7. Кадровые спецнужды спецслужб

7. Кадровые спецнужды спецслужб

Действительно, для спецслужб зачастую нужны достаточно специфические люди, иногда — и с полезными для дела аномалиями в психике, способностях. К примеру, тихони — отличники, послушные родителям и учителям, малоинтересны для них. Разве что, для каких-нибудь технических подразделений обеспечения, где нужны ум и беспрекословная исполнительность при высочайшей добросовестности.

Вообще-то, многие природные человеческие качества вполне поддаются корректировкам, трансформациям в процессе жизнедеятельности. Иногда — весьма существенным. Известно, что грамотно составленной тренировочной программой, под руководством профессионала можно развить в человеке иные природные способности до поразительных уровней. Главное — чтоб от этого была какая-то кому-то польза, и феноменальные способности человека были бы социально востребованы, оценены.

Здесь именно и таится одна из опасностей, которые спецслужбы регулярно воспроизводят в социумах: отправляя на пенсию ещё достаточно нестарых «узких специалистов», подготовленных для производства разнообразных пакостей во имя безопасности государства, спецслужбы становятся «кузницей кадров» и для корпоративных служб безопасности и для структур организованной преступности. Что часто почти одно и то же по целям своей практики.

Кадровые спецнужды спецслужб состоят ещё и в том, что им почти противопоказаны некоторые психотипы: категорически не нужны клинические правдолюбцы, люди с неколебимо устойчивыми взглядами по вопросам социальной справедливости, должного и недолжного социального поведения, иные чрезмерно самостоятельные, неохотно повинующиеся особи. А также те, кто в состоянии трезво, чётко осмысливать последствия своих действий и отстаивать свою точку зрения.

У психологов врачебных комиссий, определяющих психофизическую пригодность кандидатов в спецслужбы есть, конечно, множество своих иных дополнительных параметров, оценок многообразных личностных характеристик. Но уже первичное собеседование опытного руководителя спецслужбы с кандидатом почти сразу, без всяческих психологов позволяет установить и отсеять неприемлемо хороший для спецслужб кадровый материал.

Справедливости ради следует сказать, что перечисленные действительно достойные человеческие качества делают их обладателей людьми неприемлемыми для работы и в службах основных государственных и корпоративных структур. По причинам вполне понятным: устойчивые в своих принципах и убеждениях всегда источники конфликтов, напряжений в коллективах, склонные к тому же «выносить сор из избы» — апеллировать к начальству, общественности и т. п. А ещё того хуже — вести дневники, копить и систематизировать информацию, документы, подтверждающие их правоту и неправоту оппонентов.

Как правило, такие человеческие качества, неприемлемые для разнообразных корпораций, структур, формируются в семейной субкультуре научной, некоторой — лучшей — части творческой интеллигенции, низшего духовенства, преподавательского-профессорского состава конфессиональных школ, университетов, гуманитарных высших учебных заведений стран классической европейской культуры.

Среда этих социальных групп стабильно, во все времена, во всех народах воспроизводит революционеров, пламенных вождей, провозвестников революций, лидеров контрэлит, создателей революционных учений, идеологий.[11]

Являясь от веку возбудителями людей против наиболее несправедливых жизненных укладов, эта человеческая неугомонная, бескорыстная, готовая к личным жертвам и лишениям во имя своих идеалов генерация, от веку же является и первейшим объектом внимания и репрессивного воздействия спецслужб. Поэтому понятно стремление опытных кадровиков органов госбезопасности изначально отсечь от своих структур тех, кто являет потенциальную угрозу стабильности любого политического режима, во имя сохранения которого в первую очередь и создаются и щедро финансируются любые спецслужбы.

Но не приемлют спецслужбы не только самую содержательную, нравственно-духовную генерацию людей. Противопоказаны им, к примеру, и поражённые нарциссизмом красавцы-мачо, чьи комплексы физиологического превосходства над прочими особями мужского вида, часто наглухо купируют интеллект, не говоря уже о всех прочих необходимых для спецслужбы качествах. Равно, как и многие иные разновидности неколебимо убеждённых в своих неоспоримых превосходствах разной природы над окружающими.

Такая публика всегда вызывает и раздражения, и отторжения многих людей, взаимодействующих по жизни со спесивцами. Отсутствие же у них одного из главных профессиональных достоинств сотрудника спецслужбы — высокой межличностной коммуникабельности — вовсе делает такого кандидата изначально непригодным для оперативной работы.

Малопривлекательна для спецслужб молодёжь из сельской местности в силу её некоторой специфической «приземлённости» мировоззрения, «мировосприятия»: заторможенности мышления, поведения в быстро меняющемся, насыщенном событиями, информацией окружающем мире городов, отличающейся высокой концентрацией людей, интенсивностью их взаимодействий. Размеренный, спокойный уклад сельской жизни формирует труднопреодолимые медлительность, обстоятельность реакций, поступков, их убедительную мотивацию.

Люди с такими качествами просто выпадают из слаженной интенсивной работы сложной структуры, что, естественно, травмирует их самих, вызывает напряжение в работе групп профессионалов. Потому-то, если есть выбор, кадровики спецслужб предпочитают тех, кому городское столпотворение — естественная среда, в которой они легко и свободно «крутятся» с любой предлагаемой жизнью интенсивностью.

Само собой разумеется, что спецслужбы только в исключительных случаях и только для работы в очень специфических секторах человеческой жизнедеятельности отбирают способных, пригодных по психико-физическим кондициям натурализованных представителей этно-конфессиональных, инородческих общин. К примеру, в европейских странах это касается этнических китайцев, арабов, в США — мексиканцев, негров и т. п.

