Альберт Коудри Мозгокрут

^{Иллюстрация Владимира ОВЧИННИКОВА}

— Привет, мистер Рубрик, — сказал Браун, приподнимаясь для рукопожатия.

Вместо ответа Мило принялся приглаживать растрепанные черные волосы — ни дать, ни взять молодой шахматист, проигравший важный турнир. Наконец он переспросил:

— Кто?

— Вы. Теперь вы Мило Рубрик, помните?

— Ах. Да. Да. — Первое «да» он сказал по-русски.

Браун вздохнул. Он пытался увильнуть от того, чтобы нянчиться с этим Мило и (не слишком, впрочем, напористо) возражал шефу, заместителю начальника штаба по оперативным вопросам:

— Но это будет меня отвлекать. Охота на Мандрагору…

— У тебя есть новые зацепки?

— Вообще-то, нет, но…

— Тогда займись хоть чем-нибудь полезным, черт возьми! Уладь с Рубриком, а к Мандрагоре вернешься, как только что-нибудь появится.

Кабинет Брауна был совершенно безликим: металлический стеллаж, типовой стол, два кресла (то, на котором сидел Браун, вращалось, другое — нет), и он указал Мило на кресло перед собой. Пытаясь изобразить приветливость, предложил растворимый кофе, от которого Мило благоразумно отказался, и они приступили к делу.

— Меня назначили ответственным за ваше исчезновение, — объяснил Браун. Мило побледнел еще больше, и собеседник быстро добавил: — Нет-нет, не в этом смысле. Дать вам новую жизнь. Там, где никто не будет знать, кто вы такой.

— Ах, да, — снова проговорил Мило, и его исхудалое землистое лицо слегка порозовело.

— Будете заниматься антиквариатом в тихом городке на холмах. Внизу автострада, и заезжих покупателей хватит, чтобы поддерживать иллюзию, будто этим вы зарабатываете на жизнь. Ежемесячно мы станем выплачивать вам небольшое жалованье, оно внебюджетное, так что лишних вопросов не возникнет. Звучит приемлемо?

— Пожалуй, — согласился Мило. Лицо его заметно оживилось. — А лес для прогулок?

— Насколько хватает взгляда. И даже больше. Еще, как я слышал, там неплохая охота.

— Я не охочусь. За мной самим, как вы говорите, идут по следу. Есть такое выражение?

— Да, есть.

— Так я не хочу охотиться. Но все остальное чудесно… пока меня не найдут.

— Вас не найдут.

Мило вздохнул и пробурчал что-то, похожее на «полный».

— Что? — переспросил Браун.

— Полоний. Полоний-22, если быть точным. Им отравили того парня в Лондоне. А украинского президента травили диоксином. Оба эти способа весьма мучительны. Надеюсь, со мной они разделаются побыстрее.

— Мило, вас не убьют.

Рубрик яростно затряс головой, и его космы заметались туда-сюда:

— Убийство — их работа, и они ее сделают… Можно мне чаю вместо кофе?

Значит, новый подопечный — любитель чая, как и он сам. Браун наполнил кипятком из. забулькавшего чайника два пластиковых стаканчика и вручил Мило пакетик «пеко». Тот опустил его в стаканчик и продолжил:

— Лишь бы быстро и безболезненно. С этими парнями только на это и можно уповать.

— Ваше здоровье, — провозгласил Браун, подняв стаканчик.

— Что?

— Ваше здоровье, — повторил он. На лице Мило появилась печальная предсмертная улыбка.

— Ах, да. Ваше здоровье.

* * *

Городок, выбранный в качестве укрытия, назывался Мокасин-Гэп; подразумевало его название гадюку или же индейскую обувь — этого Браун не знал[36].

Дорога заняла два часа, и первую половину оба молчали. Мило смотрел в окошко на весенний лес, на покрывающиеся зеленью пастбища да домишки с огромными телевизионными тарелками. Затем завязался разговор — в осторожной манере новых знакомых. Несмотря на то и дело возникавшие затруднения с артиклями, которым в русском нет эквивалентов, Мило говорил довольно бегло, к немалому облегчению Брауна, который по американскому обыкновению не очень дружил с языками. Он поинтересовался, почему прежние наниматели Мило теперь хотят его ликвидировать.

— Я работал в Московском цирке. Телепатом. И меня наняли читать мысли.

Брауну было известно, что Агентство экспериментировало с экстрасенсорным восприятием еще в 1950-х годах, однако он впервые слышал, будто русские коллеги тоже повелись на это.

— Чьи мысли?

— Президента. Не вашего, а нашего. То есть когда он еще был президентом.

— Вы шпионили за собственным президентом?

— Конечно. А разве Агентство не следит за Обамой?

— Без комментариев. Так почему же вам пришлось бежать?

— Президент обнаружил, чем я занимаюсь.

— Упс.

— Вот именно. Он заполучил мои отчеты, прочитал, что я о нем наговорил, и это ему не понравилось. Я докладывал, что он склонен к нарциссизму и немного к садизму — не потому что убивает людей, это ведь входит, как у вас говорят, в его должностные обязанности. Но это доставляет ему удовольствие, ему нравится причинять людям страдания. Я написал, что такой синдром типичен для диктаторов. Ему это не понравилось.

— Да уж, странно, если бы понравилось.

— Так что дело стало личным. Он уже не президент, но все еще могущественный человек в России, и он объявил мне вендетту. А теперь посмотрите, что происходит с людьми, которых он не то чтобы ненавидит, а просто с теми, кто вызвал досаду или неудовольствие: он травит их посреди Лондона или Киева, расстреливает в центре Москвы средь ясного дня.

— Средь бела дня.

