Глава 4 Никто нас не слышит

Глава 4

Никто нас не слышит

«После этого боя все стало, как в тумане. Я перестал молиться Богу. Меня воспитывали в христианского семье, но я больше ни во что не верил. Обугленная человеческая плоть…»

Комендор-сержант Леонард Шелтон, морская пехота США, 3-й батальон 5-го полка корпуса морской пехоты. Война в Персидском заливе (1991 г,)

Несмотря на очевидное, сержант морской пехоты Леонард Шелтон все никак не мог поверить, что скоро ему предстоит участвовать в боевых действиях. Вернее, не хотел в это верить. Его подразделение направили в Саудовскую Аравию, где они сейчас и находились, под испепеляющим солнцем среди песков пустыни. Это было первое боевое задание их бронепехотного батальона, сформированного всего шесть лет назад, в 1985 году. На вооружении у батальона были легкие бронированные машины LAV-25 — восьмиколесные машины-амфибии, оснащенные орудием 25 мм и способные развивать скорость до 80 км/ч. LAV-25 обслуживаются экипажем из трех человек и могут перевозить от четырех до шести солдат. Шелтон был командиром одной из машин, но никогда раньше не был на войне и представить не мог, что его ожидало.

«Мы просто сидели в своих машинах, отдыхали, расслаблялись, прятались от солнца. Мы не думали, что все это всерьез. С первого взгляда на нас было понятно, что мы не воспринимали все это всерьез».

Как всегда, когда у солдат появлялось свободное время, они дурачились и подшучивали друг над другом или рассказывали о своих семьях. Шелтон, афроамериканец из Кливленда, штат Огайо, пошел в армию, чтобы убежать от того мира, где в детстве ему пришлось пережить сексуальное насилие от одной дальней родственницы. Служба в морской пехоте не была его призванием, но он чувствовал, что теперь у него, по крайней мере, появилась цель в жизни. Кроме того, он нашел новых друзей, с большинством из которых вряд ли встретился бы в обычной жизни. Одним из них был младший капрал Томас Дженкинс из города Марипоса в Калифорнии. Город основали золотоискатели, и предки Томаса стали одними из первых поселенцев на этой земле. Каждое лето Дженкинс, прошедший курсы по оказанию первой медицинской помощи, помогал тушить лесные пожары.

Шелтон рассказал мне, как во время обучения они с Дженкинсом иногда, если никто не видел, устраивали гонки на бронированных машинах. Такие выходки продолжались и в Саудовской Аравии, пока командир роты «А» капитан Майкл Шупп не остановил их.

«Он собрал нас в кружок, прямо как в школе. И, знаете, он с нами разговаривал, а не кричал на нас. Говорил с нами как с людьми, как с военными. Он нам сказал: «Я хочу, чтобы мы все вернулись домой. Но вы должны мне помочь». И по выражению его лица было понятно, что он говорит искренне, он действительно переживает за нас. Этот разговор изменил все для меня. Тогда я понял, что мы должны быть одной командой».

Очень скоро Шелтону и его товарищам предстояло увидеть настоящее лицо войны. Воздушная 22-дневная кампания союзнических войск должна была завершиться первым за время войны в Персидском заливе наступлением сухопутных сил. Бронепехотный батальон Шелтона был включен в группу «Шепард», в чьи задачи входило занять позиции на границе с Кувейтом и задержать возможное наступление войск противника до прибытия основных сил союзников. 29 января 1991 года части трех иракских дивизий, двух пехотных и одной танковой, вошли на территорию Саудовской Аравии. В бой вступили разведывательные и бронепехотные подразделения морской пехоты, охранявшие границу.

«Тогда мы впервые приняли участие в боевых действиях, — рассказывает Шелтон. — Было много суматохи, выстрелов, дыма. Первое столкновение произошло вечером. Нас обстреляли иракские танки».

