Цена измены
Цена измены
Передо мной пачка писем, найденная на убитом наемнике, солдате бельгийского «легиона Валония» Фернанде Радаре. Эти письма раскрывают драму, происшедшую в деревушке Доссульс близ Намюра.
Я много раз бывал в этих местах, знаю, как там жили крестьяне. Кругом покатые холмы, покрытые шашечницей полей или дубовыми лесами. На домах сушится рыжий табак. Осенью воздух пахнет горелым можжевельником: крестьяне коптят на кострах окорока. В маленьких кафе пьют кофе или можжевеловую настойку, курят трубку.
Люди ездили во Францию, как в Намюр, — на базар, в магазин за ботинками или за шляпой. Граница не чувствовалась: те же деревни, те же крестьяне, тот же можжевельник.
В мае 1940 года на Арденны обрушился первый удар германской армии. Много домов Намюра было разрушено. Несколько дней крестьяне Доссульса прятались в ближних лесах. Потом они вернулись в деревню. Началась другая жизнь: под немцами.
Немцы тогда верили в свою близкую победу, они были хорошо настроены и старались прикинуться любезными. Они не грабили, но реквизировали, то есть отбирали у крестьян свиней коз, птицу, выдавая взамен расписки. Крестьяне хмурились, но молчали. Жизнь стала нищей и унылой. Не было больше ярмарок. Никто не коптил окороков. Опустели кафе. Когда показывались в деревне серо-зеленые солдаты, жители ждали беды.
Было у крестьян и свое, личное горе: многие из молодых томились в немецком плену. Как здесь сеять? Кто будет собирать табак? Кто починит повозку? Ведь все молодые — в немецких лагерях. И крестьяне спрашивали: когда же вернутся пленные? Вот уже год прошел, как кончилась война, а немцы и не собираются отпускать пленных… Говорили об этом вполголоса. Немцев звали обидными кличками: «фрицы», «фридолины», «боши».
Летом 1941 года, после нападения на Советский Союз, немцы начали вербовать наемников. «Нам нужен не только бельгийский цикорий, нам нужны и бельгийские солдаты», — цинично сказал Дегрелю «германский губернатор Бельгии и Северной Франции» генерал фон Фалькенхаузен. Так Дегрель, в прошлом незадачливый скандалист, стал поставщиком пушечного мяса.
Дегрель до войны считался вожаком фашистской партии, носившей претенциозное название «рекс». «Рекс» по-латыни значит «король». Однако немцы, захватив Бельгию, посадили бельгийского короля под домашний арест, а вожаки «рекса» оказались преданными не бельгийскому королю, но тирольскому ефрейтору. Генерал фон Фалькенхаузен разрешил «рексистам» писать на заборах их лозунг: «Рекс победит», с тем чтобы они поставили несколько тысяч солдат для победы не абстрактного «рекса», а вполне конкретного Гитлера.
В деревне Доссулье крестьяне не интересовались ни «рексом», ни Дегрелем. Крестьян занимало то, что немцы наложили штраф в пять тысяч франков на Жана Фонтена и отобрали у него корову.
В Намюре проживал содержатель пивной, некто Годефруа. Этот кабатчик был знаком с Дегрелем. В его пивной не раз устраивались весьма малочисленные, но шумные собрания, «рексистов». Когда пришли немцы, Годефруа встретил их восторженно. Потом его пыл несколько остыл. Во-первых, дела Годефруа шли плохо: зимой не было угля, и никто не заходил в морозную пивную. А летом, когда людей мучает жажда, исчезло пиво. Во-вторых, содержателя пивной огорчала судьба брата Раймонда, который сидел как военнопленный в немецком концлагере. Напрасно Годефруа написал на двери опустевшей пивной: «Рекс победит! Хайль Гитлер! Здесь говорят по-немецки», — его брата Раймонда немцы не отпускали.
Годефруа понимал, что дороги назад у него нет: кто поверит раскаявшемуся предателю? И, несмотря на все обиды, Годефруа продолжал восхвалять Гитлера. Он чувствовал себя в этом одиноким. Его письма полны жалобами: «Здесь то и дело происходят покушения, поджоги, как во Франции. Только у нас расправляются с бунтовщиками очень сурово». (Он стыдливо умалчивает, что расправами руководят немцы.)
