Глава II. 1985 год — выбор нового пути

We use cookies. Read the Privacy and Cookie Policy

Глава II.

1985 год — выбор нового пути

Естественно, что со сменой первого лица в руководстве партии и государства перемены в политике, в том числе внешней и военной, не произошли в одночасье. То, что позже стало называться «перестройкой» и «новым мышлением», предстояло еще разработать и выстрадать.

На апрельском (1985 г.) Пленуме ЦК КПСС, с которым потом стало ассоциироваться начало перестройки, в действительности понятие «перестройка» употреблялось лишь в обычном контексте «перестройки хозяйственного механизма», причем наряду с подтверждением «генеральной линии на совершенствование общества развитого социализма». Не было тогда еще сказано и чего–либо концептуально нового непосредственно по вопросам военной и внешней политики.

И это понятно — требовалось определенное и не такое уж малое время, для того чтобы сформировались и были преданы гласности по–настоящему новые идеи. Становилось ясным и то, что для их реализации потребуются дальнейшие изменения в составе высшего руководства страны. Некоторые немаловажные изменения произошли уже в течение 1985 года: в начале июля из состава Политбюро был выведен Г. В. Романов; вместо А. А. Громыко, ставшего Председателем Президиума Верховного Совета СССР, министром иностранных дел был назначен Э. А. Шеварднадзе; в октябре Н. А. Тихонова сменил на посту Председателя Совета Министров СССР Н. И. Рыжков. Но на очереди стояли еще более серьезные перемены.

И вместе с тем в практическом плане приход к руководству страной М. С. Горбачева стал сказываться сразу же — новизна проявилась уже в тех беседах, которые он имел с целым рядом руководителей других государств, прибывших на похороны К. У. Черненко. При всей их краткости беседы отличались содержательностью, подчас выходящей далеко за рамки подготовленного к той или иной беседе материала, и велись они в не свойственной большинству советских руководителей свободной манере.

Ежедневно возникавшие в сфере военной и внешней политики вопросы стали решаться оперативнее. И работалось интереснее, извлекались из закоулков памяти когда–то похороненные идеи, рождались новые, которые могли теперь быть востребованы. Кое–что накапливалось впрок (без этого вообще невозможно должным образом вести военно–политические дела), чтобы предложить новому руководству, когда наступит подходящий момент.

Для нас обоих было особенно отрадно то, что очень скоро новый советский руководитель проявил понимание необходимости как можно скорее вывести советские войска из Афганистана — их нахождение там лежало тяжелым грузом на наших плечах. Для осуществления этой установки предстояло преодолеть немало препятствий — и внешних, и внутренних (об этом речь впереди), но важна была нацеленность М. С. Горбачева с самого начала именно на такое решение проблемы. Это серьезно укрепило позиции во всех эшелонах власти тех, кто изначально считал неразумным ввод войск в Афганистан, а затем планомерно вел — до каких–то пор, к сожалению, безрезультатно — линию на их вывод оттуда. Естественно, что, со своей стороны, мы всемерно поддержали эту установку М. С. Горбачева.

Другой проблемой, с решением которой оба автора тоже были тесно связаны и которая, как вскоре выяснилось, стала одной из основных забот нового советского руководителя, явилось прекращение гонки вооружений и разоружение. Ясны и побудительные причины этого — их было две: все возрастающая опасность этой гонки для мира и непосильная тяжесть для СССР связанных с ней финансовых и материальных затрат.

Уже в начале апреля благодаря решительной поддержке М. С. Горбачева было принято отвергавшееся ранее предложение о прекращении дальнейшего развертывания советских ракет СС–20. Шла активная проработка наиболее сложных проблем переговоров. Начались поиски возможных вариантов решения наиболее трудного вопроса — как увязать сокращение стратегических наступательных вооружений с неразвертыванием систем противоракетной обороны, а также с возможной договоренностью о стратегических средствах Великобритании и Франции.

А несколько позже — в ходе визита М. С. Горбачева во Францию в октябре 1985 года — было объявлено о снятии с боевого дежурства ракет СС–20, установленных с июня 1984 года, а также выражена готовность СССР заключить отдельное соглашение по ракетам средней дальности, вне зависимости от того, когда будет достигнута договоренность по вопросам стратегических наступательных и космических вооружений. В том же 1985 году впервые было заявлено о готовности СССР пойти на 50–процентное взаимное сокращение ядерных вооружений, достигающих соответственно территории США и СССР, при условии запрета космического оружия.

