Конец «царских охот»

Конец «царских охот»

Что у них в зубах из зубов не вырвать.

Ванда Василевская

Поставляя экологически чистое мясо для советской бюрократии, заповедно-охотничьи хозяйства «проедали» солидную сумму. Только в Беловежской Пуще для прикорма всей прорвы кабанов и оленей расходовалось 170 тыс. рублей в год, да еще треть миллиона уходила на содержание обслуживающего персонала, значительного парка машин, ремонтные работы: словом, поддержание готовности «номер один».

Никому не было дела до того, какой огромный экологический ущерб наносит охотничий распределитель, никто не задумывается о том, что из-за поддерживаемого обильной подкормкой стада копытных распадается и деградирует дикая природа Беловежской Пущи.

Одна из главных задач отечественных заповедников — проведение научной работы: составление ежегодных «летописей природы», изучение редких видов животных и растений. Но о какой исследовательской работе в заповедно-охотничьих хозяйствах, которые Минсельхоз Украины так долго именовал заповедниками, можно говорить, если только в одном, Крымском, сохранился научный отдел?

Вместо изучения и сохранения дикой природы, основной упор делался на осужденную наукой акклиматизацию экзотических охотничьих животных: гибридного оленя из Аскании-Нова, лани, муфлона, кулана. Заповедная ранее коса Бирючий остров превратилась в переполненный «зоопарк».

Конечно, есть логика в действиях директоров спецохотхозяйств и их патронов: чем больше пасется на «заповедно-охотничьей» опушке оленей и муфлонов, тем знатнее охота у именитых обитателей охотничьих дворцов и домиков типа «Интурист». Впрочем, все так и шло: за 20 лет в «лжезаповеднике» на Сивашских островах добыли около 2500 оленей, оставив позади многие законные охотничьи хозяйства Украины.

Но как быть с исконными обитателями оставшихся степных участков — дрофой, степным журавлем, стрепетом, черноголовым хохотуном, тюльпаном Шренка, ковылем?

Им приходиться менять прописку и переселяться в Красную книгу. Кроме того, из-за чрезмерной перенаселенности «заповедного уголка» на Бирючем случались постоянные моры. Один из них, зимой 1985 года, унес 21 оленя, 62 лани и 19 муфлонов.

Но и это еще не все. Предприимчивые «заповедненские» хозяйственники нашли применение всем ресурсам Азово-Сивашской «спецохоты»: не косой — машинами выкашивали ежегодно 1200 тонн прекрасного сена, разводили пасеки и приторговывали заповедным медком, активно пользовали морскую травку. Круглый год в «заповедном» хозяйстве слышны выстрелы: это егеря борются с «вредными» хищными птицами, бьют лисицу. Кругом, как на автодроме, масса наезженных дорог.

Не отставали от азовцев и дельцы из Крымского заповедно-охотничьего хозяйства. Эти открыли промышленный лов карася, карпа и форели, сбывали рога и копыта оленей, заготавливали мед, сено, древесину, мясо, собирались начать разлив минеральной воды. Кстати, здесь от былого заповедника сохранился еще научный отдел. Но наука там какая-то странная. Вот, например, что рекомендует в своих тезисах ученый муж А. Ткаченко: «Практика показала, что наиболее успешными в условиях горного леса могут быть охоты с подхода и подъезда (то бишь, браконьерство — В.Б.), облавно-загонные охоты, скрадывание дичи в местах скопления. Следует испытать новые способы, в частности стрельбу с вышек, охоту на зверя с гончими, на пушную дичь с лайкой и на пернатую дичь с подружейной собакой. В филиале хозяйства на Лебяжьих островах возможна охота на водоплавающую дичь во время пролета, охота на уток с чучелом и другие методы».[33]

А тем временем в Крымском заповедно-охотничьем хозяйстве совершенно пропала некогда массовая крымская белка (от нее еще недавно трещали окрестные сады и виноградники), и никто не знает, почему. Численность редчайшей птицы — черного грифа — за последние десятилетия сократилась в два раза, а дирекции все нипочем.