— Белого, ясного, какая разница? Главное для него — огласить послание. Поэтому он и убивает явно, а не тайно, как мог бы делать, если б захотел. Это как та сцена из «Крестного отца», когда приносят дохлую рыбину, завернутую в пуленепробиваемый жилет, что означает: «Тот человек спит среди рыб». Вот так и поступает наш джентльмен: передает жителям России послание, всегда одно и то же. «Пойдете против меня — и вот что с вами произойдет». — Он обернулся, провожая взглядом мелькнувший за окном цветущий кизил. — Я лишь надеюсь, что для меня они припасли пулю. Яд — паршивое дело.

В Мокасин-Гэпе Браун без труда нашел пресловутую лавку — сельский коттедж близ местной шоссейки, украшенный тележным колесом и вывеской «Антиквариат из глубинки». Он припарковался на гравийной площадке перед домом, отпер дверь, которая приветствовала их звяканьем колокольчика, и они вошли. На первом этаже размещалась собственно лавка со всяческими objets de junque[37], плюс кухонька с убогими ложками-вилками, щербатыми тарелками, тарахтящим холодильником и газовой плитой. Этажом выше располагались кое-как обставленная спальня да ванная комната с четвероногой ванной. Для житья более чем скромно, однако в качестве укрытия, решил Браун, лучшего и не придумаешь.

Мило покинул Москву впопыхах, поэтому пожитки его тоже были скромными: две картонные коробки с одеждой, две пары туфель и томик рассказов Чехова. Так что вселение заняло минут двадцать, да и на закупку провизии в местном «Уол-марте» и загрузку холодильника ушло немногим больше. Затем они прогулялись по весеннему лесу, наслаждаясь прохладным ветерком, пением птиц и мелькавшими повсюду белыми и розовыми цветочками. Вскоре Мило уже улыбался, а при расставании и вовсе обнял Брауна, очень по-русски, не решившись, впрочем, на поцелуй.

— Спасибо за все, — сказал он. — Я всегда буду помнить вашу доброту.

Это несколько смутило Брауна, поскольку никакой доброты в его хлопотах не было и в помине. На обратном пути Браун прикидывал, как скоро он снова займется Мандрагорой, не догадываясь, что ответом на этот вопрос было — завтра.

* * *

Конечно же, когда работаешь на Агентство, каждый день приносит сюрпризы. И все же Браун пребывал в некотором изумлении, оказавшись ни свет ни заря на борту коммерческого авиалайнера, державшего курс на Джорджию — ту, что у Черного моря, а не у Атлантического океана. Глава тбилисского отделения Агентства был уверен, что Мандрагора снова нанес удар. Прибыв на место, Браун понял, что коллега, скорее всего, не ошибся. Этот почерк был ему знаком.

По кавказской традиции, охрана политика по фамилии Дашвили состояла из профессиональных преступников и близких родственников. Ночью, когда тот спал с неизменной «береттой» под подушкой, некто проник в спальню, прострелил ему мозги из его же собственного пистолета и был таков.

Всех телохранителей, конечно же, задержали. Следователи пытались выяснить, что могло послужить мотивом убийства — какая-то старая междоусобица или, возможно, недавняя ссора, отбрасывая разные мелкие трения, неизбежные между людьми, успевшими намозолить друг другу глаза. К тому же Дашвили весьма неблагоразумно обещал охранникам включить их в свое завещание — действенный способ заставить их задуматься о выгоде от его смерти.

Естественно, все они наотрез отрицали какую-либо причастность к убийству, никого из них не смогли уличить во лжи и испытания на полиграфе.

— Классический Мандрагора, — устало сказал Браун грузинскому чиновнику с большущими усами. После десятичасового перелета он ощущал себя выжатым лимоном. — Подобраться к жертве через окружение защитников: семьи, друзей, телохранителей — его специальность. Он это делает — непонятно как, но делает.

— Вряд ли, — отозвался грузин, хмуря густые брови, смахивавшие на две корчащиеся волосатые гусеницы. — Это один из телохранителей. Если только вы не верите в привидения, которые нажимают на спусковой крючок.

— Все телохранители прошли детектор лжи.

— Полиграф не обнаруживает ложь. Он выявляет всего лишь стресс. Может, убийца псих. Они почти неуязвимы для этой штуковины.

— Это невозможно. Все они не ангелы, да. Но все прилежные прихожане и семьянины.

— А кое-кто и серийные убийцы, насколько я знаю.

Грузин поинтересовался, почему он называет убийцу Мандрагорой. Браун объяснил, что некий служащий Агентства, надписывая дело, вспомнил о старом комиксе под названием «Чародей Мандрагора»[38].

— Черт его побери, — сокрушался Браун, — ну почему он не оставляет нам ни отпечатка, ни следа, ни волоска, ни нити ДНК? Даже великий Рембрандт подписывал свои шедевры. Почему бы Мандрагоре не поступать так же?

— Американский юмор, да? — снова нахмурил брови грузин.

Браун набросал отчет, потом размялся, взобравшись к белой церквушке на Святой Горе, где похоронена мать Сталина. От других туристических приманок, включая автобусную экскурсию в Гори — там в качестве памятника истории сохранялся дом, в котором родился тиран, — он отказался. Не теряя времени, вылетел домой, в аэропорту Даллеса забрал свой автомобиль, мужественно перенес процедуру доклада и крепко проспал всю ночь в своем кондоминиуме во Вьенне, штат Вирджиния.

Он ничего не добился, разве что упрочил репутацию Мандрагоры, и ему хотелось на какое-то время забыть о существовании этого выродка. Поэтому на следующее утро Браун отправился в Мокасин-Гэп, где застал Мило на кухне, уписывающим ароматный ломоть домашнего хлеба, щедро сдобренный вареньем. И то, и другое, объяснил тот, было дарами местных дам.

— Я как бездомная собака, — начал разглагольствовать Мило с набитым ртом. — Здешние никогда не купят собаку. Они будут ждать, пока какая-нибудь не забредет к ним во двор, и если она им понравится, примут. А нет — пристрелят. Кажется, меня они приняли.