Одним из первых шагов в области разоружения, предпринятых по инициативе М. С. Горбачева, стало также объявление Советским Союзом одностороннего моратория на подземные испытания ядерного оружия с 6 августа 1985 г. (40–я годовщина бомбардировки Хиросимы) сроком до 31 декабря 1985 г. и его готовности соблюдать мораторий и дальше в случае присоединения к нему Соединенных Штатов.

Этому шагу М. С. Горбачев и Политбюро в целом придавали особое значение. Как предполагалось, полное прекращение испытаний ядерного оружия могло послужить мощным импульсом к прекращению гонки ядерных, а косвенно — и космических вооружений. Однако этот благородный замысел не имел шанса на успех ввиду однозначной и твердой негативной позиции США в отношении полного прекращения ядерных взрывов — они, оказалось, необходимы им как для совершенствования и создания новых типов ядерного оружия, так и для отработки некоторых компонентов космической системы ПРО. По тем же причинам застопорились и начавшиеся в марте 1985 года в Женеве советско–американские переговоры по вопросам ядерных и космических вооружений. В нарушение достигнутой в январе того же года договоренности о взаимосвязанном рассмотрении и решении этих вопросов американская сторона фактически отказывалась обсуждать проблему нераспространения гонки вооружений на космическое пространство. Поэтому в США, а соответственно и в Советском Союзе продолжал наращивать свои обороты маховик гонки вооружений.

Для того чтобы остановить или хотя бы попытаться замедлить эту гонку, для начала требовалось предпринять энергичные и неординарные усилия на самом высоком уровне. В этом был главный смысл встречи М. С. Горбачева и президента США Р. Рейгана, состоявшейся 19–21 ноября 1985 г. в Женеве.

Надо сказать, что стремление советского и американского руководителей к личной встрече было обоюдным и движение к ней началось практически сразу после прихода М. С. Горбачева к руководству. Уже в первом письме Р. Рейгана, которое передал вице–президент Дж. Буш, прибывший на похороны К. У. Черненко, содержалось приглашение М. С. Горбачеву посетить Вашингтон так скоро, как это окажется ему удобным.

В ответном письме М. С. Горбачева, направленном Р. Рейгану через пару недель, было выражено однозначно положительное отношение к мысли о проведении личной встречи с ним, но к вопросу о месте ее проведения, как и о сроке, было предложено вернуться дополнительно. Надо сказать, что по формально–протокольным мотивам у американской стороны были основания ставить вопрос о проведении встречи на территории США, поскольку, хотя последняя до этого советско–американская встреча в верхах в 1979 году состоялась на территории третьей страны (Вена), две предыдущие встречи в 1974 году (одна с Никсоном, другая с Фордом) проходили на советской территории.

Но при том состоянии советско–американских отношений, в котором они находились в указанный момент, считалось неприемлемым нашему руководителю ехать в Вашингтон, о чем через некоторое время и было прямо сказано Рейгану, который не стал делать из этого проблемы, и к середине года было уже согласовано, что встреча состоится во второй половине ноября в Женеве.

Значение предстоящей встречи трудно было переоценить. Ведь со времени предыдущей советско–американской встречи на высшем уровне прошло почти семь лет. К тому же за эти годы серьезно ухудшились как советско–американские отношения, так и мировая обстановка в целом. Напряженность в мире достигла опасного предела. В этих условиях нельзя было не использовать любой шанс переломить развитие событий — по крайней мере остановить нарастание военной опасности, а еще лучше — уменьшить ее.

С самого начала представлялось ясным, что разговор в Женеве будет нелегким и что при всем нашем желании рассчитывать на достижение там крупных конкретных решений, прежде всего по центральной проблеме — по ядерным и космическим вооружениям, вряд ли приходилось. С учетом этого подготовка к встрече велась по двум направлениям.

