Анхелика Городишер Фиолетовые пятна

Он повернулся на другой бок под одеялом, скрипнув пружинами кровати. Ему удалось сохранить в памяти сон, героем которого был Улисс. Он вслушался в успокаивающее дыхание ночи в Вантедуре. Бонифаций Соломейский, разлегшись в его ногах на кровати, розовым язычком принялся совершать свой обычный ритуал вылизывания шерсти. Однако еще не рассвело, и оба они вновь погрузились в сон. Прислонившись к дверному косяку, мерно храпел Тук-о-Тут.

На другом берегу моря Матроны укачивали Кариту Дульче. Они осторожно вынесли «яйцо» под открытое небо, то и дело останавливаясь, чтобы ненароком не споткнуться и не встряхнуть его, а потом сняли с «яйца» крышку. Огромная колыбель покачивалась в такт песне, и лучи желтого солнца, просочившись между листьями деревьев, прикоснулись к его лицу. Он пошевелился, потерся о мягкие стенки колыбели и захныкал. Матроны продолжали напевать, и одна из них приблизилась и погладила его по щеке. Карита Дульче улыбнулся и вновь заснул. Матроны вздохнули и умиленно переглянулись…

На острове был вечер. Клавесины исполняли сонату № 17 си-бемоль-мажор. Савериус только что закончил свой монолог, и Теофилус продумывал блестящий ответ своему оппоненту. Но ему вдруг подумалось: «Он ведь тоже любит Чимарозу[16]» — и тотчас из его головы вылетело все, что он собирался сказать, а все прилагательные и существительные утратили тот оттенок презрения, который Теофилус хотел выразить по поводу так называемой «универсальной модели восприятия». Савериус злорадно ухмылялся…

Скрючившись в три погибели, бородатый и грязный, воняющий рвотой и потом, он опять попытался сесть. Оперся с усилием левой рукой о землю, напряг ее так, чтобы она не дрожала, и ухватился за куст. Поднял правую руку, дотянулся до ствола дерева и стал подниматься на ноги. Голова кружилась, рот был наполнен желчной горечью. Он сплюнул, и тягучая слюна повисла на его бороде.

— Споемте, друзья, — сказал он. — Воспоем жизнь, любовь и вино!

В голове у него сверкало семь солнц, и еще два светили снаружи. Одно из них было апельсинового цвета, и на него можно было смотреть, не щурясь.

— Я хочу костюм, — сказал он. — Тот, что на мне, уже превратился в лохмотья. Новый костюм зеленого бархата. Да-да, именно зеленый… И высокие сапоги. И еще — трость и рубашку. И виски в пивной кружке.

Однако он был слишком далеко от фиолетовых пятен, и у него недоставало сил идти.

Фасад дома был из серого камня. Сам дом будто вырастал из горы, и внутри него имелись нескончаемые коридоры, в которые никогда не проникал свет. Залы для трофеев пустовали: на вершине горы Охотники жарили мясо оленей. Залы, в которых иногда заседали Судьи, были увешаны черными коврами. Всюду почти всегда царила тишина, и окна оставались закрытыми на протяжении всего дня. Пыточная камера располагалась в подвале, и Леванууса со связанными за спиной руками вели туда.

— До посадки еще часов десять, — сказал Капитан.

Леонидас Теренсио Сесслер подумал, что на протяжении всего полета было произнесено слишком много слов и что в дальнейшем, видимо, их будет сказано еще больше. Было слишком много споров, ссор, криков, распоряжений, извинений и объяснений, рекомендаций и предположений, бесконечных пересказов одних и тех же анекдотов, жалостливых изложений своей биографии, нотаций на темы морали. Последние являлись составной частью должностных обязанностей Сесслера. Вообще-то он не любил читать мораль своим товарищам и всячески пытался смягчить то, что, как он знал, будет воспринято другими с известной долей цинизма. Однако неизменным следствием непостижимого процесса превращения мыслей в слова становилось то, что он все-таки читал мораль всему экипажу. Именно поэтому Сесслер пришел к выводу, что сама по себе человеческая речь — либо чудовищная ошибка, либо мрачная шутка Создателя.

— Нам следовало бы отказаться от слов и общаться с помощью музыки, — заявил он.

Капитан недоверчиво улыбнулся, по-птичьи склонив голову к плечу.

— Я имею в виду не только нас с вами, но и всех людей вообще, — пояснил Сесслер.

— Мой дорогой доктор, — оживился инженер Саван. — По-вашему, сейчас мы должны были бы воспроизводить голосом триумфальный марш?

— Вот именно.

— А разве это не то же самое, что крики: «Браво! Браво! Ура-ура!»?

— Конечно, нет.

— Двенадцати нот явно недостаточно, — неожиданно вмешался в разговор Рейдт-младший.

— А двадцати восьми знаков слишком много, — возразил Лео Сесслер.

— Лучше пейте кофе, — посоветовал Капитан.

В одиннадцать по полетному времени они совершили посадку в Пустыне Пума. На самом деле это была не пустыня, а равнина, покрытая пожелтевшими травами.

— Печальный пейзаж, — прокомментировал Лео Сесслер.

— Десять часов пятьдесят четыре минуты, — произнес за его спиной кто-то из экипажа. — Этой ночью я почти глаз не сомкнул.

— А кто из нас спал? — откликнулся другой.

Ложная пустыня простиралась перед ними, и ее края поднимались к горизонту, словно бортики большой суповой тарелки. Люди облачались в белые костюмы, натягивая прочные перчатки сложной конструкции и сапоги до бедер — снаряжение для высадки. Лео Сесслер нацепил на нос очки, а поверх очков — предписанные инструкцией защитные заслонки: нелепые меры предосторожности.

Саван насвистывал какую-то мелодию.

— Когда будете готовы, — скомандовал Капитан, который всегда одевался быстрее всех, — сбор в выходном шлюзе.

И открыл дверь рубки.

— Что бы вы предпочли, Саван: умереть или ослепнуть? — осведомился Сесслер.

— Что вы имеете в виду? — уже от двери спросил Капитан.

— Тут два солнца, — проинформировал Сесслер.

— Не бойтесь, — успокоил его Капитан. — Рейдт-младший знает толк в своем деле.

И закрыл дверь.

Рейдт-младший покраснел и нарочно уронил перчатку, чтобы, наклонившись, скрыть свое лицо от остальных.

— Лучше уж умереть, — сказал Саван.

* * *

Бонифаций Соломейский выгнул спину дугой и зашипел.

— В чем дело? — спросил сеньор Вантедур.

Внизу лаяли псы.

Теофилус получил сообщение о том, что снижение корабля проходит благополучно. В душе его зародилась надежда на то, что все будет хорошо, но она тут же исчезла, сменившись предчувствием опасности. Однако скорее по инерции, чем из любопытства он продолжал поддерживать связь с маэстро Астрономом. В результате удалось засечь место падения или посадки той «летающей штуки», о которой его предупреждали приборы. Хотя его не прельщала идея отправляться в путь не выспавшись, он потребовал, чтобы его соединили с маэстро Штурманом.

— И выключите музыку!

Клавесины умолкли на середине тринадцатой сонаты.

Всадник ворвался бешеным галопом в парадный двор. Сеньор Вантедур поднялся с кровати, набросил на плечи накидку и вышел на балкон. Человек внизу что-то кричал. Он прибыл с наблюдательных башен и указывал рукой куда-то на запад.

— Только после завтрака, — сказал сеньор Вантедур.

В доме не было никого, кто мог бы его услышать, за исключением Бонифация Саломейского, который молча согласился с хозяином.

Карита Дульче лизал влажные стенки своей колыбели, а голый Левануус, привязанный к дыбе, смотрел на палача, который ждал распоряжений.

Опершись на трость, человек в костюме зеленого бархата отошел от фиолетового пятна, мурлыча песенку. В руке он нес кубок. Солнце сверкало на хрустале и на жемчужных запонках сорочки. Он чувствовал покой в душе. Счастье было таким достижимым!

На землю спустились восемь человек: Капитан, Лео Сесслер, инженер Саван, второй радист и еще четыре члена экипажа. У всех было при себе легкое вооружение, но только Сесслер испытывал по этому поводу дискомфорт.

Саван задрал голову, чтобы взглянуть на небо, и сказал через маску голосом, искаженным динамиками:

— Рейдт-младший был прав. По крайней мере, одно из этих светил безобидно. Посмотрите-ка наверх, доктор.

— Нет уж, спасибо. Лучше я сделаю это потом, непроизвольно. Солнце всегда внушало мне некоторые опасения. А теперь представьте, как я себя чувствую, когда их целых два.

Они начали подниматься по пологому склону.

— Когда мы с этим разделаемся… — начал Капитан и тут же умолк.

По гребню ближайшего холма скакал мустанг, на фоне солнца его силуэт выделялся черным пятном. Все остановились, не проронив ни слова; один из членов экипажа вскинул винтовку. Заметив это, Сесслер сделал отрицательный жест. Конь продолжал скакать по кромке горизонта, словно красуясь перед людьми. Шкуру мустанга посеребрил утренний иней, но его наверняка согревала горячая кровь. Ноздри его насмешливо раздувались. Вскоре конь исчез, перевалив через гребень холма.

— О, нет, не может быть! — воскликнул Саван. — И все-таки это был конь!

— Вы его тоже видели? — спросил Капитан.

— Дикая лошадь, — сказал один из членов экипажа. — Хотя мы вроде бы не планировали встретить тут животных.

