61. Не своего ума дело// О том, почему мало желающих защитить российскую науку от гибели
61. Не своего ума дело//
О том, почему мало желающих защитить российскую науку от гибели
(Опубликовано в «Огоньке» http://kommersant.ru/doc/2234342)
Если сегодня Российская академия наук закричит, обращаясь к народу: «Караул! Убивают! Реформируют!» – народ и ухом не поведет. Потому что народу плевать на науку. Потому что науке плевать на народ.
В 1964 году, когда я родился, мой будущий учитель, журналист Валерий Аграновский приехал в Дубну в командировку по случаю синтеза 104-го элемента таблицы Менделеева коллективом академика Георгия Флерова. Академик выдавал каждому из журналистов страничку с текстом и уделял ровно минуту внимания. Отчаянно соображая, чем бы таким Флерова привлечь, Аграновский спросил: «Скажите, почему вы атом рисуете кружочком, а не ромбиком или запятой?» Академик посмотрел на журналиста «со снисходительной улыбкой врача-психиатра», но вскоре улыбка сошла, потому что атом с ядром размером 10 в минус 13 степени сантиметров никто никогда не видел… В общем, Аграновский задержался в Дубне на месяц и написал книжку «Взятие сто четвертого».
Я ее прочитал в седьмом классе, – залпом, за ночь, и долго бредил потом циклотроном и трансурановыми элементами. Все мое детство проходило под знаком советской науки. До сих пор помню репортаж в журнале «Пионер» про то, как доставляли в Зеленчукскую обсерваторию линзу для самого большого в мире телескопа. А любимым чтением была детская энциклопедия, особенно том первый, «Земля», и третий, «Вещество и энергия».
Как ни странно, жизнь моя по-прежнему проходит под знаком науки: вон, только что дочитал «Большое, малое и человеческий разум» математика Роджера Пенроуза. Что, безусловно, отличает меня от ровесников с их обычным «нету-у-нас-времени-читать».
Результат нехватки времени имеет положительную динамику.
В 2007 году 28 % россиян верили, что Солнце вращается вокруг Земли.
В 2011-м – уже 32 %.
Но даже если какой устыдившийся Митрофанушка решил забитое на науку заново отбить (такое порой случается), то где бы он, спрашивается, смог просветиться? Нет былого господства над умами журналов «Химия и жизнь» и «Техника молодежи». Сайт «Наука и жизнь» – на 2589-м месте среди российских сайтов и ожесточенно конкурирует за рейтинг с «Первым порталом про блондинок». В мир иной отошел просветитель Сергей Капица (как и программа «Очевидное – невероятное»). Давным-давно сгинули «Российское университеты».
Зато, как реакция на дефицит, вырос интерес к спискам типа «100 лучших научно-популярных книг». Эти списки – своего рода маяки для тех, кто, не зная броду, вступает в воды науки (часто довольно мутные). Пару лет назад на сайте «Слон. ру» я сам опубликовал список из своих 10 любимых научно-популярных книг и предложил его продолжить. Призыву последовали многие: философ Александр Секацкий, лингвисты Ноам Хомский и Максим Кронгауз, писатель Дмитрий Быков, экономист Сергей Гуриев, историк Лев Лурье, предприниматель Билл Гейтс…
Впрочем, показательно не кто, а – кого рекомендуют.
У меня в списке – только 1 русский автор. У Гуриева – тоже 1. У Секацкого – 2,5 (один из трех, философ Борис Гройс, давным-давно живет за границей). У Хомского и Гейтса – ожидаемо по 0. Тенденция, однако…
10 книг – это, конечно, мало, чтобы делать выводы. Давайте обратимся к другому списку: журнал «Афиша» весной опубликовал «200 лучших нон-фикшн-книг и фильмов всех времен». Там 165 книг, из них русских 65, их них научно-популярных 14 (потому что мемуары Надежды Мандельштам или быковский «Пастернак» – это тоже нон-фикшн). А если исключить книги по истории, то останется 5 авторов: покойные психолог Александр Лурия и филолог Сергей Аверинцев, современные лингвисты Владимир Плунгян и Максим Кронгауз, биолог-эволюционист Александр Марков. Всё.
Не верите «Афише», этому хипстерскому журналу с аудиторией в 905 тысяч читателей? Давайте обратимся к другому, специфическому изданию, The Prime Magazine. С одной стороны, это ориентированный на богатеньких Буратино глянец, который бесплатно лежит в дорогих ресторанах и фитнес-клубах. А с другой – глянец, целиком посвященный науке (вот почему, когда золотой ключик позвякивает в моем кармане, я прихватываю этот журнал домой). Там тоже только что опубликован список из «100 документальных книг на русском языке». Русских авторов в нем – 16. Из них ученых-современников – 3 (филолог Владимир Зазыкин, антрополог Акоп Назаретян, философ Александр Секацкий).