Во–первых, в концептуальном плане ставилась цель достичь четкого взаимопонимания о недопустимости ядерной войны, о том, что в ней не может быть победителей и что ни одна из сторон не будет стремиться к военному превосходству и не будет пытаться ущемить законные интересы безопасности другой стороны. Имелось в виду, что достижение такого взаимопонимания было бы политически важно в любом случае, а тем более если бы подобное взаимопонимание удалось дополнить подтверждением готовности сторон предпринять действия материального характера в плане ограничения и сокращения вооружений, прекращения гонки вооружений на Земле и недопущения ее в космосе, то есть подтвердить на высшем уровне январскую договоренность министров.

Во–вторых, даже при отсутствии больших шансов на успех представлялось целесообразным постараться все же договориться хотя бы по некоторым ключевым конкретным вопросам, прежде всего таким, как запрет космического ударного оружия в сочетании с 50–процентным сокращением ядерных средств СССР и США, достигающих территории друг друга, причем общее число ядерных зарядов на них у каждой из сторон было бы ограничено числом в 6 тыс. единиц.

Этими целевыми установками руководствовалась советская сторона и в контактах с американской стороной в ходе подготовки встречи, и на самой встрече.

Беседы М. С. Горбачева с Р. Рейганом один на один, которых было четыре, как и переговоры делегаций в полном составе, велись по–деловому, корректно и в то же время без сглаживания углов, а подчас приобретали и довольно острый характер. Потом Д. Риган — «начальник штаба» Белого дома — в неофициальной беседе сказал, что с Рейганом еще никто не разговаривал так прямолинейно и с таким нажимом, как Горбачев.

Наиболее крутым, как и ожидалось, был разговор в связи с американской программой «звездных войн». Рейгану было обстоятельно разъяснено, что решительная оппозиция СССР этой программе — это не пропаганда и не следствие какого–то недопонимания или боязни «технологического отставания». Это результат тщательного анализа, который говорит о том, что так называемый оборонительный «космический щит» может понадобиться только той стороне, которая замышляла бы нанести первый, обезоруживающий удар по другой стороне. У стороны, которая не стремится обладать способностью для нанесения такого удара, не должно возникать желания обзавестись космической системой ПРО. В случае же создания такой системы одной из сторон, что было бы прямым и грубым нарушением Договора по ПРО, подписанного в 1972 году, другая сторона неизбежно должна будет наращивать свои стратегические наступательные вооружения, а также принимать другие ответные меры. Следовательно, будет сохраняться порочный круг гонки вооружений с выводом ее на все более опасные витки.

В связи с утверждениями Рейгана об отсутствии у США намерений стремиться к приобретению способности нанести первый удар было подчеркнуто, что в делах, затрагивающих сердцевину национальной безопасности, ни одна сторона не может и не станет полагаться только на заверения в добрых намерениях. О намерениях стороны и возможностях любой системы оружия судят по реальной политике и по боевым возможностям этого оружия, а не по заявлениям.

Кстати, позже Рейган признался, что на него произвела впечатление убежденность Горбачева в том, что американская программа СОИ рассчитана на получение стратегического преимущества и даже на обеспечение способности нанесения первого удара. Признал он и то, что в таких вопросах нельзя основываться на словесных заверениях. Однако необходимых практических выводов из этих признаний американской стороной сделано не было — ни в Женеве, ни после нее.

Итак, как и предполагалось, договориться в Женеве по конкретным вопросам, касающимся ядерных и космических вооружений, не удалось. Но наша программа–минимум оказалась выполненной. В совместном советско–американском заявлении по итогам встречи М.С.Горбачева и Р. Рейгана было констатировано, что ядерная война никогда не должна быть развязана, в ней не может быть победителей. Признав, что любой конфликт между Советским Союзом и Соединенными Штатами мог бы иметь катастрофические последствия, стороны также подчеркнули важность предотвращения любой войны между ними — ядерной или обычной — и заявили, что не будут стремиться к достижению военного превосходства.

После длительных дискуссий, затянувшихся далеко за полночь, американская сторона согласилась включить в совместное заявление и положение, воспроизводящее советско–американское заявление от 8 января 1985 г. относительно предмета и целей женевских переговоров: предотвратить гонку вооружений в космосе и прекратить ее на Земле, ограничить и сократить ядерные вооружения и укрепить стратегическую стабильность.

Политически значимым было также подтверждение приверженности СССР и США режиму нераспространения ядерного оружия и задаче полного запрещения и уничтожения еще одного вида оружия массового уничтожения — химического.