— Может быть, мы ошиблись и приземлились в каком-то другом месте?

— Не говорите глупости, Саван. Мы сели именно там, где и должны были сесть.

— «Проскакали кони к усыпальнице, освежая рот шалфеем сочным», — процитировал Лео Сесслер. — Только это не Земля и здесь не должно быть коней.

Капитан не приказал ему замолчать. Он лишь сказал:

— Вперед!

Маэстро Штурман сообщил, что все готово. Усевшись перед коммуникатором, Теофилус услышал: «Проскакали кони к усыпальнице, освежая рот шалфеем сочным… Только это не Земля и здесь не должно быть коней».

Потом донесся другой голос: «Вперед!»

Когда они дошли до края пустыни, желтое солнце успело накалить наружную сторону белых костюмов, но внутри них жара не чувствовалась.

Они задержались на краю сине-зеленого мира, покрытого тут и там фиолетовыми пятнами. Им показалось, что они находятся на Земле в первое утро новой эры с солнцами и лошадьми, дубовыми и кленовыми лесами, участками возделанной земли, подсолнухами и тропами.

Лео Сесслер уселся на землю. В горле его застрял странный комок, а внутренний голос декламировал стихи. Он попытался взять себя в руки. Лео подумал, что Капитан решит идти дальше, потому что Капитан есть Капитан.

Капитан развернул карту и повел речь, обращаясь к своим спутникам.

Вдали скакал мустанг.

Карита Дульче съежился, подтянув колени к подбородку.

Левануус умолял, чтобы его выпороли кнутом. Палачу было приказано подождать еще немного.

Правой рукой он вращал трость, а левой подносил к губам чашу. Виски проливалось на зеленый бархат.

— Сколько их? — спросил сеньор Вантедур.

— Восемь, — сообщил наблюдатель.

— Вот как обстоит дело, — сказал Капитан. — Данные не совпадают, так что где-то вкралась ошибка. Но я считаю, что мы не могли сбиться с курса. Скорее всего, нас перед вылетом снабдили неточной информацией. Нас ориентировали на скудную растительность в виде мхов, трав и отдельных кустиков, а мы встретили здесь деревья… — («Причем культурных пород», подумал Сесслер), — высокие травы… на удивление богатую и разнообразную флору. И фауну тоже… Хотя должны были увидеть лишь редких насекомых и некоторых червеобразных.

— А вот еще вопрос: откуда здесь взялась вода? — сказал Лео Сесслер.

— Что?

— Прислушайтесь.

Где-то вдали ревел горный поток.

— Да, несомненно, это вода, — сказал Капитан. — Мне тоже так показалось. Что ж, вернемся к этому вопросу позже, а сейчас следует идти дальше. Если мы продолжим наш путь, то наверняка узнаем что-то новое. Но если кто-нибудь хочет вернуться, он волен сделать это. Я вам не приказываю.

Капитан обращался ко всем членам группы, исключая, возможно, второго радиста. Но никто не двинулся с места.

— Значит, идем дальше.

Он свернул карту. Саван и Сесслер поднялись на ноги.

— Держите оружие наготове, но без моей команды никому не разрешаю пускать его в ход, что бы мы ни увидели впереди.

«Что мы еще можем тут увидеть? — подумал Сесслер. — Стадо мустангов? Телефонную будку? Поезд? Пивную? Или просто червей и нескончаемые сезонные ливни?»

— Однако пока все выглядит вполне спокойно, — добавил Капитан.

Лео Сесслер усмехнулся про себя. В окружающей тиши могли таиться ловушки. Скажем, чудовища в виде сирен. В воздухе мог витать смертельный яд. Или испарения, толкающие человека на самоубийство.

— Здесь дорога, — указал Саван.

Они остановились перед грунтовой, хорошо утоптанной дорогой.

— Что ж, — сказал Капитан. — По дороге все-таки легче идти, чем напрямик по полям.

Оба солнца висели прямо над головой. При каждом шаге подошвы путников поднимали фонтанчики белой пыли, которая кружилась в воздухе и оседала на сапоги. Капитан сказал, что они будут идти еще час и, если не найдут ничего нового, вернутся на корабль, чтобы на следующий день разведать местность на большем удалении. Дорога пересекала дубовую рощу. Здесь водились птицы, но никто из звездолетчиков не сказал ни слова по этому поводу. Мустанг олицетворял собой всех животных, которые не должны были существовать на этой планете.

— Значит, это возможно, — констатировал сеньор Вантедур. — Но как я их услышу?

— Создайте коммуникатор. Это очень просто, я вам объясню.

— В этом и заключаются преимущества специалиста по высшей электронике, — улыбнулся сеньор Вантедур. — А почему ты пришел именно ко мне?

— А к кому бы я пошел? — в свою очередь, спросил Теофилус. — К Морицу? Кестеррен недосягаем. А Леваль окончательно вжился в роль Леванууса.

— И что же ты советуешь предпринять?

— Не знаю.

— Ты ведь прекрасно понимаешь: мы могли бы кое-что сделать.

— Под этим «кое-что» вы подразумеваете их уничтожение? — спросил Теофилус.

— Именно.

— Это было первое, о чем я подумал. И все же…

— То-то и оно, — сказал сеньор Вантедур. — «И все же…»

Дорога миновала дубовую рощу, и Карита Дульче требовал ласки, а человек в костюме зеленого бархата снова упал, и кубок разлетелся вдребезги, а палач натягивал веревку, и Левануус выл, а сеньор Вантедур и Теофилус пытались прийти к согласию по поводу того, как следует поступить с восемью пришельцами, прилетевшими на космическом корабле под названием «Нини Пауме-1».

Лео Сесслер первым увидел крепостную стену, но продолжал идти, храня молчание. Сначала они услышали топот копыт — опять мустанг? Но потом увидели всадника у подножия крепостной стены, спускающегося к ним по склону горы. Капитан сделал знак опустить оружие. Наездник натянул поводья, усмиряя лошадь, и медленно подъехал к путникам.

— Господа, я приветствую вас от имени сеньора Вантедура. Он ждет вас в своем замке.

Капитан вежливо наклонил голову. Всадник спешился и пошел впереди группы, ведя лошадь под уздцы.

Конь был (или казался) чистокровным английским жеребцом с благородным профилем, элитной породы. Сбруя — из кожи темно-синего цвета, с золотыми коваными стременами. Удила, цепочка уздечки, кольца поводьев и стремена отливали серебром. Попона на коне гармонировала с поводьями и со звездами на кайме.

— Equus incredibilis[17], — пробормотал Лео Сесслер.

— Что? — не понял его Саван.

— Или, возможно, Eohippus Salarius improbabilis[18].

Саван не стал больше ничего спрашивать.

Наездник оказался молодым человеком с невыразительной внешностью. Одет он был в узкие черные брюки и голубой камзол, украшенный золотыми звездами. Голову юноши до самых плеч покрывал капюшон.

Капитан попросил второго радиста сообщить на корабль ориентиры окружающей местности, ничего не объясняя, а также предупредить, что следующий сеанс связи состоится позже. Радист приотстал от группы.

Они прошагали по подъемному мосту над рвом без воды и вошли в вымощенный камнем двор. Тут раздавался лай собак, навстречу попадались люди, одетые как музейные экспонаты, пахло домашним скотом, горящими углями, свежевыделанной кожей и горячим хлебом. Озираясь на башни и зубчатые стены с бойницами, земляне позволили всаднику провести себя к парадному входу. В сумрачном вестибюле их уже ждали два человека, но в лучах света, которые падали через дверь на каменный пол, были видны только их ноги. Наездник удалился, и Капитан сказал людям, скрывающимся во мраке:

— Меня зовут Тардон.

— А меня — сеньор Вантедур, уважаемый Капитан. Проходите, я хочу представить вас Теофилусу.

Восемь землян вошли в замок.

Тем временем на острове маэстро Астроном сочинял свой девятнадцатый меморандум, на этот раз — о созвездии Молока Афродиты. Главный садовник склонился над розами нового сорта (цвета охры, в крапинку). Савериус читал «Теорию Истины» Платона. Пеония любовалась в зеркале своей новой прической. А на кухне кипела работа над ибисом изо льда, в чреве которого покоилось мороженое для вечерней трапезы.

Левануус эякулировал на потрескавшиеся камни пыточной камеры. Ослабев от боли и чувствуя, как пылает воспаленная глотка и как пересохло во рту от крика, он молча поднял руку и указал на дверь. Палач воззвал зычным голосом, и вошел Чемпион, разворачивая на ходу манто. Укутав Леванууса, он поднял его на руки и вынес из камеры.

Человек в костюме зеленого бархата спал под деревьями. Семь собак выли на луны.

Карита Дульче проснулся, и Матроны воркующе переговаривались, подражая лепету младенца и стараясь, чтобы их голоса звучали мелодично, как флейты.

* * *

— Полагаю, — сказал сеньор Вантедур, — необходимо кое-что объяснить, тогда мы лучше поймем друг друга.

Они сидели вокруг стола в Большом зале. В каминах горели дрова, в дальних углах готовились к выступлению шуты и трубадуры. Слуги принесли вино и жареное мясо. Дамы не были допущены в зал. Здесь присутствовали только восемь землян, сеньор Вантедур и Теофилус. Бонифаций Соломейский взобрался на колени к Лео Сесслеру и стал изучать его своими желтыми глазами. Тук-о-Тут, скрестив руки на груди, охранял дверь в Оружейную комнату.