Он соорудил бутерброд Брауну, они уселись на грубо сколоченной скамейке во дворе и, попивая чай, принялись болтать обо всем на свете, кроме политики и убийств. Мило рассказывал ему о Московском цирке, о медведях — поразительные медведи, говорил он, потолковее людей — и восторженных лицах детей на представлениях. Браун чувствовал, что их формальная связь начинает приукрашиваться дружбой. Хорошего в этом было мало, но приглашение Мило как-нибудь снова заглянуть к нему все же пришлось принять.

Потом снова объявился Мандрагора. На этот раз убийство произошло в Корее. Жертвой оказался влиятельный бизнесмен, известный своей ненавистью к северо-корейскому режиму. Он умер в окружении своей большой семьи и двух телохранителей — мастеров тхэквондо. Причиной гибели явилось пулькоги[39], в котором обнаружили рицин — смертельный яд, получаемый из неприметных касторовых бобов. Слушая описание симптомов — гемолиз, вызывающий рвоту, судороги и коллапс, — Браун подумал, что Мило прав, предпочитая пулю. Яд и вправду паршивое дело.

Как обычно, Мандрагору никто не видел и не слышал. Скорее всего, его нанял Пхеньян, поскольку ни у Кремля, ни у русских олигархов не было ни малейшей причины оказывать такое одолжение полоумному диктатору Северной Кореи. Все это было любопытно, хотя ничего не давало, и Браун собрался было лететь домой, когда его снова сняли с охоты, на этот раз по совершенно постороннему делу.

Остаток лета он провел в той части Пакистана, в которую — особенно после смерти Бен-Ладена — американцам лучше не соваться, разве что под прикрытием танков и с беспилотников на связи. Его двухкомнатная квартира покрылась слоем пыли, поскольку убираться там было некому, и вновь посетить Мокасин-Гэп он смог только в сентябре.

Земли за Голубым хребтом тоже гористые, но совершенно не похожие на безводные складки афгано-пакистанской границы. Леса тронул ранний предрассветный морозец; въехав на гравийную площадку перед антикварной лавкой, Браун учуял дымок от камина. Дверь открыла крупная угловатая женщина в опрятном накрахмаленном платье в цветочек и поинтересовалась, чем она может помочь. Когда же он спросил Мило, ее лицо обратилось в неприступную гранитную скалу.

— Мы друзья, — поспешно уверил ее Браун. — Просто скажите ему, что приехал парень из Агентства.

Вскоре появился Мило, и они снова крепко обнялись. Поскольку Браун не воспользовался возможностью всадить в него ледоруб, большая женщина расслабилась, заулыбалась и даже позволила им вместе уйти из лавки. На прогулке в благоухающем сосновом бору Мило объяснил:

— Это миссис Стрейт. Мы познакомились в церкви.

— Я и не знал, что ты верующий.

— Да причем здесь вера? Утром в воскресенье все закрыто, идти больше некуда, вот я и хожу в Церковь Непоколебимого Евангелия. Поют там хорошо, после службы вкусно кормят, а когда я сказал им, что за мной охотится тайная полиция, они объявили себя моими защитниками.

— Мило, ты не должен рассказывать о том, что за тобой охотится тайная полиция. Ты в бегах.

— Парни из ФСБ охотятся за мной. Почему бы это не узнать и прихожанам?

Браун покачал головой. ФСБ — нынешнее название старого КГБ. Может, они и преследовали Мило, но после Кореи склонялся к мысли, что им надо было лишь установить его местонахождение. Ситуация в Россия сейчас весьма запутанная: Кремль контролирует многое, но не все, а наемный убийца удобен тем, что от него всегда можно откреститься.

Пока Браун размышлял, Мило оживленно болтал о своих новых друзьях в Гэпе. Два брата, Мервин и Марвин Коукли, свозили его на гонки NASCAR[40], на которых столкнулось семь автомобилей. Еще они познакомили его с этой женщиной по имени Стелла, которая теперь хочет поселиться у него.

— У нее голова только этим и забита, я вижу, — объяснил Мило и подмигнул.

Пока что, добавил он, ему удалось отговорить Стеллу, потому что у нее четверо детей, а шестерым в двухкомнатном жилище будет несколько тесновато. Одна только мысль о подобном семействе привела Брауна, закоренелого холостяка, в содрогание. Однако следующая фраза Мило заставила его забыть обо всем остальном.

— Ах да, у меня кое-что важное для тебя. Кажется, плохие парни нашли меня.

— Что? Откуда ты знаешь?

— Знаю. Либо это был один по-настоящему здоровый парень, либо два маленьких. Я лежал в кровати со Стеллой пару ночей назад, когда они проехали мимо лавки, и почувствовал, как ему или им тесно в маленькой машине. Я вскочил и подбежал к окну, чтобы разглядеть номер машины, но их огни уже исчезли.

— А мысленно увидеть номер ты не смог?

— Увы, нет. Понимаешь, я не обладаю… э-э, дальновидением, или какое там слово…

— Ясновидение.

— Точно. Лучше всего я улавливаю то, что чувствуют люди. Ну вот, например, прямо сейчас тебе хочется в туалет. Так что, пожалуй, нам лучше вернуться.

К тому времени, когда Браун воспользовался удобствами лавки и вымыл руки, он уже начинал слегка сочувствовать бывшему президенту России.

Мило был не только симпатичным грустным перебежчиком. Он был навязчивым маленьким монстром, вторгающимся в ваши личные мысли, знающим ваши личные потребности и не оставляющим вам никакого уединения. Неудивительно, что за ним охотились убийцы.

* * *

Однако это не означало, что Браун позволит убить его. На следующий день он повидался с женщиной, которая в его отсутствие приняла дело Мило. Он знал ее только в лицо — потрясающая, но холодная блондинка примерно сорока лет, походившая на фрау Геббельс из однажды увиденной Брауном передачи о взлете и падении нацистов.