Обоснования такого подхода в кадровой политике очевидны: всерьёз против своего этноса работать никакой сотрудник никогда не будет, а для работы с коренным населением он непригоден — мало найдётся желающих взаимодействовать в серьёзных делах с инородцем.

Само собой разумеется, что в спецслужбы не могут быть приняты люди, совершившие уголовные преступления и привлечённые за это судами к ответственности. Причины тоже вполне очевидны: и потому, что нельзя разрушать легенду о том, что безопасность страны призваны защищать «лучшие из лучших». И потому ещё, что люди, уже явившие себя, как пренебрегающие любыми очевидными и необходимыми к исполнению законами, непригодный, рискованный человеческий материал для работы в управляемых командах, где некорректное поведение даже в мелочи способно провалить серьёзную и дорогостоящую акцию.

Что вовсе не гарантирует того, что ранее не судимые за преступления сотрудники спецслужб не склонны к их совершению и не перешагнут закон в подходящих для этого обстоятельствах. И, тем не менее, люди преимущественно осторожные, достаточно изначально послушные, безусловно предпочтительней для спецслужб тех, кто любит рисковать, импровизировать вопреки воле начальников.

Наиболее подходящие для себя кандидатуры спецслужбы, как правило, рекрутируют в среде хорошо образованных и достаточно обеспеченных социальных групп: научно-технической интеллигенции, государственных служащих, чьи дети получают оптимальное для данного общества образование и воспитание. Предпочтение и здесь отдаётся людям с неброской внешностью, но с достаточным потенциалом воли, честолюбия, интеллекта.

Но наиболее любимый и ценимый кадровый материал для спецслужб, вне всякого сомнения, — дети самих сотрудников и руководителей спецслужб. Выросшие и воспитанные в особой субкультуре ценностей, мотиваций, механизмов взаимоотношений, они оказываются наиболее благодатным материалом для формирования и пополнения среды профессионалов. Кроме того, они уже частично наследуют полезные социальные связи родителей, могут неограниченно обращаться к опыту отцов, который, в отличие от всех иных прочих, доступен для них полностью без всяких купюр, умолчаний.

Особо ценимы дети высокопоставленных руководителей спецслужб — им открыты двери элитных учебных заведений (не говоря уж о лучших университетах), наиболее благоприятные для быстрой карьеры структуры спецслужб, должности в наиболее закрытых центрах управления, госструктурах и т. п.

Вот вполне типичный рядовой, современный пример такой карьерной судьбы:

«Андрей Луговой. Родился в Москве в 1965 году в семье офицера Министерства обороны СССР. С 1987 годы выпускник Московского командного училища Верховного Совета РФ — элитного вуза, кузницы офицеров Минобороны и КГБ. Из кремлёвского курсанта он стал кадровым офицером и принят на службу в 9-е Управление КГБ СССР. В 1991–1996 г.г. служил в главном управлении охраны — Службе безопасности президента, переименованной позднее в ФСО. Потом, уволившись из спецслужб, стал директором службы безопасности телеканала ОРТ, в то время контролировавшегося Борисом Березовским…

Дмитрий Ковтун. Деловой партнёр и друг Андрея Лугового. Родился в Москве в 1965 году в семье офицера Министерства обороны СССР. С 12 лет жил с родителями в Москве — в том же подъезде, что и семья Лугового. С ним вместе поступил в Московское высшее общевойсковое командное военное училище имени Верховного Совета РСФСР, большинство выпускников которого в настоящий момент являются сотрудниками спецподразделений ГРУ, СВР, ФСБ, ФАПСИ. Закончил училище в 1986 году. По окончании служил в Чехословакии, затем в Германии».[12]

Понятное дело, что не только отцы упомянутых сотрудников российских спецслужб были весьма высокопоставленными чинами МО СССР, но и их деды, похоже, вели свою родословную не из детских домов, а скорее всего от видных в своё время комбригов или командармов. Иначе бы не оказались в столице на высоких генеральских должностях. И их дети, благодаря положению папаш, проходили военную службу не на Камчатке, Таймыре или, к примеру, в Северодвинске или ещё какой гарантированной дыре, а сразу попали в столичные структуры спецслужбы или в Европу.

Можно нисколько не сомневаться в том, что и отношение к ним во время прохождения службы было со стороны их командиров особым: более снисходительным к «шалостям» и более щедрым при поощрениях за любые сколь-нибудь приметные служебные «подвиги» — как охранительный щит работал авторитет родителя, его дружеских связей.

Подобная практика повсеместно существовала во все времена и в основе её отнюдь не какие-то рациональные начала, а исключительно неодолимые инстинктивные императивы продления благополучия рода, передачи по наследству накопленного, достигнутого высокого социального статуса, который для множеств «элитных» человеческих особей является наивысшим благом.

Безусловно, есть в таком положении дел и нечто рациональное: реализуется природный принцип выживания и доминирования более сильных и дееспособных особей. А в социальном плане — ускоренное, наименее затратное и достаточно устойчивое воспроизводство различных сущих фрагментов «элиты» общества.

Однако, в отличие от живой природы, где выживает и даёт потомство сильнейший и способнейший, в социумах действие этого закона в изрядной мере деформировано с весьма существенными издержками и ущербами для человеческих сообществ.