Самые ожесточенные бои велись в районе позиции, обозначенной коалиционными войсками как «Наблюдательный пост 4». Орудия калибра 25 мм, которыми были оснащены легкие бронированные машины американских пехотинцев, были не в состоянии пробить танковую броню.

«Это был какой-то сумасшедший дом. Мы запросили поддержку с воздуха и продолжали стрелять по танкам, пытаясь попасть в их наблюдательные приборы. И только когда все они были взорваны, начался бой, так сказать, лицом к лицу».

На помощь подразделению Шелтона пришли бронированные машины LAV-AT. Вместо орудия 25 мм они были оснащены противотанковой ракетной установкой TOW и могли взорвать танк, находящийся в зоне попадания. В какой-то момент Шелтон услышал оглушительный взрыв сзади. Сначала он подумал, что иракский танк смог прорвать их оборону и стрелял по ним с тыла. На самом деле произошло следующее. Экипаж одного из LAV-AT принял другую американскую машину, находившуюся всего в нескольких сотнях метров от них, за вражеский танк и выстрелил по ней. Выстрел попал точно в задний люк. В результате взорвались перевозившиеся там ракеты. Машина превратилась в гигантский огненный шар. Все четыре человека экипажа мгновенно погибли, в том числе командир капрал Исмаил Котто. Котто, 27-летний пуэрториканец, вырос в Южном Бронксе, беднейшем районе Нью-Йорка. Несмотря на это он сумел не только окончить среднюю школу, но и проучиться три года в университете. Стать морским пехотинцем было его мечтой. С Шелтоном они давно служили вместе и были близко знакомы.

Смятение и неразбериха продолжались. Через несколько часов они получили поддержку с воздуха. Но пилотам А-10 Thunderbolt[17] было плохо видно мишени, и чтобы осветить территорию, они стали запускать сигнальные ракеты. Одна из таких ракет приземлилась возле американской машины с позывными Red Two. Согласно официальным отчетам, командир попытался подать сигнал о том, что его машина не является вражеским объектом. Но пилот все равно ударил по ней ракетой AGM-65 класса «воздух — земля». Весь экипаж погиб, кроме водителя, которого выбросило из машины. Расследование показало, что причиной инцидента стала неисправность ракеты, а не ошибка пилота. Как бы то ни было, еще семь морских пехотинцев были убиты своими же сослуживцами, в том числе друг Шелтона Томас Дженкинс. В общей сложности 11 американских военнослужащих погибли от так называемого дружественного огня[18].

Только днем, когда закончился бой, Шелтон узнал, что два его друга, Дженкинс и Котто, были убиты, причем не противником, а собственными товарищами. Но у командующих американскими войсками не было времени разбираться в причинах произошедшего. После этого первого столкновения иракские войска захватили приграничный город Аль-Хафджи. Несколько разведчиков морской пехоты, не замеченные противником, сумели укрыться в домах. Позже они помогли организовать операцию по освобождению Аль-Хафджи от иракских войск, сообщив пилотам А-10 расположение вражеских танков.

На следующий день подразделение Шелтона участвовало в контратаке. Они оказывали огневую поддержку саудовским и катарским войскам, входившим в коалицию, созданную для освобождения Кувейта от иракской оккупации. Во время боя орудие Шелтона заело, и ему было приказано поступить под командование комендор-сержанта Лероя Форда в тылу. Шелтон говорит, что именно тогда увидел то, что до сих пор не может забыть.

«Я спросил у Форда, что нужно делать. Когда я приехал, он стоял, прислонившись спиной к своему Humvee. Я посмотрел налево. Там лежали тела, прикрытые брезентом. Ветер сорвал его, и я увидел Дженкинса. Это был настоящий шок. Его тело было полностью сожжено. Один черный уголь, и только зубы белеют. Я понял, что это он, потому что у него на ноге была бирка с именем. И я узнал его машину. Это был такой ужас! Настоящий шок! Я потерял дар речи. Я даже вообразить такого себе не мог. Но это все происходило на самом деле. Я упал на колени. Я посмотрел на Форда, вдруг он мне объяснит, как это все возможно. Но нет, он ничего не сказал».