Она выслушала его рассказ о телепатическом предостережении с насмешкой, а затем твердо отчеканила, что на данный момент Мило не числится в списках приоритетов кого бы то ни было в Агентстве. На то, чтобы устроить ему новый переезд или хотя бы обеспечить защитой там, где он сейчас находится, средств нет. Когда же Браун попытался ее убедить в необходимости принять меры, она заявила, что если у него нет других дел, то сама она загружена выше головы.

Браун понимал, что судьба Мило целиком зависит от расписания ресурсов. Агентство получило от него то, что хотело, и расплатилось тем, что обещало. Перспективы его использования в будущем не было никакой, и если с ним что-то случится — что ж, рано или поздно со всеми что-нибудь да происходит.

И все же выбросить Мило из головы он не мог. Несколькими днями позже, когда он все еще размышлял над этой неразрешимой проблемой, запищал телефон защищенной линии связи через шифрующее устройство. Мило должен был воспользоваться секретным номером только в экстренном случае — и случай представился.

Прихожане Церкви Непоколебимого Евангелия схватили предполагаемого убийцу и теперь не знали, что с ним делать. Поскольку шериф округа Кугуар Дж. Бафорд Хикс был рьяным поборником «Билля о правах», он бы попросту отпустил задержанного, если бы того ему передали.

— Улик против него нет, — объяснил Мило, — за исключением моей телепатии. Я знаю, кто он такой, но говорит, что британский бизнесмен, и у него правильный паспорт. У него даже нет оружия — наверное, у единственного во всем Мокасин-Гэпе. Может, как это у вас говорится, разразиться международный скандал.

Браун отослал заместителю начальника штаба по оперативным вопросам докладную записку и отправился в Гэп. Мило ждал его, уже располагая кое-какой информацией. По паспорту подозреваемый звался Джеймсом Артуром Хейвеном, однако телепатия говорила, что его настоящая фамилия Ульянов. Он был заперт в погребе миссис Стрейт, и Мило повел Брауна в ее опрятный каркасный домик, через гостиную со множеством комнатных растений и китайских безделушек и далее вниз по скрипучей деревянной лестнице.

В маленькой комнатушке, уставленной сотнями поблескивающих банок с этикетками «Персики» и «Груши» под 40-ваттной лампочкой без абажура за карточным столиком угрюмо сидел арестант — коренастый, широкоплечий мужчина в неприметном темном костюме. Его охраняли братья Коукли, и хотя они не были близнецами, у Брауна все равно возникло странное ощущение, что у него двоится в глазах. У обоих были длинные руки и ноги, вытянутые худощавые лица, длинноствольные пистолеты «магнумы», и оба были одеты по местной моде: джинсы, фланелевая рубашка и ботинки с металлическими носками. Как и задержанный, они сидели на деревянных складных стульях, позаимствованных, по-видимому, в церкви.

На столик было выложено содержимое карманов «англичанина», и Браун принялся разглядывать его, когда Мило прошептал:

— Что-то не так с его сигаретами.

— Что?

— Не знаю, но он думает о них постоянно, и совсем не так, как тот, кто всего лишь хочет покурить.

Браун отодвинул бумажник из кожи угря, ключи, британский паспорт и мелочь и взял пачку «Летал лайтс» с фильтром. Слишком легкая, чтобы там было что-то спрятано, подумал он. Принялся выковыривать сигареты ногтем и вытащил все. Под ними оказалась белая пластиковая коробочка с кнопкой сверху.

Он вытряхнул ее себе на ладонь, улыбнувшись подобной бондианщине, и спросил:

— Это и теперь используется?

— Вы схватили совсем не того, — ответил Ульянов со вполне сносным британским акцентом. Он добавил что-то о похищении человека и неправомерном лишении свободы, но Браун пропустил это мимо ушей.

— Полагаю, зарядом служит гильза с углекислотой, — задумчиво изрек он. Положив большой палец на кнопку и поднеся коробочку сантиметров на пятнадцать к голове задержанного, объявил: — Считаю до трех, — и принялся считать по-русски, — один, два, три…

На «три» человек вскочил, отшвырнув карточный столик, двинул локтем Мервину или Марвину в солнечное сплетение и прыгнул к лестнице. Последовавший выстрел был оглушителен. Пуля отбросила его к полкам, и он рухнул на спину, как-то медленно и по-киношному. Кирпичный пол дрогнул, когда он приземлился, банки на полках звякнули друг о друга (две с этикеткой «Персики» даже упали и разбились), и подвал наполнили запахи кордита и сладкого сиропа.

Следующие полчаса царила суета. Пока вырубленный Коукли постепенно вновь осваивал искусство дыхания, миссис Стрейт созвала с полдесятка соседей, выглядевших как родные братья, но таковыми не являвшихся. Перекидываясь протяжными указаниями друг другу: «Чак, за ноги берись, ага?» — они вытащили тело, чтобы затем избавиться от него в заброшенной шахте. Потом хозяйка выгнала Брауна с Мило и принялась за уборку.

Они принесли изъятое орудие убийства в антикварную лавку. Мило без слов взял плотную подушку со старого дивана и пинцет Стеллы для выщипывания бровей — именно то, что было нужно Брауну, но о чем он еще не успел попросить. Испытывая легкую дрожь («Черт, этот парень просто жуть»), Браун положил подушку на прилавок, направил на нее коробочку — звук был такой, словно кто-то подавил отрыжку — и выковырял пинцетом маленький желтый предмет, напоминавший желатиновую капсулу.

— Очень мило, — пробормотал он. — Старый КГБ применял крошечный стальной шарик с полостью, в которой содержался яд. Не самое лучшее решение. Где-то в семидесятых их агент ликвидировал в Лондоне перебежчика, эксперты из Скотланд-Ярда извлекли шарик, и вскоре его фотографии показывали по всем новостным каналам. Но это, держу пари, растворяется в теле — и что ж тогда искать?