Не преувеличивая значения такого рода декларативных заявлений в условиях отсутствия договоренностей по конкретным вопросам ядерных и космических вооружений, советский руководитель вместе с тем имел основания дать в целом положительную оценку итогам своей встречи с президентом США в Женеве, что и было сделано им после возвращения в Москву в его докладе на сессии Верховного Совета СССР 27 ноября 1985 г.

Таким образом, в течение 1985 года, еще до того, как сформировались в достаточно полном виде принципы нового политического мышления, в области военной и внешней политики отчетливо проявлялись направленность мыслей и действий М. С. Горбачева, метод его работы над соответствующими проблемами и стиль общения с профессионалами, занимающимися ими.

В этой связи авторы хотели бы поделиться дополнительно некоторыми личными воспоминаниями и суждениями касательно происходивших перемен именно в той области, в которой работал каждый из них.

С. Ф. Ахромеев. Формирование взаимоотношений нового политического и военного руководства

Чтобы рассказ о событиях 1985–1990 годов, связанных с военной политикой и военным строительством Советского Союза, был более доходчив, авторы, как уже говорилось, избрали хронологический порядок их изложения.

Однако проблему совместной работы политического и военного руководства за эти годы целесообразно, думается, рассмотреть в одном разделе. Тому есть несколько причин. Во–первых, уяснение позиций и действий того и другого особенно важно для понимания этого периода перестройки в целом. Они наложили на него заметный отпечаток. Во–вторых, их совместную деятельность трудно охватить и понять, если не рассмотреть их целостно.

Думаю, важно.знать, как вместе работали политические и военные руководители на переломе двух эпох, при переходе к новой внешней политике, выработке новой военной доктрины, новых форм и способов обеспечения безопасности страны, при новых взаимоотношениях с союзниками — социалистическими странами (которые к 1990 году перестали быть таковыми) и при быстро меняющихся связях с государствами блока НАТО — вероятными противниками.

Для автора это нелегкая тема. Придется затрагивать крупные вопросы сегодняшней политики, то есть интересы нашей страны. Не все они стали уже историей. Придется писать о людях, исполняющих и сегодня высокие обязанности в нашем государстве, моих бывших коллегах по работе и о моих руководителях. Элементарная этика требует осмотрительности. Но если об этих взаимоотношениях не рассказать, будет многое непонятно при рассмотрении принципиальных решений, которые принимались в годы перестройки. Написать об этом необходимо и по другой причине. Слишком много по этому вопросу публиковалось измышлений и прямых спекуляций со стороны определенных сил у нас в стране и на Западе. И со временем этих спекуляций меньше не становится.

Говоря о политическом руководстве государства, в первую очередь имею в виду М. С. Горбачева, Н. И. Рыжкова, Е. К. Лигачева, А. Н. Яковлева, Э. А. Шеварднадзе, В.А. Медведева, Ю.Д. Маслюкова, Б.Н. Ельцина. Именно они в силу их решающего влияния на формирование внутренней и внешней политики, определение путей развития экономики и строительства вооруженных сил «делали погоду». Конечно, в руководство входили также А. А. Громыко, Л. Н. Зайков, В. М. Чебриков. Но они все же в силу различных причин не оказывали столь решающего влияния на выработку новой политики в течение большей части рассматриваемого периода.

У большинства руководителей во главе с М. С. Горбачевым детство и юность пришлись на годы Великой Отечественной войны и первые послевоенные годы. В силу возраста (дело объективное — каждому поколению свое) они не могли участвовать в войне. Им не пришлось воевать в тяжелые первые годы войны, драться против фашистских танков только с винтовками и бутылками с горючей смесью в руках, бессильно наблюдать (ибо бороться было нечем), как немецкие самолеты безнаказанно расстреливали на поле боя твоих товарищей и тебя самого, отступать на сотни километров, оставлять родную землю, выслушивая проклятия советских людей, обреченных нашим отступлением на жизнь в немецкой оккупации. Они своими глазами не видели, как горят и рушатся под беспощадными сокрушающими ударами гитлеровцев наши города и села, гибнут мирные жители, уничтожается наше народное добро. Пишу об этом потому, что такие уроки, полученные на войне, врезаются не только в память, но и в характер человека, становятся его неотъемлемой сущностью. Они никогда не забываются.

