ОКТЯБРЬ 93-го

ОКТЯБРЬ 93-го

Из всего, что я заслужил, больше всего горжусь званием участника событий октября 93-го года. Тогда многие думали так же, как и я, но решиться на действия не смогли. Всё выжидали - вдруг само собой свершится. А самая трудная смелость - это смелость гражданина.

И никто не смеет осуждать ни меня, ни моих товарищей, пришедших на защиту Конституции. Продолжайте сидеть у камина и рассуждать, каким флангом надо бы бить. Вы струсили! Вы искали причины, по которым не хотели быть вместе с народом. Я был с народом, и не последним.

Октябрь 93-го - это восстание на броненосце «Потемкин», Кронштадт, бунт в Майданеке.

Октябрь 93-го - это предтеча Спасителя Иоанн Креститель. Не крестился бы Христос, не осталось бы христианства в мире. Многие, как и Иоанн Предтеча, сложили за это головы.

Массовое движение сопротивления родилось именно осенью 1993 года. Если бы не было людей, взявших на себя миссию защитников Конституции, то повторился бы безмолвный 91-й, не оставивший организованного сопротивления и развязавший руки Ельцину.

Добрые слова хочу прежде всего сказать о тысячах людей, что пришли тогда к Дому Советов. Их никто не принуждал, не гнал, не мобилизовал. Пришли сами. Они первые разобрались в происходящем. А ведь только бестолковому не было понятно, что Ельцин - враг страны, что он - враг народа. Хочу отметить: «Союз офицеров» - единственная общественная организация, пришедшая в Дом организованно. «Фронт национального спасения» спустя двое суток после указа 1400 растворился в массах - толис перепугу, то ли под давлением сионистов.

Верными моими помощниками в те дни были: капитан III ранга Евгений Штукатуров и студент юрфака Андрей Маликов, которого все называли Крестоносцем (царство ему небесное!).

В Дом пришли и те, кто два года назад помогал разрушать СССР, -депутаты. К сентябрю 1993 года у очень многих прорезались глаза: «Что же мы натворили, братцы?» Избиратели с мест давили на сознание, за два года ельцинского правления многие отшатнулись от него, а указ № 1400 сплотил порядочных. Легковесные, как навоз, уплыли, убежали из Дома Советов (списки тех депутатов, что ушли из Дома Советов, мы до сих пор не можем найти, все засекречено). Остались те, кто с большой буквы пишет «Родина» и «Честь», а не «деньги» или «карьера».

К сожалению, как это часто бывает, храбрыми и честными управляют трусы и проходимцы. Под последними разумею Руцкого и Хасбулатова.

//__ * * * __//

К осажденному Дому Советов приезжали люди из различных областей России, из Приднестровья, из Белоруссии. Но, к сожалению, не было там подразделений Вооруженных сил, хотя я неоднократно обращался к частям Московского гарнизона от имени осажденных, от имени советской власти.

Привожу текст такого обращения к десантникам, которое я писал сердцем, писал, чтобы достучаться до их совести и чести.

«Десантники!

Родина в опасности.

Она уже разрушена и оплевана, унижена и ограблена. Ельцин и его команда хотят установить диктатуру, чтобы продолжать убивать свой народ, разрушать его Вооруженные Силы. Им не нужна ни армия, ни мощь России. Ельцин и его американо-израильские друзья разрушили Советский Союз, очередь за Россией.

Прошу и приказываю.

Прибыть по тревоге к Дому Советов организованно.

У нас достаточно разрозненных сил, нам нужно показать, что десантники с советским народом, анес американо-израильским отребьем.

Обещаю быть личным шефом каждого из вас и не забыть до конца службы.

Имя мое в войсках и Союзе знаете — заместитель министра обороны, генерал-полковник,

начальник штаба обороны Дома Советов

А.М. Макашов

26.09.93».

Это письмо в 1996 году мне вернул подполковник ВДВ. Был ли он с моим письмом у десантников, не знаю. Может быть, он просто избавился от этой улики. А я подписал таких писем десятки.

Со мной были мои друзья и помощники генералы в возрасте и отставке, но настоящие патриоты. Они помогали мне в организации обороны здания. Маленький штаб издавал распоряжения, указания, оформлял документы на право ношения оружия. Многих я рассылал по военным учебным заведениям и частям Московского гарнизона. Привожу воспоминания об этих днях генерал-лейтенанта Калинина Юрия Николаевича.