— Только само тело, — безжалостно ответил Мило. — Думаю, в искусстве исчезновений они преуспели больше вашего.

Учитывая старания Брауна, замечание было обидным. Однако отчасти и верным. ФСБ каким-то образом нашла Мило, и когда убийца не вернется, те, кто его послал, придут к очевидному заключению и пошлют кого-нибудь снова.

Браун вновь вернулся к тому, о чем размышлял в своем кабинете. Что же можно сделать, если фрау Геббельс отказала в переезде и охране? А может, думал он по дороге домой, и не надо ничего предпринимать? Может, Мило и так в полной безопасности там, где живет. Прихожане сомкнули ряды вокруг него, они знают Мокасин-Гэп как ни один чужак, и им определенно известно, откуда у пистолета вылетает пуля.

На съезде с Вашингтонской кольцевой Браун позвонил ему:

— Мило, сделай самому себе одолжение. Ходи в церковь каждое воскресенье.

* * *

В Агентстве он отдал оружие в лабораторию на анализ. Когда поступил отчет, он принес его фрау Геббельс и хлопнул им по столу.

— Пилюля содержит токсин моллюска, — объявил он. — Когда моллюск заражается микроорганизмами красного прилива[41], он вырабатывает яд, который вызывает почти совершенную имитацию сердечного приступа.

Она смотрела на него с ничего не выражающим лицом, бесстрастным, как от ботокса.

— Так парень был агентом ФСБ?

— Скорее всего, его наняли. Но мы знаем, кто снабдил его оружием и проинструктировал, как им пользоваться.

— Мы можем допросить его?

— Разве только с помощью медиума.

— Как это произошло?

— Нарвался на неприятности с местными.

— Если эта деревенщина будет убивать иностранных граждан, это выйдет нам боком.

— Вам. Рубрик теперь на вашей ответственности, если вы помните.

Женщина и вправду вызывала у Брауна отвращение. Однако, вопреки опасениям, следующая попытка покушения также не была замечена прессой и общественностью.

На этот раз работенку взял на себя американец.

— Его звали Джо Маккарти, — невнятно прозвучал голос Мило по защищенной линии.

— Да ты шутишь[42], - только и сказал Браун, гадая, что же будет дальше? Ядерное оружие на Кубе? Крот по имени Элджер Хисс?[43] В любом случае, что это — возврат к холодной войне?

— Да с чего мне шутить-то? Маккарти был одет как охотник на оленей: сезон открыт, как ты знаешь. У него имелись лицензия и автоматическая винтовка с телескопическим прицелом — в общем, все по-деловому, как вы говорите. Я сразу его вычислил и сказал своим друзьям. В сезон здешние леса гремят, как Сталинградская битва, так что на лишний выстрел никто и внимания не обратил.

— Полагаю, они воспользовались той же шахтой?

— Или другой. На холмах их полно. Марвин отогнал его автомобиль в Чарлз-Таун, где у троюродного брата нашего агента мастерская по разборке машин. А Мервин продал мне свой пистолет, и теперь я перед сном кладу его под подушку.

— Интересная у тебя жизнь, Мило. Что-нибудь еще?

— Я обручился. На прошлой неделе продал спальный набор — здесь не говорят «гарнитур», а еще мать Стеллы одолжит немного, да и мое жалованье поступит, так что худо-бедно у нас наберется первый взнос за передвижной дом из двух секций. Куча места для детишек.

«О Боже!» — подумал Браун.

— Ты… э-э… думаешь, это разумно?

— Ну, Стелла хочет побыстрее заключить брак, потому что снова беременна. Мне чуть дурно не стало, когда я понял, что у нее будет двойня. Она хочет пройти УЗИ в Бекли, но зачем это, если есть я?

— Значит, скоро у вас будет шестеро?

— Да, где-то в июне. Как думаешь, правительство повысит мне пенсию?

— Я могу только попросить.

* * *

Фрау Геббельс вполне предсказуемо была настроена скептически.

— За ним охотятся наемные убийцы, а он собирается жениться на женщине с четырьмя детьми?

— И двое на подходе.

— А они там слышали когда-нибудь о противозачаточных таблетках? Презервативах? Резинках?

— Может, Стелла просто любит детей.

— И они собираются жить в передвижном доме — двое взрослых, четверо детей и двое новорожденных?

— Ага. Конечно же, это будет двухсекционный дом.

— Не понимаю, зачем русским суетиться вокруг мистера Рубрика. Им надо лишь дождаться следующего торнадо.

— Вы можете добавить ему деньжат?

— Вы же знаете, что не могу. Вот если б он предоставил нам что-нибудь полезное по джихаду, это было бы другое дело.

И все же ее интонации были менее твердыми, чем раньше. Браун впервые видел ее озабоченной.

— Столько детей, — пробормотала она. — И как только эта женщина их содержит?

— Мило говорит, она подрабатывает кассиршей в «Уол-марте», а ее мать в это время присматривает за детьми.

— Бог ты мой. А отец первых четырех?

— Отцы, я полагаю. Стелла теперь ревностная прихожанка и отдалась воле Господа, однако он был далеко не первым.

Браун оставил ее несколько ошеломленной. У себя в кабинете он положил голову на стол и заснул. Он проспал минут пятьдесят, когда она постучалась к нему и зашла, не дожидаясь приглашения.

— Слушайте, — начала она с ходу. — Касательно мистера Рубрика.

Потирая затекшую шею, он глядел на нее сквозь плавающие красные пятна. Она плотно закрыла за собой дверь.

— Я ни в коей мере не чувствую себя виноватой, — театрально зашептала она. — У меня был приказ.

Это окончательно разбудило его.

— Какой приказ?

— В общем, русские поймали одного из наших. Он получил по полной. Они дали понять, что вернут его, если…

— Догадываюсь, — прервал ее Браун. — Если мы подскажем, где искать Мило.