Увиденное стоит перед глазами Шелтона и сейчас, 20 лет спустя. Он рассказывает мне все это по телефону и начинает рыдать. Мне приходит в голову, что моя затея с книгой на самом деле может оказаться очень рискованной. Если мне и удастся убедить ветеранов поделиться со мной своим опытом, кто знает, к каким последствиям это приведет? Не станет ли им после этого еще хуже?

«Я не знаю, что это было — шок или злость, только я кричал и кричал, что они мертвы и что я больше не хочу заниматься всем этим. Я был в ярости, сбит с толку. Мне казалось, что командир взвода специально сделал так, чтобы я увидел тела», — говорит Шелтон, продолжая плакать.

«Форд стал меня успокаивать, пытался переключить мое внимание. Вообще был очень добр ко мне. Но я не хотел, чтобы ко мне кто-то прикасался, чтобы со мной кто-то говорил. Они не видели того, что увидел я. Они не могли сказать мне, что все будет в порядке. В тот день никто ничего не мог мне сказать. Никакие слова не могли изменить то, что я увидел. Я просто хотел, чтобы меня оставили в покое. Это был шок. Да, я был в шоке. Помню, я сел в машину. А они лежали на песке. Я посмотрел на моего наводчика орудия… По рации меня вызывает лейтенант, я уже давно не связывался с ним. Он вызывает меня по рации, а я не могу ответить, просто не могу. Я смотрю на наводчика, а он мне говорит: «Ответь, пожалуйста». В конце концов я беру рацию и начинаю повторять: «Они мертвы, мертвы, они все мертвы»».

Шелтон молчит несколько минут, потом продолжает: «Сначала тишина. Потом мне говорят: «Успокойся, Blue 2 [позывные Шелтона], успокойся». Я видел, что наводчику страшно. Но я не хотел с ним разговаривать. Он ничего не мог мне сказать. Мы с ним так никогда это и не обсуждали, было слишком больно. Мне не было страшно, я испытывал только ярость. Нет, даже не ярость, что-то еще более ужасное. Шок оттого, что вот так, лицом к лицу, столкнулся со смертью. Я больше никогда не хочу такого пережить. Это какое-то животное чувство. Испытываешь ярость. Хочется убивать. Гнев был просто невыносимый. Мы снова вернулись на передовую. Мы стреляли и стреляли, я даже не понимал, кто это вокруг, не понимал, что это иракские солдаты.

Потом стрельба закончилась. Я почувствовал себя опустошенным. Во мне как будто что-то оборвалось. Появилась какая-то пустота. После этого боя все стало, как в тумане. Я перестал молиться Богу. Меня воспитывали в христианской семье, но я больше ни во что не верил. Обугленная человеческая плоть… Нас просто никто не слышит. После этого я участвовал во многих облавах. Я вызывался участвовать во всех операциях. Меня подстегивал гнев. Мне хотелось занять себя чем-нибудь. После этого первого боя мне было уже все равно. Если честно, так было даже легче. Я не испытывал ни грусти, ни чувства вины. Я только был очень зол. Ну и думал о том, что единственная возможность попасть домой — выполнить эту работу».

Через два дня Аль-Хафджи удалось освободить от иракских войск. Батальон Шелтона получил приказ войти на территорию Кувейта. После ожесточенного боя и потери 11 человек бойцы чувствовали себя неспокойно и напряженно.

«Мы пересекли границу Кувейта 2 февраля 1991 года. Мы сожгли почти все свои письма, чтобы они не попали в руки врагу. У меня осталось всего несколько писем и фотография сына Тирона. На рассвете, когда должно было взойти солнце, все до самого горизонта стало черным. Они [иракцы] подожгли месторождения нефти».

