Реки из капель

Реки из капель

Капля камень точит. Поэтому, наверно, и появился как-то на дверях одного из домов в центре Челябинска самодельный плакатик: фанера, на фанеру наклеен кусок географической карты с миллионным городом, раздвоенным голубой прожилкой, над символом — черный силуэт обыкновенного бытового водопроводного крана в натуральную величину, капающая из крана сиротливо подсиненная капля и ниже надпись: «Так исчезают реки, товарищи жильцы».

Кстати, и возникают они так же, из капель. И выходят из берегов из-за них же. У арабов бытует поверье, что каждый разлив Нила начинается с одной-единственной капли — слезы, упавшей в него…

Сходство по мысли, конечно, поразительное, хотя можно судить и спорить, где четче и глубже и где образней и конкретней выражена эта «капельная» философия: в египетском варианте или в трех словах челябинского слесаря-сантехника, которого допекли-таки жалобы на перебои с подачей воды. Но можно и не спорить, а просто задуматься над тем, что египетскому варианту — тысячелетия, а челябинскому — какой-нибудь год.

Да и речь дальше пойдет не о законах развития природы и даже не о гидрологии и проблемах разумного использования водных ресурсов, такие разговоры ведутся теперь и довольно часто, но так и не изобретен снова деревенский рукомойник хотя бы, из которого лилась вода, пока пригоршню под ним держали. В пассажирских вагонах, правда, есть какая-то его модификация, но люди большую часть жизни сидят дома, чем ездят в поездах, и реки продолжают исчезать. И реки, и озера. И гораздо быстрее, чем тогда, когда человек знал только материнское молоко и природную воду, и все беды и радости его, как, впрочем, и сама жизнь вообще на земле, были связаны долгое время и зависели от нее, пока не откопал он нефть и не потекли реки горючего, иссякая тоже по каплям и становясь причиной стихийного бедствия.

С горючим это происходит чуть ли не ежегодно. Последствия такого явления, а точнее — проявления бездумности, бесконтрольности и бесхозяйственности, куда более серьезные и многочисленные. И не только потому, что на долю автомобильного транспорта приходится основная масса грузовых перевозок и составляет в целом по стране более шести миллиардов тонн в год. От автомобильного транспорта, то есть от того самого горючего, зависит еще и плодородие земли, и продуктивность животноводства, и снабжение городов.

Выгрузили как-то на станции Троицк пять тысяч тонн удобрений. К случаю молвить, не выгрузили — вывалили. Целый эшелон. Под открытое небо. В снег. Посреди населенного пункта. И ненадолго, надо полагать, потому что разгружать и хранить удобрения рекомендуется в местах, недоступных для детей и животных. И выгрузили в снег и под открытое небо тоже не с легким сердцем и не в спешном аврале абы куда, а просто нет у нас еще пока на станциях для выгрузки химикатов и удобрений ни крытых железнодорожных тупиков, ни бункеров, ни бетонированных траншей с откидными навесами. Не в каждом хозяйстве есть специальные помещения для более длительного хранения так называемого залога будущего урожая. Да что там говорить о помещениях под какой-то залог, когда под реальный урожай не всегда находятся стены с кровлей, а зерновые тока под навесом такая редкость, что возведены они в ранг тайных объектов. И, пожалуй, самое грустное во всем этом — все без исключения специалисты на местах и в центрах считают крытые тока первой необходимостью в условиях взбалмошной уральской осени, этой до того ветреной особы с постоянно подмоченной репутацией, которая только то и делает, что преподносит хлеборобам в мокром подоле если не сюрприз, так презент. Считают и даже приводят цифры, во сколько бы обошлось такое строительство, и называют сроки окупаемости затрат и суммы последующих прибылей, но… Вернемся в Троицк. И почему так выгрузили удобрения? И почему в конце года, ни преж, ни после? И какие трудности возникли в колхозах и совхозах в связи с этим, хотя четвертый квартал, казалось бы, и вполне удобное время для всех: для поставщиков, для железной дороги и для потребителя тем паче? Следствия без причин не живут.

