Те, кто имеет капитал,

Те, кто имеет капитал,

сопротивляются всякой попытке предоставить рабочим и лицам наемного труда долю в их капитале.

Если человек наживается на том, что сотни других надрываются ради него, он хочет, чтобы они и дальше надрывались, оставаясь наемными рабочими.

Маркус Валленберг писал в «Дагенс нюхетер» от 5/Х—1969: «Равенство создает общество скуки».

В той же газете сообщается о молодых годах Маркуса Валленберга так: «Семья была зажиточной, но это отнюдь не означает, что дети, семилетний Якоб и его четыре сестры, выросли в роскоши. Их отец — судья — давал им в неделю 10 эре карманных денег и прививал понятия строгой экономии. Он воспитал из них полезных членов общества и добрых патриотов. Молодой Маркус рос живым, смелым мальчиком, который скоро стал любимцем всей семьи. Он был младшим из детей и всеобщим любимцем. Его называли Додде».

Если бы Додде занялся упаковкой конфет, как фру Г. с шоколадной фабрики «Марабу», это показалось бы ему довольно скучным делом. Если бы отец Додде — судья — был голодным, искалеченным и больным арендатором, как отец фру Г., и каждый день выполнял бы тяжелую физическую работу, это тоже показалось бы Додде довольно скучным.

Но именно отец фру Г. заплатил за то, что Додде прожил столь интересную жизнь.

Нет, равенство — это для Додде довольно скучное дело.

Фру Г. (27 лет, работает у Марабу с 17 лет, родом из Хапаранды):

«Они сулили нам золотые горы и зеленые леса. И мы попались на удочку. В Хапаранду приехал вербовщик из Алингсоса. Он был представителем «Гольдувудет». Он обещал, что нам дадут жилье прямо возле фабрики. Но нас поселили на окраине города. Оттуда ходил только один автобус утром и один вечером. Вечером мы ждали его по часу.

Через неделю мы с подругой уволились и уехали в Стокгольм. Там мы сразу же получили работу на «Марабу». Это было в 1960 году. Нас было 12 девушек в шестикомнатной квартире, которую Марабу арендовал вместе с мебелью. Не было никаких хозяек, и мы должны были устраивать все сами. За квартиру я платила 160 крон в месяц.

Я вставала в половине четвертого, так как работала в утреннюю смену. 3—4 раза в неделю я ходила на танцы в «Лорри». Подруга, с которой мы приехали в Стокгольм, скатилась на плохую дорожку. Я дала ей в долг денег на билет до дома. В Стокгольме так легко обжечься! Когда я сюда приехала, я была очень осторожна, поэтому все обошлось. В первое время я даже не отваживалась высовывать носа за дверь.

Поначалу в Стокгольме каждый вечер хнычешь, очень хочется домой. Но это проходит.

Дома, в Хапаранде, прямо из школы я попала в профессиональное училище, торговое. Но потом я не нашла работы. Поэтому и стала искать работу на юге.

Хуже всего, что в Стокгольме так трудно познакомиться. Раньше мы, три девчонки, ходили вместе на танцы. Это было глупо, потому что мы больше ни с кем не знакомились. Потом мои подружки нашли себе парней, и только я осталась одна. Здесь так хотят добиться прочного положения, что на других людей ни у кого не остается времени. Я целый год ходила на танцы в одно и то же место. Там за одним столом сидело несколько девушек. Я подсаживалась к их столику. Но в течение целого года они ни разу со мной не заговорили. Хотя я с ними здоровалась.

Это очень дорого — ходить здесь на танцы. Примерно 14 крон плюс на дорогу.

По вечерам я читаю все, что под руку попадает. Не могу уснуть без книжки. По телевидению смотрю все спортивные программы. Ни одной не пропускаю.

Мне повезло. Я достала билет на матч Франция — Швеция на первенство мира по футболу, матч будет в среду в Росунде. Очень хорошие места».