Чтобы прикрыть свое отступление, иракские войска подожгли 600 нефтяных скважин. Дым пожаров был настолько густой, что его видно на фотографиях из космоса. Шелтон смотрел на огни на огромном пространстве затянутой дымом пустыни, и ему все это казалось картиной из Апокалипсиса, мрачной и сюрреалистичной. Направляясь в Кувейт по дороге, расчищенной саперами от мин, его машина заглохла.

«Я смотрел, как войска уходят к горизонту. Я забрался на крышу машины, снял каску и бронежилет. Я хотел, чтобы в меня попали. В нас стреляли, и я хотел, чтоб в меня попали». Но его желание не исполнилось. Он снова надел каску и бронежилет, и его LAV отбуксировали в тыл на ремонт.

«Пока чинили машину, мы не принимали участия в бою. Из-за пожаров, устроенных иракцами, нефть буквально лилась с неба. Мы все были покрыты нефтью. Она была повсюду.

Как будто дождь, только нефтяной. И никуда от него не спрячешься».

Машину починили, и они направились в Кувейт.

«Мы нагнали свое подразделение в аэропорту Кувейта. И тут рядом с нами взорвалась ракета Scud. Такой взрыв, земля под ногами закачалась! Но вот что взбесило всех нас, не только меня: нам было приказано освободить аэропорт Кувейта от иракских войск. Ну, мы вошли в аэропорт, и какие-то пехотинцы установили там американский флаг. И попросили кувейтских бойцов поставить свой. И нас стали снимать. Представляете, это все ради фотографии! Нам столько пришлось пережить, чтобы получился хороший кадр!»

После окончания войны в Персидском заливе Шелтон еще двадцать лет прослужил в морской пехоте. Но несмотря на кажущуюся стабильность, душевного равновесия ему достичь не удалось. Воспоминания о погибших товарищах и сожженном трупе Дженкинса не оставили его до сих пор. Вернувшись в США, он начал пить и принимать наркотики. Но у него появилась и другая, еще более опасная привычка. Наверное, в этом была виновата не только война, но и какая-то более давняя травма. От этой привычки он не мог избавиться в течение 13 лет.

«Это началось в 1994 году. Я стал резать себя ножом. Выглядит ужасно, но помогает справиться с болью. Я брал кухонные ножи, ножи для мяса. Я это делал несколько раз в месяц. У меня весь живот в шрамах. И руки, и ноги тоже. Даже швы приходилось накладывать. На ногах из-за волос их не так видно, а вообще они заметные. Вот так, я ношу свою боль на себе. Нужно было как-то справляться с этой внутренней болью. Это немного помогало».

Кроме того, Шелтон вымещал свою злобу и боль на жене. После того как во время ссоры он ее ударил, его обязали пройти специальные курсы, чтобы научиться контролировать вспышки гнева. Несмотря на психологические проблемы, Шелтон подал заявку на одну из самых ответственных должностей в морской пехоте — должность инструктора. Отбор кандидатов предполагал встречу с психологом.

«Он спросил меня, все ли у меня в порядке. Я ответил: «Готов к бою!» Но я даже не мог смотреть ему в глаза. Он понял, что что-то не так», — рассказывает Шелтон. Но его кандидатуру все равно утвердили.

Шелтон обучал тех, кого должны были отправить на войну. Но у него самого внутри бушевала война. Он продолжал пить и резать себя. Дела шли все хуже. Брак Шелтона распался, после десяти лет совместной жизни жена забрала троих детей с собой в Нью-Джерси. Его направили в Косово, и там он два раза подвергался взысканиям за угрозы в адрес сослуживцев. В итоге его вернули обратно и направили на психологическую комиссию. Он женился во второй раз и снова развелся. Его карьера и даже жизнь висели на волоске. Однако причиной посттравматического синдрома у Шелтона стало не только пережитое на войне, но и более ранние события. Он утверждает, что в детстве пострадал от сексуального насилия со стороны одной дальней родственницы. Его семья не верит ему, поэтому он уже много лет не общается с ними.

