Зима тревоги нашей

В 1990 году в Таджикистане своеобразным эхом отозвался конфликт из-за Карабаха. В республику, спасаясь от беспорядков и погромов, бежали азербайджанские армяне. Беглецов было немного, всего около сорока семей. Однако слухи распространялись со скоростью лесного пожара. Уверяли, что в Таджикистан едут тысячи армян, которым выделят квартиры в новых домах Душанбе в ущерб таджикам. 11 февраля перед зданием ЦК Компартии Таджикистана собралась толпа. Многие в ее рядах не были душанбинцами, они приехали в город из соседних кишлаков. Собравшимся объявили, что в течение 24 часов им дадут объяснения по поводу беженцев.

Однако в назначенный срок первый секретарь ЦК Компартии Таджикистана Кахар Макхамов на площадь не вышел. Начались стихийные драки с милицией. Если 11 февраля демонстранты кричали «Долой армян!», то на следующий день — уже «Долой Макхамова!». Милиционеры попытались утихомирить толпу стрельбой холостыми, но только раззадорили ее. Толпа растекалась по Душанбе, грабя, насилуя и убивая. Начались поджоги. Из кишлаков в Душанбе прибывали все новые и новые погромщики. Милиционеры пытались вести огонь уже боевыми, но дезорганизованные стражи порядка уже не могли сдержать стихию.

Впрочем, стихия была на удивление неплохо организована. Часть погромщиков просто носилась по городу и бесчинствовала. Однако другие преступники действовали четко и явно подчинялись чьим-то указаниям, скорее всего, распоряжениям местных преступных боссов. По неким смутным данным, оружие — заточки и арматура — было приготовлено заранее.

В Душанбе складывались отряды самообороны, защищавшие подъезды и даже целые микрорайоны. Бойцами таких отрядов были обычные люди, и многим из них пришлось пережить жуткие часы в обезумевшем городе. Шестнадцатилетний юноша, защищавшийся от погромщиков, позднее рассказывал:

«Некие озверевшие уродцы пытались забить нас камнями — всю нашу семью, мирно ехавшую по своим делам. Моего деда — учителя, свободно говорившего на фарси и узбекском, эти дебилы чуть не забили до смерти. Старика в 80 лет. Грибы пошел собирать весной 1990 в местности, где раньше работал учителем. Потому что русский — а он чуваш вообще-то… Не забили нас насмерть не по своей сердобольности, а благодаря паре арматурин, топора и небольшого тесака. Я потом 2 года не смеялся. Совсем. У меня топор был».[56]

Пока по городу катились волны погромов, на площади шел митинг под политическими лозунгами. Эти люди создали некий «Народный комитет», неясно кого представлявший. На следующий день, 13 февраля, в Душанбе вошли части Советской армии. Они имели тяжелое оружие и приказ по необходимости применять его. Погромы некоторое время продолжались, но быстро пошли на спад. Под давлением «народных представителей» Макхамов ушел в отставку.

В Душанбе, по официальным сведениям, погибли 25 гражданских, включая 16 таджиков, пятерых русских, двоих узбеков, татарина и азербайджанца. Ранения и травмы получили 589 обывателей и погромщиков и 239 силовиков.

Необходимо отметить, что в дальнейшем в Таджикистане однозначно рассматривали случившееся как трагедию. Поднимать буйство толпы на щит в качестве патриотического акта в Душанбе не стали.

Однако кошмарные события в республике только начинались.

24 августа 1990 года Таджикистан принял декларацию о суверенитете. В сентябре 1991 года республика Таджикистан провозгласила независимость и вышла из состава СССР. Местные политические движения, ранее сидевшие в подполье, получили возможность легально бороться за власть. 2 декабря 1991 года присягу принял Рахмон Набиев, первый президент независимого Таджикистана. Набиев выглядел настоящим реликтом советской эпохи. Опытный аппаратчик, он с 60-х годов делал карьеру в партийных структурах и несколько лет пробыл первым секретарем ЦК компартии Таджикистана. Для новых же условий была важна в первую очередь его принадлежность к ходжентскому клану. Второе место — хотя и с большим отрывом — на выборах президента занял представитель памирского этнорегионального клана, представлявшего восточные горные районы, — Давлат Худойназаров.

Поначалу казалось, что есть шанс на относительно цивилизованную передачу власти. Набиев принадлежал к старой советской элите, но договорился с оппозицией об использовании мирных методов политической борьбы. Однако быстро выяснилось, что это иллюзия. Как Набиев искал способ разгромить оппозицию, так и многие оппозиционеры стояли на крайних позициях и планировали так или иначе удалить от власти действующее правительство. Частично это были националисты, частично — религиозные радикалы. Более того, многие кланы просто проигнорировали выборы и намеревались получить свое другими способами.