— Не знаю, с чего они решили, что он так важен. То есть с какой стати выменивать шпиона на безобидного человечка? Что они там себе навоображали?

Браун ответил:

— Я знаю, что такое «получил по полной». Его отпустили?

— Да, он в Германии, в больнице на базе Рамштайн. Из критического состояния его вывели.

К этому времени глаза Брауна уже окончательно прояснились после сна, и он разглядел в ее лице нечто такое, что должен был заметить сразу.

— Погодите-ка, — сказал он, когда она развернулась, чтобы выйти. — Что еще вы знаете?

Она подошла к его столу, наклонилась и прошептала:

— Когда наш парень смог говорить, он сообщил, что в Штаты прибывает агент по кличке Шаман. Выудил из своего русского источника, который полагает, что тот грохнет какую-то большую шишку, и снова начнется холодная война. Хотя на самом деле его могли нацелить на тайное убийство.

— Понимаю, — произнес Браун. — Спасибо, что сказали.

Он так и продолжал таращился на дверь, когда она закрылась за ней. Надо выяснить ее подлинное имя. Настоящая фрау Геббельс отравила своих детей, прежде чем присоединиться к мужу. Но эта женщина детей любила — она беспокоилась о Мило как о будущем отце, а не как об информаторе.

Через полчаса он сидел в приемной заместителя начальника штаба. Он настоял на срочной встрече, и теперь ему надо было решить, что именно говорить. Ситуация сложилась довольно забавная. Агентство годами выслеживало Мандрагору по всему, миру, и вот теперь — предав Мило, человека, которого обещали защитить, — они, быть может, по чистой случайности заманили зверя в ловушку.

Браун решил притвориться, будто считает, что шеф так все и спланировал, и поздравить его с гениальным решением. Придерживаясь этой линии, он надеялся добиться необходимой защиты для Мило, а заодно удовлетворить свое сардоническое чувство юмора. В распахнувшуюся наконец-то дверь кабинета он вошел с улыбкой.

* * *

Свежевыпавший снежок быстро таял под полуденным солнцем, когда Браун снова въехал на гравийную площадку перед «Антиквариатом из глубинки». Двое худых мальчишек, стриженных под горшок, прекратили перекидываться старым, переклеенным скотчем футбольным мячом и уставились на него.

— Привет, — сказал Браун. — Мило здесь?

— Кто?

— Мило Рубрик. Который женится на вашей маме.

— Тут нету никого с таким именем, — заявил мальчик постарше, а помладше решительно добавил: — Не-а!

В этот момент из лавки вышел сам Мило. В джинсах и аккуратно выглаженной рабочей рубашке — послушный новообращенный в семейную жизнь. Он по-отечески сказал мальчикам:

— Поздоровайтесь с мистером Брауном.

Они что-то невнятно пробурчали и снова принялись пинать мяч. Мило проводил Брауна в дом, и за чаем тот рассказал о Мандрагоре. Мило нахмурился и спросил:

— Этот человек носит складной цилиндр?

И снова Брауна пробрало до костей. Именно так одевался Чародей Мандрагора в комиксе, и этот образ Мило мог выудить только из его, брауновского, мозга. Он объяснил, что к чему, и добавил:

— Никому не известно ни его настоящее имя, ни как он выглядит. Этим он похож на Бога. Мы знаем только его работу.

— Все равно я его выявлю, — уверенно заявил Мило.

— Трудно найти хорошего наемного убийцу, о чем умолчала Мей Уэст[44].

— Ему от меня не спрятаться.

С его языка уже готово было сорваться: «Ты чудо, Мило, но он еще большее», — как вдруг его осенило.

Сначала это была лишь мгновенная вспышка застарелого гнева. Шесть лет своего детства Браун провел в семейных приютах, и притом не слишком приличных, в несовместимых сборищах малолетних сорванцов и жестоких нерадивых взрослых. По версии психолога Агентства, эти годы лишили его доверительности, вселили страх перед отношениями с людьми и превратили в скрытного и замкнутого до одержимости. Возможно, они-то и определили выбор профессии.

«И что?» — подумал он, раздражаясь собственной неспособностью позабыть то, что было так неприятно вспоминать. А потом он увидел связь с Мандрагорой.

Браун просидел несколько минут в глубокой задумчивости, прежде чем заметил, что Мило на него пристально смотрит.

— Почему ты думаешь, что Мервин и Марвин могли бы причинить мне вред? — спросил он.

— Просто случайная мысль, — улыбнулся Браун и поднялся. — Стелла ведь знала их до того, как познакомилась с тобой? — Он не добавил: «Держу пари, она была их женщиной, и им было не очень-то по душе отдавать ее какому-то чокнутому иностранцу».

Во дворе он перехватил неверную подачу мальчика помладше и лихо отправил мяч назад, заслужив пару застенчивых улыбок. Он сел в машину, и Мило наклонился попрощаться.

— Загляни к стоматологу.

— К стоматологу? Зачем?

— У тебя… как это говорится… зуб мудрости, который скоро доставит тебе неприятности.

Когда Браун добрался до дома, зуб уже болел. «Черт, — думал он, — как только Стелла выносит этого ненормального? И как он терпит такую потаскуху? Как вообще можно выносить кого-то другого?»

* * *

Прошла неделя, и операция по встрече Мандрагоры окончательно оформилась. Заместитель начальника штаба послал группу — не в Гэп, где их мог обнаружить Мило, а в соседние деревушки с живописными названиями вроде Посэм-Нек и Бернинг-Стамп[45].

В охотничьей экипировке, подобающим образом вооруженные и снабженные лицензиями, они неприметно растворятся в огромном братстве убийц оленей и будут просматривать леса, выискивая — хм… а кого, собственно говоря? Вот вопрос. Никто не знал, как выглядит Мандрагора, а если в той мысли, которую вынашивал Браун, что-то было, то убийца вообще мог объявиться без оружия, потому как оно ему и не требовалось.