«Я, Калинин Юрий Николаевич, генерал-лейтенант Советской Армии, сын полка во время Великой Отечественной войны, прошел Афганистан и Чернобыль. На старости лет пришлось защищать Советскую власть и в центре Москвы. Когда узнал об указе № 1400 Ельцина, пришел к Дому Советов. Был в одной команде с генералами Макашовым, Титовым, молодыми офицерами. Занимался формированием сводного добровольческого полка. Зная хорошо Москву и военно-учебные заведения, посещал их по поручению штаба, разговаривал с командирами частей и начальниками, просил о помощи. Кто обещал, кто молча слушал, кто убегал от встречи. Сегодня, когда власти кинули всех, начиная с людей в погонах, вспоминается все это наиболее отчетливо. Начальство струсило. Вернее, предало народную власть. Жалко и обидно за этих «полководцев». А ведь все было законно».

Почему в это страшное время армия - любимица страны, которой народ отдавал свои кровные деньги и свое поклонение, наши военные, и в первую очередь генералы, не встали на защиту народных интересов?

//-- * * * --//

Руцкой собрал в первые дни осады тех, кто носил погоны. На таких совещаниях, как это, раньше мне бывать не приходилось. Сам с двенадцати лет росший в грубом мужском коллективе, знавший вес и значение острого словца, такого мата, как от Руцкого тогда, нигде больше, кроме как в армейской курилке, не слышал. Сказанные вовремя, в сердцах, такие слова иногда помогают. Некоторым это даже идет. А Руцкой даже не ругался, а сыпал этими словами вперемешку с приказами: «взять», «блокировать», «разогнать». Все это казалось смешным. Помню, наклонился к соседу по столу, к депутату-генералу в милицейской форме и прошептал: «Сейчас прикажет взять почту, телеграф, вокзал». Руцкой точно подслушал меня и. «Генералу Макашову взять почту, телеграф, вокзалы.» В отличие от классика он приказал еще и МВД занять, Генштаб, Останкино.

//-- * * * --//

Ко мне приходили разные люди. Одни искренне хотели помочь. Требовали оружия. Другие пытались что-нибудь выведать. Эти работали, как правило, под видом корреспондентов. До того обнаглели, что даже липового удостоверения от редакции не позаботились получить. Мы беседовали. Вслух предупреждали, что такие-то лестничные переходы заминированы, на крыше и в подвале установлены растяжки и т. п. Действовало. Штурм переносился.

К руководству приходили офицеры Генштаба, делились информацией. Некоторых я знал в лицо. Меня знали все. К Ачалову проскальзывали и в генеральских званиях, но без формы. Особенно увеличивался поток, когда чаша весов склонялась в нашу сторону. Увидев одного генерала, который рьяно осуждал меня в 91-м году и даже оформлял документы на мое увольнение из армии, я спросил у Ачалова: «А этому-то что надо здесь?» Ачалов, как истинный десантник, сплюнул и сказал: «Должность будущего советника просил. »

Было много и таких, кто регулярно появлялся у нас на балконе, - говорили громко, складно, ни о чем. А ночевали дома. Интересно, как их пропускали к нам в крепость?

В первые дни осады Верховного Совета, когда телефонная связь еще была, - звонок. Знакомый адмирал спрашивает: «Ну как вы там? Держитесь? А мы тут вывозим на БДК (большой десантный корабль) людей из Сухуми. Ну, вы там держитесь». Бросил я трубку. Он Шеварднадзе из Сухуми спасал.

Однажды привели ко мне представителя одного гордого племени. Он предлагал свою помощь, но взамен требовал гарантию свободы и независимости его народу. Я колебался до тех пор, пока не узнал, что их в Москве всего четверо, а за границей миллион. А свою фуражку я отдал казачьему сотнику, обещавшему привести в Дом Советов всю свою сотню, -как доказательство нашей с ним встречи. Ни фуражки, ни казаков я больше не видел, а на голову надел подаренный мне одним из защитников черный берет морского пехотинца.

В конце сентября, среди ночи, будит меня мой помощник, капитан III ранга Балтфлота Штукатуров Евгений.

- Альберт Михайлович, дело срочное. У нас один из охраны Ельцина.

- Ну, веди сюда.