Однако расправы не могут укротить бельгийский народ. Годефруа пишет: «Руки опускаются, до того Бельгия заражена. Не знаю, можно ли ее вылечить. Ты знаешь сам, в чем наша беда. Увы, это все не уменьшается… Необходимо взорвать политиков, саботажников, „аттантистов“ (так зовут в Бельгии и во Франции людей, ожидающих победы врагов Гитлера) и прочих масонов. Здесь так и кишит этим…»
Кабатчик обрадовался, узнав о формировании «легиона Валония». Он надеялся, что наемники расправятся с бельгийскими патриотами. Уже дважды «аттантисты» били стекла в пивной Годефруа, и намюрский «рексист» жаждал покарать виновных. Он писал легионеру Радару: «Когда вы вернетесь, у вас будет немало дела — нужно очистить эти авгиевы конюшни…» «Я надеюсь, только на возвращение легионеров… Бельгия нуждается в серьезной чистке…»
Дегрель поручил содержателю пивной набрать наемников. Годефруа направился в деревню Доссульс. По спискам там числились четыре «рексиста»: Эдуард, Берта, Роберт и Гиацинт. Последнего тотчас записали в легион. Берта, на ее счастье, — женщина, и Берту оставили в покое. Владелец лавочки Эдуард и помощник нотариуса Роберт оказались ловкачами: они предпочли остаться у себя дома. Они только пишут легионерам ободряющие письма, кончай их сакраментально: «Рекс победит», но они явно предпочитают, чтобы и «рекс» и Гитлер победили без их участия. Правда, Фернанд получил одно письмо, подписанное тремя именами — Бертой, Эдуардом и Робертом, в котором имеется следующий пассаж: «Гиацинт нам написал, что вы очень веселились на вечеринке, устроенной немецкими солдатами. Мы за вас очень радовались». Но Эдуард и Роберт люди независтливые: они согласны обойтись без немецких вечеринок и без русских пуль…
Итак, Гиацинт отправился в поход. Но Годефруа счел, что одного мало. Он стал обрабатывать крестьянина Фернанда Радара, человека, мало искушенного в политике. Он доказывал Радару, что стать солдатом Гитлера — священное дело. «Я счастлив, — пишет кабатчик, — что ты понимаешь значение крестового похода на восток. Это — не столько война, сколько колонизация, всепоглощающая и жестокая».
Фернанд явно ничего не понимал, но он чувствовал, что стать солдатом Гитлера — это значит стать предателем, и Фернанд упирался. Тогда содержатель пивной стал взывать к родственным чувствам Фернанда: «Ты спасешь твоих близких и осчастливишь сразу две семьи». Брат Фернанда Эрнест находился в немецком плену, а Фернанд и Эрнест крепко любили друг друга. Фернанд был привязан к своей жене, а ее брат Альберт, железнодорожник, тоже изнывал в немецком концлагере.
Гитлер торгует человеческим мясом: продает рабов, покупает смертников. Фернанд знал, что, согласно заявлению германской комендатуры, за каждого «добровольца» будет отпущен один пленный. А Годефруа, учитывая, до чего немцам нужно пушечное мясо, обещал Фернанду: «За тебя отпустят двоих…» И Фернанд согласился… Он отправился на восток, оставив в Доссульсе двух маленьких детей и беременную жену.
Что касается Годефруа, то кабатчик не пошел в легион, хотя его брат Раймонд слал из немецкого лагеря жалостливые письма. Содержатель пивной знал, что «колонизация востока» — дело опасное, и предпочел остаться в Намюре. Он только написал дуралею Фернанду: «Если ты можешь что-либо предпринять для освобождения Раймонда, я тебе буду очень признателен. Вот его „гефангеннумер“ — 665в…»
Пленные в Германии снабжены номерами, и, уезжая, Фернанд Радар попросил свою жену сообщить ему «номера» брата Эрнеста и шурина Альберта. Здесь начинается семейная драма. Жена пишет Фернанду: «Если ты еще не писал Эрнесту, лучше ему не пиши, потому что он написал родителям, что он тобой недоволен. А ведь он еще не знает, что ты записался. Ты ведь знаешь, у него другие идеи. Мама мне запретила послать тебе его номер. Ты лучше не пиши родителям и сестре. Они получили твое письмо, но мне не показали. Мама сказала, чтобы с ней не говорили о тебе, и твое письмо она сожгла, не прочитав…»
Сколько сурового величия в этой картине: старики-крестьяне, которые любили Фернанда, отрекаются от изменника! Мать не хочет слышать о своем сыне.
Фернанд все же узнал номер Эрнеста и «выкупил» его. Эрнест сначала отказался от свободы: «Когда ему сказали, что он может ехать домой, он не хотел уезжать и заявил, что если это с помощью „рекса“, то есть с твоей помощью, то он отказывается. Ему тогда сказали, что это приказ немецкого коменданта».