Под религиозными и политическими лозунгами в первую очередь скрывалась именно борьба кланов, разделенных по территориальному принципу. Политические разногласия стремительно теряли значение, когда заходила речь об интересах землячеств. Представители разных кланов бранили друг друга прямо на заседаниях Верховного Совета, иногда выяснение отношений транслировалось по ТВ. После особенно зажигательного выступления местного политика, оскорбившего памирцев, на площади Шохидон в Душанбе собралась толпа, преимущественно состоявшая из горцев. Люди требовали роспуска Верховного Совета республики и новых выборов, прекращения давления на оппозицию. Вскоре к ним присоединились представители других кланов, главным образом каратегинцы (гармцы). Митинг не расходился, причем каждый день на площадь прибывали новые люди. 4 апреля перед резиденцией Набиева собралось сразу 50 тысяч человек. Их лозунги представляли собой причудливую смесь демократических и религиозных воззваний. Набиев пытался исправить положение двумя способами. С одной стороны, на площади Озоди собрался уже проправительственный «антимайдан», что интересно, главным образом состоявший из людей юго-западного Кулябского клана, с другой — Набиев попытался лавировать между распаленными союзниками и противниками. Сперва он попытался отделаться от оппозиции туманными обещаниями, потребовав прекращения митинга в качестве непременного условия реформ. Однако стороны не верили друг другу ни на грош. Оппозиционеры полагали — и были совершенно правы, — что их просто задавят силой, если правителя не удастся дожать. Маневры Набиева выглядели все более неуклюжими. Он то пытался убедить непопулярного председателя парламента Кенджаева уйти в отставку (тот категорически отказался), то вообще ссылался на волю Аллаха для подкрепления своего авторитета. Однако насчет воли Аллаха оппозиция имела свое представление. Митингующие сформировали отряды, взяли приступом парламент и захватили заложников — депутатов и вице-премьеров. После этого события начали разворачиваться быстро. Набиев все-таки отправил в отставку Кенджаева, тут же назначив его на другой пост, и приказал выдать участникам проправительственного митинга две тысячи автоматов. Фантасмагорическую картину митингов в Душанбе органично дополняла третья манифестация — в ней участвовали молодые люди из местных преступных группировок.

5 мая Набиев попытался разрубить все гордиевы узлы разом. Президент объявил чрезвычайное положение, ввел комендантский час и принялся разгонять пикеты оппозиции силами личной гвардии. Оппозиция, в полном соответствии с заветами революционеров прошлого, захватила аэропорт, вокзал и президентскую резиденцию. В городе начались настоящие уличные бои. Местный житель рассказывал:

«Перестрелка происходила на наших глазах и смотрелась довольно-таки драматично. Несколько человек, укрывшись за железнодорожной насыпью, из автоматов стреляли в сторону кишлака. Потом прогремело два взрыва — они бросили взрывпакеты. Боясь, что из-за насыпи последуют ответные очереди и пули полетят в нашу сторону, мы попрятались за гаражами, стоящими в нашем дворе. По дороге мимо нас несколько раз туда и обратно проехала “Волга”, из которой торчал ствол охотничьего ружья. Как потом оказалось, это и был водитель Кенджаева, беспокоившийся о своей семье. Когда выстрелы закончились, обуреваемые любопытством, мы подошли к железнодорожному переезду, у которого все это происходило. Там стояла группа вооруженных памирских парней. Один из подошедших боевиков за ремень тащил автомат, приклад которого волочился по земле. Когда мы спросили у них, из-за чего стрельба, то в ответ услышали пересыпанное руганью: “Да вот, все правительство разбежалось! Ловим!”

В тот раз никого боевики там не застали. Но спустя полгода они все же свое черное дело осуществили. Ворвавшись во двор и не застав там кенджаевского водителя, они убили всю его семью и вдобавок застрелили соседа-татарина, поинтересовавшегося, что происходит за его забором».[57]

В городе воцарилась анархия. В душанбинских кварталах формировались отряды самообороны, никто ничем не управлял. Кулябцы, решив, что здесь дело проиграно, грузились на машины и уезжали на родину с площади Озоди. Набиев быстро терял сторонников.