Но наши новые руководители имели другой опыт. Будучи в те годы детьми и юношами, они познали на себе нужду, видели страдания народа в годы войны в тылу или на оккупированной немцами территории: голод, холод, неустроенность, неизвестность и страх за близких, находящихся на фронте, труд иногда до полного изнурения и истощения. После войны некоторые из них на своих плечах вместе с фронтовиками испытали трудности послевоенного восстановления народного хозяйства.

Это тоже опыт, который у думающего и совестливого человека, ставшего большим руководителем, воспитывал ответственность перед народом. Именно отсюда, по–моему, зародилась и проистекает их настойчивость в борьбе за мир. Думая над опытом людей, воевавших на фронте и не воевавших, но переживших трудности и муки народа в тылу в годы войны, я вывел, по крайней мере для себя, определенную своего рода закономерность (другие, может быть, с ней согласны не будут). Советские люди выступали и выступают против войны, но одни и сегодня надеются предотвратить ее преимущественно с помощью оборонной мощи (не случайно к ним относится большинство фронтовиков — ветеранов войны), другие отдают предпочтение политическим мерам ее предотвращения. Не случайны и сегодня острые дискуссии по этому вопросу в обществе. В течение многих лет (еще задолго до перестройки) я наблюдал, как остро сталкивались эти два взгляда на наилучшие способы обеспечения мира для нашего Отечества. С этой объективной трудностью (а я много думал об этом) предстояло встретиться при совместной работе после 1985 года нашим политическим и военным руководителям. Глубоко убежден — нельзя недооценивать того, что Хрущев и Брежнев войну в полной мере испытали на себе, находясь на фронте. Военный опыт, особенно первого периода войны, отсутствие до июня 1944 года второго фронта в Европе в значительной мере определили их недоверие к Западу.

На политику Хрущева и Брежнева сегодня так и нужно смотреть — с учетом военно–исторической обстановки тех лет и исторической правды, а не исходя из сегодняшних сиюминутных политических интересов какой–то группы или партии. С грузом их военного опыта было бы практически невозможно пойти на тот крутой перелом нашей внешней политики, который осуществил М. С. Горбачев в 1987–1990 годах. Для этого нужно было новое поколение советских политических руководителей, с другим опытом и другим мышлением.

Совершенно ясно, что М. С. Горбачев, Н. И. Рыжков, Е. К. Лигачев, Э. А. Шеварднадзе, В. А. Медведев задолго до 1985 года во многом по–другому (один меньше, другой больше), чем прежнее руководство, смотрели на нашу советскую действительность, на отношения между социалистическими и капиталистическими странами, на социалистический интернационализм, на обеспечение безопасности и поддержание обороноспособности страны. Не говорю о А. Н. Яковлеве, отрицательное отношение которого в целом к нашей системе, по–моему, сформировалось гораздо раньше. И эти взгляды новых руководителей с 1985 года начали энергично и быстро воплощаться в конкретную политику внутри страны и в новую внешнюю политику.

Как начальник Генерального штаба, я сразу это почувствовал, будучи вовлеченным в решение многих проблем по долгу службы. И через довольно короткое время мне показалось, что некоторые решения новым руководством недостаточно глубоко продумываются, слишком легко принимаются, проявляется при этом немалая самоуверенность. К советам осторожных и опытных людей новое руководство недостаточно прислушивается. А в целом программа действий его не сформирована и не сформулирована. Действует оно, исходя из отдельных, хотя и крупных, решений. Но это были первые впечатления, и я к ним старался относиться самокритично. Мало того, я подавлял их в себе.

В целом же политическое руководство действовало энергично. Видно было стремление найти выход из трудностей внутри страны и обеспечить прорыв во внешней политике. Появлялись совершенно новые, неожиданные идеи и инициативы. Чувствовалось, М. С. Горбачева не сковывают обстоятельства, которые труднопреодолимой стеной стояли перед старым руководством.

Такое у меня сложилось мнение о новом политическом руководстве к осени 1985 года. В принципе не изменилось оно и через шесть лет.