На науку, на охрану природы времени у работников хозяйства нет. «Заповедник» превратился в комфортабельный дом отдыха и экскурсий. Дел невпроворот.

В Залесском планировались цеха по производству тары, копченого мяса и рыбы, нутриевое и ондатровое хозяйство, а тут еще начали принимать иностранных охотников, значит, нужны увеселительные учреждения.

В большом почете биотехнические мероприятия, лесохозяйственные посадки. Например, в Азово-Сивашском редкий ковыль вытесняли несвойственные этим местам белая акация и лох (уже засадили 400 га). И все это творилось в местах, входящих в Список угодий международного значения, за которые мы в ответе перед всем миром!

Страдают и крестьяне из соседних деревень. Расплодившиеся номенклатурные кабаны и олени норовят угоститься колхозной картошкой, забраться в совхозный овес, закусить гибридными помидорами. Местные жители и рады бы их проучить, да боятся: начальство строго накажет за сокращение лимита путевок для «высоких» гостей.

Но что же такое заповедно-охотничье хозяйство? Каков его юридический статус?

Да никакой. Обратимся к имевшему еще недавно силу главному документу — Типовому положению о государственных заповедниках и других охраняемых природных территориях, утвержденному в 1981 году постановлением Госплана СССР и Госкомитета СССР по науке и технике. В этом основном документе, определяющем положение, цели и задачи особо охраняемых природных территорий в стране, и слова нет о заповедно-охотничьих хозяйствах. Действительно, это выдуманная в минсельхозовских кабинетах «категория» не вписывается ни в какие рамки, ни в какие понятия о заповедных объектах. Нет подобного прецедента и в международной практике.

По своему нынешнему режиму, — считали специалисты, их следует назвать не «заповедно-охотничьими», а «лесо-охотничьими», само по себе сочетание слов «заповедность» и «хозяйство» неправомерно даже юридически и звучит так же абсурдно, как, скажем, «религиозно-атеистическое общество».

До сих пор никто не подсчитал материального ущерба от различного ранга «барских охот». И дело не только в содержании многочисленного персонала, откормке секачей, амортизационных и прочих расходах.

Ведь «охотничьи услуги» для членов Политбюро, министерств, маршалов, «отцов» из различных республик, краев и областей и их челяди оценивались в десятки и сотни раз ниже себестоимости.

Даже смешно предположить, что Хрущев, Брежнев или Щербицкий из собственного кармана платили за жилье, лицензию на отстрел или ящик «перцовки». Полное удовлетворение потребностей оплачивалось из государственной казны, причем, как я установил, по статье «охрана природы»!

Да что там говорить, есть в Беловежской Пуще ученый С. Шостак. «Зубы съел» на оленях. Много лет собирал оленьи рога, с которыми проводил эксперименты. Все это было изъято директором и роздано в качестве «скромных» презентов столичным гостям.

Однако при «заповедном коммунизме» никто сам по себе ничего не стоил. Привилегии сохранялись до тех пор, пока тот или иной функционер был «полезен партии». Выгнал Брежнев неукротимого Петра Шелеста из Политбюро, скинул с поста Первого секретаря ЦК КПУ, и тот навсегда распрощался и с Залесьем, и с Завидово. И для пенсионера союзного значения Никиты Сергеевича туда также дорога оказалась заказанной.

Заповедно-охотничьи хозяйства, иные «охотвотчины» — сущие воры, легальным путем «очищавшие» народную казну на сотни миллионов рублей. Только в Украине, к примеру, за 20 лет, по моим подсчетам, четыре заповедно-охотничьих хозяйства «съели» 36 миллионов рублей!