Причины здесь тоже просты и очевидны: если родоначальники именитых кланов, семей пробивались в элиту личными незаурядными делами (ратные подвиги, сокрушительный деловой, финансовый успех, лидерство в победных революциях и т. п.), то уже их дети, а тем более — внуки, вырастали в довольстве, неге, безопасности, иные просто в роскоши. Не являя и не формируя в себе никаких воинских или гражданских доблестей. Но при этом наследуя весьма значимые должности, собственность и управляя через них впечатляющими фрагментами, сегментами социумов.

А если и преуспевая при этом в чём-то, то исключительно только в разнообразных непотребствах, потребительстве, роскошестве, мотовстве. Что, естественно, воздействует на общества только разлагающе, причём, часто настолько «успешно», что уже через 2–3 поколения приводит социум в состояние полного упадка, расстройства и социальных потрясений.

Подобное происходит во всех без исключения фрагментах «элиты», хоть с известным своеобразием в каждом, включая генералитет спецслужб. Стремительные же карьеры в элите спецслужб детей бывших высших руководителей, не получивших достаточного «боевого» опыта оперативной работы и связанных с ней реальных рисков и опасностей, неизбежно серьёзно снижает качество «штабных» управленческих решений, разработок.

А кроме этого привносит в и без того сложные, напряжённые взаимоотношения сотрудников спецслужб элементы блата, кумовства, торгашества, в сильнейшей степени разлагающие их «трудовые коллективы». Не столь, возможно, масштабно и интенсивно, как в правительственных, иных госучреждениях, но вполне достаточно, чтобы сделать службы безопасности государства неконкурентными со своими основными оппонентами.

Что само по себе вовсе не гарантирует неизбежных геополитических потерь, поражений страны — сильное политическое руководство способно успешно функционировать определённое времени и при слабых спецслужбах. А при слабом политическом режиме и сильные спецслужбы бесполезны, разве что, только могут как-то этот политический режим «укрепить». Если, конечно, найдутся в них руководители, способные рискнуть собственной головой (опасность в том, что донесут свои в случае провала попытки «коррекции»).

Таким образом, элитаризм неотъемлемо присущ и спецслужбам. Как и всем прочим разновидностям корпоративных образований в любых сферах человеческой жизнедеятельности. Почти в точном соответствии с ответом известного в советское время героя анекдотов — «армянского радио», — объявившего, что сын генерала не может стать маршалом, потому что у маршала тоже есть сын.

И это, как ни анекдотично звучит, почти всегда так и бывает: дети масонов высших посвящений двигаются в иерархии лож через несколько степеней сразу. Так же примерно обстоит карьерная судьба детей большинства военачальников, видных учёных и всех прочих, отцы которых оказалась наверху хоть какой-то иерархической пирамиды, включая оргпреступность. И везде, и всюду такой незаслуженный лично карьерный рост оборачивается деградационными процессами тех структур, где засилье такой практики наиболее интенсивно.

Учитывая, что спецслужбы обязаны присматривать, а где-то и плотно контролировать практически все виды человеческой жизнедеятельности общества, кроме, разве что, работы общеобразовательных школ, то и подготовка кадров в них имеет множество самых разнообразных специализаций. Одних готовят в качестве мирных, тихих «технарей», разрабатывающих и изготавливающих спец-технику и спецсредства для различных разведывательно-контрразведывательных функций.

Из других «лепят» специалистов «наружного наблюдения» — весьма важной профессии в органах не только госбезопасности, но и внутренних дел. Из третьих — «специалистов широкого профиля», способных работать и во внешней разведке, и в контрразведке. Кого-то готовят на морских диверсантов, кого-то для работы с агентурой из числа «церковников», гомосексуалистов, педофилов и т. д. и т. п.

По ряду вполне объективных фильмов, вроде французского «Никита», можно получить представление о том, что сотрудники спецслужб должны уметь хладнокровно пристрелить, отравить «нужного» человека, при необходимости, растворить его труп в ванной и слить то, что образовалось, в городскую канализацию.

Нужно уметь допрашивать так, чтобы исключить возможность объекту допроса что-то не сообщить, о чём-то умолчать, где-то приврать. Нужно уметь заставить себя на глазах допрашиваемой матери взять её грудного младенца за ножку и выставить за окно на лютый мороз и многое другое подобное. И каково должно быть педагогическое мастерство профессорско-преподавательского состава иных учебных центров спецслужб, чтобы внушить своим «студентам» чувство гордости за свои способности нетрепетно творить любые душегубства, гнусности во имя великих целей — обеспечения безопасности государства и аж целого народа.

Сильно помогает этому знание законов человеческого поведения в группах: человеку для устойчивого самоуважения достаточно знать о высоком мнении о себе нескольких значимых для него близких людей. В тюремной камере для этого достаточно снискать к себе благосклонность пары опытных зеков сообщением о числе лично убиенных и проявленных при этом крайней жестокости и спокойствии. Для каскадёра важно заполучить высокую оценку некоторых своих трюков со стороны именитых коллег и т. д.

Преподавателям разведшкол в этом помогают обильные числом люди-легенды, которых в истории любой спецслужбы всегда имеется изрядное число.

Нетрудно и потом удерживать таким образом уже вовсю «практикующих» сотрудников спецслужб в системе своих «корпоративных» ценностей, представлений о достойном и недостойном, полностью противоречащих почти всем «общечеловеческим» нравственным, религиозным предписаниям.