Совсем по–иному обстояло дело с военными руководителями. Они были по возрасту старше и были профессиональными военными. (Министр обороны С. Л. Соколов, первые заместители министра — С. Ф. Ахромеев, В. И. Петров, В. Г. Куликов, начальник главного политуправления А. Д. Лизичев, главнокомандующие видами вооруженных сил — Ю. П. Максимов, Е. Ф. Ивановский, А. И. Колдунов, А. А. Ефимов, С. Г. Горшков, заместитель министра по вооружению В. М. Шабанов).

За исключением Лизичева, в 1985 году им было от 62 до 65 лет (Соколову — 73 г.). Все являлись участниками Великой Отечественной войны. Вышли из горнила войны молодыми, имея большую жизненную и военную закалку. После войны получили полноценное военное образование и опыт военного руководства в крупных масштабах. К 1985 году они зарекомендовали себя опытными военачальниками. В основе их взглядов на внешнюю и военную политику страны были твердая установка на защиту того, что было достигнуто Советским Союзом в деле послевоенного устройства Европы и мира. Решения Потсдамской конференции, границы в Европе, установленные ею и подтвержденные в Хельсинки в 1975 году, по их мнению, пересмотру не подлежали. Создание ядерного оружия, стратегических ядерных сил, рождение и укрепление социалистического немецкого государства — ГДР, несколько позже Организации Варшавского Договора, установившееся военное равновесие между Варшавским Договором и НАТО только укрепили установившиеся взгляды военных руководителей. В обострении обстановки после 1945 года и в «холодной войне», как считали все мы, виноваты были главным образом США и другие государства НАТО. Основу безопасности Советского Союза мы видели в поддержании Советских Вооруженных Сил и армий других государств Варшавского Договора примерно на том же уровне, на котором находились вооруженные силы НАТО. Наши стратегические ядерные силы, полагали мы, должны быть примерно равными американским. Считалось необходимым для нашей безопасности наличие в Центральной Европе крупной группировки вооруженных сил Варшавского Договора, ядром которых были бы советские войска. По убеждению военных, эта группировка не должна была уступать соответствующей группировке НАТО. Доводы о том, что наши войска находятся на территории других государств и это не может продолжаться вечно, нами не воспринимались должным образом. Кроме того, такого же мнения при оценке состояния своих войск придерживались и в НАТО. И такая позиция двух блоков была одной из немаловажных причин тупика на многих переговорах и в конечном итоге одной из причин продолжающейся гонки вооружений.

Вот при таких подходах и взглядах политического и военного руководства на обстановку в мире, и в частности в Европе, М. С. Горбачев и его соратники с начала 1986 года приступили к разработке нового курса советской внешней политики. К этому времени политическое руководство и военные, ознакомившись с позициями друг друга, поняли, какие немалые трудности их ждут при совместной работе.

Работа шла как бы по трем направлениям. Первое — обеспечение обороноспособности страны и поддержание вооруженных сил в необходимой боевой готовности. Второе — оказание помощи народу и правительству со стороны вооруженных сил в чрезвычайных ситуациях, при авариях, стихийных бедствиях, а также помощь в уборке урожая, при строительстве в народном хозяйстве. Третье — совместное решение внешнеполитических проблем, связанных с военными вопросами. Постараюсь в этой главе дать хотя бы фрагментарное представление о такой совместной работе. Понимаю, это будет неполное и иллюстративное (на отдельных примерах) изложение. Но делаю это сознательно, поскольку более обстоятельно о работе по всем трем направлениям в отдельности будет рассказано в последующих главах книги.

Главное в совместной работе политического руководства и военных заключалось, конечно, в обеспечении безопасности страны и строительстве вооруженных сил. М. С. Горбачев не медлил с изучением оборонных проблем и установлением контактов с высшим командным составом армии и флота. В течение апреля — июня 1985 года он несколько раз заслушивал доклады министра обороны и начальника Генштаба о состоянии армии и флота, их предназначении и планировании применения. Живо интересовался материальным обеспечением офицеров, сержантов и солдат, научно–исследовательскими работами в области вооружений (параллельно по этим вопросам он нередко встречался с учеными). За эти месяцы я заметил у него определенное скептическое отношение к генералам и адмиралам. Он не раз задавал вопросы, не много ли их в вооруженных силах, все ли они заняты делом. Высказывал мнение (правда, осторожно), полностью ли соответствует современным требованиям существующая структура Вооруженных Сил.