Эрнест вернулся в Доссульс. Он вернулся больной, изможденный. Жена Фернанда Элизабет описывает, это событие: «Эрнест вернулся благодаря тебе, но, по-моему, — он этого не заслужил. Он недоволен происшедшим. А мне они даже не сказали, что он приехал. Я это узнала от соседей. Они в воскресенье праздновали его возвращение домой и напекли блинов. Но меня они не позвали. Только твой отец принес блины детям, но со мной он не разговаривал»..
В одном из следующих писем Элизабет сообщает: «Мне рассказали, что Эрнест был у врача и врач ему сказал, что он не выдержал бы еще одной, зимы в плену, потому что у него болит грудь и он сильно кашляет. Но они все-таки не хотят тебя знать. Эрнест говорит, что он лучше сидел бы в плену, чем звать, что его брат пошел на такое дело. Ко мне иногда приходит твой отец, он играет с детьми, а со той он молчит. Это настоящая пытка…»
Брат жены Альберт тоже вернулся в Доссульс. Он старается себя утешить: «Говорят, что меня освободили по просьбе администрации железных дорог». Но Элизабет ему рассказывает, что его выкупил Фернанд. Элизабет три недели неустанно повторяет брату: «Ты обязан поблагодарить Фернанда…» Наконец Альберт садится и пишет письмо. Он не благодарит Фернанда, он только кратко замечает: «Мне очень тяжело, что ты уехал, но я надеюсь, что все это будет когда-нибудь предано забвению». Эрнест проклял изменника, снисходительный Альберт не нашел для предателя другого утешения, кроме слова «забвение».
Но народ ничего не забывает. Элизабет это почувствовала на себе. Она окружена презрением и ненавистью. Фернанд ее наивно спрашивает: какие новости в деревне? неужели люди все еще сердятся на немцев? Элизабет отвечает: «В деревне все тоже. Люди если и сердятся на англичан, то только за то, что англичане не наступают».
Элизабет бродит как прокаженная. Жена Гиацинта, Альфонсина, поспешила отречься от отступника, Элизабет любит Фернанда, и она спрашивает мужа, почему на нее свалилась эта тяжесть: «Ты знаешь, здесь люди не понимают, почему ты и Гиацинт согласились? А я не знаю, что им ответить…»
Она поневоле прислушивается к наставлениям содержателя пивной Годефруа, Роберт и Эдуард куда-то уехали, Берта плохо разбирается в политике. Элизабет пишет мужу: «У нас все — англофилы, Они верят только лондонскому радио. Они говорят, что у немцев в России страшные потери, что Берлин разрушили и что немцы не могут победить. Я не знаю, куда мне пойти в воскресенье — все от меня отворачиваются. Ты знаешь, какую кличку мне дали? По твоей новой форме, ты меня понял?..» Да, жену предателя зовут «бошкой» или «фридолинкой».
Она продолжает: «Рексисты теперь боятся показываться. Меня все обходят стороной». Она рассказывает о соседе: «Со мной он перестал разговаривать. Он сказал, что, когда кончится война, они сведут счеты».
Фернанд, встревоженный, спрашивает жену, не грозит ли ей опасность. Элизабет отвечает: «Они не начнут сводить счеты, пока страна еще оккупирована армией», — она не добавляет «немецкой», но она вставила слово «еще»: она понимает, что немцы не будут вечно править Бельгией.
Родился третий ребенок. Элизабет одна. Никто к ней не приходит. Она получила две тысячи обесцененных франков от немцев. Она купила картошки и полфунта масла. Она жалуется мужу: «Масло прогорклое, а ведь цена какая…» Она чувствует во рту, горечь: это привкус измены. Она говорит «а ведь цена какая» и не понимает, что это — цена измены.
Пришел старый крестьянин, отец Фернанда, поглядел на своего крохотного внука и ушел. Элизабет, описывая это, кончает так: «Он опять ничего не сказал мне и стоял ко мне спиной, но я видела, что у него мокрые глаза…»
Когда будут «сводиться счеты», когда народы будут судить палачей и предателей, они вспомнят не только могилы и развалины, они вспомнят и слезы старого крестьянина из деревни Доссульс над своим внуком, над сыном изменника.
Элизабет писала мужу: «Здесь нечего есть, все отбирают». Что делал Фернанд, прочитав такое письмо? Отбирал добро у крестьян Украины. Он воевал за Гитлера. Советская пуля закончила его недолгую, но дурную жизнь.
Читая эти листочки, думаешь не о нем, не о маленьком и глупом изменнике, нет, думаешь о большом сердце народа, о прекрасном чувстве, которое украшает и чахоточного Эрнеста, и старых родителей Фернанда, и его сестренку, и всех крестьян Доссульса, — о верности. Верность сделала простых людей героями.
27 июня 1942 г.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.