершил свои расчеты, а заодно изготовил несколько образцов легких авиационных ракет, предназначенных для войны. Увы, пока не будет сражен враг, о рождении космического чуда не может быть и речи.

Прошли годы. Живущие в бараках и палатках люди построили заводы, многие из которых были настоящими чудесами техники, ибо все, что было связано с космосом, делалось впервые в мире. Оставляя себе силы только для того, чтоб добраться до спального места, люди переплавляли свою жизнь в русское чудо. Многие из них потеряли на недавней войне родных, но сейчас даже свои слезы они переплавляли в блестящие ракетные тела.

И вот свершилось — к небесам рванулась первая ракета. Конечно, ее полет был недолгим, она сползла с небосвода огненным шаром вниз. И то, даже домохозяйки знают, что первый блин — всегда комом. Еще ракета, и еще, и еще…

Наконец, блестящая игла пронзила небеса и скрылась по ту сторону их синевы. Силы не пропали даром, и эпоха не завершилась всего-навсего грудой серых костей бесполезно прожившего поколения. Самый счастливый день Русского Народа. Если не во всей истории, то в XX веке — уж точно.

Дальше были и полеты собачек, и последний бесспорный народный герой — Юрий Гагарин, и космические дома орбитальных станций. Дорогу осилит идущий, и вслед за первым шагом надо лишь делать второй, третий, четвертый, пятый…

Государство держало в своей руке всю жизнь всех людей своего народа. Оно пыталось держать даже то, что никак не могло послужить броску в космос, вроде контроля над производством пирожков или спичек. Вдруг как-нибудь тоже понадобится для Общего Дела? Конечно, не понадобилось, а лишь отвлекало усилия, которые можно было потратить с большей пользой. Конечно, это — досадная ошибка, но разве судят победителя? Пока он — победитель?!

Теперь мечтал уже не один Сергей Павлович. Мечтали миллионы людей, сотни миллионов. Почти все русские и многие из других народов Империи. Дети в ответ на вопрос «кем будешь?» отвечали — «космонавтом!», взрослые обсуждали устройство космических кораблей. Насколько его понимали, конечно.

И центром всей фантазии было конструкторское бюро Королева. В одной его части рождался проект реактивного двигателя, работающего на водороде.

«Водород — основа всего. Ведь не зря Менделеев взял его за основу своей Периодической Системы, за Первый элемент! Как раз от него пошло начало всем химическим элементам, каждый из них, считай, из водорода и сделан, да из нейтронов. Потому водород и выведет нас в дальний космос, за ним — будущее!», говорил автор.

На другом этаже проектировали первый лунный поселок. Готовый проект, обработанный художником, висел на стене, и глядя на него можно было подумать, что Луноград уже построен. Ну, осталось сделать еще кое-какие расчеты, внести некоторые дополнения. «Когда построим Луноград, он станет частью нашей, русской земли! Представляете, наша страна будет не только по Земле стелиться на одну шестую суши, но и в Космос поднимется, станет вертикальной! Тут уж американцы от нас отстанут, ибо со страной, которая не в двух измерениях, а в трех — им не совладать!», слышалось там.

— Ха-ха-ха! Скажешь тоже! Луна — русская земля! Как вообще Луна — Землей стать может?! — острил кто-то.

— А как по твоему Луноградцы будут звать то, что у них под ногами? Землей, конечно! Или ты бы стал луной называть, с маленькой буквы?! — отвечали ему.

В кабинете Сергея Павловича тоже шла беседа. Собеседником был какой-то министр, которому надо было объяснить необходимость освоения Луны доступным языком. «Луна станет стартовой площадкой для полетов в дальний космос. Ведь потребуются такие корабли, старт которых с Земли — опасен. К тому же с помощью особых электромагнитных волн можно прокладывать путь для кораблей будущего, используя особые свойства пространства, что сделает доступным даже дальние звезды, куда привычным путем за много поколений не долететь. Я на эту тему говорил с астрономами. А где генераторы таких волн располагать, как не на Луне?! Можно, в конце концов, всю Луну в такой генератор обратить! Кстати, индусы считают Луну местом, где душа по дороге к Богу делает посадку. Это ли не подсказка нам, как ее использовать?!»

Министр морщился. Он — человек государственный, он должен думать о том, сколько сил и ресурсов и куда выделить, фантастика ему чужда.