— Представьте себе, как наш звездолет — он назывался, если вы помните, «Спящий Свет-3» — падает к поверхности этой планеты со скоростью, намного превышающей расчетную…

«Мы разобьемся!»

Морица вырвало. Леваль застыл, как каменный. Капитану Тардону удалось замедлить скорость снижения, но не в достаточной мере, и «Спящий Свет-3», словно корабль-самоубийца, рушится на «терру инкогниту», калеча свой экипаж. Однако на планете Салари-II глинистый, сухой и рыхлый грунт, который смягчает удар, и корабль подпрыгивает после соприкосновения с поверхностью и снова падает — на этот раз на бок.

— Мы получили травмы разной степени тяжести и долгое время находились без сознания, — сказал сеньор Вантедур.

Наступает рассвет, и солнечные лучи попадают внутрь корабля через дыры в корме.

— Кое-как мы выбрались наружу. Кестеррену досталось больше всех, мы тащили его волоком: И вот представьте себе: «Спящий Свет-3» лежит на равнине. В лучах двух солнц мир имеет цвет меди. Кестеррен жалуется на боль. Пока Леваль ухаживает за ним, мы с Сильдором поднимаемся на корабль в поисках воды и сыворотки. Мои руки обожжены, а у Сильдора рана на лице, и он приволакивает одну ногу. Снаружи начинает дуть сильный ветер, и страшно подумать о том, что нас ждет.

— Мы жили, постоянно путешествуя из корабля в пустыню и обратно, питаясь остатками сухого пайка в течение нескольких дней — трудно сказать, сколько их прошло, — продолжал сеньор Вантедур. — Все приборы были разбиты, и запас воды заканчивался. Кестеррен стал понемногу приходить в себя, но мы уже не могли его больше таскать. Нога Сильдора раздулась и стала твердой, как деревяшка, а мои руки были сплошным мясом без кожи. Мориц целыми днями сидел неподвижно, уткнувшись лицом в колени и обняв ноги руками. Время от времени он, не стесняясь нас, рыдал… Я решил убить их, понимаете? Расстрелять их из корабля, а потом пустить пулю себе в лоб. Мы не могли отправиться на поиски воды. Даже если бы мы нашли ее, — он сделал паузу, прислушиваясь к далекому шуму падения бесконечных и невозможных в этом мире водяных струй, — у нас все равно не оставалось шансов выжить. Когда-нибудь здесь должна была высадиться вторая экспедиция — например, вы, и тогда они нашли бы останки корабля и пять скелетов с пулями в черепах. — Он улыбнулся. — Я до сих пор очень метко стреляю.

— Капитан Тардон… — начал было Саван.

— Прошу вас называть меня сеньор Вантедур. Или просто — Вантедур.

— Но вы же капитан Тардон?

— Теперь уже нет.

Капитан корабля «Нини Пауме-1» заворочался в своем кресле и сообщил: он, как и Саван, считает, что Тардон не мог перестать существовать в своем прежнем качестве в действительности. Вопрос Савана так и не успел прозвучать, потому что в разговор мягко вмешался Теофилус:

— Объясните им, Вантедур, как мы нашли фиолетовые пятна.

— Объясните нам лучше, откуда взялось все это, — сказал Капитан и обвел жестом Большой зал, трубадуров, каменные камины, слуг, одетых в синие камзолы, карликов, Лестницу Славы, Тук-о-Тута возле дверей Оружейной комнаты, увешанного ожерельями, с ятаганом на поясе и туфлями на ногах; накрашенные женские лица под высокими белыми шляпами, которые виднелись на внутренних балконах.

— В этом-то все и дело, — сказал сеньор Вантедур.

— Скажите им, что мы — боги, — подсказал ему Теофилус.

— Да, мы боги.

— Вы шутите?

Убиваю время тем, что брожу вокруг разбитого корабля. Сильдор присоединяется ко мне, только он ходит в противоположном направлении, и мы с ним медленно описываем круги. Как и с самого начала нашего пребывания на этой планете, мы стараемся не наступать на два больших пятна фиолетового цвета. У пятен расплывчатые края и кажется, что они трепещут и двигаются. Может быть, они живые, а может быть, таят в себе смертельную опасность. Мы не испытываем любопытства к ним, поскольку выжить они нам не помогают, а смерти мы уже не боимся.

— Я уже не хочу есть, капитан.

— Заткнись, Сильдор. У нас ведь еще есть еда.

— Неправда.

Мне кажется, что я его сейчас ударю, но он смеется. Я делаю несколько шагов к нему, и он пятится, не глядя под ноги.

— Я не хотел оскорбить вас, капитан, — говорит он. — Я собирался объяснить, что не хочу есть, но отдал бы все на свете за одну сигарету.

— Откуда я возьму тебе сигарету? — ору я.

Сильдор глядит на меня с удивлением, а потом отводит взгляд в сторону.

— Послушайте, капитан Тардон, у меня нет сигарет. И я всего лишь сказал, что хочу сигарету…

Я прыгаю на него так, словно хочу убить, хватаю за запястье и поднимаю его руку на уровень наших глаз.

В его кулаке зажаты две сигареты.

— Единственное возможное объяснение заключалось в том, что мы оба сошли с ума, — продолжал сеньор Вантедур.

И Вселенная мягкой и липкой тяжестью обрушилась на меня. Откуда-то издалека доносятся голоса Сильдора и Леваля, зовущих меня будто в мегафон. Я знаю, что мы потеряли рассудок. У меня звенит в ушах, и я мечтаю о глотке воды. Меня хлопают по щекам и помогают сесть. Кестеррен спрашивает, что происходит. Я хочу понять, действительно ли это сигареты. Мы трогаем и нюхаем их. Наконец мы выкуриваем одну на троих, и у нас остается еще одна сигарета. Мы решаем предположить хотя бы на секунду, что не сошли с ума, и провести эксперимент.

— Я хочу сигарету, — говорит Леваль и смотрит на свои руки, но они остаются пустыми.

Тогда он повторяет эти слова, не глядя на руки. Мы пытаемся вспомнить свои слова, жесты и интонации в тот момент, когда на свет появилась первая сигарета. Сильдор становится передо мной и говорит: «Я не хотел оскорбить вас. Я собирался объяснить, что не хочу есть, но отдал бы все на свете за одну сигарету».

Однако ничего не происходит. Я смеюсь — впервые после того, как «Спящий Свет-3» начал падать со слишком большой скоростью, войдя в атмосферу.

— А я хочу, — говорю я, — холодильник с запасом продуктов на десять дней. Летний домик на берегу озера. Пальто с меховым воротником. Автомобиль «Сениор-де-Люкс». Сиамского кота. Пять горнов.

Леваль и Сильдор тоже смеются, но одна сигарета у нас все-таки есть.

Мы плохо спим. Становится холоднее, чем в предыдущие ночи, и если Мориц уже почти ничего не говорит и совсем не двигается, то Кестеррен, наоборот, не перестает жаловаться.

На следующее утро, задолго до завтрака (если нашу еду можно назвать завтраком), я встал раньше всех и отправился к «Спящему Свету-3» за винтовкой. Когда я взглянул вниз, на палатку и на бесконечный серый мир, который начинали освещать лучи двух солнц, и на фиолетовые пятна, которые были похожи на воду, на живую воду, то подумал, что мне все-таки жаль терять все это. Меня не пугала смерть: я не думал о ней. Еще в детстве, когда я впервые испытал приступ ужаса перед неизбежным концом, я догадался, что такие вещи надо либо воспринимать спокойно, либо они возьмут над тобой верх. Однако я вспомнил о сигарете и вновь спустился вниз. Я выкурил ее, дрожа от холода на утреннем ветру. Дым был голубовато-фиолетовым, почти того же цвета, что и пятна на поверхности Салари-П. Поскольку я собирался умереть в этот день, то отправился к одному из пятен, встал на него и убедился, что ничего не чувствую. Я сказал: «Хочу электрическую бритву» — и действительно очень захотел иметь ее. Я не вообразил себя бреющимся. Я вообразил, будто сам стал электрической бритвой. Я обжег себе пальцы окурком и закричал от боли. А в следующий момент в моей руке оказалась электрическая бритва.

Карлики играли в кости рядом с камином. Трубадуры и жонглеры подбадривали их. Акробат перепрыгивал через игроков, и пламя от горящих поленьев освещало его лицо. Играли клавесины. Слуги глазели на артистов и смеялись.

— Как и смерть, — сказал сеньор Вантедур, — это следовало принять за факт. И пусть мы сошли с ума, но если были способны курить плоды нашего безумия, бриться ими, набивать ими желудок, то воспринять их как реально существующие вещи было не только удобно, но и необходимо. Я разбудил Сильдора, и мы с ним встали на фиолетовые пятна. Каждый — на свое пятно. Мы попросили реку с чистой, пригодной для питья водой, с рыбой и песчаным дном, в десяти метрах от того места, где мы находились, — и получили ее. Мы попросили деревья, дом, еду, автомобиль «Сениор-де-Люкс» и пять горнов…

Земляне остались ночевать в замке сеньора Вантедура. Теофилус вернулся на остров. Бонифаций Соломейский и Тук-о-Тут исчезли вслед за своим хозяином.

Ночью Лео Сесслер поднялся с кровати, под шум далекого водопада прошел по коридорам, освещаемым смоляными факелами, и поднялся по лестнице к двери, перед которой спал Тук-о-Тут.

— Я хочу видеть твоего хозяина, — сказал Сесслер, толкнув великана ногой.