Так не пора ли тем, кто ранее баловался, и балуется ружьишком сейчас, возместить нанесенные убытки? А за отошедших в мир иной рассчитаться их друзьям, ведь в первую очередь там дневала и ночевала партийная верхушка.

Исповедуемая партийными лидерами периодов репрессий, «оттепели», «застоя» и «перестройки» двойная мораль и антиконституционная «законность» привели к тому, что ложь стала жизненным принципом и по сей день отравляет человеческие души. Ведь существование «барских утех», как ни старались, не удалось скрыть от глаза народного. Все все видели и все все знали: заповедное — это для нас, охотничье — для начальства.

Однако не все мирились с беззаконием. Этих благородных рыцарей было не очень много, можно пересчитать по пальцам: академики В. Сукачев, Е. Лавренко, Е. Павловский, профессора В. Дубинин, И. Пузанов, А. Формозов, писатели Леонид Леонов и Борис Рябинин, активисты заповедного дела М. Розанов и Ф. Пугач, журналист Н. Якименко.

Не знаю, каких аморальных вершин в своих «охотничьих подвигах» достиг бы министр сельского хозяйства В. Мацкевич, не вразумляй его время от времени со страниц центральной печати Леонид Леонов и Борис Рябинин. А Михаил Павлович Розанов, несмотря на рогатки цензуры, рассказал в прессе о вопиющих беззакониях в крымской «хрущевско-брежневской спецохоте». В этой статье, наверное, единственной в отечественной печати за все 30 доперестроечных лет, автор писал:

«Вызывает глубокое сомнение целесообразность превращения Крымского заповедника в заповедно-охотничье хозяйство. В заповедном лесу производятся сплошные рубки. Построен даже механизированный лесопильный завод, требующий для своей загрузки интенсивной вырубки сырорастущих, то есть ценных высокоствольных дубовых, буковых и сосновых деревьев.

В охотничьем хозяйстве стали, как это ни возмутительно, применяться запущенные на всей территории СССР хищнические браконьерские способы охоты на животных с помощью автомашины, из-под фар. Более того, вездеходы охотничьего хозяйства специально оборудованы мощными прожекторами».[34]

Рассказывают, что прочитав эту статью, директор Прокопенко сорвал со стены портрет Розанова (ранее он был директором Крымского заповедника) и с нецензурной бранью растоптал его.

Буквально до последних дней своей жизни боролся с превращением Крымского заповедника в «барские охоты» один из его создателей, пионер охраны природы Украины, профессор Одесского университета Иван Иванович Пузанов. В 1967 году он направляет президенту АН УССР академику Б. Патону пространную докладную на 23 листах с предложением реорганизовать Крымское заповедно-охотничье хозяйство в национальный парк, выступал по этому поводу в журнале «Охота и охотничье хозяйство», на различных конференциях.

Делая доклад в день своего семидесятилетия в Главприроде Минсельхоза СССР, известный советский природоохранник, профессор Александр Николаевич Формозов смело бросился в бой с «царскими охотами»:

«Вот за эти дни было очень много сказано об охоте в заповедниках. Нашего докладчика, тов. Козлова, я попросил бы ответить на вопрос: „При Ленине было шесть заповедников, но почему-то он не ездил туда охотиться. Почему?“»

Из президиума возразили: «Охота на заповедных территориях не ведется. В Приокско-Террасном заповеднике выделено 88 га для охотпользования, на других участках охота не ведется».

Формозов: «Ответ не по существу. Ленин из принципа не охотился в заповедниках… А когда крупные деятели страны приезжают в ту же Беловежскую Пущу и охотятся — это дает неприятный резонанс и поступают даже внешнеполитические отклики. Когда, скажем, приезжает начальство и устраивает массовую охоту в Ленкорани, это дает отголоски на весь Кавказ. Мы хлопочем, чтобы оградить отстрел дичи на пролете и зимовках, а тут устраивают охоты для отдельных персон в заповедниках. Это не оправданно и имеет отрицательный отклик из-за рубежа. Это надо прекратить».[35]

Полжизни положил на борьбу с «охотничьими вотчинами» заместитель председателя комиссии АН УССР по охране природы киевлянин Федор Пугач. Он направлял свои письма с текстами против «барских охот» Брежневу, Шелесту, Подгорному, Щербицкому. Не раз его вызывали в хорошо обставленные кабинеты, «на ковер» для «вразумления».