«Космонавтика и авиация требует много титана, а у нас на Земле он слишком рассеян, месторождений мало. А на Луне они есть. Производство титана требует вакуума и много энергии. На Луне солнечной энергии снимай, сколько хочешь, атмосфера солнечному свету не мешает. Ну а вакуум там вообще дармовой, атмосферы-то нет. Вот и применение Луне не на послепослезавтра, а прямо — на завтра! Может, энергию с Луны на Землю отправлять можно будет, а ее там получишь больше, чем все электростанции мира сейчас вырабатывают!», продолжал свой рассказ академик, и министру оставалось только соглашаться.

Множество ручейков труда сливались в большую реку русского лунного проекта. Сила государства объединяла мысли конструкторов с усилиями всех людей страны. Некоторые ученые (Побиск Кузнецов) говорили уже о создании новых технологий управления, которые отвечали бы потребностям космической эпохи. Ибо старые методы организации людей применительно к столь масштабным проектам начинали давать серьезные сбои.

Беда пришла оттуда, откуда ее не ждали. Плотью государства являются люди, способные мыслить в масштабах всего народа. В разные эпохи их становится то больше, то меньше, что было описано теорией ротации элит итальянского ученого Вильфредо Парето. Дети лучших государственников чаще всего работают на общее дело хуже своих отцов. Внуки же, воспринимающие свое положение в обществе, как закон природы, об общем деле и вовсе забывают. Те области государственной жизни, контролировать которыми они поставлены, эти люди принимают как свои наследные владения, предназначенные приносить благо лично им. Больших же проектов и порождающих их идей они боятся, ибо могут породить непредсказуемость в их сферах управления, а, значит — и в их жизни.

К завершению 60-х годов руководителей, боявшихся больших проектов оказалось слишком много, и их интересом стало свертывание русской лунной программы. К этому моменту умер сам генеральный конструктор, Сергей Павлович Королев, что развязало руки противникам космического пути России.

В 1969 году на Луне высадилась американская экспедиция, поставившая на русской лунной программе крест. В настоящее время о ее реальности ходят споры, но однозначно, что она была в интересах правящей верхушки СССР, не желавшей более масштабных проектов. В любом случае американская экспедиция не означала поражения русского лунного проекта, ведь говорить о контроле какой-то из сторон над Луной можно было бы только после создания первого лунного поселения. До этого же момента исход борьбы оставался неясен.

В течение 70-х — 80-х верхушка власти последовательно избавлялась от масштабных, общенациональных проектов. И параллельно этому происходила ее деградация, ибо отсутствие больших задач приводило к отсутствию отбора людей на руководящие должности.

В итоге к сегодняшнему дню мы видим кризис государства, которое более не способно выполнять положенную ему роль — через масштабные проекты обеспечивать движение нации. И к сегодняшнему дню государство окончательно получило такой вид:

Складки жира на двойном подбородке, захлебнувшаяся муха в стакане с чаем, привычный запах чернил. Привычное шуршание, скрип пера, и на гладь еще одной бумаги ложится каракуль подписи. Ну и т. д…

Очевидно, что государство такого вида является паразитическим и не способно выполнять тех задач, для выполнения которых оно существует. Все, что оно представляет в качестве своей «работы» может быть реализовано через самоорганизацию общества, о которой говорил П.А. Кропоткин. Государство же в существующем виде по отношению к обществу очевидно является паразитом, вызывающим закономерное стремление избавиться от него. Вернее, оно, по большому счету, и не является государством. Либо является государством в том негативном, черном смысле, какой видели в нем П.А. Кропоткин как теоретик и Н.И. Махно — как практик, и уничтожению которого они посвятили без остатка свои жизни.

Таким образом, можно вывести следующие формулы:

1. Самоорганизованное общество = статика (постоянство) жизни.

2. Истинное, необходимое народу государство = динамика (движение) жизни.

3. Государство без динамики = паразит, которому наименование «государство» не подходит по определению.

Так мы можем оценить, какая из форм организации людей должна существовать, а какая, безусловно, должна подлежать уничтожению.

Теперь посмотрим на то, что управляет хозяйственной жизнью нации, на деньги, которым следует перейти именно в такое качество из современного разрушительного качества идола-фетиша.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.