Из откровений киногероев фильмов о разведчиках-шпионах, сценарии к которым пишут или режиссёров которых обязательно консультируют бывалые, матёрые сотрудники спецслужб, массовый мировой кинозритель давно осведомлён о таких «истинах», как «убить трудно только первого человека», «невиноватых людей не бывает», «человеком больше, человеком меньше — какая разница?» и т. п.

Правда, как свидетельствуют многие писатели из бывших разведчиков и контрразведчиков, процесс «нейролингвистического программирования» в процессе обучения сотрудников спецслужб нередко изобилует элементами профессиональной «шизы»:

«Текучесть кадров в ЦРУ сегодня высока, как никогда. С 1989 года число сотрудников сократилось на 20 процентов. Скандалы внутри ЦРУ не способствуют повышению авторитета «конторы» среди потенциальных кандидатов на работу в разведке. Часто ещё на этапе подготовки к приёму на работу или учёбу у кандидатов возникают сомнения в правильности сделанного выбора. Молодые специалисты, закончившие престижные колледжи, не удовлетворены качеством преподавания на «ферме» (школа ЦРУ), манией использования «детекторов лжи», а также всякого рода интеллектуальных и медицинских тестов, которые зачастую применяются, как мера наказания сотрудников. Произвольное толкование полученных результатов позволяет администрации допускать всякого рода злоупотребления в отношении сотрудников».[13]

Не всё в таких подходах обучения будущих сотрудников спецслужб от недоумия или профессиональных деформаций сознания педагогов — есть в этом и чётко осознанная цель: необходимость полного разрушения «обыденной» нравственной ориентации человека, полученной им ранее культурной среде.

Ибо человек обычный, нормальный по меркам массовых социальных групп («классов») не сможет преодолеть в себе внутреннее сопротивление для выполнения, вероятно, большинства типичных «спецслужбовских» заданий, поручений.

Но этот же человек, попавший в среду парадоксальных, иррациональных с точки зрения обывателя «ценностей», гарантировано через некоторый срок утратит свои прежние возможности определять свои и чужие поступки, мотивации действий в привычной системе оценок «хорошо-плохо», «достойно-недостойно», «должно-недолжно», «нравственно-безнравственно».

И уже только такой деморализованный в прежних своих нравственных представлениях человек становится функционально пригодным для спецслужбы, где главным корпоративным достоинством, открывающим и значимые карьерные перспективы и признание своим сообществом сотрудников и начальством, является точное, в установленные сроки исполнение приказа. Чему в сильнейшей степени способствует истребление в собственной душе любых нравственных «комплексов», расчищающее в мировосприятии сотрудника спецслужб поле для свободного функционирования иной, отличной от общепринятой в социуме, технологии взаимоотношений между людьми. Где в основе — только целесообразность во имя успеха служебной или личной деятельности. И где любой человек — только «либо цель, либо средство».

С позиций оставшихся пребывать в среде нормальных людей, сотрудник спецслужб, как правило, тёмная личность, у которой непонятно что на уме, что-то, вероятно, очень нехорошее.

Совместная продуктивная деятельность с такой особью обычных людей невозможна и потому, что делать такая персона ничего не хочет, а хочет только советовать и руководить. И потому, что всё время пытается ответственность, тяготы переложить на других, а чтобы скрыть свою непригодность, пытается всё запутать, всех соучастников процесса перессорить, восстановить друг против друга.

С позиций же самого сотрудника спецслужб, его руководителей, логика такого поведения своего рода «сверхчеловека» — вполне нормальна, правильна. С этим и живут и те, кто «среда» для спецслужб, и те, кто эту «среду» употребляет для своих специфических целей и нужд. Как, впрочем, и представители других фрагментов «элит» — банкиры, топ-менеджеры, вельможи, их родня и челядь.

Конечно, очарование корпоративным элитаризмом сообщества сотрудников спецслужб, как и любые иные чары, проходит к определённому сроку. Ко многим (но не ко всем) возвращается осознание того, что почитаемое среди обычных людей достойное — только и является действительно достойным, а порицаемое, считающееся мерзостью — и есть действительно мерзость.

Но груз былых «подвигов», за каждый из которых в священных писаниях воздаяние — геенна огненная, а главное — безвозвратно истёкшая большая и лучшая (по состоянию здоровья) часть времени собственной жизни намертво обрекают человека на «пожизненный найм» в спецслужбах.

Даже когда человек вышел в отставку по выслуге лет или по возрасту и занимается делом вполне мирным — например, консультирует предпринимателей по проблемам ведения торговли оружием, военным снаряжением или чем-то подобным. Ибо успешной деятельность бывшего спецслужбовца может быть только, если он опирается на свежую информацию, поддержку сослуживцев, друзей, оставшихся ещё на прежней работе. В обмен, естественно, на какие-то ответные услуги, выполнение каких-то поручений и другое подобное.

Что является, по своей сути, настоящим пожизненным наймом. Более даже последовательным, чем практикуемый многими японскими фирмами — здесь «трудовые отношения» завершаются не выходом на пенсию, а только собственной кончиной или полным разрушением здоровья.

Под обаяние спецслужбовского элитаризма подпадает не только подавляющая часть сотрудников ведомств «плаща и кинжала», но, что тоже очень важно для корпоративного самомнения, — изрядная часть населения, а среди молодёжи — подавляющая. Что с одной стороны, в сильнейшей степени укрепляет в убеждённости в своей исключительности сотрудников спецслужб, с другой — обеспечивает всегда превосходящий реальные потребности приток желающих попасть на работу в спецслужбы.