Негр вскочил и оскалил зубы, положив руку на рукоять ятагана.

— Я хочу видеть сеньора Вантедура.

Негр отрицательно покачал головой.

— Тардон! — вскричал Лео Сесслер. — Капитан Тардон! Выходите! Я хочу поговорить с вами!

Негр вытащил ятаган из ножен, но тут за его спиной дверь комнаты отворилась.

— Нет, Тук-о-Тут, — сказал сеньор Вантедур. — Доктор Сесслер может приходить ко мне в любое время.

Негр улыбнулся.

— Проходите, доктор.

— Я должен извиниться перед вами за столь несвоевременный визит.

— Ну что вы! Я распоряжусь, чтобы нам принесли кофе.

Лео Сесслер рассмеялся:

— Мне нравятся эти ваши парадоксы: средневековый замок, где нет электрического освещения, но зато можно пить кофе.

— А почему бы и нет? Электрический свет меня раздражает, а кофе я люблю. — Сеньор Вантедур подошел к двери, сказал что-то Тук-о-Туту и, вернувшись, сел напротив Сесслера. — У меня еще есть водопровод, как вы сами увидите, но нет телефона.

— А у других? У них есть телефоны?

— Да, телефон есть у Теофилуса, чтобы связываться с Левалем, когда тот в состоянии общаться с кем-либо. Что касается Кестеррена, то он почти всегда некоммуникабелен, а Мориц — всегда.

Они сидели в центре огромного помещения. Кровать на платформе из отполированного дерева занимала почти всю северную стену. Западной стены не существовало: три арки, поддерживаемые колоннами, вели на галерею с балконами над двориком, откуда открывался вид на леса и поля. В спальне Вантедура все было непропорционально: слишком высокие потолки, огромные шкуры животных на полу и гигантские ковры на стенах. Звуки извне перекрывались шумом водопада, которого Сесслер еще не видел, но который, судя по реву низвергавшейся лавины, тоже был невероятных размеров.

— Что нам делать, Вантедур?

— За сегодняшний день мне уже второй раз задают этот вопрос. И признаюсь вам, что не понимаю, почему решать его должен именно я. Теофилус спрашивал у меня то же самое, когда мы у шали о вашем прибытии — кстати говоря, намного более совершенными и современными средствами, чем все ваши приборы. Однако он выяснял, что мы будем делать с вами. А вы, как мне кажется, ставите этот вопрос несколько иначе — что вам делать с нами.

— Я имел в виду всех: и вас, и нас, — уточнил Лео Сесслер. — Но, признаться, до конца не уверен, почему задал этот вопрос. Наверное, хотел получить кое-какие объяснения по поводу происходящего.

Сеньор Вантедур улыбнулся:

— А разве вам недостаточно того, что я рассказал за ужином?

Без стука вошел негр. За ним следовал слуга с кофе.

— Сахар? Сливки?

— Нет, спасибо. Я пью кофе таким, какой он есть: черным и без сахара.

— А я люблю сладкий кофе. И вообще люблю сласти. Поэтому и располнел. Иногда я делаю зарядку, выезжаю верхом и организую охоту, но гастрономические удовольствия продолжают наносить ущерб моей фигуре. — Вантедур поднес чашку к губам. — Хотя меня это не особо волнует. — Он сделал глоток сладкого кофе.

Тук-о-Тут и слуга вышли. Бонифаций Соломейский глядел на Сесслера и Вантедура, сидя на кровати и обернув себя хвостом.

— Вантедур, меня интересует ваше мнение об этом феномене… не знаю, как назвать его, и это меня удручает. Я привык к тому, что у всякой веши есть свое имя. У меня просто мания искать для вещей верные определения. Но несмотря на это, я питаю искреннее отвращение к словам.

— Раз вам так нужны названия для вещей, значит, вы тот, кого именуют ученым?

— Ну да. Кстати, у вас превосходный кофе.

— Он выращен на наших плантациях. Вы должны обязательно побывать там.

— Почему бы и нет?.. Ладно, допустим, я ученый. Разумеется, с некоторой натяжкой. В принципе, я мог быть акупунктурщиком или пивоваром, воином или сборщиком налогов… И все-таки: что вы думаете об этом феномене, который позволяет вам извлекать разные предметы из ничего?

— Я уже не задумываюсь над этим. Но у меня есть бесконечное множество ответов на ваш вопрос, — ответствовал сеньор Вантедур. — Например, могу вновь повторить, что мы стали богами. В принципе, эта штука очень полезна для людей, и если бы она имелась во всех мирах, то нам бы удалось исключить из нашей практики многие вещи: религию, философские доктрины, суеверия и все такое… Вы отдаете себе отчет в этом? Ведь тогда отпали бы вопросы о том, что есть человек. Дайте кому-нибудь всемогущество — и вы получите все ответы, поверьте мне. Или не верьте, вы не обязаны мне верить. Но подождите немного — и вы увидите, что фиолетовые пятна сделали с Кестерреном, Морицем и Левалем. А точнее — что эти люди сделали с собой под воздействием фиолетовых пятен. — Вантедур поставил чашку на стол. — Теофилус и я — самые легкие случаи. По крайней мере, мы остаемся людьми.

— И вы не смогли помочь товарищам?

— Не вижу для этого причин. Самое страшное, что они… да и мы тоже, но это уже другое дело… они, в конце концов, счастливы. Знаете, что это значит, Сесслер?

— Нет, но догадываюсь.

— Тот факт, что мы счастливы, в определенном смысле ставит точку. Попутно замечу: мы способны сделать с вами все, что угодно. Теофилус может спроектировать какой-нибудь аппарат, напиток или оружие — и эта штука заставит вас забыть обо всем. Или заставит поверить, что Салари-II уже не существует, что она разлетелась на куски, убив нас, пока мы исследовали ее, или что она представляет собой опасность для человека, или еще что-нибудь в этом роде.

— Мы тоже могли бы воспользоваться фиолетовыми пятнами.

— Мне жаль разочаровывать вас, Сесслер, но вы на это не способны. Тогда мы были в отчаянии. А вы далеки от этого состояния, и мы сделаем все возможное, чтобы вы не отчаивались, пока находитесь здесь. Я предупреждаю вас, чтобы вы не предпринимали напрасных попыток. Поймите: мало встать на фиолетовое пятно и сказать: «Я хочу драгоценности с королевской короны».

— Хорошо, у вас есть этот секрет, и вы его нам не откроете. Однако что же такое — эти фиолетовые пятна? Или, вернее, какова их природа?

— Не знаю. Я не знаю, что они собой представляют. Вначале мы проделывали кое-какие опыты. Например, рыли землю, но фиолетовое пятно распространялось вглубь. Однако не как часть грунта, а как отражение света. Но если вы, встав на пятно, будете искать источник этого света, хоть вверху, хоть в стороне, вы ничего не найдете. Я могу выдвинуть пару предположений. Например, что однажды Бог рассыпался на части, и его кусочки упали на Салари-II. Это хорошее объяснение, но лично мне оно не нравится… А вот другое: в каждом мире есть такие точки, где можно при определенных условиях получить любую вещь, однако на этой планете они видны невооруженным глазом. Согласно этой гипотезе, на Земле подобные пятна тоже есть, просто их еще никто не обнаружил. Или почти никто, и этим объясняются некоторые легенды… Или что эти фиолетовые штуки — живые, и это они являются богами, а не мы… А хотите так: ни один из предметов, окружающих нас, не существует, — Вантедур потопал по полу ногой, — и на Салари-II человек меняется, испытывает нечто вроде бреда, в котором видит и чувствует, как исполняются его желания. Что мы попали в ад, и фиолетовые пятна — это наше наказание… И так далее, до бесконечности… Выбирайте любую версию, которая вам больше нравится.

— Спасибо, но ни одна из ваших теорий меня не убеждает.

— Согласен. Меня они тоже не убеждают. Но я не задаю себе вопросов. Давайте лучше разберемся, Сесслер, что вы за тип.

— А именно?

— Я хотел бы знать, к какой категории людей вы относитесь. Завтра или послезавтра вы увидите, чем стали остальные члены экипажа «Спящего Света-3». А по какому пути пойдете вы?

— О, нет! Послушайте, Вантедур, это несправедливо…

— Почему же? Вы же видите мои осуществленные желания.

— Да. Вы деспот. Человек, который не чувствует себя удовлетворенным, пока не достигнет вершины пирамиды.

— Да нет же, доктор Сесслер, вовсе нет! Я не феодал. Я человек, живущий в феодальном замке. Я никого не заставляю ездить верхом, не присваиваю чужое имущество, не рублю головы, не соперничаю с другими владельцами замков и не борюсь с королем. У меня нет войска, нет феода, есть лишь один замок, и все.

— А обитатели замка?

— Естественно, они тоже порождены фиолетовым пятном и в той же мере настоящие, как та сигарета или электробритва. Скажу больше: они счастливы и испытывают привязанность ко мне. Не преклонение, нет… просто привязанность. Потому что я сотворил их такими. Они стареют, болеют, им больно, когда они падают. Они умирают. Но они довольны и любят меня.

— И женщины тоже?

Сеньор Вантедур встал, ничего не говоря.

— Ну и как: женщины вас любят?

— А женщин здесь нет, Сесслер. Таковы особые условия, при которых можно добиться чего-то от фиолетовых пятен. Никому из нас не удалось получить женщину.

— Но я их видел!

— Это не женщины… А теперь, если вы извините мою невольную неучтивость, нам пора на боковую. Завтра у нас много дел.