Можно предположить, что психологические проблемы начались у Шелтона задолго до войны в Персидском заливе. Но участие в военных действиях окончательно подорвало его способность держать их под контролем. Травма, полученная то ли во время военных действий, то ли еще в детстве, привела к тому, что Шелтон перестал полностью осознавать происходящее с ним, перестал воспринимать события как часть реальной жизни. Доктор Джонатан Шей считает, что это довольно распространенное явление. В книге «Ахиллес во Вьетнаме» он пишет: «Столкнувшись со слишком большим злом, человек навсегда перестает быть доверчивым, «нормальным» человеком, который воспринимает привычный общественный порядок как систему личной безопасности. Когда ветеран перестает видеть смысл в том, что с ним происходит, это может привести к деперсонализации личности».

В конце концов проблемы Шелтона стали очевидны и военным врачам. За девять месяцев до его выхода на пенсию врач Управления по делам ветеранов поставил ему диагноз: депрессия и посттравматический синдром. Ему прописали целый ряд различных лекарств, в том числе антидепрессанты. Единственное, что ему оставалось, — попытаться получить увольнение по состоянию здоровья и постараться не попасть в какую-нибудь переделку, пока оформляют документы.

Сейчас, больше 20 лет спустя после войны в Персидском заливе, Шелтон практически нетрудоспособен и живет на небольшую военную пенсию по инвалидности. Для своей семьи он стал изгоем из-за обвинений в их адрес. Они живут в одном городе, но даже не разговаривают друг с другом. Он отказался от всех лекарств. Часто по ночам ходит по улицам со своей собакой Роско. Он старается не думать о войне.

«Я очень не хочу об этом думать. Но мне все время кажется, что я продолжаю слышать выстрелы. Я сижу дома, никуда не хожу. Все пережитое по-прежнему со мной, физически со мной. Я думаю, к этому нельзя быть готовым. Нельзя, если только ты уже не сумасшедший».

Шелтон говорит, что пережитое опустошило его, лишило его жизнь смысла и цели. Но он все еще надеется их обрести. Он активно принимает участие в различных программах психологической реабилитации, пытаясь понять и принять все случившееся. Одна из программ называется «Боевая бумага» (www.combatpaper.org). Бывшие военнослужащие отправляют свою форму на переработку, а на изготовленной из нее бумаге рисуют или делают скульптуры из папье-маше. В рамках другой программы, «Военные писатели», он пробовал себя и в роли журналиста.

Вот одна из его статей, опубликованная на сайте программы www.warriorwriters.org:

«В своей жизни я сам демон. Я — тьма, окутывающая мои дни, пожирающая мои мысли, разрушающая меня изнутри. Я слишком далеко, чтобы мне можно было протянуть руку помощи: я уже сдался. Я не тот, кем кажусь вам со стороны или каким вы меня представляете. Я другой. Когда вы закрываете глаза, вы меня видите; когда вы идете по пустынной улице, я иду за вами; когда вы слышите шепот — это я. Но вы меня не найдете. Как вы можете искать меня, если даже не знаете, кто я? Я слышу голоса, слышу смех — это смеются надо мной. Я знаю, что моя жизнь кончена. Я просто инструмент, который день за днем ковали и завинчивали, пока я не погрузился во тьму, откуда нет выхода, впереди только еще большие страдания».

Эти слова полны пессимизма и отчаяния. Но врачи считают, что это, по крайней мере, попытка разделить с окружающими груз всего пережитого. А значит, шаг на пути к спасению.

P.S. Когда моя работа над книгой уже подходила к концу, я получил от Шелтона СМС-сообщение, подарившее мне надежду, что он все-таки сможет справиться со своими проблемами: «Кевин, недавно я встречался со своими детьми. Впервые за 10 лет!»

Данный текст является ознакомительным фрагментом.