Троицк, может быть, и не географический центр Челябинской области, но золотая середина, пожалуй, наверняка. Возникший вначале как крепость на Уйской сторожевой линии, он скоро и сам начал приторговывать хлебом и мясом, и поэтому даже грунтовые дороги там и сейчас лучше, чем где-либо. Сохранилась же в Италии Аппиева дорога от Рима до Капуи в триста пятьдесят километров, проложенная еще при цензоре Аппии Клавдии в 312 году до нашей эры.

Деревня Мамаево Сосновского района в каких-нибудь полутора километрах от шоссе, но эти полторы версты настолько непреодолимы для всех видов транспорта, кроме гусеничного и вертолетов, что веснами, осенями и после маломальских летних дождичков жители ее ходят за хлебом и спичками в соседние деревни. И торятся тропки и тропы по краям посевов. И небольшой лесок на увалистом взлобке обочь насыпного глинистого своротка на Мамаево по той же причине превращен в свалку химикатов, на упаковке которых синеют предостерегающие штампы: «Хранить в местах, недоступных для детей и животных».

Нет, начало зимы и конец года — самое то время для поставки удобрений: корма завезены, хлеб вывезен, автомобильный парк высвободился, на проселках вместо грязи до колен снежку по щиколотку, и вдруг обнаруживается, что фонды горючего не только израсходованы, а еще и перебраны за два месяца. И это, пожалуй, единственный пункт хозяйственной деятельности, который так усердно и так регулярно перевыполняется досрочно.

Допустим, удобрения могут и полежать, они пить-есть не просят и над ними не каплет: зима. В конце концов, это забота агрономов и до весны довольно далеко. Но в каком положении оказались соответствующие специалисты областного масштаба, которые должны были организовать и обеспечить доставку кормов из благополучных в этом отношении северных и центральных районов области в пострадавшие от засухи районы южные? Коровке не скажешь:

— Полежи, матушка, с месячишко, а там новые фонды спустят на горючее.

И фонды немалые. Уж кого-кого, а колхозы и совхозы горючим снабжают, не надо сетовать и обижаться, щедро снабжают. И все равно обижаются и сетуют. Придешь, жалуются, с технологической картой на утверждение, а там, — и палец кверху, — говорят: вот этот, этот и этот пункты — вычеркнуть! Потому и не хватает. А потому ли? А может быть, просто-напросто нет никакого контроля за расходованием топлива и учет ведется формально или вообще не ведется? Это в городе люди не скажут и плечами пожмут на вопрос, кто в соседней квартире живет, а деревня — это клубок, который не вдруг размотаешь: все свои, все родственники, не брат — так кум или сват, или от девятой коровы последний удой, и тот худой, а свой своему поневоле друг.

— Ну, это капля в море, — снисходительно ухмыляются агрономы и механики, когда им доводится еще и слышать о таких фактах, до того мелких и повседневных, что смех разбирает.

А капля довольно крупная. Потому что в расходных нормах на топливо прикинуто на бездорожье. На тяжелые и зыбкие пахотные почвы, на перевозку сверхплановых урожаев и множество других сверхнорм выдумывается при составлении годовых технологических карт да плюс (отрицательный плюс) к этому излишеству зябь остается невспаханной, солома невывезенной, по весне плуги побывали не везде, где должны были побывать, по шесть центнеров с гектара получено вместо планируемых восемнадцати, и урожай при перевозках уместился в одном кузове, а не в трех, но в емкостях на складах ГСМ все равно сухо досрочно. И во рту от такой неожиданности тоже сухо. И начинаются звонки, докладные, объяснительные, проверки, которые лучше было бы делать до того. Но и после все это, как в доброй русской сказке, заканчивается чудесным превращением горючих слез в горючее: не погибать же голодной смертью коровам в пострадавших от засухи районах. Благо есть еще у нас подземные черные моря, в которые не впадает ни одной реки, а вытекают сотни. И реки эти образуются тоже из капель по сравнению с теми же морями.

Слово «капля» в русском языке часто, если не чаще, употребляется еще и в значении чего-то самого малого, незначительного по сравнению с чем-либо огромным или множественным. Топлива у нас действительно много, и во время уборочной особенно оно просто почти самотеком идет в деревни и села, но в ту пору там соответствующие специалисты, главные и не очень, так заняты делом, что работать некогда, не только заниматься контролем, во что, кому, для чего и как отпускается оно. Горючего у них тогда, как у дурака махорки (есть такая пословица). А к осени оказываются в положении героя известного кинофильма, прекрасно сыгранного Юрием Никулиным, который, приехав в деревню, вначале угощал всех подряд дорогими папиросами, а потом сам стал «стрелять» на закрутку самосада.