Иногда принимали меры. После того, как Пугач разослал по всем возможным адресам письмо о спецхозяйстве первого секретаря Одесского обкома КПУ М. Синицы на острове Лимба в дунайских плавнях, вопрос слушали в июле 1967 года на секретариате ЦК КПУ. «Спецсафари» решено было прикрыть. В бывшем партархиве ЦК КПУ я нашел письмо Пугача (от 17 февраля 1965 г.). «За ленинские леса и заповедники», адресованное лично Первому секретарю ЦК КПУ П. Шелесту. К нему прикреплен цековский «бегунок»: «т. Кальченко Н., Шелест П. Е. просит вызвать Пугача и разъяснить ему вопросы, о которых он пишет в своих письмах, а также указать на его неправильное поведение, предупредив, что если он и дальше будет так себя вести, то будут приняты соответствующие меры». И рядом еще одна приписка: «Предупрежден один раз и больше нет необходимости».[36]

Однако это только подстегнуло Пугача. Разъезжая по стране, он создавал общественное мнение. Под его воззваниями подписывались многие известные и уважаемые в стране люди. На одной такой бумаге я насчитал 73 подписи, среди них Константина Федина, Максима Рыльского, Константина Паустовского, Олеся Гончара, Павла Тычины, Юрия Гагарина, Платона Воронько, Дмитра Павлычко.

«Что у них в зубах, из зубов не вырвать», — тяжело вздохнула Ванда Василевская, прочитав текст. Но подписалась. Поддержал и Михаил Шолохов: «Дело и идея настолько велики, что можно и следует рисковать. В этом деле я с Вами… до конца». А вот писатели Н. Тихонов, Н. Бажан, академик-кибернетик В. Глушков, певец И. Козловский и не менее известная Мария Демченко подписать отказались. Ф. Пугачу удалось прорваться к помощнику Брежнева В. Голикову и передать ему одно из писем с подписями. «Все будет в порядке», — ответил через Голикова генсек, повелев, кроме того, все эти бумаги переслать для «принятия мер» в Киев. И меры были срочно приняты: все подписавшие воззвание в защиту заповедников были вызваны в ЦК КПУ, где секретарь компартии Украины М. Соболь «рекомендовал» писателям и ученым снять свои подписи, а Пугача, в назидание другим, исключили из партии и вывели из состава Президиума Украинского общества охраны природы.

28 августа 1970 года украинская республиканская «Рабочая газета» опубликовала статью Л. Леонова и Б. Рябинина «Заповедный — значит неприкосновенный». Под прицел, правда без фамилий, попали сильные мира сего, охотящиеся в заповедниках. «Заниматься заповедниками ради… организации охот в заповедниках! Что может быть нелепее и несовместимее с духом и понятиями нашего времени!» — спрашивали авторы.

Политбюро ЦК КПУ не замедлило с ответом. Собравшись 4 сентября под председательством секретаря Лутака, разразилось постановлением «Об ошибках и неправильных выступлениях „Рабочей газеты“». Получил разнос и редактор газеты за «притупление политической бдительности». А журналиста Н. Якименко, более 10 лет писавшего об охране природы, отправили на пенсию.

В середине 80-х жестоко поплатился и Константин Стразов, журналист этой же «Рабочей газеты». В одной из статей обмолвился словом о Березовой клади — излюбленном местечке охоты ЦК КПУ и на следующий день оказался на улице.