В три часа утра доктор Лео Сесслер вышел во двор замка, перешел мост, спустился по откосу и отправился в лунном свете искать на почве фиолетовые пятна. С балкона галереи за ним наблюдал сеньор Вантедур.

— Мы нашли экипаж «Спящего Света-3», — объявил Капитан.

— От чего они умерли? — поинтересовался Рейдт-младший.

— Они вовсе не умерли, — сказал Лео Сесслер. — Они живы, здоровы и довольны жизнью.

— Но как же мы их заберем с собой, господин капитан? — спросил штурман. — Пять человек — это слишком много для нашего корабля.

— Кажется, у них нет желания возвращаться на Землю, — сказал Сесслер.

— Они господа и хозяева этой планеты! — вскричал Саван. — Каждый из них имеет в своем распоряжении целый континент, и они могут получить все, что им захочется, от этих фиолетовых штуковин!

— Каких еще фиолетовых штуковин?

— Не будем спешить с выводами, — сказал Капитан. — Пусть весь экипаж отправляется сюда, к нам.

Пятнадцать человек уселись в машину Теофилуса, за рычагами которой восседал сам маэстро Штурман. Машина мягко покатилась по поверхности Салари-II.

— Вы хотите вернуться? — спросил Капитан.

— Нет, — возразил Теофилус. — Мы останемся здесь. Вы еще плохо знаете возможности этой планеты.

Помолчав, он добавил:

— А вот здесь живет Кестеррен.

— Где?

— Где-то тут, рядом. Он никогда не уходит далеко отсюда.

Люди шли по полю и, когда им попадались фиолетовые пятна, становились на них и пробовали загадать желания.

— Вон там лежит какой-то бродяга, — указал один из членов экипажа.

Сеньор Вантедур наклонился над человеком, одетым в лохмотья зеленого цвета. Человек был бос и сжимал в руке трость.

— А если он бросится на нас? — рука одного из землян нащупала пистолет.

— Скажите ему, чтобы он не вздумал стрелять, — шепнул Теофилус Капитану.

— Кестеррен! — сеньор Вантедур тряс распростертого человека, не переставая звать его по имени.

Оборванец открыл глаза.

— Мы уже не можем… — пробормотал он.

— Кестеррен, проснитесь, у нас гости!

— Гости с неба, — отозвался человек. — Кто они теперь, эти люди с неба?

— Кестеррен! С Земли прибыла вторая экспедиция!

— Они прокляты. — Оборванец вновь закрыл глаза. — Скажите им, чтобы улетали. И вы тоже убирайтесь.

— Послушайте меня, Кестеррен, они хотят с вами поговорить.

— Пусть убираются.

— Они хотят рассказать вам о Земле, а вы должны рассказать им о Салари-II.

— Прочь!

Он отвернулся и закрыл лицо руками. Земля и сухие листья осыпались с клочьев зеленого бархата.

— Идемте, — позвал сеньор Вантедур своих спутников.

— Но послушайте, Тардон, мы не можем оставить его в такомсостоянии. Он слишком пьян, и с ним может что-нибудь случиться, — запротестовал Капитан.

— Не беспокойтесь за него.

— А если он умрет?

— Вряд ли, — бросил Теофилус.

* * *

Машина поднялась по склону к серому фасаду серого дома на горе. Дверь открылась прежде, чем они успели постучать, и оставалась открытой, пока внутрь не вошли все. Потом она вновь закрылась. Гости прошли по темному огромному и пустому коридору и уперлись в другую дверь. Теофилус открыл ее. За ней оказалась непримечательная комнатушка без окон. Помещение освещали лампы, подвешенные к потолку. Две молодые женщины играли в карты, сидя на ковре. Сеньор Вантедур подошел к ним.

— Привет, — сказал он.

— Ты хочешь меня надуть, — оживилась одна из женщин, разглядывая сеньора Вантедура.

— Игра — скверная штука, — изрек сеньор Вантедур.

— Верно. Но я хочу одного. За это я могу простить тебе все.

— Понятно, — кивнул он. — А где мы можем найти Леванууса?

— Не знаю.

— Он, наверное, на пирушке, — предположила другая женщина.

— В золотом зале, — добавила ее партнерша.

— Где это?

— Уж не хочешь ли ты, чтобы я оставила ее одну? Я не могу сопровождать вас. — Женщина задумалась на секунду. — Выйдете через эту дверь… нет-нет, через другую… и когда найдете Охотников, спросите у них.

Она вновь уткнулась в карты.

Еще один коридор, такой же, как первый, и еще коридоры, похожие на них. Все они поворачивали под прямым углом.

Гости пришли в круглый зал. Через остекленный потолок лился свет. За столом сидела группа мужчин.

— Вы Охотники?

— Нет, — откликнулся один из мужчин.

— Да, — сказал другой.

— Где Левануус?

— В золотом зале.

Мужчина, сообщивший это, поднялся из-за стола, вытирая руки о набедренную повязку.

— Следуйте за мной.

Они вновь шли долгими коридорами.

Человек был распростерт на Троне Победы. Его голову венчал лавровый венок. Больше на человеке ничего не было. Он попытался подняться, когда увидел входящих землян в сопровождении Вантедура и Теофилуса.

— Ах, друзья мои! Мои дорогие друзья!

— Послушайте, Левануус… — начал сеньор Вантедур, протянув руку к человеку.

Музыка, крики, шум заглушили его слова.

— Вина! Вина для дорогих гостей!

Сеньор Вантедур и Теофилус подошли к трону. Лео Сесслер смотрел, как они переговариваются с хозяином. Наконец обладатель лаврового венка рассмеялся, хлопая ладонью по трону. Тот был инкрустирован драгоценными камнями, а его подлокотники, ножки и спинку украшали лики Горгоны из слоновой кости, сиявшие глазами из самоцветов.

— Чудесно, чудесно! — завывал Левануус. — Давайте позовем танцовщиц и устроим рыцарский турнир! Пусть нальют еще вина! Послушайте, послушайте!.. Приветствуйте гостей, покажите им все, на что вы способны! Они прибыли из жалкого мира, там нет героев, все они стали достоянием легенд!

Он поднялся с трона и пошел, шатаясь и чуть не падая, к центру зала, сопровождаемый Теофилусом и сеньором Вантедуром. Шум немного стих. Платья перестали шуршать, музыка сделалась не столь оглушительной.

— Они прибыли из мира, где люди смотрят телевизоры, едят из пластиковой посуды и ставят цветы в керамические вазы. Из мира, где получают семейные пособия, платят страховые взносы и налоги. Где существуют банковские клерки, сержанты полиции и могильщики. — Женщины дружно рассмеялись. — Дайте им вина! — Каждый из гостей был вынужден взять по бокалу, до краев наполненному вином. — Еще вина!..

Кувшины наклонились над чашами, вино полилось через край, а пятнадцать человек с Земли неподвижно застыли, глядя, как жидкость забрызгивает их обувь и разливается по полу.

— Хватит, идиоты, подождите, пока они отопьют!

Голый, увенчанный лавровым венком, с телом, испещренным шрамами и обезображенным струпьями, Левануус кланялся своим гостям и вещал:

— Я видел, как разрезанная земля вновь становится нетронутой под тяжестью генеалогического древа, — голосил он. — Я спустился в шахту, я изготовил ножи, я растворил соль у себя во рту, я видел кровосмесительные сны, я открывал двери поддельными ключами… Дайте вина этим грустным, никому не нужным людям с Земли! Разве вы не видите, что их бокалы пусты?

Бокалы землян оставались полными. Тем временем Левануус расходился все больше!

— Я видел ритуалы и обман, я видел переселение народов, я видел циклоны, пещеры, телят с тремя головами и торговые палатки! Я видел грехи, я видел тех, кто их совершает, и научился грешить сам! Я видел, как люди пожирают друг друга и как скачут лошади! Я каторжник, прикованный цепями к борту галеры!..

В завершение монолога последовали всхлипывание и икота. Леванууса подняли на руки и отнесли на трон, и он, задыхаясь, рухнул едва ли не замертво.

— Идемте отсюда, — сказал сеньор Вантедур.

Лео Сесслер выплеснул вино из своего бокала прямо на пол.

Левануус вопил, умоляя, чтобы с него содрали лавровый венец, потому что он жжет его голову и лоб.

Гладиаторы уже закончили трапезу и ушли, оставив грязные тарелки и опрокинутые стулья.

Женщины продолжали играть в карты.

В замок Вантедура они вернулись поздно вечером.

— Мне хотелось бы как-нибудь при случае взглянуть на водопад, — сказал Лео, Сесслер.

Сеньор Вантедур стоял рядом с ним.

— Когда пожелаете, доктор Сесслер. Это довольно далеко, но мы можем отправиться туда в любой момент. И вам нужно осмотреть наши кофейные плантации. А еще — оранжереи Теофилуса.

— Откуда все-таки взялся этот водопад?

— В действительности, это большой порог, больше любого из тех, что вы когда-либо видели в своей жизни. Дело в том, что раньше я долго жил поблизости от водопада.

— Дом рядом с водопадом?..

— Да, но не мой дом. Представьте, у меня никогда не было своего дома, доктор.

Теофилус присоединился к ним за ужином, и Тук-о-Тут снова занял позицию напротив двери в Оружейную комнату. Капитан произнес речь, и Лео Сесслер втихомолку подсмеивался над ним. Сеньор Вантедур поднялся на ноги и от имени тех, кто когда-то был членом экипажа «Спящего Света-3», отклонил предложение землян вернуться на родину. Бонифаций Соломейский был явно согласен с хозяином, а Тук-о-Тут, стоявший возле двери, и женщины в белых шляпках, заглядывавшие в зал с балконов, улыбались.

