67. Памятка диссиденту, или лекция № 52// О русских инакомыслящих XVII века (трибьют Ключевскому)

67. Памятка диссиденту, или лекция № 52//

О русских инакомыслящих XVII века (трибьют Ключевскому)

(Текст был отклонен в «Огоньке». Опубликован на «Росбалте» http://www.rosbalt.ru/blogs/2013/09/01/1170309.html)

Есть школы, где взрослых (иногда – взрослых выпускников) приглашают прочитать 1 сентября лекцию старшеклассникам. Если бы меня пригласили, я бы прочитал лекцию про русское инакомыслие.

Из «старых» диссидентов в русской истории школьник обычно знает князя Курбского (сбежавшего от Ивана IV в Литву, а затем ведшего с грозным царем переписку). А еще – Петра Чаадаева (объявленного за «философические письма» сумасшедшим). И, разумеется, Александра Радищева, редкого честного таможенника, опубликовавшего критические заметки о путешествии из Петербурга в Москву. (Ему вкатили «десяточку» за умствования).

Но есть три русских диссидента, о которых мало кто слышал. Может, потому, что жили они в смутном XVII веке, когда русская деспотия, рухнув, привела к цепочке страннейших правлений: там и скудоумный Федор, и Лжедмитрий, и первые Романовы, садившиеся на трон детьми. Тогда русское колесо, увязшее было в самодержавной колее, начинает с чавканьем ее прокладывать дальше, несмотря на кровь, грязь и отставание от Европы.

В это время живет в Москве князь Иван Хворостинин. Он еще при Лжедмитрии дружит с поляками, учит латынь, начинает читать иноземные книги и приходит в отчаяние при виде того, что делается дома. Впадает в католицизм, ведет публичные споры, а поскольку образован блестяще и церковную литературу и историю знает назубок, то своих полуграмотных оппонентов делает, как детей. При этом характер у князя Ивана – не приведи боже. Высокомерный, презрительный к окружению, «в разуме себе в версту не поставил никого», он ведет себя по-хамски: ладно сам православного «обычая не хранит», так еще дворовым запрещает ходить в церковь, а в 1622 году пьет всю страстную «без просыпу» и не едет ни к утрене, ни в Кремль.

Сочетание вольнодумства и свинства воспринимается царем как свинство вольнодумства, над князем сгущаются тучи, он распродает имущество, думая бежать в Европу – однако не успевает. Обыск, арест, ссылка в Кириллов монастырь. Изъяты стихи и проза, в коих князь называл царя «деспотом русским», а также, цитируя одного историка, «выражал скуку и тоску по чужбине, презрение к доморощенным порядкам, писал многие укоризны про всяких людей Московского государства, жаловался, будто в Москве… все люд глупый… сеют землю рожью, а живут все ложью».

«Это был, – продолжает историк, – русский вольнодумец на католической подкладке, проникшийся антипатией к византийско-церковной черствой обрядности и ко всей русской жизни, ею пропитанной, – отдаленный духовный предок Чаадаева». За то я неврастеника и алкоголика Хворостинина и люблю.

Следующий за Хворостининым диссидент – подьячий Посольского приказа (то есть дипломат) Григорий Котошихин, который однажды отказался выполнять распоряжения князя Долгорукого (тот требовал от него доносов), и в 1664 году бежал сначала в Польшу, а потом в Германию и Швецию, осуществив замысел Хворостинина. На родине, понятно, ему этого не простили, обвинили в воровстве, потребовали выдать… В общем, очень похоже на историю с Березовским (если бы у царя Алексея Тишайшего был телеканал, представляю, какой фильм про Котошихина там бы смастерили!)

Интересно, что, столкнувшись с Западом, Котошихин, человек образованный (его знания высоко ценил шведский канцлер Магнус де ла Гарди) все равно испытал культурный шок. Впечатленный Европой, Котошихин начал писать заметки о русской жизни, в которых и сейчас многое вызывает нервный смех: например, то, что русские люди живут в «спесивстве и бесстыдстве». Или что «царь жалует многих в бояре не по разуму их, но по великой породе». Котошихина было бы полезно почитать борцу за традиционные семейные ценности Елене Мизулиной. Прибегая к пересказу уже цитировавшегося историка, семейная жизнь в Московии во второй половине XVII века такова: «произвол родителей над детьми, цинизм брачного сватовства и сговора, непристойность свадебного обряда… битье и насильственное пострижение нелюбимых жен, отравы жен мужьями и мужей женами».