Входит в форме спецназа человек. Рост ниже среднего. Пьяный настолько, что это заметно невооруженным взглядом.

- Генерал, охрана Ельцина готова защищать Кнс... Конституцию. Прикажи впустить через главный вход. Мы готовы перейти на твою сторону. Все с оружием. Представляешь, утром Борис Николаевич проснется, а охраны нет. Давай приказ!

Смотрю на него. Пьяный, точно. Взгляда не поднимает, глаза по углам блуждают. Дурак? Кто его знает. Провокация?

Начинаю разговор.

- А сколько вас?

- Все.

- А сколько и где сейчас находитесь?

Он настолько пьян или притворяется? Или наркотики.

Продолжаю разговор, благодарю за службу. Предлагаю всех, кого он приведет, построить перед главным входом в 6.0 утра. Будет оркестр, женщины споют: «Вы - спасители России.» Неожиданно легко он соглашается. Его уводят.

До сих пор ни слуху ни духу.

Один из военачальников того времени прислал к руководству своего человека для торгов. Тот требовал не меньше министерского портфеля. Надо было соглашаться. Но депутаты поторопились и раздали должности раньше победы, а добровольно отдать свой будущий пост новому претенденту никто не пожелал, так что после длительных торгов военачальник отказался спасать Отечество от узурпатора Ельцина. Когда я узнал об этом, ругался страшно и заявил, что свой пост первого заместителя министра обороны отдаю любому майору, который приведет к Дому свой батальон или полк с оружием и полевой кухней. Позже выяснилось, что я - не первый заместитель, а просто заместитель. Таких можно назначать хоть десяток. Уж для кого руководство (Президент Руцкой, Председатель Хасбулатов) держало этот пост, не знаю.

Да только выше того звания, что я получил, - Защитника Конституции и России - все равно не найти.

//-- * * * --//

Не мы, патриоты, пришли к Руцкому и Хасбулатову. Они к нам пришли.

Им нужно было удержаться, спастись, а нам нужно было спасать народ, государство.

Сбросили бы Ельцина в октябре 93-го, избавились бы и от «присосков».

За все время нахождения в здании Верховного Совета я лишь дважды встречался с Хасбулатовым и Руцким. Я не был депутатом. Я был генерал-полковником Советской Армии и находился в опале. И пришел сюда защищать, конечно, не депутатов и тем более не Руцкого с Хасбулатовым. Долг звал защищать остатки того, что было Советским Союзом, Советской властью. Тем более что наглое поведение Ельцина и его банды юридически развязывало руки и нам.

Но.

Парламент осажден. Ни воды, ни электричества, ни медикаментов. Осажденные ждут от народа, от регионов, от партий помощи. Ждут, что их деблокируют, что возмутятся, что их вызов диктатуре ЕБН станет искрой.

Провинция молчит. Партии все молчат. Выжидают. Вот если победит парламент, будут здесь тут как тут.

//__ * * * __//

Говорит мне Ачалов: «Альберт Михайлович, пришли ребята. Во какие! Все в форме. Организация. Дисциплина. Ты их не трогай. Они подчинены мне».

В этот же день посыпались жалобы от рабочих, от студентов, от женщин. Баркашовцы избили в умывальнике якута. Ведут себя нагло, вызывающе. Пошел посмотреть, поговорил с Баркашовым. Человек двадцать пять, все в форме. Ощущение маскарада. Дисциплина жесткая. Держатся особняком, взгляд исподлобья, колючий. Поговорил с Баркашовым. Подготовка на уровне ШРМ (школа рабочей молодежи, вечерняя). В голове у них каша из «Майн кампф», христианства, восточных единоборств. Поскольку люди министра, предложил отдельное место. В спортзале. Потом на плане обороны отвел им место для защиты подвалов и всех коммуникаций. Интересно, что все назначенные съездом министры: Дунаев (МВД), Баранников (КГБ) потребовали по десятку баркашовцев для своей охраны, так и сидели они в приемной министров. Пользы никакой, а вреда морального - много. Ельцинские СМИ с удовольствием рифмовали «Баркашов» и «Макашов». Вероятнее всего, власть-то их и привела в Дом Советов. Они мне не были подчинены.