Не раз спрашивал, нужно ли иметь в управленческой структуре создававшиеся в это время Главные командования войск направлений. Мы убеждали Горбачева, что они необходимы. Рассказывали, что вопрос об их организации обсуждался длительное время. Территория Советского Союза огромна — 22,4 млн. км . Военно–политическая обстановка в Европе, на Дальнем Востоке и на Юге различна. Группировки Вооруженных Сил страны на этих направлениях в значительной мере самостоятельны. Они возникли десятки лет тому назад. Кроме этих группировок в 60–80–х годах были сформированы и получили развитие стратегические ядерные силы, войска ПВО страны, воен–но–мсоские силы в составе нескольких флотов, воздушные армии тяжелых бомбардировщиков, воздушно–десантные и другие войска. Даже в мирное время, не говоря уже о военном, Министерству обороны стало крайне сложно управлять из центра Вооруженными Силами такого состава.

Поэтому и встал вопрос об учреждении Главных командований войсками направлений в Европе, на Юге и на Дальнем Востоке. В подчинение каждого из Главных командований предполагалось передать несколько военных округов, флот, воздушную армию. Наконец, в 1984 году после жарких дискуссий решение о создании Главных командований войск направлений правительством было одобрено. Это сделало систему управления Вооруженными Силами более надежной и гибкой. Нужно отдать должное: инициатором образования Главных командований войск направлений выступил маршал Н. В. Огарков. Он же вложил немало труда в их практическую организацию.

Чувствовалось, что Генсек внимательно присматривается к министру обороны и начальнику Генштаба и оценивает их деятельность. Если говорить откровенно, то С. Л. Соколов и я в не меньшей степени старались понять, какими качествами обладает новый Генсек, как он решает оборонные проблемы. Все вопросы М. С. Горбачева мы воспринимали как естественный интерес руководителя, ставшего Верховным Главнокомандующим.

В июле 1985 года министр обороны проводил в Белорусском военном округе сбор командующих войсками округов, флотов и их заместителей, а также руководящих работников министерства обороны с целью повышения их оперативной подготовки и изучения новой техники. Он пригласил на него М. С. Горбачева. Михаил Сергеевич присутствовал на некоторых занятиях, на общевойсковом учении, осмотрел новую военную технику.

В заключение М. С. Горбачев выступил перед высшим командным составом Вооруженных Сил. Остановился на ближайших планах Политбюро ЦК КПСС и правительства в области экономики и поставил задачу по поддержанию на должном уровне обороноспособности страны и боевой готовности армии и флота. Говорил он ясно, четко, задачи ставил понятные, реалистичные. Выступление присутствовавшим понравилось. Горбачев высшим командным составом был принят хорошо.

Пожалуй, наиболее показательными с точки зрения взаимоотношений политических и военных руководителей являются их подходы и работа по обеспечению безопасности Советского Союза в Европе. При решении этой проблемы определились наибольшие различия в позициях политического руководства и военных.

Два фундаментальных вопроса все 40 лет (1945–1985) разделяли Советский Союз, с одной стороны, и США, Великобританию, Францию, а затем и ФРГ — с другой. Первый: нерешенность германской проблемы. Вместо единого германского государства после войны образовались два: ФРГ — капиталистическое и ГДР — социалистическое. Второй: в странах Центральной Европы образовались государства с социалистическими режимами. Это по существу было главной причиной развернувшейся вскоре после победы над гитлеровской Германией «холодной войны» и гонки вооружений. Расхождения действительно носили фундаментальный характер. Запад считал, что образование социалистических режимов в Болгарии, Венгрии, ГДР, Польше, Румынии и Чехословакии было навязано Советским Союзом в результате пребывания на их территории в тот или иной период советских войск. Советский Союз, коммунистические партии вышеупомянутых стран, а затем и их верховные органы власти, а в ряде стран большая часть населения, как я думал, считали свершившиеся изменения естественным итогом второй мировой войны и на этой основе строили не только политику, но и всю жизнь и деятельность своих государств и народов. Запад же, считая эти изменения противоестественными, делал все для того, чтобы итоги второй мировой войны в этой части Европы переиграть в свою пользу.