Из которого и формируется «пехота» этих ведомств, которой предназначено быть всегда на передовой, всегда под прицельным огнём противника и нести главные потери на «фронтах невидимых войн». Которые потом прибыльно для издателей и для авторитета спецслужб становятся ещё и материалом развлечения «широких народных масс», но в самом привлекательном, высокохудожественном варианте, когда в 1,5 часа кинодейства спрессовываются поступки и результаты работы многих лет, а то и десятилетий наиболее успешных сотрудников и целых подразделений служб безопасности.

О наличие «классовой дифференциации» внутри спецслужб повествуют и многие знающие предмет авторы шпионских романов. К примеру, одним из них это изложено таким образом: «Я узнал сегодня, что существуют две категории работников ЦРУ — «белые» и «чёрные». «Белые» — это постоянный состав (кабинетные начальники, штабисты, учёные и техники, специалисты, эксперты). «Черные» — это переменный состав (исполнители, «зелёные береты», шпионы и диверсанты).

Выходит, Лот — «белый» разведчик. А я — «черный». Так сказать негр разведки. Над этим стоит поразмыслить. Когда я играю чёрными в шахматы, почему-то всегда проигрываю Лоту. И верно «черные» всегда проигрывают «белым» в разведке».[14]

Подобное имеет место всюду и во всех иных иерархиях: сладостное чувство собственного превосходства над окружающими и сослуживцами греет души и сердца самых разных категорий людей.

Правда, по разным основаниям в различных социальных группах, категориях: силач в любой деревне — первый человек. Коварный, хитрый, ловкий и бесстрашный бандюган обязательно будет паханом в уголовном мире и обладать изрядной властью в своей иерархии. И, естественно, быть высочайшего мнения о своей персоне.

Гордятся собой до чрезвычайности спортивные олимпийские чемпионы, победительницы конкурсов красоты, особо «продуктивные» наёмные убийцы, миллионеры и миллиардеры, куча иных удачников самых разнообразных модификаций. Но гордость сотрудников спецслужб ни с чем не сравнима. Апофеозом такого особого уважения к своему статусу является фраза гестаповца в одном из именитых советских фильмов о разведчиках: «У нас генералы плачут, как дети!».

Подобное действительно временами имело место, но не во всех спецслужбах и не везде. К примеру, в Пытошном приказе великокняжеской Руси на дыбе случалось оказаться и иным первейшим вельможам того времени. Равно, как и в петровской Российской империи. Святая инквизиция тоже особой снисходительностью к титулам не отличалась. Не говоря уже об упомянутом гестапо, а так же об НКВД.

Ныне подобное могут себе позволить, разве что, спецслужбы некоторых мусульманских или африканских стран, да ещё может быть некоторых стран Латинской Америки, вроде чилийской контрразведки в недавнее правление Пиночета. Но даже таких разрозненных исторических прецедентов вполне достаточно, чтобы над спецслужбами всех стран витал ореол вершителей судеб сильных мира сего. Хотя ныне масоны, возможно, пускают под откос гораздо больше судеб или жизней различных сановников, чем все спецслужбы мира, вместе взятые.

Высокое же положение в «табеле о рангах», социальной значимости сотрудников спецслужб во мнении населения прочно удерживает их личный состав, позволяя поддерживать в нём приличную служебную дисциплину, беспрекословную исполнительную, уступающую, разве что, только оргпреступным сообществам.

Методы и средства поддержания порядка и дисциплины в спецслужбах никак не похожи на принятые в госучреждениях или корпорациях. Да и сами «проступки» — куда как своеобразны. К примеру, если при проведении «операции устранения» исполнители прихватят «сувениры» в виде нескольких пачек долларов — даже хорошо: у полиции может появиться версия убийства с целью ограбления.

А если кто-то при этом возьмёт «на память» редкую бриллиантовую брошь, а потом по ней полиция начнёт разматывать свои ниточки, то в виде «дисциплинарного наказания» такому сотруднику вполне может быть выстрел в затылок с последующим спуском тела где-нибудь в укромном месте в прорубь.

Если, к примеру, чиновник понуждает бизнесмена в обмен на какие-то разрешительные действия построить себе дачу, то он рискует (в случае заявления в полицию) быть привлечённым к уголовной ответственности за вымогательство.

Но если нечто подобное получит сотрудник спецслужб за предупреждение о готовящемся против предпринимателя возбуждении полицией уголовного дела — никаких последствий не наступит, даже если полиция установит виновников утечки своей оперативной информации: руководство спецслужб никогда не усмотрит в таком поведении своего сотрудника даже дисциплинарного проступка.

Потому, к примеру, что «спасённый» предприниматель был в некотором роде поставщиком конфиденциальной информации из сферы взаимоотношений бизнеса и исполнительной власти. Точно так же будут признаны правильными действия сотрудников спецслужб, если они «устранят» одного или нескольких случайных свидетелей их плановой акции по минированию нужного автомобиля или чего-то подобного (точно так же, как это делают все профессиональные преступники).

Не будет прощена подобная «шалость» только в одном случае — если попытаются по каким-либо основаниям это скрыть от начальства, что вполне может впоследствии обернуться для «конторы» большими неприятностями из-за плохо выполненной работы по сокрытию следов.

Или, к примеру, если чиновник обычного ведомства за прогул на работе вполне может быть уволен, либо ещё как-то впечатляюще наказан, то сотрудник спецслужб, по роду своей деятельности регулярно употребляющий спиртные напитки, а потому могущий сорваться в запой, за недельный невыход на работу по такой причине никак не будет наказан. Более того, может быть направлен в санаторий для прохождения специального курса излечения от алкоголизма по особым методикам.

