I.

Домработница Света часто сидит возле окна. Она глядит во двор: на детскую площадку, на подъезды соседнего дома, на дворника-узбека, с дьявольской ловкостью бегущего к помойке со своей поганой тележкой. Весна, а дворник наш уже в тапочках, в шлепках. Теперь все лето он будет шлепать по ненавистному двору. Бездомные люди любят ходить в домашней одежде. Света, как только приходит, сразу переодевается в халат, пьет чай. Проникается домашностью. Да как ею проникнешься, если никакой приватности и в помине нет - славный украинский строитель, человек-сверло, с первым теплом вернулся в наш подъезд. Гром гремит, земля трясется - очередные соседи затеяли очередной ремонт. Мнится мне, что даже с перепланировкой.

- Все-то вы, москвичи, ремонтируете, все сверлите, - с ласковым упреком говорит она, - скоро весь дом рассверлите.

- Это чтоб красиво было, Света!

- Красиво… А вы в Бендерах бывали?

- Нет.

- А говорите!

Света вздыхает, и, помолчав, продолжает:

- А вот кот у вас - такой, знаете, чудной кот. У нас в Красновском кота вашего сызмальства приучили бы кашу жрать.

- Да зачем, Света? Делать мне больше нечего - кашу ему варить. Как ребенку!

- Вот как вы рассуждаете. Кашу сварить некогда. Мясом сподручнее. А у кота морда уже в дверь не пролезает. Мясом-то людей кормить надо.

Тут Света уж окончательно отворачивается и смотрит в окраинные просторы.

Очевидно, ей не нравится ни квартира, ни дом, ни район, ни Москва. Потому что уклад жизни не тот. И если бы в молдавскую нашу Свету вдруг влюбился женолюбивый москвич, то не было бы никакого благорастворения воздухов, как в игрушечной «Прекрасной няне». Зарекся бы социальный фантаст в Золушку играться. Потому что любовь любовью, благодарность благодарностью, но очень уж все москвичи живут неправильно.

Света занимает в моей жизни чрезвычайно важное место. Я не знаю о ней ничего (кроме того, что в Бендерах очень красиво), а она знает обо мне все. Все грехи и слабости нашей семьи открыты ее взгляду, и я знаю, что она судит меня. Не обязательно осуждает, но обязательно судит, потому что суд - наиболее привычная для нее форма мышления.

История домашней прислуги - это история неравенства, добровольно впущенного в дом.

Я - не ровня своей домработнице. Она испытывает ко мне здоровую снисходительность женщины работящей, хозяйки, к женщине нехозяйственной. Я неправильно живу. Я плачу ей деньги за то, чтобы она исправляла мои ошибки. Помогала мне жить. Света ведет себя как суррогатная свекровь, как старшая подруга. Журит: «Опять плиту уделали… Я ж вам говорила, чтоб вы крышку с бульона снимали». Диковатое (в контексте Светиных речей) «вы» всякий раз пугает меня - как окрик, как напоминание о том, что хозяйничает в моем доме Света.

Несколько лет назад на брифинге в ГУВД уже позабытым милицейским начальником была сказана поистине бессмертная фраза: «Через квартиры московских разведенок в город вошел Кавказ». В таком случае, через квартиры московских дам, нуждающихся в услугах домработницы, горничной или няни, в Москву вошла армия молдавских и украинских матрон, сильных женщин, знающих все наши слабости.