Главный враг у нас не инородцы Великой России (азербайджанцы, якуты, кавказцы), а те, у кого есть свое государство, те, кто грабит все народы России, вывозит капитал, презирает русскую, советскую культуру, издевается над нашей историей. «Вождь» скинхедов Александр Иванов, бывший полурежиссер, в газете «Я - русский» открыто пишет: «Сегодня нам нужно дружить с евреями, бороться против таджиков, азербайджанцев .» Так это стратегия иудаизма. Кусать всех, а их не трогать. Неужели непонятно?

//-- * * * --//

В один из дней предложил Баркашову проверить его участок обороны. С внутреннего двора с помощью коменданта здания (начальник гражданской обороны) спустились через калитку в решетке из металла в подвал. Света нет. Идем с двумя фонарями, держась вдоль стены. Размеры - автобус может проехать. Вдруг слышим громкий храп. Один из помощников Баркашова шепчет: «Здесь где-то наш пост». Положение неприятное. Если это часовой спит, то он с оружием. А если в темноте всех перестреляет с испуга? Выключаем фонари, на цыпочках пробираемся до источника звука, включаем. На деревянных нарах в форме Штирлица - храпит. Автомат, слава богу, на других нарах. Баркашов оставляет помощника разбираться со своим кадром. Мы идем дальше. Сухо. Есть какое-то движение воздуха. Звук поездов. Комендант гражданской обороны шепчет: «Станция метро «Киевская». В свете фонаря виден поворотный круг стены. Вывод: есть путь для отхода, есть путь и для прохода ельцинских сил в здание. Решение: выставить усиленный пост с пулеметом. И не спать. Баркашов извиняется.

Допрашиваю коменданта КО. Звание - подполковник. Рост - полтора метра. Чернявый, типичный хасид. С перепуга дрожит и заикается. Но осмеливается: «Кто будет платить за противогазы, розданные защитникам, за ковровые дорожки?» Отвечаю: «Советская власть. После победы».

Интересно, как они все находят для себя такие должности и место службы: завхоз, продюсер, комендант, конферансье, банкир, диктор?

Господи, неужели ты выбрал себе такой народец в наказание нам?

//__ * * * __//

Ачалова, как единственного в русской истории министра обороны, избранного непосредственно съездом, на людях подчеркнуто звал «товарищ министр». В своем осажденном гарнизоне старался поддерживать порядок. Команда «Союза офицеров» была управляема. Баркашовцы находились под землей и в приемных. Полк добровольцев курировал генерал-лейтенант Калинин Ю.Н. Около меня всегда под рукой был десяток. Охрана президента и председателя Верховного Совета, как и баркашовцы, мне подчинена не была. О группе «Север» до сих пор знаю мало. В Останкине они мне не подчинялись. Говорили: «Мы группа рабочих». Непосредственно со мной было пять человек.

Один мой близкий знакомый, старый генерал, однажды сказал мне: «Нам надо уходить. Ты не на своей должности. Ты здесь как начальник караула.

Я отвечал, не рисуясь, что готов работать дворником, лишь бы чистоту в государстве навести. Я не мог не прийти сюда, так же, как и не мог уйти отсюда, не выполнив до конца воинскую присягу.

//-- Быт --//

Защитники Верховного Совета жили при почти что нулевой температуре, многие под дождем, другие без света и воды. Власть объявила своему парламенту биологическую войну.

Спали на стульях, столах и под столами. Добровольческий полк только на третьи сутки осады получил в свое распоряжение ковровые дорожки. Питались посменно в общей столовой. Поварихи в возрасте с состраданием смотрели на нас, но домой не уходили. Руководство питалось отдельно. Как-то Ачалов передал мне бутылку водки со стола руководителей. Я отдал эту бутылку знакомому якуту, чтобы он обменял ее на сигареты для ребят. Меня от холода спасал кожаный реглан.

Искренне благодарю тех людей, которые скрытно организовывали подвоз продовольствия осажденным. Однажды даже прорвалась цистерна с дизельным топливом.

Три священника (отец Алексей и отец Никон - русская православная церковь, отец Виктор - зарубежная православная церковь) поддерживали дух сопротивляющихся и были верными моими помощниками.

Все эти две недели осажденное здание парламента напоминало огромный круглосуточный политклуб. Депутаты заседали, яростно выпускали свои законы и постановления (особенно запомнился С.Н. Бабурин, которого избрали председателем комитета по законодательству). Эти документы размножались и раздавались добровольцами москвичам и приезжим в многолюдных местах и на станциях метро. В коридорах и фойе жарко спорили. На улице шел постоянный митинг. Политизация достигла своего апогея.