Записки Котошихина были переведены на шведский, Густав III, вроде бы, предлагал их Екатерине II, – однако на родине почти два века они были не известны. Сгубила же Котошихина не русская политика, а шведская бытовуха: он убил в драке человека, за что сам был казнен.

Ну, а третий диссидент XVII века наиболее ценим мной, хотя он не русский даже, а хорват по имени Юрий Крижанич. Этот Крижанич был католическим патером, родившимся в Турции, учившимся в Загребе, Вене, Болонье и Риме, но мечтавшим о создании единого славянского государства. Такой истовый панславист, сбежавший из Рима в 1659 году в Москву, скрывший католичество и писавший в упоении, что он «пришел к царю моего племени, пришел к своему народу, в свое отечество», а проблемы отечества видевший в основном в «чужебесии», то есть в пристрастии ко всему иноземному. Славянское отечество, однако ж, стукнуло Крижанича по голове оглоблей, что я хорошо понимаю. Дело в том, что детство я провел в Алжире, где был каким-то неимоверным пионером, влюбленным в Советский Союз; подобно Крижаничу, я почти сбежал из Алжира в СССР, уговорив родителей оставить меня в городе Иваново с бабушкой и дедушкой, – и тут мышеловка захлопнулось. В считанные месяцы, столкнувшись с советской тюремной реальностью, строившейся на запретах, лжи и общем нелюбье, я стал юным диссидентом…

Так вот, оглобля бьет, Крижанича ссылают в Тобольск, там он торчит 15 лет и пишет славянскую грамматику, а также «Политичные думы». И хотя вначале тобольский хорват по привычке перечисляет «срамоты и обиды», терпимые славянами от иноземцев, но вскоре, сравнивая государство московское с Западом, выводит про русских убийственные строки (даю их в пересказе с крижаничева славянского суржика: «Здесь умы у народа тупы и косны, нет уменья ни в торговле, ни в земледелии, ни в домашнем хозяйстве; здесь люди… ленивы, непромышленны… Истории, старины мы не знаем». Крижанич пишет про русское «пьянство, отсутствие бодрости, благородной гордости, чувства личного и народного достоинства», про «людодерство» власти, ставит в пример европейские технические достижения, призывает учиться у Европы. По сути, Крижанич делает набросок будущих реформ Петра, попутно проводя сравнительный анализ Руси и Европы. «Общий подсчет наблюдений, – пишет все тот же уважаемый мною историк, – вышел у Крижанича далеко не в пользу своих: он признал решительное превосходство ума, знаний, нравов, благоустройства, всего быта инородников».

В 1677-м, при царе Федоре, Крижанич покидает так разочаровавшую его вторую родину и возвращается в Европу, – где и погибает он в битве с турками вод Веной.

Вот, собственно, и весь рассказ о трех диссидентах начала династии Романовых. Для чего я бы пошел бы с ним в школу? Не только для очевидного вывода, что инакомыслящие были в России всегда, причем они всегда Россией отвергались, хотя никогда не бывали забыты – просто вспоминали их спустя годы. Есть несколько выводов менее очевидных, хотя и более практичных.

1. Если уж критикуешь русскую жизнь, то пиши – тогда есть шанс, что лет через сто про твои идеи помянут.

2. Став диссидентом, будь готов к перемене места жительства, и, если монастырь и Тобольск не устраивают, узнай побольше об эмигрантской жизни в Варшаве, Вене или Стокгольме.

3. Отнесись серьезно к словам о русской необразованности – и выучи иностранный язык, а еще лучше два-три. В Варшаве, Вене или Стокгольме они пригодятся, да и в Тобольске расширят круг чтения.

4. Капля камень точит. Хотя диссиденты (включая предпоследних, советских, чей генезис дан Улицкой в «Зеленом шатре», и последних, путинского призыва) никогда не брали власть мирным путем, это не значит, что движение страны по самодержавному кругу вечно. Что однажды началось – однажды и кончится.

Осталось добавить, что таинственный историк, поминавший мною – это великий Василий Ключевский. Грамотный студент истфака уже понял, что материал для своего рассказа я почерпнул из 52-й лекции его «Курса русской истории».

Увы: знаменитого ординарного профессора Московского университета уже век как в школу на День знаний не пригласить.

Ну, а как бы вы узнали о его лекции, если бы о ней не прочел лекцию я?

2013

Данный текст является ознакомительным фрагментом.