Не верите «ресторанному глянцу»? О’кей, давайте посмотрим на библиотеку фонда «Династия», курируемого Дмитрием Зиминым. Зимин – ученый, выпускник МАИ, в советское время занимался баллистическими ракетами, а в антисоветское основал компанию «Вымпелком», известную по марке «Билайн». Продав в почтенном возрасте свою долю, Зимин создал на эти деньги фонд, цель которого как раз науку популяризировать (Зимин – это, условно говоря, наш Нобель). Итак, библиотека «Династии» включает на сегодняшний день 42 автора, из них 5 здравствующих российских: это лингвист Светлана Бурлак, физик Александр Петров, математик и астрофизик Владимир Решетников, биолог Владимир Цимбал и поминаемый во многих списках эволюционист Марков (Марков – это, условно говоря, наш Дарвин и Докинз). Пропорция, как видите, сохраняется…
Все, больше не буду мучить.
Было бы что издавать! Для меня показатель, что в стране, живущей благодаря углеводородам, до сих пор нет научно-популярной книги «Нефть». О, вот где могла быть интрига! Ведь до сих пор нет даже единой теории происхождения нефти – но есть, например, гипотеза, что нефть образуется на протяжении всего лишь нескольких десятков лет… И как характерно, что почти такая книга, только с названием «Квест: энергия, безопасность и переустройство современного мира» (The Quest: Energy, Security, and the Remaking of the Modern World) написана американцем с русской фамилией Ергин и является настольной книгой Билла Гейтса!
В общем, полагаю, вы убедились: западные ученые (прежде всего – современные американские, хотя среди философов, например, заметнее французы) делают куда больше для популяризации своих трудов и открытий, чем ученые российские. Отчасти так происходит оттого, что множество наших работают в академических институтах, где нет студентов, преподавая которым, ученый volens nolens вынужден излагать свои идеи увлекательно. Такова особенность отечественной науки и академии наук. А отчасти – оттого, что западная университетская наука, живущая на гранты, постоянно должна подтверждать в глазах грантодателя свою необходимость. Не думаю, что у мегапопулярных психолога Стивена Пинкера, лингвиста Ноама Хомского, биогеографа Джареда Даймонда или физика Стивена Хокинга есть проблемы с финансированием их работ (да и с финансированием их быта: их книжки выходят миллионными – я не преувеличиваю! – мировыми тиражами, а их лекционные турне расписаны вперед, как у оперных звезд, порою при сопоставимых гонорарах).
Но важно даже не это, а результат. Современное западное общество впитало в себя в разы больше современных научных идей, чем наше. Не потому, что фермер из Айовы штудирует на ночь килограммовый кирпич «Ружей, микробов и стали» Даймонда. А потому что ответ на главный вопрос этой книги, «Почему у одних стран всё, а у других ничего?» обсуждался в США в тысячах статей, интервью, радиопрограмм, телевизионных ток-шоу. Которые смотрит, в том числе, и фермер из Айовы.
Отставание России от Запада в смысле усвоенных научных идей лично я определяю лет в 50, а то и больше. По большому счету, почти никакие послевоенные открытия западных естественных и общественных наук не повлияли на мировосприятие современного россиянина. Это легко объяснить: сначала был железный занавес; когда же он пал, первым делом кинулись читать нашу прежде запрещенную литературу; а потом навалилась проблема выживания, и стало вовсе не до книг; а когда появилось время на чтение, у чтения появились сотни конкурентов, и навык чтения non-fiction к сегодняшнему дню оказался попросту утрачен. Миллионные тиражи на английском языке книг Даймонда и Докинза капают на наш суглинок немногими тысячами экземпляров русских переводов.
В итоге даже россиянин даже с высшим образованием считает, что суть теории эволюции в том, что человек произошел от обезьяны (глупости!) и выпучивает в удивлении глаза, когда слышит, что у него с березой под окном половина общих генов. Потому что он-то считал, что у березы вообще никаких генов нет. Примеров такого российского невежества можно привести тьму (хотя убежденность во вращении Солнца вокруг Земли – куда уж дальше? Дальше – докоперниково время, XVI век…), но я приведу один, касающийся не математики, физики или астрономии, а того, в чем все полагают себя знатоками. Поскольку все считают, что разбираются в собственной (а тем более чужой) сексуальности.
Согласно данным ВЦИОМ (июнь 2013 года), 87 % россиян полагает, что гомосексуализм должен быть ограничен или даже запрещен вплоть до уголовной ответственности. И я понимаю их яростное недоумение – что же творится на Западе, где повсеместно легализуют однополые браки, а?! Вон, по данным Gallup (май 2013), 53 % американцев эту легализацию поддерживают (в возрасте до 30 лет – 70 %).