//-- Связь --//

Телефонная связь отключена. На самом верхнем этаже здания находим по наводке заваренную дверь. Приказываю взломать. С помощью топора и лома, снятых с противопожарного щита, открываем. На столах остатки разбитой радиостанции. Все ясно. Ко мне приводят подполковника. Назвался офицером гражданской обороны. Уверяет, что рабочая связь есть на одном из запасных командных пунктов ГО в Кунцеве. Разрабатываем план. Докладываю Ачалову. Беру с собой позывные и номера войсковых частей Московского гарнизона. На двух легковушках вырываемся из тыльных ворот, где нет баррикад, и на бешеной скорости мимо что-то кричащих омоновцев. Кунцево, оказывается, очень близко. Сонный вохровец открывает ворота при виде генеральской формы. Бегом к входу какого-то хранилища. Подполковник гражданской обороны начинает жать на кнопку звонка, потом стучать кулаком, потом мы все кирпичами. Никто не открывает. Вынимаю пистолет и кричу в дверь, что сейчас выстрелом вскрою замок. Минут через пять скрежет засова, распухшее то ли от сна, то ли от пьянства лицо какого-то охранника. В свете электричества вижу столы, стулья. Бросаюсь к черному старинному телефону. Связи нет. Бомбоубежище на даче Сталина оказалось погребом, напоминающим овощехранилище. Скромно, по-пролетарски жил глава СССР.

Вскоре после возвращения в Дом Советов умельцы из добровольцев-защитников пришли ко мне и докладывают, что связь все-таки есть. Во дворе спортзала спускаемся в канализационный люк на глубину четырех метров по скобам. В жгуте кабелей переносная телефонная трубка, подключенная с помощью двух иголок. Связь есть. Сообщаю Ачалову. Очень скоро ее перекрыли бывшие (или действующие - их тогда, каждого за своей выгодой бегущего, было не разобрать) офицеры спецслужб на службе Ельцина.

//-- Оружие --//

На третий день пребывания в Верховном Совете Ачалов и я пошли к Хасбулатову. Стоял вопрос об оружии. Если мы нужны депутатам - то выдавайте. Если мы не нужны, то мы уходим.

- Нет, вы не уходите!

- Нет, мы уходим .

Со скрипом, но решили вопрос. То немногое, что было на складе вооружения (двадцать неполных ящиков, в каждом из которых по десять автоматов), получал я. Получал, считал, организовывал выдачу «Союзу офицеров». Каждый из них сдавал удостоверение или паспорт, иначе не была бы обеспечена сохранность. Были и такие, кто не хотел сдавать документы: «А вдруг нас арестуют.» - т. е. были уже заранее настроены на поражение. Сколько оружия я получил под свою ответственность, столько его и оказалось в куче после того, как «демократия» победила. Ни один ствол по Москве не гулял.

Ни гранатометов, ни снайперских винтовок, ни гранат у нас не было.

Жалко. Начальник службы вооружения департамента видел меня еще будучи курсантом, когда я, уже генерал, приезжал к ним в училище. Он провел меня по всем уголкам склада. Поклялся, что больше оружия «НЗ» у него нет, а то, что на текущем довольствии, - на руках у милиционеров.

Охрана Хасбулатова и Руцкого была вооружена отдельно. Кроме пистолетов и укороченных автоматов я ничего у них не видел.

//-- * * * --//

3 октября, когда толпа от Смоленской площади, сметая все, скатилась к Верховному Совету и мэрии, Руцкой приказал строить «полк» защитников. Нашли меня. Руцкой в своем стиле отдал мне приказ: «Надо развивать успех! Взять мэрию, Кремль, Останкино. Вперед, генерал!..» (Реакция у него всегда была такая быстрая, что кнопку катапультирования он нажимал раньше, чем душман выпускал «стингер».)

Я знал соотношение сил и средств, количество оружия. Со злостью ответил: «Вы что, все охренели?! (Немного покруче, конечно.)

- Это приказ, генерал!

И, матерясь, прыгая под железки баррикад, с громкоговорителем я помчался вперед (и откуда силы брались?..) Из мэрии, от гостиницы «Мир», шла стрельба.

