Глава 10. Апология Платоновской элитологии

Глава 10. Апология Платоновской элитологии

Хотя Карл Поппер и призывал всех исследователей обращать больше внимания не на то, как лучше им защищать свои теории, а на то как им лучше их критиковать, [349] нам все же предстоит обратить внимание на некоторые защитительные аргументы в пользу платоновской элитологии, поскольку ее критика исходит именно от К.Поппера. Однако, Платон слишком велик, чтобы его защищал кто-либо из ныне живущих. Его философия это делает куда лучше и эффективней, чем любой ее адепт. В этой главе мы постараемся обратить внимание научной общественности на то несоответствие, которое имеется в элитологической философии Платона и тех критических замечаний, кои были высказаны в ее адрес со стороны К.Р.Поппера.

Настоящая «Апология», главным образом, будет касаться защиты и оправдания платоновской элитологии в том ее виде, в котором она была изложена на страницах данной работы. Платон нуждается в «защите», прежде всего, от того вульгарного и субъективного понимания, которые весьма часто бытует во круг его философии, особенно тогда, когда некоторые «исследователи» начинают его рассматривать («разбирать») с позиций каких-либо идеологий. Прежде всего, надлежит помнить, что Платон не идеолог, а философ. Он никогда реальной политической практикой не занимался, а если и пытался заиметь опыт в оной, то она сама всегда его имела прежде, чем он понимал, что с ним происходит. Впрочем, если бы Платон был удачливым политиком, мы бы вряд ли были бы знакомы с ним как с величайшим философом всех времен и народов. К счастью, судьба уберегла философа от этого несчастья и продлила его век до столь преклонного возраста. Защита элитологического платонизма — есть решительный отказ от грубых идеологических попыток сделать из него врага «демократии» и апологета тоталитаризма. «Апология Платона» — это попытка обратить внимание научной общественности на ту историческую несправедливость, с которым столкнулся он в ХХ столетии, попав в водоворот политической идеологии. Речь не о том, чтобы спасти платонизм от краха. Речь о том, чтобы правильно его понять, а поняв, более адекватней приблизить к современной своей мировоззренческой позиции. Платон — редчайший в истории аристократический ум, который следует изучать, а не третировать как «чуждый классовый элемент» в угоду примитивного демократизма!

Демократия сама дискредитирует себя, когда пытается подобными средствами бороться с тем, что ей непонятно, в силу лишь укоренившейся и традиционно свойственной ей массовой психологии и, якобы, исконно народных идеологических представлений. Напротив, только то общество является подлинно демократическим, которое стремится к аристократизации своих духовных ценностей. «Духовно омассовляющаяся» демократия — вынашивает внутри себя ростки социального бунта на почве своей культурной неполноценности. Платон видел это и предупреждал и своих современников, и нас от этого коллапса. К сожалению, современники его так и не поняли. Античный мир погиб от восстания варварства. «Восстали массы» и в нынешнее столетие. И как в те далекие платоновские времена, мы тоже пока еще не осознали опасность демократического экстремизма в сфере духовной экологии человека. Повальное увлечение подобной «демократией» с ее массовыми, однообразными ценностями есть ничто иное, как мимикрирующий тотализм. Собственно говоря, античная демократия выродилась именно в эту форму общественного порядка, когда принесло на алтарь такой квазидемократии свои духовные ценности. Нынешним идеологам от псевдодемократии удобно выставлять Платона в роли профашиствующего философа, поскольку это совершенно стирает из философского сознания страстный призыв первого афинского академика к духовному совершенству человечества. Если мы уясним для себя, что «миф о символе пещеры» выше, значимее и важнее всего того тоталитарного бреда, что активно ему приписывается, будучи абсолютно вырванным из контекста всей его философии, то мы увидим великого гуманиста и моралиста, распятого на дверях афинской агоры. Если бы в обществе существовал абсолютный демократический императив, то не было бы ни науки, ни высокого искусства, а само человечество влачило бы жалкое существование, прозябая на бесконечных народных собраниях и плебисцитах.