Евгения Инякина, охотоведа спецохотхозяйства «Борзнянское», бросившего перчатку браконьерству и взяточничеству, просто убили. Не миновать бы расправы директору Менского зоопарка Черниговской области Геннадию Полосьмаку, задержавшему на браконьерстве в конце 1988 года в спецугодье Чемарово первых лиц Менского райкома партии, райисполкома и КГБ, если бы не выборы и помощь прессы — он стал народным депутатом местного совета.

Одна из серьезных попыток прикрыть «царские» охоты была предпринята в Украине в 1989 году. Ее провал — красноречивое свидетельство, как отлажено работал механизм Совета Министров республики, когда требовалось завалить какое-нибудь дело.

Я лично принимал участие в этой природоохранительной акции. Началось все с того, что нам удалось организовать письмо председателя комиссии по заповедникам АН СССР академика В. Соколова на имя председателя Совета Министров УССР В. Масола. Копии пошли в Минлесхоз Украины — министру В. Самоплавскому и председателю Госкомприроды УССР Д. Проценко.

Масол расписал корреспонденцию на своего зама — Е. Качаловского (тот возглавлял в это время еще и Украинское общество охраны природы), а Качаловский спустил бумагу рядовому клерку Совмина по фамилии Криволапчук. Криволапчука я знал хорошо, это был закаленный в аппаратных играх волк, ведал вопросами охраны природы. В том, что Украина практически вся превратилась в зону экологического бедствия — и его, Криволапчука, немалая заслуга.

Итак, пришло письмо московского академика. На его надо реагировать. Самый легкий путь — отписка при помощи ответственного за этот вопрос ведомства — здесь не проходила. Поэтому использовали другой отработанный вариант — опрос ведомств. Аппаратчики рассчитали верно: кто-то поддержит, кто-то выскажется против и проблему можно смело «топить». Так оно и вышло. Госкомприрода, Минводхоз и АН УССР настаивали на закрытии заповедно-охотничьих хозяйств, а Крымский облисполком и лесники возражали. По законам советской бюрократии из этого следовало: вопрос подготовить не удастся и, значит, бумаги можно спрятать в архив.

Я позвонил Криволапчуку: «Но почему же Совет Министров волевым решением не реорганизует „спецохоты“ обратно в заповедники? Ведь на этом настаивают союзная и республиканская Академии наук, Госкомприрода УССР, общественность. „Качаловский на это не пойдет. Скажет, зачем мне работу подсовываешь, да еще и выгонит из кабинета“», — услышал я в ответ.

Так безрезультатно закончилась еще одна атака на «хрущевско-брежневские угодья».

…Нет, нельзя говорить, что демократия и гласность не коснулись этой «зоны вне критики». Газеты били прямой наводкой по «охотничьим вотчинам». И наверное, наиболее слабенькие хозяйства — районного и областного масштаба, сразу в 1986–1989 годах были прикрыты.

В Украине долго все оставалось «по-брежнему». Более того, ревнители «спецугодий» еще и укрепили свои позиции. Так, И. Литус, бывший директор Днепровско-Тетеревского заповедно-охотничьего хозяйства, возглавил главк охоты Минлесхоза УССР, организатор генеральских «охотничьих маневров», бывший штатный председатель военно-охотничьего общества Киевского военного округа Н. Петров перебрался в Госкомприроду УССР инспектором по… охране животного мира. На укрепление Залесского заповедно-охотничьего хозяйства, долгое время остававшегося без директора, из Тернополя переброшен бывший руководитель Тернопольского облисполкома А. Толстановский. А один из главных защитников «барских утех» — министр лесного хозяйства Украины В. Самоплавский, безальтернативно пройдя по сельскому округу, не только положил в карман мандат народного депутата СССР, но и попал в Комитет по экологии Верховного Совета СССР, где возглавлял рабочую группу по ведению лесного и охотничьего хозяйства. Уж совсем как в той басне про козла и капусту.