Однажды вечером, когда Браун уже надел пальто и направился к двери, зазвонил телефон. Он замер. Наверное, у него тоже развились экстрасенсорные способности, потому что еще до того как он взял трубку, ему уже было известно, что на другом конце провода окажется рыдающая женщина. Он слушал с полминуты, а затем бросился в кабинет бывшей фрау Геббельс.

Хотя так он уже о ней не думал. Когда они стали работать вместе, она сказала, что ее зовут Мерлин Хорн («Как оперную певицу, — объяснила она, — только я не пою»). Этим вечером они оба задержались, убирая столы перед первой совместной поездкой в Центр исполнительского искусства имени Кеннеди. Он застал ее уже готовой к выходу, с ниткой искусственного жемчуга, в осеннем костюме и стеганом пальто из какого-то переливчатого материала.

— Мило убили, — резанул он. — Мандрагора оказался слишком быстрым для нас. Я еду туда. Ты со мной?

— Черт, — сказала она. — Вот тебе и «Лебединое озеро».

Отъезд задержался: необходимо было доложить шефу, потом Брауну пришлось выписывать оружие; но в конце концов они уселись в служебный автомобиль и отправились в долгую поездку в осеннем мраке. Время от времени Мерлин набирала номер Мило, но безуспешно. А раз он услышал, как она захлюпала носом, и краем глаза увидел, что она роется в сумочке в поисках платка.

— Я все не перестаю думать, — сказала она грустно, — что в мире теперь будет на шестерых сирот больше.

— Я знаю, — ответил он. Она уловила в его голосе грубые нотки и бросила на него пытливый взгляд.

К десяти часам они прибыли в Мокасин-Гэп и выяснили, что известие о смерти Мило весьма преувеличено. Стелла выстрелила в него, когда они вместе лежали в постели, но ей только показалось, что она его убила.

В своем простом кабинете с мебелью из серого металла и развешанными на стене грамотами Национальной стрелковой ассоциации шериф Дж. Бафорд Хикс объяснил, что она сделала это импульсивно, когда постельный разговор принял скверный оборот.

Как завязалась ссора, он не знал. Обычно в Гэпе отходят ко сну рано, вот они и уложили детей и уединились, по его предположению, чтобы предаться любовным утехам. Но в какой-то момент Мило вместо нежностей откровенно сказал ей, что она хорошая кухарка, милая женщина, но также и лживая сука.

Мило знал, что не он отец близнецов, и ему было известно, кто настоящий отец. Это еще ладно, добавил он, и такое случается, но поскольку они женаты, ей следовало бы перестать вести себя как «шлюха, которая торгует собой у московского метро». Вот тогда-то она и вытащила из-под подушки пистолет, который ему продал Марвин Коукли, и выстрелила.

Браун кивнул, ничуть не удивленный. Привычка Мило копаться у людей в мозгах и потом разбалтывать, что он там нашел, едва не оказалась фатальной — и не в первый раз. Он спросил, можно ли поговорить со Стеллой, однако Хикс ответил, что пока нет. Сначала у нее была истерика, и она все рыдала, что надеется: Иисус простит ее и тому подобное.

— Ну, вы ведь знаете этих верующих, — шепнул он, понизив голос на тот случай, если его подслушивает какой-нибудь набожный избиратель. — Они думают: стоит им покаяться — и все будет в порядке. Да вот хрен.

Он сказал, что миссис Стрейт сама же и спасла Мило жизнь. В свое время у нее была сестринская практика, и в такого рода случаях головы она не теряла, знала, как остановить кровотечение и оставить открытыми дыхательные пути. Когда из Бекли прибыла скорая помощь, врач вколол ей снотоворное, и она наконец затихла. Теперь она после всех треволнений спит в женском отделении тюрьмы.

С немного самодовольным видом он добавил:

— Но у меня есть еще один заключенный, с которым вы можете поговорить. Думаю, он каким-то образом связан с этим.

Браун и Мерлин переглянулись, и сердца у обоих забились чаще. Его задержали, сказал Хикс, когда машина на большой скорости ворвалась в суматоху у лавки Мило — похоже, водитель спешил выскочить на шоссе.

— Он врезался в телегу, и я арестовал его за опасное вождение, — продолжал Хикс. — У него белорусский паспорт, и он проехал позади лавки Мило по Пойзн-Оук-Роуд. А какого черта этот иностранец делал в лесу в темноте?

Они захотели поговорить с задержанным. Хикс заставил их подождать и проверил мужское отделение, дабы убедиться, что заключенные благопристойно одеты и никто не сидит на толчке. Потом он провел их по коридору из выкрашенных в зеленый цвет шлакобетонных блоков и вверх по металлической лестнице: каждый шаг отдавался колокольным звоном. Отделение располагалось за раздвижными стальными дверями и состояло из двух камер, двух заключенных и едкого запаха скипидарного дезинфектанта. В свете единственной люминесцентной лампы под потолком Браун увидел, что один из заключенных пьян и погружен в шумный сон, и сосредоточился на втором.

Облаченный в слаксы и рубашку мужчина сидел на койке, сложив руки на коленях. С виду евразиец, бледное лицо — нельзя сказать, что неприятное — было совершенно заурядным, словно суп из консервов. Хороший агент, подумалось Брауну, такой может пройти незамеченным через любую толпу.

— Я требую адвоката, — заявил тот вместо приветствия. — Мне не зачитали права. — Он не казался рассерженным. Его голос звучал монотонно и даже успокаивающе. У него был небольшой акцент, но Браун не мог понять какой.

— Странно, — пробормотал он. — Я искал тебя на Кавказе, а нашел на Аппалачах.

— Не понимаю, что это значит. Я имею право на адвоката, дайте мне позвонить.

Браун повернулся к Хиксу:

— Слушайте, я знаю, что это ваша тюрьма и ваш заключенный. Но не могли бы вы в качестве одолжения Агентству оставить нас с ним наедине минут на десять?