ХХ век вошел в историю платоноведения скандально известной критикой К.Поппера основ платоновской «политологии», когда древний грек был объявлен самым заклятым и злейшим врагом так называемого «открытого общества» и главным идеологом тоталитаризма. «Марксистский ответ» К.Попперу на его Вторую часть книги «Открытое общество и его враги» уже был дан Морисом Корнфортом в 1968 г. [350] Возражения же по Первой части этой работы, где содержится самая жесткая критика платоновской элитологии, до сих пор находятся в эклектическом состоянии и не могут быть сведены в некое единое целое. Тем не менее, даже при самом беглом взгляде на эту попперовскую работу бросается в глаза тенденциозность трактовки, прежде всего, элитологических сторон социальной философии Платона и явное желание свалить на него все социальные и политические «провалы» западной демократии ХХ века. Планон стал удобным «козлом отпущения» для современного политического либерализма, не желающего видеть в Платоне ни кого другого, кроме как теоретика фашизма и коммунизма.

Выяснения вопроса о том, кто такие «друзья» и «враги» так называемого «открытого общества» есть по существу анализ того, как эгалитарист К.Поппер воевал с элитаристом Платоном, в утверждении своей правоты в решении проблемы соотношения таких фундаментальных понятий общественного сознания, как «иерархия» и «равенство». Платон и Поппер действительно внесли много смуты в умы современного человечества, создав мифы, до предела идеологизировавшие общественное сознание не одного государства и не одного поколения людей.

Поппер пытался демифологизировать идеальную «утопию» Платона путем создания проекта «открытого общества», врагом которого и был торжественно объявлен Платон. Вся вина Платона оказывается заключалась в том, что он просто «не понравился» Попперу. Сам К.Поппер открыто признавался в том, что с самого начала Платон оказал на него негативное влияние, и все его идеи были им быстро и решительно отброшены.[351]

В критике платоновской элитологии, как, впрочем, в критике и всей элитологии в целом, можно выделить два условных эгалитаристских направления. Одно из них можно охарактеризовать, как «крайне негативное» продемократически (К.Поппер) или прокоммунистически (М.Нарт) иделогизированные доктрины, и второе, условно тоже говоря, «позитивное», более наукообразное, чем первое направление (П.А.Кропоткин).

В своей работе «Открытое общество и его враги» Карл Поппер прямо называет социокультурную теорию Платона диаметрально противоположной эгалитаризму, т.е. признает ее элитарной.[352] В дальнейшем, критикуя Платона за это, он всячески старается показать теоретическую и социальную несостоятельность этой платоновской концепции, объявляя его «Чары» враждебными своей концепции «открытого общества». Перед нами фактически самая полная критика элитологии Платона в столетие, ставшего «восстанием масс» и торжеством массовой («демократической») культуры. К сожалению, Поппер недостаточно последователен в ней. Его критика не носит конструктивный характер, поскольку автор заведомо исходит из ошибочности исходных суждений Платона. Поппер выбирает достаточно примитивный метод критики своего оппонента: он так же, как и Ницше, переворачивает и ставит Платона с ног на голову. То, в чем Поппер обвиняет Платона, в том же самом можно обвинить и самого Поппера. Это таинственное «то» Поппер помещает в самый конец первого тома своей книги, в надежде что утомленный читатель не совсем поймет, о чем идет здесь речь. А речь идет о «чарах» Платона и «чарах» самого Поппера. Поппер пишет, что «Платон не стал высказывать своей враждебности разуму, он очаровал всех интеллектуалов своей блистательностью, льстя и завлекая их своим требованием, согласно которому править должны посвященные. Восставая против справедливости, он убедил всех справедливых людей, что он является ее защитником... И он добился удивительнейшего эффекта, убедив даже самых великих гуманистов в аморальности и эгоистичности их веры. Я не сомневаюсь, что ему удалось убедить и самого себя... » [353] Оба чародея друг друга стоят. Точнее, Поппер сделал все, чтобы «примазаться» к чародейству Платона, усиленно его критикуя. Он (Поппер) следует старому и банальному правилу: «хочешь стать великим, — всячески критикуй великого и на тебя обратят внимание как на его великую тень». Он прямо так и заявляет: «То, что нам следует извлечь из Платона, в точности противоположно тому, что он пытался преподать нам» [354]