— Но я не вижу другого решения проблемы, — сказал Капитан.

— Самый разумный и здравый способ ее решения — это оставить все как есть, — сказал Теофилус. — Возвращайтесь на Землю, а мы будем жить здесь.

— Но экспедиция обязана представить отчет и приложить к нему вещественные доказательства. Разумеется, мы не сможем взять вас всех, но Кестеррен, конечно же, нуждается в срочной медицинской помощи, да и Левалю наверняка требуется лечение.

— Вы еще не видели Морица, — заметил Теофилус.

— По нашим расчетам, мы могли бы взять двоих, а кого именно — нужно разобраться.

— Об этом и речи быть не может. Возвращайтесь, представляйте начальству свой отчет, но без нас.

— Отчет без доказательств?

— Не в первый раз. Никто ведь не привозил на Землю колонны с Таммердена или глифы с Арфе.

— Ну, там-то речь шла не о таких невероятных вещах, как…

«Как мы», — подумал сеньор Вантедур.

— В любом случае, нужно вылечить Кестеррена и Леваля. Этого требует элементарная человечность. К тому же, когда прибудут колонисты, вы окажетесь в положении незаконных захватчиков земель, и вам все равно придется вернуться.

— Осмелюсь заявить, Капитан, — возразил сеньор Вантедур. — что не будет никаких колонистов и что мы не вернемся.

— Это угроза?

— Ни в коем случае. Подумайте трезво: какие могут быть колонисты в мире, где неизвестным образом добываются любые вещи? Из ничего? Не забывайте, что мы — боги, а боги не угрожают. Они действуют.

— Звучит как законченный афоризм, — сказал Лео Сесслер.

— Возможно. Но попробуйте, пожалуйста, этот розовый виноград. Вам надо побывать и на виноградниках.

Лео Сесслер рассмеялся:

— Вантедур, мне кажется, вы неплохой актер.

— Спасибо.

Капитан не захотел пробовать виноград.

— Я настаиваю на том, что вы должны вернуться. Если не с нами, то с одной из следующих экспедиций. По моей просьбе вам разрешат взять с собой самые дорогие вещи, а также спутников, которые скрасят ваш полет на Землю. — Он бросил взгляд на балконы. — Одна из них — хозяйка замка Вантедур, капитан Тардон? Вы же знаете, что к рекомендациям, которые содержатся в отчете капитана экспедиции, обычно прислушиваются.

Теофилус засмеялся:

— Позвольте мне, Капитан, сделать два замечания. Во-первых, ничто из сотворенного с помощью фиолетовых пятен не может покинуть Салари-II. Вам не приходила в голову мысль, что самым логичным для нас было бы десять лет назад — десять земных лет — попросить исправный корабль, чтобы вернуться на Землю? Мы и попросили его. Но мы не слишком глубоко верили в него и были достаточно осторожны, чтобы попробовать взлететь на корабле, который контролируется планетой. Если бы Бонифаций Соломейский захотел сопровождать Вантедура на Землю, он улетучился бы в тот момент, когда корабль вышел бы за пределы атмосферы.

— Но тогда все ваше окружение нереально!

— Нет? Попробуйте розовый виноград, Капитан.

— Да оставьте вы в покое виноград, Тардон! Вы собирались сделать два замечания, Сильдор. Каково же второе?

— Нет никого, кого мы хотели бы забрать с собой, даже если бы могли. Не существует никакой супруги Вантедура. Повторяю, на всей планете нет ни одной женщины.

— Но послушайте! — воскликнул Саван. — Я видел их и здесь, и в том сумасшедшем доме, и в…

— Это не женщины.

Все вдруг заговорили одновременно, кроме Рейдта-младшего, который был бледен и молчал, сжав руки в кулаки.

Сеньор Вантедур сказал:

— Вы так любите очевидные истины, Капитан. Можете подозвать этих красоток и попросить раздеться, никто из них не откажется. Правильное определение, которое к ним подходит, это эфебы[19].

— Но женщины в доме Леваля — они играли в карты на полу! И у них были груди!

— Конечно, были. Им нравится так выглядеть. Мы способны обеспечить их нужными гормонами и хирургами. А хирург может многое, особенно если это профессионал. Единственное, на что мы не способны, — сотворить женщину.

— Но почему? — спросил Лео Сесслер.

Рейдт-младший, покраснев, встал. Над его верхней губой собрались бисеринки пота.

— Ввиду особых условий, которые необходимы для сотворения тех или иных вещей, — изрек сеньор Вантедур. — Если бы кто-то из вас вчера вечером имел при себе магнитофон или обладал великолепной памятью, он нашел бы разгадку в моем повествовании.

— Это определенно меняет ситуацию, — очнулся Капитан.

— Да? Тот факт, что, по крайней мере, трое из нас спят с «мальчиками», что-то меняет?

— Конечно. Вы же были и, смею утверждать, остаетесь офицерами Космических Сил! И я не могу взять на себя ответственность за подрыв престижа Звездного Корпуса, который неизбежно произойдет, если я доставлю на Землю офицеров, ставших гомосексуалистами!

И тут Рейдт-младший взорвался.

— Они не имеют права!.. — кричал он. — Я не хочу больше находиться рядом с этими отбросами! Мусор! Вонючие педерасты! Грязные извращенцы! Уничтожьте их! Я не хочу их видеть!..

Лео Сесслер подскочил к бунтовщику и ударил его по лицу.

— Выкиньте этого психа из моего дома, — приказал сеньор Вантедур.

Двое членов экипажа подняли потерявшего сознание юношу под мышки и за ноги.

— По-вашему, это мы нуждаемся в медицинской помощи? — спросил Теофилус. — А что вы мне скажете о своем экипаже, Капитан? Мы вполне довольны жизнью, мы можем существовать каждый сам по себе. Мы ведем честную игру. Однако, похоже, у вашего молодого человека ночи проходят в диких сексуальных фантазиях и раскаянии… А вы в чем раскаиваетесь, Вантедур?

— Я мог бы распорядиться, чтобы его прикончили, — сказал сеньор Вантедур. — Пусть его уберут отсюда и запрут на корабле, Капитан, иначе я прикажу отрубить ему голову.

— Унесите его, — велел Капитан. — Он будет содержаться под арестом на корабле.

— Возьмите мою машину, — предложил Теофилус.

— Думаю, мы должны принести вам свои извинения, — сказал Лео сеньору Вантедуру.

— Послушайте, Сесслер!.. — запротестовал Капитан.

— Мы просим у вас прощения за этот инцидент, сеньор, — продолжал Сесслер, не слушая Капитана.

— Давайте сядем, — пригласил хозяин замка. — Заверяю вас, я уже забыл об этом несчастном. И пожалуйста, отведайте десерт. Может быть, винограду вы предпочтете айву, Капитан?

— Послушайте, Тардон, оставьте в покое еду.

— Вантедур, Капитан, сеньор Вантедур, и это я говорю вам в последний раз. Такова цена моего прощения.

— Вы думаете, что вправе обращаться со мной так, как обращаетесь со своими слугами?

— Конечно, Капитан, — сказал Лео Сесслер. — Лучше нам сесть на свои места.

— Доктор Сесслер, вы тоже арестованы!

— Сожалею, Капитан, но это произвол, которому я подчиняться не буду.

Капитан «Нини Пауме-1» с силой оттолкнул свое кресло, и оно с грохотом рухнуло на пол.

— Доктор Сесслер, я добьюсь вашего исключения из состава вспомогательного персонала! А что касается вас… да-да, вас, Тардон, то я…

Лео Сесслер на мгновение испытал панический ужас. Он не знал, как вспышка гнева отразится на сердце больного пятидесятивосьмилетнего человека, подвергавшегося воздействию космических перелетов, гравитации и вакуума. Если Капитан умрет…

— …я буду рекомендовать Земле стерилизовать Салари-II Пусть все живое на ее поверхности исчезнет, погибнет, перестанет существовать!

— Сядьте на свое место, Капитан, и я объясню, почему вам не стоит совершать опрометчивых поступков.

Карита Дульче спал, а Левануус рыдал в объятиях картежниц.

Человек под деревьями восстановил свой костюм зеленого бархата, но теперь платье стало более светлого оттенка, чем раньше, на сапогах появились серебряные пряжки, а жилет украшала золотая цепочка. Скверная вещь — эти сны…

— Любой из нас — Теофилус или я, и даже Леваль или Кестеррен — может уничтожить вас всех прежде, чем вы успеете отдать какой-нибудь приказ.

Капитан сел на место.

— Вы не так глупы, как пытаетесь сейчас казаться.

— Подумайте сами, Капитан, — вмешался Лео Сесслер. — Наше прибытие на Салари-II нарушило устои жизни этих людей, и мы должны отдавать себе отчет…

— У нас есть надежные средства, — сказал Теофилус. — По меньшей мере, два… И как один, так и другой способны обеспечить быстрое и жесткое решение проблемы.

— Ну хорошо, — сдался Капитан, — вы победили. Чего вы от нас хотите?

— Ничего экстраординарного, Капитан. Просто вы должны держать вашего клеветника на корабле — это все. Давайте закончим нашу трапезу. А потом, если хотите, прогуляемся. Вы видели наши пять лун? Одна из них успевает за ночь сделать три оборота вокруг планеты. А после прогулки отправимся спать…

Машина Теофилуса довезла их до реки, дальше пришлось идти пешком.