Хикс нахмурился, однако затем резко кивнул и вышел. Мерлин внимательно посмотрела на Брауна, гадая, что он ожидает узнать за десять минут. Ее глаза расширились от удивления, когда Браун достал пачку и предложил заключенному:

— Сигарету?

— Нет, спасибо. Это вредно для здоровья.

Во флуоресцентном сиянии лицо его казалось мягким, как пирог, однако темные глазки выдавали острую тревогу. «Теперь, — подумал Браун, — я выясню, Мандрагора ты или нет». Он вытащил сигареты, высыпал их прямо на пол и вытряхнул на ладонь пластиковую коробочку. Он ожидал какой-то реакции, однако к произошедшему в следующий миг оказался не готов.

Сначала голубоватый свет вдруг стал бронзовым, словно аура, предшествующая эпилептическому припадку. Затем, вспыхнув за левым глазом, голову пронзила боль — как будто ему делали лоботомию без всякой анестезии. Дезориентированный, он покачнулся, выронил коробочку и наклонился, чтобы поднять ее. Схватил и выпрямился, и тут боль исчезла.

Вместо нее он ощущал неожиданное, почти непреодолимое побуждение убить эту холодную суку, фрау Геббельс — прикончить за то, что она убила всех этих детей. Он взглянул на нее, и то, что она увидела в его лице, заставило ее отпрянуть и непроизвольно прикрыться руками.

Сознание Брауна раскололось, словно разорвалась связь между полушариями мозга. Это фрау Геббельс… нет, это Мерлин Хорн. Это Мерлин… нет, это та проклятая женщина, чье имя вдруг совершенно вылетело у него из памяти. Пока он боролся за восстановление контроля над собственным разумом, в его голове вспыхивали маленькие молнии, словно при приступе менингита. Вопреки зловещей магии Мандрагоры, ему, должно быть, это все-таки удалось, ибо, когда он вытянул руку с оружием и положил большой палец на кнопку, оно оказалось направленным не на нее, но меж прутьев камеры.

Теперь был напуган и чародей. Он вскочил, сорвал с койки одеяло и закутался в него, чтобы остановить капсулу. Это позволило Брауну уловить миг просветления в мыслях, он прицелился и выстрелил в нижнюю часть левого бедра.

Когда шериф Хикс вернулся в шлакобетонный коридор, Браун сидел на самой нижней металлической ступеньке, и вид его был ужасен. Мэрлин придерживала ему голову, хотя он заблевал всю свою одежду и источал чудовищную вонь. Она сказала Хиксу:

— Мы опознали арестованного. Это профессиональный убийца. В данный момент у него тяжелый сердечный приступ. Не особенно торопитесь вызывать скорую. Если они появятся здесь через час, будет хорошо. Через два — еще лучше.

Хикс снова резко кивнул. Может, всего он и не знал, но одно ему было известно точно: ради благополучия других кое-кто иногда должен умереть.

— Пожалуй, я позвоню в Чарлз-Таун, — буркнул он. — Это будет подальше, чем Бекли.

Он неспешно вышел. Совершенно не заботясь о своем праздничном наряде, Мерлин держала Брауну голову, пока его снова рвало, на этот раз на них обоих. Она потерла его ледяные руки и прошептала:

— Я думала, ты отдал эту штуку в лабораторию.

— Я отдал, — прохрипел он. — Я использовал другую. Одну из наших.

* * *

— Так как же Мандрагора убивал всех этих людей, Эдвард? — спросила она его месяц спустя, когда они — здоровые и невредимые — сидели вечером за бутылкой вина в его квартире.

То, что он сообщил ей свое имя, было симптомом их возрастающей близости. Он даже назвал ей свою фамилию — которая, конечно же, не была Браун.

— Он и не убивал. Он тоже владел ментальными способностями, но не как Мило. Мило только читает мысли, Мандрагора же мог ими управлять.

— Вот этого я и не понимаю. Ведь гипнотизер не может заставить людей, даже находящихся в глубоком трансе, делать то, что они считают неправильным.

— Не может, но Мандрагора был способен внедриться в разум человека и подтолкнуть его к поступку, который тот сам тайно хотел совершить. У полицейских есть стандартный подход: при расследовании убийства в первую очередь подозревать ближайшее окружение жертвы. По крайней мере у одного наверняка найдется мотив. Мандрагора изучал близких и находил что-нибудь пригодное — сыновью ненависть, жадность телохранителя, гнев или ревность жены — и усиливал, это до смертельной жажды. Совсем ненадолго. Но достаточно.

— А когда дело было сделано, он стирал воспоминания? — скептически спросила она.

— Да, он снова принимался за желания убийцы. Но теперь помогал уничтожить память о поступке, который сознание отрицало и желало забыть… У нас уходит уйма времени, чтобы очистить свою память. Хотя прошлое бесконечно податливо, — сказал он, надеясь, что это так.

Она кивнула и глотнула вина.

— Что стало с мистером Рубриком и этими шестью детьми?

— Теперь он уже кто-то другой. Поскольку благодаря ему мы смогли обезвредить Мандрагору, шеф пошарил в карманах Агентства и переправил его в другое место под новым именем.

— А Стелла — она еще за решеткой?

— Нет, на свободе. Мило показал под присягой, что пистолет выстрелил случайно, поэтому обошлось без обвинения. Они где-то на Западе, со всеми шестью ребятами. Некоторые так и напрашиваются на наказания.

Она допила вино и улыбнулась со значением. Они медленно начинали постигать тайный язык улыбок, взглядов и непроизвольных движений друг друга. И Браун понял, что она собирается провести ночь здесь, — и надеялся, первую из многих.

И ей не надо было это говорить. Он уже знал.

Перевел с английского Денис ПОПОВ

Рассказ впервые опубликован в журнале «Fantasy and Science Fiction» в 2012 году.