Поппер достаточно резко критикует «доктрину избранности», хотя к самой теории элит так и не решается подойти.[355] Классики элитаризма ХХ века (в частности, В.Парето) фигурируют у него не в качестве «сообщников» Платона, как это следовало бы ожидать из названия самой книги, а почему-то в качестве некого театрального и вполне нейтрального фона.[356] Постоянно цитируемый им, Парето абсолютно им «кастрирован» с точки зрения его элитологического учения. Апологетика «свободного общества» совершенно не вникает в сущность платоновской философии избранности, а критикует ее в той части, которая содержит критику демократии. Получается «критика самой критики»!

Известный идеологический стереотип далекий от науки и философии. Если бы Поппер был корректным в своей критике элитологии Платона, то он не стал бы прибегать к такому примитивному штампу, а исследовал бы истоки и причины этой «враждебной» ему доктрины. Как заметил один из современных систематизаторов философии, «в критике Платона Поппер излишне суров, более того, недостаточно гибок. Неужели великий философ древности, каковым является Платон, должен быть действительно назван врагом современного общества?» [357] Если у Платона идеал — справедливость, то у Поппера — свобода. «Идеал справедливости вполне уместен, а вот идеал свободы, был, к сожалению, чужд Платону. Кроме того, Платон конкретизирует идеал справедливости крайне умозрительно, без опоры на реальные факты. Именно это — путь к утопии», констатирует В.А.Конке [358]

Поппер декларативно заявляет, что «теория идей Платона содержит большое количество очевидных ошибок».[359] Попперовская «очевидность» является следствием его поверхностного знания этой теории. О самих «ошибках» Поппер говорит весьма схематично, не углубляясь в детали. Многие его «критические» замечания носят сугубо идеологический, а не научный характер. О том, что Поппер не был специалистом в области платоноведения, говорит его поверхностное знакомство с самим платонизмом. Это вам не Вл. Соловьев, не А.Ф.Лосев и даже не В.Ф.Асмус, — это обычный провинциальный Новозеландский протестантский пастер от политического либерализма, ведущий примитивную пропаганду эгалитарной идеологии в условиях вакханального разгула тоталитаризма в Европе (1938-1943 гг.): «Я защищаю в ней [в своей книге] скромную форму демократического («буржуазного») общества, в котором рядовые граждане могут мирно жить, в котором высоко ценится свобода и в котором можно мыслить и действовать ответственно, радостно принимая эту ответственность». [360] Более того, Поппер считает эту свою работу «своим вкладом в победу» над фашизмом и, естественно, изображает «великого философа древности» как «первого политического идеолога, мыслившего в терминах классов и придумавшего концентрационные лагеря.» [361]

Поэтому перед нами в большей степени акт идеологической борьбы, нежели научной полемики, где активно применяются все самые известные макиавеллевские принципы политической фальсификации.

У меня вообще сложилось такое впечатление, что Поппер выдумал свой «фальсифицирующий метод» с одной единственной целью, — чтобы оправдать свою страсть («слабость») к критике. Ведь он критиковал буквально все: логический позитивизм и католицизм, историцизм и детерминизм, эмпиризм и материализм и т.д., и т.п. Досталось и Платону, и Гегелю, и Витгенштейну... Даже если бы в его «критике» действительно содержалась доля правды, о таких вещах, как выразился один известный американский философ (узнав, что Поппер решил и проблему индукции), «просто не принято говорить». И все это было следствием его сложного характера. [362]

Поппер жаждал подняться до уровня Платона, но смог лишь неудачно подставить ему неловкую подножку. Любопытно, что по своему статусу Поппер являлся наследником Платона: по иронии судьбы он был тоже членом Королевского общества (Академии наук Великобритании). Этим и ограничились его публичные успехи. Ближе приблизиться к тени Платона ему не удалось. Судя по воспоминаниям провоста Колледжа Св.Антония в Оксфорде Ральфа Дарендорфа, Поппер обладал достаточно сложным (я бы даже сказал, амбициозным) характером: «Кто бы ни посетил в последнее время девяностолетнего философа в его бунгало в Серрее прямо около автомагистрали вокруг Лондона, в ходе беседы неизбежно всплывет одна из двух обязательных тем: репутация самого Поппера в мире и постыдные факты огромной значимости, которые ему удалось раскрыть. При ближайшем рассмотрении все подобного рода факты оказываются однотипными и связаны с проблемой гражданской ответственности ученого.» [363] Р.Дарендорф обращает внимание на комплекс неполноценности, который развился у Поппера в последние годы его жизни, когда он «чувствовал себя не у дел»; считал, что научное сообщество его игнорирует, оставляя без внимания его работы по квантовой механике, астрономии и биологии. [364] О своих философских и политических работах, которые и принесли ему мировую известность, он уже не вспоминал.