Интересно рассмотреть один документ, датированный в «Книге приказов» Крымского сафари. 17 июня 1990 года.

«Расстановка постов егерьского состава Крымского государственного заповедно-охотничьего хозяйства по охране заповедника (вариант № 2 от 17.07.1990 г.).

1. КПП „Садовый“. Обеспечить беспрепятственный проезд в заповедник машин особой нормы. Контролировать соблюдение режима на КПП. Не допускать проникновения на территорию хозяйства автомашин, не имеющих отношения к спецмероприятию.

2. Шлагбаум на кордоне им. Седуна. Прекратить пропуск постороннего транспорта со стороны Чучельского перевала в районе проведения спецмероприятия.

3. Подвижной. От „Красного Камня“ до скалы „Грамота“. Контролировать соблюдение режима в районе. Убрать пасущийся на Никитской яйле скот».

А объекты «высочайшего значения» «Дубрава-1» и «Дубрава-2» тогда еще по-прежнему охранялись КГБ. Кстати, эти ребята жили там припеваючи: хочешь — иди по грибы, хочешь — по ягоды. Или картечь в секача вгони — никто не остановит, побоится. Словом, не служба, а малина…

Правительство Украины даже приняло специальное распоряжение, направленное на защиту деятельности «барских охот», и министр Самоплавский, на радостях, утвердил тут же новое положение о заповедно-охотничьих хозяйствах. В нем речь шла о разрешении охотиться иностранным туристам. Чем лучше олень, тем больше долларов потечет в карман Минлесхоза, и ради этого министр В. Самоплавский готов растоптать последние остатки дикой природы. Уже в 1990 году он разрешает «валютные охоты» на аборигенного крымского оленя с 30 сентября, то есть, когда официальная охота на оленей еще закрыта, а для самих рогачей важное время — сезон оленьего рева.

У меня часто спрашивают, почему же украинский или, скажем, молдавский минлесхозы, так цепко держались за подчиненные им заповедно-охотничьи хозяйства? Ведь первые лица там уже не охотились, то есть функцию правительственной утехи хозяйства не выполняли.

Все так. Но остается скрытая функция номер два. В условиях перехода к «планово-рыночной экономике», когда «деревянные» рубли, карбованцы и указы некогда грозного Кабинета Министров обесценились, спецохотхозяйства превратились в своеобразного поставщика «конвертируемой валюты». Свои сделки с другими ведомствами, как и решение личных проблем, руководители минлесхозов оплачивали взятками в виде разрешений на охоту.

В поте лица продолжало «трудиться» даже Днепровско-Тетеревское, серьезно подпорченное своим грозным соседом — Чернобыльской АЭС. Гости печенку там уже не жарили, мясо и рога домой не везли — боялись радионуклидов. Колошматили зверье с вышек почем зря просто так, ради удовлетворения патологической потребности убивать.

Чтобы определить степень развития того или иного процесса, незачем наблюдать явление в целом. Достаточно нескольких индикаторов. Беззаконность существования заповедно-охотничьих хозяйств, других «охотничьих вотчин» — один из красноречивых индикаторов нравственного загнивания общества.

Все так. И чем дальше — тем больше. В 30-е годы таких хозяйств в бывшем СССР было с десяток, при Хрущеве перевалило за сотню, при Брежневе — за тысячу. И то, что с перестройкой в этом вопросе почти ничего не изменилось, свидетельствует не только о серьезности протекания болезни, но и о том, как слабы и незначительны еще нравственные силы общества.

Словари Даля и Ожегова трактуют слово «вотчина» как родовое недвижимое земельное владение, сохранившееся до XVIII века. Социализм обогатил наш язык новым понятием «охотничья вотчина» — недвижимое земельное владение высокопоставленного ведомства, застолбленное противоправным путем для охотничьей потехи. Только вот с хронологией пока не ясно: запишем двадцатый век, а она вдруг дотянет до двадцать первого?