//-- Мэрия --//

Мэрию «взяли» с помощью вала толпы и моего мегафона.

Были в толпе и какие-то недоумки. Били палками стекла. Приходилось распоряжаться: «Николай, дай вон тому по шее - у окна, с палкой!» Чтобы никаких провокаций.

По мегафону: «Не бить, не трогать ничего! Это все наше, народное. Завтра все пригодится!» Слышу звон разбиваемого стекла. Вбегаем. Один из моих прикладом бьет на полках бутылки дорогого спиртного. Одобряю.

Внутри мэрии ходили еще лифты. Посылаю на все этажи. Нашли до полуроты молодых солдат в экипировке, но без оружия. Снимают бронежилеты, каски. Напуганы. Отпускаем всех.

Приводят какого-то чиновника. Испуган до смерти. Направляю к Руцкому.

Прежде, чем я вышел на пандус мэрии для речи, Женя Штукатуров надел на меня бронежилет. Постреливают. Позже за этот бронежилет особенно издевался надо мной депутат Селезнев. Ему надо было, чтобы меня убили. Виноват. В следующий раз.

Вся моя речь - 2 минуты. Поздравил народ с освобождением от мэров, пэров и херров.

Помню, какая-то пресс-свистушка потом ужасалась:

- Как вы могли при всех сказать такое. да еще в мегафон?..

- Мадам, речь шла о «господах», по-немецки - херр». А вы что подумали?

//-- Останкино --//

Я первый вошел в холл технического здания - через расположенный справа от двери оконный проем. Со мной три человека из моей группы. Полумрак, но чувствую на себе десятки глаз расположившихся на балконе 2-го этажа бойцов МВД. Иногда появляются на фоне стены силуэты.

Я положил свой автомат к ногам и начал говорить по мегафону на груди. Говорил, что мы - против Ельцина, что мы - русские люди, за Советский Союз и против капитализма. Мои друзья стояли за колоннами, я в проеме двери, в пятачке света. Увидел, как красный лучик вспыхнул на балконе, потом скользнул по полу, по моему правому плечу, по груди и, наконец, замер на лице. Штукатуров прыжком выскочил из-за колонны и выбил меня из круга света. Хоть мне уже 55 тогда было, сгруппироваться и не упасть плашмя смог, схватил за ремень свой автомат, и тут с балкона грохнул первый выстрел. Был ранен подполковник из Полтавы, бедро которого выступало из-за колонны. Мы выскочили из холла здания.

Именно это был первый выстрел, раздавшийся в Останкине.

//__ * * * __//

Об оружии у демонстрантов. Да, видел я тот гранатомет, о котором потом орали все кому не лень. Видел у человека в старом саперном маскхалате - он пытался подготовиться к стрельбе, стоя на двух коленях. Я бросил ему, проходя к техническому зданию: «Смотри, не выстрели, сзади люди». Он мне отвечает небрежно: «Ты что, не видишь, что она (граната) инертная?., (инертная граната применяется для стрельбы по марлевым или фанерным мишеням) А еще генерал .»

//__ * * * __//

Все время в Останкине за мной по пятам ходил какой-то журналисте фотоаппаратом. Щелкал затвором. Когда особенно надоел, я его предупредил: «Здесь не кино, не Голливуд. Здесь может быть опасно .»

- Та, та, Холливуд, кино .

Потом я видел его во время стрельбы. Он появился откуда-то из тени и в свете горящего автомобиля пошел по улице. Упал после очереди из здания.

Полгода все СМИ вопили, что боевики Макашова расстреливали журналистов. Зачем? Мы сами хотели освещения, мы пришли за телевидением.

Особенно громко - навзрыд - смеялся с экрана какой-то специалист: «Генерал Макашов не справился с задачей батальонного масштаба». Другие стратеги - и справа, и слева - рассуждали, сидя у камина, что надо было идти на Кремль, а не в Останкино.

На Кремль .

Господи, не лишай разума ни дураков, ни подлецов!

Со мной было пять автоматов и по одному магазину патронов.

//-- 4 октября --//

В три часа ночи дежурные по этажам доложили, что все иностранные журналисты свертывают свои теле- и кинокамеры и покидают здание Верховного Совета. Все! Значит, утром штурм.

Принимаем меры. Каждый занимает свой пост.