И так — практически по всем прочим видам служебных нарушений и упущений. Даже если кто-то из сотрудников спецслужб совершил нечто совершенно очевидно чудовищное, повлёкшее серьёзнейшие социальные последствия, руководство спецслужб будет предпринимать все меры, чтобы объективная информация не стала достоянием общественности, органов власти и управления, и уж тем более — СМИ.

В такой ситуации корпорация сделает всё, чтобы её сотрудник избежал привлечения к уголовной ответственности с проведением официального следствия органами внутренних дел и сопутствующими ему протоколами допросов, очных ставок, обысков, выемок и т. п. Если избежать такого неприемлемого для спецслужбы развития событий никак нельзя, «контора» постарается сделать так, чтобы «засветившийся» сотрудник надолго исчез, к примеру, за границей. В особых случаях — навсегда.

Такая вынужденная закрытость делает спецслужбы действительно особыми госучреждениями, принадлежность к которым порождает и особый корпоративный дух. Который с каждым вывертом служебной судьбы только укрепляется, формируя и особый кодекс служебного поведения, оказывающий своё сокрушительное воздействие и на всё поведение сотрудника — ив своём быту, и в иных социальных сегментах, где ещё придётся подвизаться в разных социальных ролях.

В этом отношении императивы кодекса служебного поведения сотрудников спецслужб мало чем отличаются от жёстких установок, которые предписывают своим адептам масоны, преступные авторитеты. К примеру, таких: «Всегда всё отрицать», «Не знаю, не видел, не брал», «Не верь, не бойся, не проси», «Не проболтается тот, кто ничего не знает» и т. д.

Нормы служебной этики, бытующие на низших уровнях иерархий спецслужб, вроде приемлемости совершения уголовных дел при исполнении заданий, отрицания любых очевидных свидетельств и т. п., по мере перехода к более высоким иерархическим уровням, изрядно разнообразятся и «обогащаются». К примеру, при изменении обстоятельств и во имя каких-нибудь «высших интересов» (включая карьерные соображения генералов спецслужб) расшифровывают перед противником, мафией своего сотрудника, которому поручено кого-то из видных деятелей «убрать».

По крайней мере, такими сюжетами изобилуют зарубежные фильмы о спецслужбах, где преданные, но чудом выжившие агенты ведут охоту на своих начальников — предателей. В тех же киносюжетах нередко большие начальники спецслужб отдают приказы уничтожить убегающего за рубеж носителя опасной информации о себе вместе с самолётом и пассажирами.

В реальности вряд ли действительные руководители службы госбезопасности тоже остановятся в подобной ситуации, особенно если на кону их личная карьера и уж тем более — жизнь. И уж тем более не дрогнет рука и не сорвется голос, если «во имя интересов государства» или собственной спецслужбы (что полагается одно и то же) нужно пожертвовать весьма дружески расположенным политиком, финансистом, банкиром. Не говоря уж о сколько угодно заслуженных агентах в среде оргпреступности или ещё где-то.

Вот уж где-где, а на генеральских заоблачных уровнях иерархий принцип «целесообразность — выше закона» уже и есть самый жёсткий, неукоснительно соблюдаемый принцип. Перед которым все нравственные прописи — полное ничто, в сторону которых никто и никогда из многозвёздных генералов, находясь «в здравом уме и твёрдой памяти», не посмотрит ни при каких обстоятельствах. Кроме, возможно, нескольких секунд перед собственным расстрелом, буде таковой случится.

И так или примерно так поступают, как правило, всегда все высшие руководители любых корпораций — тайных, явных, полулегальных. В этом есть тоже немалый рациональный смысл: есть функционирующий руководитель — генерал во главе структуры — обязательно набегут, соревнуясь и противоборствуя, и старшие и все прочие офицеры. Именно благодаря чрезвычайно развитым инстинктам самосохранения всех особо преуспевающих в человеческой цивилизации справедлив и живуч ещё один популярный «принцип»: «Мафия бессмертна!».

Выкручивающиеся как только возможно во всех непростых жизненных обстоятельствах, опираясь на инстинкт самосохранения, руководители спецслужб прекрасно осознают ещё одну важнейшую для себя вещь: кроме личных доспехов, брони в виде хорошей реакции, сообразительности, важно не покидать укреплённую цитадель, защищая её сообща. Цитадель — вся структура спецслужбы, весь её штат, вся её экипировка, идеология, корпоративная этика.

Понятное дело, что все руководители спецслужб среднего уровня (до полковника включительно) «рекрутируются» из наиболее подходящих оперативных сотрудников. Подходящих по разным обстоятельствам, включая прежде лояльность и преданность начальству. Высшие — генералитет спецслужб — в подавляющем большинстве «прорастают» из собственных карьерных полковников. Отбор производится по порой весьма прихотливым сочетаниям «контрольных параметров», исправно работающих во всех властных иерархиях.

Но есть при комплектовании руководителей спецслужб высшего уровня и ряд специфических особенностей, отсутствующих, к примеру, в армии. Так, во многих странах высшие политические руководители предпочитают ставить во главе самых сильных спецслужб своих проверенных соратников. Пусть и не имевших солидного опыта (иногда — никакого) работы в органах госбезопасности. Особенно отчётливо эта тенденция присутствовала в СССР: областные комитеты КПСС (по согласованию с отделом административных органов ЦК КПСС) частенько направляли заместителям начальников УКГБ областей первых секретарей крупных горкомов, райкомов.