В век повального увлечения демократии весьма опасно трогать тех, кто является символом этой идеологии, даже если они приносят на алтарь демократической идеологии научные интересы. На память приходят слова Аристотеля, сказанные им в отношении подобных ученых от «демократической идеологии», что у тиранов в приспешниках всегда бывают льстецы, а у демократии — демагоги (Политика.IV.IV.5). Поппер желал стать символом такого демократического, «открытого общества». Однако созданный в конце его жизни Дж. Соросом одноименный институт («Открытое общество») сам недостаточно открыт для того, чтобы выслушивать мнения своих оппонентов, т.е. тоже по существу является «закрытым» не для либералов учреждением...

То, что идеология довлеет в системе ценностей этого мировоззрения над научными постулатами, откровенно признавал сам лидер теории «открытого общества». «Мое обращение и к Платону, и к Аристотелю продиктовано стремлением показать ту роль, которую они играли в формировании и развитии историцизма и в борьбе против открытого общества, а также продемонстрировать их влияние на проблемы нашего собственного времени — на становление философии оракулов, в частности, философии Гегеля — отца современного историцизма и тоталитаризма.» [365]

В этой связи весьма интересна переписка К.Поппера и Р.Карнапа. В одном из своих писем к Попперу (от 9 февраля 1946 года) Карнап благодарит своего корреспондента за присланный ему экземпляр «Открытого общества» и пишет следующее: «Он чрезвычайно интересен, а местами просто восхитителен. Разумеется, я не могу судить о деталях Вашего исторического и философского анализа Платона, однако Ваши усилия уменьшить его чересчур высокий авторитет пришлись ко времени. То же можно сказать и о Гегеле, хотя его влияние совсем не так велико по сравнению с влиянием Платона, особенно в этом столетии.» [366]

В своем ответном письме (от 6 января 1947 года) к Карнапу Поппер ставит имя Платона рядом с именем А.Гитлера! [367] То, что их объединяет, по его мнению, так это — тоталитаризм. Любопытно также и то, что по совету все того же Карнапа, Поппер сознательно «смягчил» свою критику К.Маркса, так как у того в ХХ веке есть «влиятельные» (!) сторонники. Этой же позиции придерживался и Х.Гадемер, утверждавший что платонизм и фашизм идейно близки по своей сути.[368] Поппер оказывается больше расположен к К.Марксу, чем к Платону. Он сам открыто заявляет, что трактует Платона и Гегеля через призму теории Маркса. [369] Таким образом, К.Поппер является одним из основных представителей антиплатонизма ХХ века, в плане критики его социальной философии, которую пытается представить исключительно лишь в качестве агрессивной «идеологии тоталитаризма».

Однако, если ставить в один ряд Платона и А.Гитлера, то было бы крайне интересно узнать мнение последнего по этому поводу. В своей книге «моя борьба» Гитлер практически никак не реагирует на «фашистское наследие» «афинского арийца», на которое настойчиво указывает ему К.Поппер. [370] То, что Гитлер и Платон обсуждают одни и те же проблемы, еще не означает, что античный грек был убежденным фашистом. Один из советников Гитлера Герман Раушнинг как-то поинтересовался об отношении своего шефа к теории циркуляции элит, предложенной Парето. «Гитлер не любил подобных вопросов. Он ответил уклончиво: да, он много занимался соответствующей литературой. Но все это творчески переработал и теперь не желает знать, кто натолкнул его на ту или иную мысль, а до чего он дошел сам, не имеет значения, кто и как мыслил до Гитлера — только Гитлер способен масштабно и последовательно претворять эти идеи в жизнь.» [371] Вряд ли Гитлер мог столь фундаментально быть знаком с элитологией Платона, раз уж у него по отношению к элитологии В.Парето было столь легковесное отношение.