— По ту сторону реки нет дорог, — пояснил Теофилус.

Они перешли через реку по висячему мостику. На другом берегу простирался луг, покрытый зеленой сочной травой. Тут им встретились цветы, птицы и три фиолетовых пятна. Люди вставали на пятна и безуспешно просили золота, пива, спортивные автомобили. Лишь Капитан и Лео Сесслер не предпринимали попыток испытать судьбу. Однако Савану удалось выпросить у фиолетового пятна платиновый браслет с бриллиантами для своей жены. Среди землян поднялся крик, когда инженер воздел руку со сверкающим браслетом.

— Видите, это совсем нетрудно, — сказал сеньор Вантедур. — Вы, инженер, соблюли условия.

— Но я же ничего не говорил вслух!..

— Конечно, не говорили.

— А каковы эти условия?

— Это наш секрет, инженер. К чему вам его знать? Чтобы сохранить свое приобретение, вам придется остаться жить на Салари-II.

Саван с грустью посмотрел на браслет.

Люди прыгали, разводили руки в стороны, излагали свои просьбы громким голосом и едва слышным бормотанием, пели, молились сидя и лежа на фиолетовом пятне. Теофилус сказал им, что это бесполезно, а Капитан велел продолжать путь.

Эти двое с трудом оторвали своих спутников от фиолетовых пятен: браслет привел всех в невероятное возбуждение. Он переходил из рук в руки. Каждый старался его пощупать, понюхать и попробовать на зуб. Один из членов экипажа потер вещицу о свое лицо. Другой приложил к ней ухо.

— Вон там, — сказал наконец Теофилус.

Путники приближались к пещере в склоне холма. Три старые грузные женщины вышли им навстречу.

— Это Матроны, — пояснил Теофилус.

— Кто-кто?

— Нет-нет, они тоже не женщины. Мориц назвал их Матронами, потому что они являются для него воплощением образа матери.

— А сам Мориц? Где он?

— Мориц живет внутри своей матери, Капитан.

— Добро пожаловать, — хором сказали «женщины».

— Спасибо, — ответил сеньор Вантедур. — Мы хотели бы видеть Кариту Дульче.

— Не-е-ет, — протянули Матроны. — Он спит.

— Можно посмотреть, как он спит?

— Вы уже были здесь раньше. Зачем вам беспокоить его?

— Мы не хотим его беспокоить, уверяю вас. Мы будем вести себя тихо и только посмотрим на него.

Матроны колебались.

— Идемте, — сказала одна из них. — Но только на цыпочках.

Песок на полу пещеры скрипел под подошвами идущих, и Матроны остерегали:

— Тише, тише!

У входа в пещеру стояли еще две Матроны. И еще две находились в самой пещере. В слабом свете было видно, что они качают огромное «яйцо», концы которого покоятся на аппарате, позволяющем «яйцу» двигаться из стороны в сторону и вращаться.

— Так вот в чем дело, — воскликнул Капитан.

— Тсс! — хором оборвали его Матроны.

— Это — Великая Матка, Мать, — прошептал Теофилус.

— Тсс!

Лео Сесслер прикоснулся к «яйцу». Оно было серым и волокнистым. На нем имелась горизонтальная щель — видимо, его створки могли открываться.

Матроны улыбались и показывали гостям на человека внутри «яйца». Он лежал, свернувшись калачиком, прижав подбородок к коленям, обхватив ноги руками и улыбаясь во сне. Внутренность «яйца» была влажной, теплой и мягкой.

— Мориц! — вполголоса позвал Капитан.

Матроны в ужасе вскинули руки. Карита Дульче пошевелился, не просыпаясь, и захныкал. Одна из Матрон указала на выход: это был приказ.

Вечером их принимал у себя Теофилус. Вместо водопада здесь звучал клавесин.

— Несколько месяцев назад было еще хуже, — поведал сеньор Вантедур. — Тогда Теофилус увлекался древней китайской музыкой.

Стол был из хрусталя, с ножками из черного дерева и прожилками из золота. На золоченых мозаиках пола ни один узор не повторялся дважды. Дама и Единорог взирали с ковров на гостей.

Члены экипажа чувствовали себя не в своей тарелке. Они то и дело смущенно хихикали, толкали друг друга локтями и острили. Перед каждым на столе кроме тарелки было по четыре вилки, по четыре ножа и по три бокала. Слуги в белой одежде подавали блюда, а за спиной Теофилуса стоял мажордом.

Лео Сесслер вспоминал человека-зародыша, сжавшегося в комочек в слизистой и теплой матке-колыбели, и спрашивал себя, не отобьет ли у него аппетит это воспоминание. Однако когда на передвижном столике в зал доставили скульптуры животных изо льда, и одна из них стала освещаться изнутри голубым пламенем, он обнаружил, что съел уже все предложенные блюда и не прочь отведать засахаренные фрукты и мороженое.

Капитан вполголоса беседовал с Теофилусом.

Маэстро Астроном объявил, что прочтет гостям вступление к своему меморандуму о созвездии Молока Афродиты.

Входя в дом, они видели издали Пеонию. Теофилус поприветствовал ее, но не пригласил присоединиться к ним. Лео Сесслер хотел бы посмотреть на это существо вблизи и поговорить с ним.

На середине стола стояли розы желто-красного цвета в крапинку.

— Но ведь за ними нужен присмотр! По крайней мере — за Морицем! — говорил Капитан.

— Зачем? — спросил Теофилус.

— Он нездоров… то есть ненормален!

— А вы нормальны, Капитан?

— Я не выхожу за рамки общепринятого поведения.

— Давайте рассмотрим эту проблему под следующим углом зрения, — предложил сеньор Вантедур. — Вы говорите — психиатрическое лечение? Да, действительно, мы могли бы… э-э… найти психиатра для Морица. Но это заставило бы его страдать на протяжении многих лет, а ради чего? С помощью фиолетового пятна, как и все мы, выздоровев и вылечившись, он начал бы вновь взывать к матери, и этот образ опять стал бы меняться, гипертрофируясь до такой степени, что, рано или поздно, снова превратился бы в колыбель-матку. Это то, чего он жаждет. Так же, как Левалю угодно впадать то в героизм, то в унижение, Кестеррену — беспробудно пьянствовать, Теофилусу — выращивать розы, слушать китайскую музыку, есть мороженое, которое хранится в статуях изо льда, читать немецких философов и увешивать стены коврами, ну а мне — жить в замке двенадцатого века. Когда есть возможность получить все, то каждый в конце концов уступает своим личным пристрастиям. Не знаю, осознали ли вы это, Капитан, но здесь реализован один из способов обрести счастье.

— «Счастье»! Сидеть взаперти и лизать стены своей тюрьмы — это, по-вашему, счастье? Упиваться всеобщим одобрением, а потом гнить в подвале, где тебя пытают и раскаленным железом прижигают промежность — это счастье? Жить в вечном пьяном бреду — это счастье?!

— Да, Капитан, это тоже может быть счастьем. Какая разница, находишься ты в искусственной матке или сидишь на берегу реки с удочкой? За исключением того, что пойманную рыбу можно зажарить и съесть и что дышать свежим воздухом полезно для здоровья. Я имею в виду, что речь идет об одном и том же способе самоудовлетворения, об одном и том же источнике удовольствия. И это такое же законное средство, как и любое другое. Все зависит от индивида, который стремится к счастью. Банковские клерки и могильщики, если вы позволите мне процитировать Леванууса, возможно, предпочли бы рыбную ловлю спячке в искусственной матке. Но это на Земле, а как бы они повели себя на Салари-II?

На столе уже не было ни сфинксов, ни лебедей. Лео Сесслер разрезал засахаренный апельсин и обнаружил внутри начинку из вишен. В свою очередь, вишни были начинены мякотью апельсина.

— Вот именно, Капитан, вот именно, — приговаривал сеньор Вантедур. — Матка-колыбель, пьянство, самобичевание — все это явления одного и того же порядка.

Маэстро Астроном откашлялся и поднялся на ноги.

— Сейчас вы услышите нечто весьма интересное, — сказал Теофилус.

Слуги поставили перед каждым гостем кофейные чашки из хрусталя. В прозрачных шарах начал сгущаться и темнеть водяной пар.

— Вступление к меморандуму о созвездии Молока Афродиты! — провозгласил маэстро Астроном.

* * *

Ночью в замке сеньор сам прошел по галереям и спустился по лестницам к комнате доктора Лео Сесслера. На руках он нес Бонифация Соломейского, а за ним по пятам следовал Тук-о-Тут.

— Добрый вечер, доктор Сесслер. Я осмелился нанести вам визит.

Лео Сесслер впустил гостя в комнату.

— И еще я распорядился, чтобы нам принесли кофе и коньяк.

— Что ж, это было бы кстати. Послушайте, у меня уже не будет времени осмотреть ваши кофейные плантации и виноградники.

— Именно об этом я и хотел поговорить.

— Я хочу сказать, что завтра мы улетаем.

— Да-да.

Принесли кофе. Тук-о-Тут закрыл дверь и уселся на пол в коридоре.

— А почему бы вам не остаться, Сесслер?

— Вы полагаете, я об этом еще не задумывался?

— Тогда бы я окончательно уверился в том, что составил о вас верное представление.