Иногда такие крупные партийные функционеры направлялись и начальниками управлений комитета Госбезопасности СССР. И работали такие «выдвиженцы», как правило, вполне успешно. Известно, к примеру, что почти легендарный глава КГБ СССР 80-х годов прошлого столетия Ю.В. Андропов «происходил» из первых секретарей обкомов. А один из его предшественников на этом посту Семичастный оказался даже во главе этой одной из самых мощных спецслужб мира прямо с должности первого секретаря ЦК ВЛКСМ.

Таким образом за счёт некоторой возможно, потери качества управления спецслужбами обретался контроль политиков за службами госбезопсности. Не в последнюю очередь из вполне обоснованного опасения, что руководители спецслужб могут вознамериться играть значительно большую роль в политической жизни, нежели та, что им прописана.

Любопытно, как описываются источники и механизмы пополнения генералитета в армии США устами литературного персонажа в образе американского разведчика: «Очень важно понравиться генералу, — сказал он мне и, видя, как я поморщился, добавил: Понимаю, ты не хочешь строить карьеру благодаря «пулу»,[15] но надо смотреть фактам в глаза: даже на войне, а в мирное время особенно, ордена и звания зарабатываются не столько геройством в бою, сколько «пулом», связями, хорошим отношением с начальством… На «пуле», малыш, весь свет стоит, а не одна только армия Соединённых Штатов… если ты знаешь одного генерала, то ты знаешь всех генералов. Генерал Трой Мидлборо — типичный американский генерал, а генералы армии Соединённых Штатов почти так же похожи друг на друга, как оловянные солдатики.

После корейской войны Трой Мидлборо окончил школу командного-генеральского штаба и долго служил в Пентагоне… Работа адски скучная, но в карьере любого офицера крайне важна — там офицер на виду, там завязываются связи с сильными людьми… Таков послужной список генерала. А что он за человек? Что у него в голове?

Да то же, что и у каждого обычного генерала. Ведь все они прошли одну дорогу. Азы военной науки и офицерский катехизис воспринимали в юные годы, когда лепится сознание и выковывается характер. Стереотип закреплялся в казармах, гарнизонах, штабах. Эти люди никогда не занимались созидательным творческим трудом. Они командовали солдатами, хотя сами никогда солдатами не были. Они были густопсовыми бюрократами, чиновниками в погонах…

Американские генералы — это бизнесмены, менеджеры, директора в мундирах, которые не прочь поболтать о демократии… До генеральских звёзд доживает только тот, что умеет ладить с начальством, не рискует ни на войне, ни в мирное время в карьеристских баталиях».[16]

Конечно, типичные карьеры генералов спецслужб бывают позамысловатей, позакрученней армейских в любой стране, но «базовые» элементы почти у всех одинаковые.

Удивляться здесь особо нечему — такова, в общем-то практика большинства людей: не будучи истинно религиозными, духовными, а потому глубоко нравственными, множество живущих достаточно легко отказываются от общепринятых норм морали, если цена этому выглядит впечатляюще в виде карьерного роста, денежного вознаграждения или обретения значимых титулов, званий.

Зачастую цена иным недостойным поступкам, действиям до неприличия мала. Сотрудники и руководители спецслужб, если и отличаются чем-то в такой «общечеловеческой» практике в лучшую сторону, то разве что только значительно более высокими «расценками» за каждый эпизод своего отступничества. Что-что, а цену себе и своим «услугам» здесь не только знают, но и умеют поднимать её выше любой реальной стоимости.

Тем более, здесь не принято подсчитывать чужие издержки — как частные, так и всего общества. Действует только одно неписаное, негласное правило: чтобы гарантировано уничтожить любую изобличающую улику, надлежит сжечь хоть «Боинг-747», хоть пароход, хоть целый дом, не говоря уже о таких «мелочах», как казино, ресторан или офис банка, корпорации.

Так что, следование соблюдению принципа целесообразности никак не учитывает никакие общественные потери (если это не грозит утратой личного автомобиля, костюма или квартиры). Но так ведут себя не только сотрудники спецслужб — все: военные, чиновники, уголовники и уж тем более — политики. Именно для этой категории так сродни принцип: «чем хуже — тем лучше». Чем хуже, естественно, у любых оппонентов или там, где не данные политики у власти.

Так что, служебная этика сотрудников спецслужб принципиально не отличается ничем в своей «безразмерности» от безграничности дозволенного по отношению к людям и миру, которое практикуется у разнообразных элит и их отдельных формирований в виде ли масонов, в виде ли орденов, элитарных закрытых клубов. Да и вообще, среди любых «практикующих» политиков.

В отличие, к примеру, от религиозных образований, некоторых наиболее образованных и воспитанных социальных групп, либо изначально природно нравственных людей. И никакой нравственной эволюции в местах концентраций людей слабонравственных нет и нет надежд, что подобная ситуация может когда-либо измениться к лучшему: люди, будучи в разнообразных группах, способны усиливать только свои худшие намерения. Таков один из законов социальной психологии, справедливый и для спецслужб.

Спецпроблемой для кадрового состава спецслужб всегда была и остаётся проблема предупреждения предательства, а при появлении такого акта — минимизация ущерба и принятие мер возмездия к перевёртышу.