Пожалуй, самый главный недостаток критики Поппером элитологии Платона является его общее увлечение политической идеологией «открытого общества». Он урезает элитологию Платона до уровня того примитивизма, на котором удобно представлять ее в качестве античеловеческой философии. Но разве Н.Макиавелли или Ф.Ницше виноваты в том, что их использовали в качестве оправдательной меры политические проходимцы всех времен и народов? Попперу удобен такой изуродованный платонизм, ибо он страшится «элитарного» платонизма в его полном объеме. Я полагаю, что Поппер целенаправленно «вырезал» из платоновской элитологии все персоналистические и гносеологические ее основания. Его больше интересуют именно «концентрационные лагеря», где-то примерещившиеся ему между строк у древнего грека, чем возвышенное учение о человеке, путешествующего в мире идей.

Далее Поппер утверждает, что «забота о чистоте сословия (т.е. расизм) занимает гораздо более важное место в платоновской программе, чем могло показаться на первый взгляд.»[372] Однако следует понимать, что Платон в какой-то мере «дублирует» здесь римское право (в частности, «Законы XII таблиц»), которые запрещали браки между патрициями и плебеями.[373] Более того, «забота о чистоте сословия» Платона носит не физический, а духовный характер. Платон ратовал за меритократический отбор, у Поппера же получается, что он является идейным вдохновителем расизма Ж.А.Гобино, Ж.Лапужа и Х.Чемберлена. Вряд ли следует так буквально понимать древнегреческого мыслителя, к тому же дистанция в 24 столетия, несомненно, накладывает свой отпечаток на его и наше мышление. Если даже и был Платон «расистом», то только не в нашем современном смысле этого слова. Его «расизм» носит культурологический характер и под ним надлежит понимать его этнофилософские воззрения об избранности греческой культуры перед варварскими странами (примерно то же самое мы обнаруживаем и в идеологии «Поднебесной» Конфуция).

Поппер открыто «сращивает» тоталитаризм и элитаризм (лишь на единственном прецеденте взаимоотношения политической элитологии в лице В.Парето и Г.Моска с политическим тоталитаризмом в лице Б.Муссолини) в единое целое, не замечая, что при этом у него объединяется антропологическая элитология с политической идеологией конкретной политической партии. Он обращает внимание своего читателя на «интереснейший платоновский закон политических революций, в соответствии с которым всякая революция вытекает из разногласий в стане правящего класса (или «элиты»). Этот закон служил у него основой анализа средств задержки политических изменений и создания социального равновесия, и он недавно был переоткрыт теоретиками тоталитаризма, в частности, В.Парето.» [374] «Враги свободы, — слезно восклицает далее Поппер, — всегда обвиняли ее защитников в тяге к разрушению. И почти всегда им удавалось убедить в этом простодушных и благонамеренных сограждан.» [375]

Поппер пытается выступить даже в роли рефери между Сократом и Платоном. «У Сократа, — пишет он, — был только один достойный последователь — его старый друг Антисфен, последний представитель Великого поколения. Платон, самый одаренный из его учеников, оказался и самым неверным из них. Он предал Сократа точно так же, как предал его и дядя Платона. Эти не только предали его, но еще и пытались сделать соучастником своей политики террора. Однако не преуспели в этом, поскольку он оказал им сопротивление. Платон попытался вовлечь Сократа в свою грандиозную попытку построения теории задержанного общества. И ему это удалось без труда, поскольку Сократ был уже мертв.» [376]

У Поппера здесь смешивается целый ряд моментов. Во-первых, он путает олигархический «политический террор дяди Платона» с призывом самого Платона создать подлинное аристократическое государство (а, как известно, олигархия есть испорченная форма аристократии); во-вторых, «предательство Платона», о котором говорит Поппер, имело бы место, если бы Сократ был действительно ярым сторонником демократии; в-третьих, так называемая у Поппера «теория задержанного общества» вульгарная интерпретация платоновской «меритократической теории», непосредственно вытекающей из его антропологической философии. Поэтому, главная суть «Государства» состоит не в создании кастовой системы, а в необходимости более качественного получения индивидом образования.