В «Челябинском рабочем» в критической статье по материалам рейдовой бригады «Почему буксует Ольховка?» наряду с прочими фактами расточительства и мелких хищений и бесконтрольности со стороны специалистов среднего звена упомянулось и о наличии в частном пользовании тракторной тележки. Тележка эта тракторная тоже оказалась каплей: буквально через полтора месяца после публикации статьи органами внутренних дел Карталинского района из частного пользования в той же самой Ольховке было изъято девять тракторов различных марок и систем от ДТ-54 до Т-16. Эти тракторы годами работали, и работали в основном на владельцев: пахали за мзду личные огороды, вывозили свое сено, свои дрова и прочее, что не свое, но плохо лежало. На государственном топливе: ни тракторы, ни дизельное горючее к ним в магазинах и киосках хозтоваров пока не продается.

Слов нет, хорошо деревня живет. Ковры — это уже не показатель зажиточности, коврами летом щели в сенях от комаров завешивают. И мотоциклы теперь что-то вроде ребячьей игрушки наподобие недавнего самоката: на одной ноге едешь, на другой идешь. Самокаты — анахронизм. Да и не для деревенского «асфальта» они. И вот сынок еще, господи, благослови, должен бы только из четвертого класса в пятый перейти, акселерат, а ему за это уже тоже личный транспорт подавай. И подают: чем бы дитя не тешилось, лишь бы не плакалось на родителей, а то ведь люди невесть что могут подумать. Могут подумать: ну и живут… «Иж», «Планету», «Сатурн» или несчастный «Юпитер» единственному ребенку денег нету купить. И гоняют по деревне эти единственные в несметном количестве, сняв глушители для пущего шумового эффекта и доводя тихих стариков и старух до совсем тихих. А на каком бензине гоняют? Да на таком же, на каком и папаша.

Хорошо, деревня живет. Во дворе каждого уважающего себя хозяина кроме детской погремушки-мотоцикла еще и «Жигуль», не меньше, баня и персональный колодец, в котором не солярка или бензин. Вода в колодце. И лишнее ведерко этой воды он уже не достанет, что ты, что ты… Ущерб. А «лишнее» ведро бензина где-то достает. Но что такое ведро для государства? Капля. И не жалко ни капли тому, кто дает не свое, и не стыдно ни капли тому, кто берет. А там, где не дают, достают. Нет, он не скажет: украл. Достал. Трактора достают. Вчера конфисковали у ольховского лесника Щелокова один МТЗ, смотрят — сегодня на другом катит и в комплекте с тракторной тележкой.

Достают всё, достают все. Ты у меня боковое зеркальце отоварил, я у тебя — фару. За скалочку — гуску. Ты у меня, я у тебя. На всякий случай, запас карман не трет. И вот когда приходят новые комбайны с их зеркалами и мощными фарами, с их никелированной фурнитурой и набором инструментов, грустнеют и задумываются механизаторы:

— Да, теперь вовсе спать ложись — и его под подушку клади.

И сельский механизатор, измучась и отчаявшись изобретать замки и секреты к дверкам кабин и горловинам топливных баков сам от себя, предпочитает держать казенный транспорт в личном дворе или под окнами, если во двор уже некуда, своего добра полно. Да и ворота у многих, старожилов особенно, ставлены были по древним меркам с расчетом на лошаденку, и гораздить через них такую махину как трактор К-700, например, куда проще: собаку к колесу привяжи и лежи.

И становится тот транспорт персональным, неужели у воды сидеть — и пить просить? Ездят к родне на праздники в другой район, за бутылкой вина из Татищева в Париж, за пачкой сигарет в магазин и даже куда царь пешком ходил, механизатор теперь пешком не ходит: зазорно. Он лучше час потратит на кружной путь в родительский день, добираясь до кладбища в кабине самокатного комбайна, лишь бы не на своих двоих, они у него аж подкашиваются, если когда и скажут:

— Ты что не мог напрямую через лесок двести метров прогуляться помянуть усопших?

