9.

9.

Вот как- то раз

разговор угас,

не мычит, не телится,

да и что бы в нем? -

телевизор теплится

голубым огнем.

Хорошо? Тихо?

Не буди лихо.

И едва прошло полчаса,

как из тьмы из кромешной, внешной

стали слышаться голоса,

и один - особенно нежный.

…И в ставни, и в ставни постукивать стали,

и ложечки в кружке позвякивать стали.

И в комнате люди дышать перестали,

как будто оттуда прогнуло стекло.

И страхом пахнуло.

И стало тепло.

За окном, как в груди,

ничего не деется.

- Эй, Нинок, выходи,

Разговор имеется!

Сколько их, кто в лицо,

с кем придется драться?

- Выходи на крыльцо,

будем разобраться!

Нина старшая встает,

накинула плащик.

Ночь темнее, чем йод,

чем закрытый ящик.

Со ступеньки крыльца

никого, ни звука.

Постояла, как овца,

Протянула руку,

- мелькнул локоток -

приспустила платок,

достает расческу

подкрепить прическу -

ни лица, ни голоса.

Дождь густой, как волосы.

Как вернулась,

села

и сидит без дела.

Ровно после жатвы,

кулаки разжаты.

Сидит у окна,

под которым вишня.

Тишина. Тишина.

Ничего не слышно.

Но еще погоди -

и зовут снова:

- Эй, Толян, выходи!

- Толя, на два слова!

И так оно до рассвета.

Кричат, а выходишь - нету.

А стало светло в кустах -

весь двор на своих местах.