— Что ж, я мог бы попросить добротный дом, — сказал Лео Сесслер, — весь белый изнутри и снаружи: стены, потолок, камин… С очагом и походной кроватью, шкафом, столом и двумя креслами. И начать писать мемуары. Возможно, раз в неделю ходить на рыбалку. И на охоту.

— Что же вам мешает? Вас удручает отсутствие женщин?

— Честно говоря, нет. Я никогда не спал с мужчиной, у меня не было гомосексуального опыта, если не считать дружбы в возрасте тринадцати лет с товарищем по колледжу, но тогда все было в рамках нормальных и пристойных отношений, как сказал бы наш Капитан. При мысли об этом я не впадаю в шок, как Рейдт-младший. И я тоже считаю, что на Салари-II невозможно сохранить ту же мораль, как на Земле. Вы когда-нибудь задавались вопросом, Вантедур, что такое мораль?

— Конечно. Это совокупность норм, которым нужно следовать, чтобы творить добро и избегать зла. Идиотское определение! Я знаю лишь одно добро, доктор Сесслер: не учинять насилие над своим ближним. И одно-единственное зло: слишком много думать о себе самом. Но на практике я совершал и то, и другое. Поэтому я и делаю вам это предложение. Но если вы хотите улететь, я не буду вас удерживать.

— Да, я решил вернуться на Землю.

— Хотелось бы знать, почему?

— Пока и сам не знаю. По каким-то смутным внутренним причинам. Наверное, потому что я не падал на Салари-II в аварийном корабле. Потому что у меня не было времени создать вокруг себя вторую Землю по своему вкусу. Потому что я всегда возвращаюсь домой. И на этот раз я тоже хочу вернуться домой.

— С кем вы живете на Земле? У вас есть родные, близкие?

— Нет-нет, причина моего отказа кроется совсем не в этом. Я живу один.

— Прекрасно, Сесслер. Мы проводим вас под звуки фанфар. Но я хочу предупредить вас кое о чем. Весь экипаж «Нини Пауме-1» забудет все, что он видел здесь.

— Значит, это было вашим намерением с самого начала?

— До этого момента — нет. Теперь — да.

— И как вы собираетесь это проделать?

— Это забота Теофилуса. Никто из вас и не почувствует проникновения в собственный мозг. Через полчаса после закрытия люков корабля вы все будете уверены в том, что обнаружили опасный мир, опустошенный радиацией, которая убила весь экипаж «Спящего Света-3». Капитан доложит на Землю, что колонизация планеты невозможна, и рекомендует выждать не менее ста лет, прежде чем посылать сюда следующую разведывательную экспедицию.

— Жаль, ведь это довольно милый мир. Знаете, Вантедур, я ведь собираюсь написать мемуары. И мне не хотелось бы описывать Салари-II как мертвую и безжизненную планету…

Сеньор Вантедур улыбался.

— Меня пугают ваши слова, — добавил Лео Сестер.

— В самом деле? Слушайте дальше. Никто не сможет получить от фиолетового пятна что-либо, если не отождествит себя с желаемой вещью. Понимаете, в чем суть? Поэтому мы и не сумели создать женщину. Когда впервые Теофилус пожелал сигарету, ему так чертовски хотелось курить, что он представил себя не курильщиком, а сигаретой. Он стал сигаретой, он пах табаком, бумагой, дымом, он состоял из волокон фильтра. Весь, без остатка. В первый же вечер я признался, рассказывая всем вам о том, как я добыл электробритву, и со мной произошло то же самое. Я ощутил себя не человеком, который бреется, а самой электробритвой. Но никто из вас не обратил никакого внимания на мои слова, увлеченный моим рассказом, и именно на это я и рассчитывал.

— Значит, это так легко…

— Да. Инженер Саван, должно быть, очень любит свою жену. В какой-то момент он представил себя обвивающимся вокруг ее запястья и пожелал стать браслетом… Вот почему вам не удалось ничего получить позапрошлой ночью. Но если вы вновь захотите попробовать, то мы можем отправиться к фиолетовому пятну.

— Вы знали?..

— Я видел вас с балкона. Конечно, я надеялся, что вы предпримете попытку. А сейчас вы можете добиться всего, чего захотите, получить любую вещь.

— Спасибо, но думаю, мне лучше не пробовать. Ведь сбывшиеся желания просуществуют одну ночь, а завтра утром я забуду о них.

— Верно, — сказал сеньор Вантедур и поднялся. — Я буду сожалеть, что никогда не прочту ваших мемуаров, доктор Сесслер. Спокойной ночи.

Он вышел.

Бонифаций Соломейский остался в комнате, и Лео Сесслер был вынужден открыть ему дверь.

На трапе «Нини Пауме-1» члены экипажа остановились, повернулись лицом к планете и, не сговариваясь, откозыряли тем, кто провожал их. Только Лео Сесслер по-граждански помахал рукой. Население замка Вантедур попятилось, когда люки закрылись и корабль запыхтел, готовясь к взлету.

Пристегнутый ремнями к своему сиденью, Лео Сесслер, закрыв глаза, мысленно обозревал Салари-II. Через двадцать минут… нет, уже через девятнадцать минут пятьдесят восемь секунд… девятнадцать минут пятьдесят три секунды… он забудет эту планету.

Никто не произнес ни слова. Лицо у Рейдта-младшего было опухшим.

Девятнадцать минут.

Капитан отдал распоряжение увеличить тягу двигателей.

Лео Сесслер поигрывал пряжкой привязного ремня.

Капитан объявил, что сразу после взлета сядет составлять отчет о Салари-II.

Три минуты сорок две секунды.

— Вы дадите какую-нибудь особую рекомендацию в своем отчете, Капитан?

— Естественно. Если честно, то думаю, что на Салари-II сложилась чрезвычайная ситуация. Хорошенько уясните себе это: чрез-вы-чай-на-я!

Мысленно Лео Сесслер скакал верхом по лугам Салари-II, и воздух свистел в его ушах.

Две минуты пятьдесят одна секунда.

— И я обязательно буду ходатайствовать о направлении сюда спасательной экспедиции.

— Кого же вы намерены спасать, Капитан?

— Можно узнать, откуда раздается этот свист? — Капитан взял микрофон. — Проверьте происхождение странного звука в наушниках.

И поставил микрофон на место.

— Необходимо раз и навсегда решить вопрос с членами экипажа «Спящего Света-3», Сесслер…

Две секунды. Одна.

Свист прекратился.

— …которые наверняка погибли от радиации.

Лео Сесслер поспешно подумал о Салари-II — «Неужели это моя последняя мысль о ней?!» — и вспомнил зелень и голубизну под двумя солнцами. Пустыня Пума, мустанг, Вантедур, Теофилус, Вантедур, Бонифаций Соломейский, Кестеррен, Пеония, удар в челюсть Рейдта-младшего, Вантедур, Трон Победы… Карита Дульче, запертый в матке… Пять лун… Сеньор Вантедур, предлагающий емуостаться на Салари-II и предупреждающий, что он забудет все. Но он не забыл.

— Как жаль, — говорил тем временем Капитан. — Жаль, что мы даже не смогли выйти из корабля в поисках их останков в качестве вещественного доказательства, которое следовало бы присовокупить к отчету. Но тогда радиация погубила бы нас, несмотря на защитные костюмы. Рейдт-младший не ошибается. Кто был физиком на «Спящем Свете-3»?

— Кажется, Джонас Леваль.

— Что ж, доктор, я пойду составлять проект нашего отчета. До свидания.

— До свидания, Капитан.

«Я не забыл, не забыл!..»

«Я буду сожалеть, что не прочту ваши мемуары, доктор Сесслер», — сказал ему тогда сеньор Вантедур.

— Я буду сожалеть, что не прочту мемуары доктора Сесслера, — сказал сеньор Вантедур.

— Вы полагаете, Сесслеру нельзя доверять? — спросил Теофилус.

— Никак. А иначе представьте себе, как бы это сейчас выглядело. Четырнадцать человек твердят о радиоактивной планете, а он в своих мемуарах описывает средневековые замки и гигантские искусственные матки.

— Почему же вы приговорили его не забывать все это, Вантедур?

— Вы считаете, это был приговор?

На «Нини Паумс-1» Капитан испещрял лист за листом, Саван пил кофе, а Рейдт-младший потирал челюсть:

— Я ударился при взлете…

Лео Сесслер сидел перед чашкой кофе, к которому так и не прикоснулся.

— Они наверняка жалеют о том, что этот сектор пространства будет закрыт для колонизации, — сказал Теофилус.

— Жаль, — сказал инженер Саван. — Отныне этот сектор пространства будет надолго закрыт для колонизации.

Кестеррен пел, обняв ствол дерева. Карита Дульче водил языком по влажным стенкам колыбели-матки. Левануус спускался по лестнице в подвал. Сеньор Вантедур говорил:

— И еще они жалуются на то, что им приходится пить скверный кофе.

— Этот кофе — настоящая бурда! — скривился Штурман. — На разведывательный корабль вечно поставляют отвратительное пойло. Вот на пассажирских крейсерах кофе замечательный!..

Теофилус рассмеялся:

— Им хотелось бы пить такой кофе, которым угощают пассажиров на больших лайнерах.

Лео Сесслер так и не отхлебнул из своей чашки.

— «И они отправились прочь, — процитировал он, — к шуму крыльев Земли, великие рыцари мечты и приключений, вечные собеседники дальних далей и первооткрыватели бездонных пропастей, неугомонные искатели чуда в дальних просторах».

Но никто его не расслышал.

Перевел с испанского Владимир ИЛЬИН