— Я?! Еще чего не придумаешь…

Если бы раньше в деревне увидели ненароком мужичка, поехавшего пусть не на тройке, пусть верхом на лошади корову из табуна встречать — ему бы насмешек не обобраться, а теперь такие встречи на тракторах марки К-700 в порядке вещей. И ржет в том «К» двести с гаком лошадок!..

А кто бы занялся да вдумался, сколько сгорает впустую калорий из-за неисправных или вовсе отсутствующих пусковых двигателей и стартеров. Мало того, что транспортные средства работают на излишней подаче горючего во время стоянок, чтобы не захлебнулся мотор и не заглох, заглохнет — где буксир искать бегать с высунутым языком, они и в обеденные перерывы и в перекуры часами молотят на средних оборотах, не на малых, опять же, чем черт не шутит!

— Фу, это капли датского короля, — снисходительно посмеиваются товарищи, сидящие у тысячекубовых емкостей.

И переводятся на самообслуживание заправочные станции в совхозах, и заправляют этим делом кое-где ночные сторожа. В Великопетровке оный так назаправлялся, что за последним клиентом вентиль не закрыл, тут же уснул. Не так уж и много воды с тех пор утекло, но солярки тогда утекло много. Солярку списали, сторож остался: местный, свой, дефицитный.

А заметил ли кто-нибудь из тех же велико-петровских руководителей такую каплю? На втором отделении этого совхоза кормов для скота в тот год заготовили столько, что и ленивых соседей выручили, поделились по-братски, и свою животину кормили до отвала, и март уже греет бока, а сена в скирдах — до нового не стравить. Прикинули на глазок и сделали вывод: тонны по две на двор еще и личным хозяйствам можно ссудить за наличный расчет, кому нужно. Всем нужно. Про запас.

И в этот же день сломались весы. Сами. И никаких следов, не считая отпечатков протектора колеса в полметра шириной, а такие галоши пятнадцатитонный «Кировец» носит, весишки — десятитонные, старенькие.

И сена не оказалось. На глаз да наобум кукушки только гадают, сколько тебе жить осталось, но там никакого риска: кто скажет, что в «коломбине» не две тонны — все четыре? И выгнали общественный скот на подножный корм в начале апреля по первым проталинам, личный — в середине мая на спорый свежетравок… Н-да…

К чести заместителя директора совхоза Ю. А. Ненашева надо сказать, что новые весы он раздобыл сразу, но этим все и кончилось: пока не горит. Потом началась посевная, и об установке их вовсе забыли и вспомнили, когда приспела заготовка кормов, но к той поре оттаяли большегрузные весы, а что они в полутора километрах от сенобазы и все покосы и посевы многолетних трав и силосных культур по ту сторону кормоцеха, так это пустяк — полтора километра туда-сюда. Совсем пустячок: по скромным подсчетам за период заготовки кормов тридцати тысяч тонн сделано девяносто тысяч тонно-километров лишних грузоперевозок, сожжено семь тонн топлива, потеряно шестьсот человеко-часов рабочего времени в такую пору, не считая времени, потерянного на ожидание взвешивания, когда пошел еще и хлеб, и плюс (и опять отрицательный плюс) — изношено до стельки, как сапожники говорят, два автомобиля.

Ладно, это горючее и машины как бы то ни было в конечном итоге работали на государство, а на кого работала машина-полуприцеп стройцеха опытно-производственного хозяйства «Челябинское»? Машина стоит, мотор выключен — жужжит что-то отдаленное-отдаленное, будто в Африке где-то слон мухе на ногу наступил. А циферки за стеколком спидометра ползут, ползут… Что за диво? А никакого дива: шофер Миша перерасходовал налево полторы тонны горючего и, чтобы нагнать соответствующее количество километров, приспособил от аккумулятора электромоторчик с луковицу, бросил на него рукавицу, и все шито-крыто.

Шито белыми нитками и крыто по-банному, но и этого никто не заметил.

И шофер Миша довольно ухмыляется и потирает руки:

— Порядочек. А из своего кармана платить бы за полторы тонны бензина — это бы о-е-ей…

И вернемся в Троицк: только на этих «каплях» вывезли бы отсюда все пять тысяч тонн удобрений.

Капля камень точит. И капля здесь как что-то самое малое, а камень — вся экономика.