По установившемуся выверенному и обоснованному мнению руководителей спецслужб наиболее предрасположены к предательству мировоззренчески, духовно малосостоятельные сотрудники спецслужб, к тому же, с выраженными карьерными устремлениями, тщеславием. Мотивами предательства чаще всего бывают опасения серьёзного наказания за тяжёлые служебные проступки, реже — алчность, разворовывание казённых средств.

Имеют место единичные случаи перехода во враждебный лагерь по идейным соображениям, но подобное в истории спецслужб случается настолько редко, что практической опасности обычной жизнедеятельности это не представляет, в расчёт не принимается хотя бы потому, что предусмотреть и предотвратить такое развитие событий невозможно.

Более всего перебежчиков бывает из числа тех, кто отобран на работу в спецслужбы из сословия «разночинной» технической интеллигенции. Попросту — из многочисленной ныне в любом обществе среды инженерно-технических работников. Люди, бесспорно, одарённые умом, надлежащими деловыми качествами, но не «вызревшие» мировоззренчески в процессе семейного и прочего воспитания и образования до осознания, ощущения своего родства, единства не только с семьёй, но и со своим этносом, обществом.

Такие особи в своих мотивациях ограничиваются исключительно личными интересами, принимают в расчёт только личные опасности и угрозы и готовы во имя спасения своего благополучия, жизни пренебречь без колебаний такими пустыми для них понятиями, как «служебный долг», «присяга», «верность Отечеству» и др. И которые своё предательство всегда воспринимают только, как вполне здравый, целесообразный поступок, логичный и оправданный во всех отношениях. И, естественно, не испытывают из-за акта своей измены каких-либо особых мук совести.

А вот выходцы из семей потомственной научной, творческой интеллигенции, из семей кадровых военных, чьи предки несколько поколений служили Отечеству, не только не помышляют, как правило, о возможности спасения своей карьеры, жизни изменой, но и не идут на это зачастую под жесточайшими пытками. Ибо для людей высоконравственных, духовных изменить долгу, присяге — изменить всему самому значимому и дорогому в жизни: памяти предков, родителям, друзьям, идее.

Предать для людей такой генерации — разрушить представление о сущностях, составляющих мировоззренческую основу самого себя. Попросту — совершить акт позорного самоубийства, которое никто из дорогих людей не оправдает. Подобное же идейное «самосостояние» — вещь несокрушимая в живом человеке.

Безусловно, часто неосознанное ощущение нерасторжимого духовного родства со своим народом, родиной присуще множеству представителей всех сущих сословий, включая даже социально отверженных. Но проявляется это, как правило, в минуту всеобщей беды, неотвратимой смертельной опасности для всей своей нации. Это чувство редко просыпается в условиях, когда человек сам по себе отбивается в одиночку от одному ему грозящих бед.

В нациях с высоким уровнем образования, с вековыми традициями семейного, культурного воспитания не в пример больше тех, кто мировоззренчески, духовно вполне состоятелен, прекрасно осознаёт свою общность, духовное родство со всей нацией. Здесь и в спецслужбы приток людей более духовно зрелых несравненно выше, чем «среднестатистический» в иных странах.

Известно, к примеру, что во время Второй мировой войны американские войска столкнулись с феноменом, когда японские солдаты в массе своей бились до последнего, предпочитая смерть сдаче в плен. Как и предписывал свод правил воина-самурая многовековой давности, на котором воспитывались военные Японии. Следование которым создавало у нации стойкое уважение и к самим военным.

Идея служения нации присутствует, и весьма ощутимо, в жизнедеятельности всех фрагментов элиты японского общества. С впечатляющими зримыми, благотворными практически для каждой социальной группы результатами.

Столь же подвержено идее служения государству и народу высокоидеологизированное сознание китайцев. Почти наверняка в этих странах иностранные разведки испытывают серьёзнейшие трудности с обретением агентуры, значимых агентов влияния в среде элиты.

В большинстве других стран, где в сознании подавляющего числа людей нет идеи общности национальной судьбы, ощущение общенационального духовного родства, ситуация совершенно иная и в спецслужбах. Из-за крайней разобщённости индивидов, в одиночку выбивающихся в жизни, слабая мотивация служения Отечеству сильно облегчает богатым иностранным разведкам вербовку агентуры в том числе и в самих спецслужбах.

Предательство предательству — рознь. Одно дело — бежавший на Запад резидент ГРУ Резун, другое дело — работник центрального аппарата КГБ Митрохин (обоих роднит только рабочее-крестьянское происхождение, так высокого ценившееся в СССР, прежде всего при приёме в КПСС):

«В марте 1992 года в английское посольство в Риге, недавно ставшей столицей независимой Латвии, позвонил человек в потрёпанном пиджаке. Когда его впустили, он предъявил паспорт на имя Василия Никитича Митрохина и заявил, что он — бывший сотрудник КГБ и в его распоряжении находятся тысячи секретных документов из архива этого ведомства… Большую часть службы в КГБ Митрохин провёл в незаметной должности архивариуса первого главного управления КГБ.

Папки с делами, которые проходили через его руки, содержали подробности зарубежных операций КГБ, имена агентов и донесения резидентов. В 1984 году коллеги проводили Василия Никитича на пенсию. И никто из них не знал, что целых 12 лет полковник Митрохин копировал документы из секретного архива и выносил из здания на Лубянке. Дома он перепечатывал только ему понятные закодированные письмена, помещал их в контейнеры (в просторечии в бидоны из-под молока) и закапывал в саду своей подмосковной дачи.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.