В этой связи примечательна последующая фраза Поппера, которая может быть адресована ко всему его произведению: «Я, конечно, знаю, что это суждение покажется чересчур резким даже тем, кто критически относится к Платону.» [377] Если так, то Поппер сам признается здесь в своей научной (идеологической) предвзятости к философии Платона. Попперовской критике не хватает элементарного уважения к седине своего идейного оппонента.

Поппер называет политическую идею Платона «романтической аристократией.» [378] Ему не нравится, что Платон, а вслед за ним и Аристотель, характеризует массовое сознание как «механическое», плебейское, нищенское, порочное состояние ума; ему не нравится также аристотелевская идея «свободного (элитарного) образования»; [379] страшит его утонченность философского рассуждения об мире идей и мере человеческого совершенства в процессе его познания. [380] Схоластика и мистика, а также разочарование в разуме — это неизбежные следствия эссенциализма Платона и Аристотеля. Аристотель превратил платоновский открытый бунт против свободы в тайный заговор против разума.» [381] Поппер не замечает, как смешивает понятие «свободы» с понятием «воли». «Воля», как бунт против рабства, есть проявление инстинкта массового сознания; «свобода», как право выбора, есть сугубо аристократическая (в понимании Платона и Аристотеля) категория. Поппер сокрушается по поводу того, что критика этого аристократизма потерпела поражение: «Последствия этого поражения, — многозначительно заключает он, — для интеллектуального развития человечества (!) вряд ли можно переоценить.» Возражая г-ну Попперу по поводу «поражения» его сторонников в борьбе с античной элитологией, следовало бы отметить, что как раз победа платоно-аристотелевской линии в философии, способствовала «интеллектуальному развитию человечества». Или победа философских убеждений демократа-клеруха Эпикура содействовала бы большему прогрессу?

В принципе, Поппера можно обвинить в тех-же самых методологических погрешностях, в коих он сам обвиняет старика Платона. Популярность попперовского «открытого общества» во второй половине ХХ века объясняется военной победой западной демократии над европейским тоталитаризмом и в его оголделой пропаганде мнимых достоинств «буржуазной демократии». Во всяком случае, следует отметить, что целый ряд современников К.Поппера — К.Мангейм, Н.Бердяев, Х.Ортега-и-Гассет, Э.Фромм и т.д. — могли бы привести ему немалое число контр доводов относительно его «открытого общества». Здесь и «бегство от свободы» Э.Фромма, и «аристократия духа» Н.Бердяева, и «восстание масс» Х.Ортеги-и-Гассета, а о принципах меритократии постиндустриального общества Д.Белла и М.Янга вообще не приходится говорить. Поппер сам себя изолировал, набросившись с неоправданной критикой на Платона. В нем говорила и простая человеческая зависть, и определенная политическая симпатия. Но о вкусах, впрочем, не спорят. Их принимают такими, какими они есть.

Если бы Поппер действительно хотел бы критиковать элитологию Платона, то он тогда должен был бы сосредоточить все свое внимание на дискредитации «символа пещеры», опровержении системы элитарного образования и доктрины сверхчеловека, а не ограничиваться критикой его политической философии. Всю социальную философию Платона необходимо поэтому рассматривать не через призму теории тоталитаризма ХХ века, а через призму теории аристократизма IV в. до н.э., при этом акцентируя свое внимание на антропологической части этой элитологической концепции.