Как так?! Понятно, что на Западе есть либеральные ценности, подразумевающие защиту прав меньшинств, и что была борьба меньшинств за свои права, – но, поскольку меня интересует только наука, я о ней и скажу. Еще в конце 1940-х американский биолог Альфред Кинси выпустил книгу «Сексуальное поведение особи мужского пола»: плод 10-летней работы, итог анкетирования десятков тысяч американцев. Кинси был биолог (а в смысле личной жизни – многодетный семьянин), до этого изучавший орехотворку: мошку отряда перепончатокрылых. Будучи по оказии приглашен читать курс лекций о браке, он и к человеческой сексуальности отнесся с дотошностью ученого, исследовавшего в свое время 150000 экземпляров орехотворки только одного вида. Выводы Кинси взорвали Америку, где в то время гомосексуализм считался болезнью, а в ряде штатов – преступлением. «Судья, рассматривающий дело мужчины, арестованного за гомосексуализм, – писал в своей книге Кинси, – должен помнить о том, что почти сорок процентов мужчин в его городе могли быть арестованы в какой-либо момент их жизни по тому же обвинению…»
В России не известны ни труды Кинси, ни его последователи, изучающие то, что составляет значительную часть натуры Homo sapiens, скрываемой от посторонних. Россия сегодня в этом смысле близка к Америке 1940-х. Да-да, я понимаю, что 87 % россиян верят в того бога, что един в трех лицах – Первый канал, «Россия» и НТВ. И кого им покажут с экрана в качестве врага, того и ненавидеть будут. Но ведь российская Академия медицинских наук (одна из трех существующих сегодня «официальных» научных академий) даже не пискнула, когда в наши дни развернулась постыдная, с моей точки зрения, травля геев, включая возрождение бригад «ремонтников» под духовным началом темного, как безлунная ночь, националиста Тесака.
Все три российские Академии вообще помалкивали, когда в стране начался мощный разворот в сторону новых темных времен, когда стала преобладать идея, что чем примитивнее гражданин России и чем меньше он знает о мироустройстве и о себе самом – тем лучше, поскольку им проще управлять. То есть когда интеллектуальный запрос стал исчезать, заменяясь материальными потребностями, которые так легко удовлетворять при высоких ценах на газ и нефть. Это не вполне новинка: наша страна уже проходила такой этап в 1920-х, когда был взят курс, говоря словами Бухарина, на «организованное понижение культуры» (Бухарин, кстати, этот поворот и провел).
Я долгое время думал, что молчание академических ягнят вызвано их элементарным страхом – потерять зарплату, или государственное финансирование, или должность, дающую доступ к ресурсам (недавно опубликованные доходы ректоров университетов дают представление о впечатляющей величине ресурсов).
А сейчас я все больше думаю, что эти ученые – они такая же часть нашего общества, как и все остальные. То есть они, возможно, теперь такие же темные и средневековые во всем, что не касается их дисциплин. Ну, биологи ни фига не знают историю (и принимают за чистую монету мифы), а историки темны по части квантовой физики (с ее принципом неопределенности и отсутствием детерминированности), а физикам по барабану социология и политология, в чем они являют невероятный контраст советским физикам, среди которых процент диссидентов зашкаливал потому, что советские физики были образованными во всех смыслах людьми, подкованными и в лирике тоже, и их картина мира естественным образом приводила их к критике неэффективного, стагнирующего режима.
Я понимаю, что моя гипотеза, сводящаяся к тому, что российские ученые выродились до уровня обывателя, чрезвычайно для них оскорбительна, однако льстивость (как и оскорбительность) никак не являются критерием истинности. Мне эта гипотеза кажется непротиворечивой, – хотя я был бы счастлив, если бы ее опровергли.
После кончины СССР наука отделилась от общества (а общество, занятое потреблением, и не возражало) и сидела тихо по своим норкам, тихо грызла зерно, причем не всегда науки, – лишь бы ее не трогали.
А теперь к мышкам пришла кошка и сказала то, что думала: вы на фиг никому не нужны, тратиться на вас куда дороже, чем закупать готовое за Западе, и шлепнуть вас окончательно мешает только то, что стрижка мышей напоминает стрижку поросят: писку много, шерсти мало.
Мне, у которого в детстве было три кумира: дедушка Ленин, космонавт Гагарин и академик Келдыш, – довольно грустно все это писать. Тем более что, повторяю, российская наука и российское общество друг друга стоят, – как стоит их и российская власть.
Я написал бы дежурно, – значит, и расплатятся однажды за все это безобразие совместно и солидарно, – только боюсь, что поздно писать, потому что некому читать.
2013
Данный текст является ознакомительным фрагментом.