В это время кто-то из друзей И. Константинова развернул радиотелефон размером с небольшой чемодан и предложил желающим позвонить домой. Меня пропускают без очереди. Набрал я Самару: хотел попрощаться с женой. Трубку подняла 80-летняя теща, сказала, что сейчас позовет, и. положила трубку на рычаг. Значит, не судьба!

Проверяю вновь все посты. Беседую с каждым из вооруженных защитников. Один из них, капитан милиции, из двух металлических сейфов соорудил себе прекрасную огневую позицию. Благодарю его за службу. И так с этажа на этаж до самого начала штурма.

Надежда на то, что командиры воинских частей, которые клялись, что помогут нам, пропала. Может быть, в бою с натовцами вели бы себя по-мужски, а здесь - нет. Страх за карьеру, за пенсию, за дачу. Эх, Россия.

Утром раздались первые выстрелы - по шестому этажу, по архиву Верховного Совета. Если вспомнить Чеченскую войну, то там первые бомбы и ракеты ударили по заводским управлениям нефтеперерабатывающего завода и банка.

Видимо, было что скрывать.

Первыми к зданию Верховного Совета со стороны набережной подъехало несколько бронетранспортеров. Из них высыпали вооруженные люди в маскхалатах, но в кроссовках и другой гражданской обуви. Они залегли за парапет и начали вести беспорядочный огонь по окнам здания. У некоторых были карабины СКС.

Бейтаровцы. Справка: во времена иудейских восстаний против владычества Рима последним оплотом еврейского сопротивления была крепость Бейтар. Сейчас в Израиле есть даже футбольная команда «Бейтар». А в Москве в 93м действовала одноименная еврейская молодежная организация.

Когда снайперы со стороны «Украины» начали бить по каждой тени в окнах, а первые снаряды влетели в окна, подошел ко мне один генерал и говорит: «Альберт, давай уходить. Здесь всем нам крандец будет. Есть подземный ход».

Куда я мог уйти и бросить своих? Я остался до конца.

Сначала прорвалась группа десантников, мы ее сразу заблокировали в коридоре и кричали: «Мы вас сейчас забросаем гранатами!» Молодые ребята, все они положили оружие. Пришел их лейтенант с двумя пистолетами, руки дрожат, встал напротив меня: «Мы вас сейчас танками!» Я говорю: «Рембо!

А ну опусти пистолет, а то выстрелит нечаянно, тебе все потом тут оторвут, ты меня понял?» «Понял», - отвечает заикающимся голосом. Потом пришла группа «Альфа», два молодых подполковника. Они прошли мимо меня и с уважением обратились: «Генерал, мы идем к Руцкому и Хасбулатову». Прошли наверх, и вдруг оттуда посыпалось оружие охраны Хасбулатова: они выторговали свои условия. Я не мог бросить своих людей на верную погибель. Было предложение: зайти в башню и сжечь себя, а я сказал: «Ребята, мы еще пригодимся России и нашему народу».

Когда надо было выходить, я перекрестился и сказал Жене Штукатурову: «На миру и смерть красна» - и после этих слов пошел. Я готов был к расстрелу, но шел с чувством выполненного долга.

//__ * * * __//

Где же вы, генералы и адмиралы страны Советов?

Вам дали ваши дачи, мизерные пенсии. За это вас не слышно, не видно ни на митингах, ни на экране. Интересно, чем же вы занимаетесь? Пьете горькую? Пишете мемуары? Дремлете у камина? Вы хоть между собой встречаетесь, сплетничаете?

В анкетах вы все писали: «из крестьян», «из рабочих», редко кто был «из служащих». Не понимая, что такое перестройка, вы бездумно повторяли в докладах это слово, призывая «перестраиваться».

В 91-м году вы, члены военной коллегии, не смогли надавить на министра Язова, чтобы вместе с ним выполнить свою военную присягу. В 93-м вы отсиживались у телевизоров, наблюдая, как по приказу беспалого пьяницы расстреливали последний символ народной власти «Дом Советов». Многие из вас прилепили на рукав натовской формы власовский флаг. Чего ради?

Вас и так не тронут. Ведь все равно все глиной будем. Те из вас, с кем приходилось потом встречаться, спешили заявить: «Я вне политики», «Я не согласен с твоими методами».

А я не согласен с вашим молчанием.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.