Далее. Надлежит помнить, что элитолог элитологу рознь. Есть элитологи-элитаристы, такие, как В.Парета, Г.Моска, Р.Михельс, а есть элитологи-элитисты, такие, как Н.Бердяев, Х.Ортега-и-Гассет, К.Мангейм, т.е. те, кто занимались элитологией, не будучи сторонниками идеологии господствующей политической элиты. Платона следует отнести все же к элитологам-элитистам, хоть он и был ярым приверженцем идеологии аристократизма, но это была идеология не правящей элиты, а, так сказать, элиты идеального типа. В большинстве своем, Платон элитолог-ученый, а не элитолог-политик. Напомним, что к реальной политике в своих родных Афинах он даже и не помышлял приближаться. Достаточно было с него правления афинских олигархов и сицилийской эпопеи. Поппер вообще забывает, что Платон — сторонник не олигархии, а аристократии. В Афинах господствовала же демократия, при которой этот полис и потерял свою былую значимость. Поэтому уход Платона в науку есть его ответ на те негативы, которыми страдала современная ему демократия. Напомним, что в такой же вточности позиции был еще один элитолог античности аристократ Гераклит Эфесский. Судьба Платона буквально повторяет его жизнь. То, что Платон рабовладелец, так это печать всей эпохи, в которой он жил. Но рабство для него больше всего этическая и интеллектуальная категория, чем политическая программа. Рабство — это невежество и крайняя низость (Политик,309а). Гораздо сложнее обстоит дело с рабовладением, ибо «вопрос о рабах труден во всех отношениях» (Законы,776с). Рабы — это особая «природа людей», душа которых лишена всякого здравого смысла (Там же,776е). Если Платон тоталитарен лишь потому, что был рабовладельцем, то какова тогда вся античная должна быть демократия? Обвинять на этом основании всю Античность в тоталитаризме, все равно что винить современную эпоху в табакокурении. Попперу не нравится в Платоне именно то, что тот предупреждает своих современников в угрозе восстания масс и разрушении всей античной культуры. Открытое общество Поппера — это господство среднего человека и диктат его ценностей тем, кто в культурном плане выше: аристократичней. Платон антагонист именно массовой культуры, Поппер — враг культуры элитарной. Массовая культура, по Платону, понижает человеческое достоинство, толкает его в противоположную сторону от совершенства. Элитарная культура для Поппера — запреты и привилегии избранного рафинированного меньшинства, замкнутого в своей страте. Говорить о достоинствах и недостатках этих двух позиций, значит, подымать огромный пласт социокультурных проблем и уводит нас в отдельное специальное исследование. Местами Поппер выглядит просто поверхностно, неубедительно и даже делетантски простовато. Его чары «открытого общества» не столь основательны как чары аристократизма Платона. Если платоновское общество и можно обвинить в утопическом тоталитаризме и аристократизме, то попперовское открытое общество больно фиктивной демократией и империализмом. Вся теория этого общества построена у Поппера на критике. Собственно говоря, книга «Открытое общество и его враги» в большей мере посвещена описанию не самого этого общества, а рассматривает исключительно творчество его врагов. Попперовский «критицизм» идеологически иррационален и сам подлежит такой же тщательной критике. Если Поппер повнимательней читал бы Платона, то у него не возникло столько вопросов относительно его социальной философии. Но он так же, как и Гитлер, был поверхностно знаком с элитологическими теориями Античности, что, с одной стороны, наложило свой негативный отпечаток на их позиции по данному вопросу, а, с другой, сделало их соучастниками по лискредитации платоновской элитологии. В своих премах критики Платона Поппер имеет куда больше сходств с оголтелой идеологией Гитлера, чем «выявленное им идейное родство» первого нациста и древнего грека.

Некоторые исследователи и интерпретаторы творчества Поппера утверждают, что «философию Поппера можно либо принять и развивать, либо отвергать, но в последнем случае следует представить альтернативный, «фальсифицирующий» вариант». Сами эти апологеты этого, разумеется, не собираются делать. [382] С нашей точки зрения, такой «альтернативой» является современное понимание платонизма (постплатонизм), как философии избранности, как одной из форм элитологии. Этот суперплатонизм — самая удачная альтернатива попперизму, альтернатива, с которой этот миф ХХ века ничего поделать не может. Постплатонизм показывает всю импотенцию социальной философии Поппера в самом конце ХХ столетия.

Было бы наивно ожидать после всего этого даже самых дежурных извинений со стороны «попперистов» за клеветнические измышления своего лидера в адрес старика Платона. Успокаивает лишь то, что оба они уже в ином мире и имеют возможность, наконец-то, решить свой спор о «друзьях и врагах открытого общества»...

весна — лето 1997 года, Астрахань