Стан «исламско-демократической оппозиции» правящему режиму первоначально состоял из пестрого конгломерата группировок. Крупнейшими движениями были «Демократическая партия Таджикистана» (националисты во главе с Шодмоном Юсуфом из гармского клана), Партия исламского возрождения Таджикистана (ПИВТ) (религиозные радикалы, лидер — Саид Абдулло Нури, тоже выходец из гармского клана) и движение «Растохез», либеральное крыло оппозиции, объединявшее светских диссидентов. По мере развития событий «Растохез» и Демпартия быстро утратили влияние, и бесспорными лидерами стали исламисты из ПИВТ.

Оплотом Набиева оставался Комитет национальной безопасности (КНБ, бывший таджикский КГБ). Силовики прекрасно понимали, что возможность самостоятельно отбиться от оппозиции минимальна. 10 мая офицеры КНБ встретились с командованием армейского душанбинского гарнизона. Так на арену таджикской политики впервые вышла российская армия. 201-я мотострелковая дивизия была расквартирована в нескольких городах Таджикистана, включая столицу. Кроме того, в городе находилось управление пограничной охраны. Пограничники и мотострелки объявили о нейтралитете, но предупредили, что готовы защищать не только себя, но и служащих КНБ. «Безопасники» обратились за помощью как нельзя вовремя. В тот же день толпа оппозиционеров отправилась к зданию КНБ, рассчитывая отыскать там Набиева. Однако их встретили огнем, а с территории гарнизона вышла бронегруппа, прикрывшая здание и дома семей офицеров КНБ.

Интересно, что эти меры 201-я дивизия предприняла своей волей, вопреки распоряжениям из Москвы. Полковник Вячеслав Заболотный, командир дивизии, не испытывал ни малейшего восторга от того, что его соединение втягивается во внутреннюю таджикскую смуту, но считал необходимым защитить людей от произвола толпы и поддержать порядок. 201-я мотострелковая была на тот момент типичным соединением бывшей Советской армии. Она долго воевала в Афганистане, в ней хватало опытных офицеров, но имелось очень мало рядовых. Однако военные профессионалы, обладавшие огромным количеством оружия и боеприпасов, даже проигрывая в количестве, становились серьезной силой. Поскольку Москву постиг паралич воли, дивизией фактически руководило собственное офицерское собрание. Можно только порадоваться, что офицерский состав 201-й дивизии оказался столь разумным и инициативным. Вмешательство дивизии сразу же прекратило бой у КНБ. Но самостоятельно взять под контроль город 201-я дивизия, конечно, не могла.

Военные защитили людей от расправы, однако следующий ход противной стороны не заставил себя ждать. Шодмон Юсуф, один из лидеров «исламских демократов», объявил русских в Душанбе заложниками и потребовал национализации военного имущества войск СНГ в Таджикистане. Оружия ему, разумеется, никто не дал, а вот таджикские русские, и без того постепенно покидавшие республику, начали выезжать массово. Для Таджикистана это был настоящий удар: славяне обладали в среднем высоким уровнем образования, и отток специалистов ставил под вопрос существование местной индустрии и энергетики. Правда, вскоре эта проблема отпала сама собой: в стране началась полноценная гражданская война, совершенно уничтожившая прежний, еще советский, Таджикистан. Из республики бежало около 300 из 388 тысяч славян. Практически все оставшиеся жили в Ленинабадской (Ходжентской) области, которую война затронула слабо. Они не относились ни к каким кланам, и в новой реальности их не ждало ничего хорошего. Многие семьи бросали квартиры, имущество и уезжали в Россию в чем были. Это был тяжкий удар судьбы, но все же лучше, чем оставаться в республике, катящейся к анархии и охваченной разнузданным насилием. По ТВ транслировались передачи, в которых утверждалось, что русским ничего не угрожает. Это была чудовищная ложь. Конечно, не существовало какой-то целенаправленной программы геноцида, однако государства как такового уже не было, и любой, вне зависимости от национальности, легко мог быть ограблен или убит обычными уголовниками. Русских от остальных отличало только отсутствие принадлежности к клану, который мог бы защитить и отомстить, поэтому они оказались в самом уязвимом положении.

Набиев явно не мог справиться с оппозицией и в итоге просто бросил полотенце на ринг. Сформировалось коалиционное правительство, в котором треть мест получила оппозиция. Однако это были уже посмертные попытки лечения. Погибший СССР, как выяснилось, сдерживал самые темные инстинкты и искусственно приподнимал очень архаичное в своей основе общество.

С площади Шохидон уезжали автобусы с митингующими. Оппозиция выиграла первый раунд противостояния, фактически взяв под контроль Душанбе, но еще никто не мог подумать, какого джинна выпустили из бутылки. Гражданская война выплеснулась за пределы столицы и стремительно ширилась, вовлекая все новые районы и с каждым днем приобретая все более зверский характер.