I.

I.

В 1968 году одновременно завершились два противоположно направленных процесса - «сытые бунты» в Западной Европе и бархатная революция - в Восточной. В Париже все закончилось в июне 1968 года, в Чехии и России - в августе. Обе несостоявшиеся революции были реакцией на фиаско великих ожиданий, крах иллюзий второй половины века, самым отдаленным эхом Второй мировой: тогда казалось, что после столь страшного катаклизма мир обязан радикально обновиться, дабы кошмар не повторился. Противостояние Востока и Запада должно исчезнуть; зазор между народом и властью обязан сократиться; во власть неизбежно хлынет новое поколение, которое научится договариваться. Ничего подобного, как мы знаем, не произошло: даже кратковременная конвергенция после смерти Сталина не сняла в действительности ни одной угрозы. А в начале шестидесятых мир опять затрясло: Карбиский кризис, поставивший СССР и США на грань войны; убийство Кеннеди; Вьетнам; несостоявшаяся революция и гибель Че Гевары в Боливии; культурная революция в Китае; ползучая контрреволюция в СССР… Добавьте к этому культурную революцию шестидесятых - упрощенную, но яркую копию великого пришествия авангарда на рубеже веков: Уорхол, конечно, не Пикассо, а Керуак - не Джойс, но сдвиг налицо. Появилась вдобавок массовая культура принципиально нового качества - общий признак оттепелей, их кардинальное отличие от революций: революции пробуждают гениев и порождают шедевры, непонятные массам. Уровень масскульта остается позорно низким. Во время оттепелей резвятся таланты: гениев мало или нет вовсе, но средний уровень масскульта повышается неизмеримо. Героев советской «оттепели» не сравнить с гениями Серебряного века, но те гении собрали бы в лучшем случае зал Политехнического, и то с пустыми местами, а эти читали на стадионах, куда было не пробиться, и созданная ими поэзия для масс была исключительно талантливой, невзирая на все приметы эпохи и компромиссы с нею. Вдобавок рос мощный вал музыкальной культуры, явление принципиально новое: я уж и не знаю, с чем сравнить рок-н-ролл, если подыскивать ему аналог в начале века. Разве что с террором.

Лозунги контркультурной революции шестидесятых были во всем мире примерно одинаковы: долой старье, ввергающее мир в пучину новых бедствий. Пустите к власти новое поколение. Долой эксплуатацию человека человеком, долой начальство, долой устоявшийся строй (во Франции главным лозунгом революции было - «Десяти лет достаточно», то есть де Голлю пора в отставку). Отменить в университетах обязательные курсы. Даешь сорокачасовую рабочую неделю. Ликвидировать разницу между доходами менеджмента и рабочих. Совпадало почти все, кроме главного: лозунги американцев и французов были социалистическими, их герои - Троцкий, Че и Мао. (Пришествие хунвейбинов во власть они рассматривали как торжество молодежной политики, несущей миру новые смыслы; идиотизм, непростительный даже для французского студента, но вот они так думали.) Лозунги восточноевропейской оттепели были прямо противоположными, китайцев там никто не идеализировал, и про Троцкого тоже кое-что понимали. Иными словами, Восток и Запад впервые реально устремились навстречу друг другу: французское студенчество вместе с профсоюзами рвалось в социализм, а чехословацкие и польские коммунисты - вон из социализма, во что-нибудь частнособственническое и куда более бархатное. «Сапожник в Европе бунтует - в князья хочет, а нашим революционерам из князей - в сапожники захотелось?»

Место России в этой ситуации было уникально. Настала пора переставить кое-какие акценты в истории той оттепели - оболганной, а главное, недопонятой. Дело в том, что культурная революция, массовая мода на разбавленный авангард, молодежная «новая волна» и всяческие протесты против мрачного наследия действительно затронули СССР и породили нешуточные брожения. Но если Восток и Запад Европы горячо устремились навстречу друг другу в неосознанной попытке поменяться местами, СССР выбрал иной вектор, отличный от обоих упомянутых: ни троцкистско-маоистская, ни либерально-капиталистическая модель общества тут по-настоящему никого не прельщала. Оттепель шестидесятых потому и породила великое искусство, что вдохновлялась идеей третьего пути - неявно формулируемой надеждой на великую эстетическую революцию, которая снимет все прежние дихотомии, давно навязшие в зубах. При выборе между условным Троцким и условным Западом адекватного ответа нет - только снятие оппозиции как таковой; и советская оттепель была задумана как абстрактный, но масштабный культурно-интеллектуальный проект, равно далекий и от Запада, и от Востока.

Мог ли он состояться?

Мог.