40 лет видимых положительных итогов Западу не принесли. Но в Советском Союзе и у его союзников постепенно росли внутренние противоречия и трудности. Постепенно менялись настроения у народов восточноевропейских стран не в пользу социализма. Причины этих изменений и трудностей не предмет рассмотрения здесь. Отмечу лишь, что причиной была, очевидно, и постоянная гонка вооружений. Мы, в Советском Союзе, с тревогой и беспокойством наблюдали, как среди народов ГДР, Венгрии, Польши и Чехословакии растет недовольство политикой своих правительств и Советского Союза, хотя как раз СССР делал очень много для укрепления дружбы между нами. Некоторым союзным странам мы не раз оказывали и экономическую помощь. В течение многих лет я был тесно связан с военным руководством союзных стран, особенно с начальниками генеральных штабов. Они, правда, осторожно, но тоже делились своими опасениями. Какого–то ясно видимого выхода из нараставших трудностей не просматривалось. Таким образом, узел противоречий между Востоком и Западом, завязанный в Европе более 40 лет назад, продолжал к 1985 году оставаться основным. Эти противоречия стали главным препятствием для новой внешней политики СССР.

М. С. Горбачев с приходом к власти весной 1985 года довольно быстро понял, что без радикального изменения ситуации в Европе не удастся прекратить «холодную войну» и гонку вооружений в мире, а следовательно, будет невозможно и наладить нормальные политические и экономические отношения с Западом, что, как я думаю, он считал одной из основных задач своей внешней политики. Следует заметить, что советское руководство действовало не единолично. Оно согласовывало с руководителями союзных стран основы этой политики, равно как и свою линию на прекращение впредь какого–либо вмешательства со стороны СССР в их дела, подразумевая под этим в том числе и предотвращение нашего военного давления и вооруженного вмешательства во внутренние процессы, которые могут происходить в их странах. Тогда же совместно с союзниками была разработана новая военная доктрина государств Варшавского Договора.

Должен оговориться, что я рассматриваю только военную сторону нашей внешней политики в Европе. Не касаюсь ее политической и, если хотите, моральной стороны. Как коммунист я, наверное, должен был бы это сделать, но тогда вышел бы далеко за пределы поставленной при написании этой книги цели.

Не могу с уверенностью судить о том, были ли ясны руководителям государств Варшавского Договора все возможные последствия событий. Ведь невмешательство СССР в их внутренние дела при определенных условиях может привести к крутым поворотам, к таким изменениям в государственном и общественном устройстве их стран, которые в корне преобразуют Европу. Однако на Западе выводы из новой политики Советского Союза, несомненно, были сделаны.

Что касается руководства Министерства обороны и Генерального штаба, то они еще в 1987 году предвидели возможные последствия этой политики для всей системы обороны нашей страны на Западе и для Варшавского Договора. В течение 1986–1987 годов министр обороны С. Л. Соколов и я как начальник Генерального штаба много раз обсуждали положение, в котором могут оказаться наши Вооруженные Силы, если рухнет созданная после войны система безопасности Советского Союза и других стран Варшавского Договора в Европе.

Летом 1987 года М. С. Горбачеву новым министром обороны Д. Т. Язовым и мной был представлен по этому вопросу обстоятельный документ с просьбой рассмотреть обостряющуюся обстановку и возникавшие проблемы совместно с военными. Знаю, что документ М. С. Горбачевым был рассмотрен, но без нас, и, как я понял, не случайно. В этом проявился стиль Горбачева: решать в интересах дела крупнейшие военно–политические проблемы с военными поэтапно, не обостряя отношений с ними, где это возможно, постановкой в лоб крупного и неприемлемого в целом для них вопроса.

События в Европе между тем развивались. Решающими в их цепи были ликвидация «берлинской стены» и пограничного режима на границе ГДР с ФРГ в ноябре 1989 года. После ликвидации «стены» стало ясно, что судьба послевоенного порядка, существовавшего в Европе почти 45 лет, предрешена. В течение буквально двух–трех недель была расстроена экономика ГДР, и объединение Германии стало неизбежным. Тем более что за это выступало большинство немцев, в том числе и в ГДР. Немного раньше или позже произошли известные изменения в Болгарии, Венгрии, Польше, Румынии и Чехословакии.

Система послевоенной безопасности Советского Союза, на которую советским народом было затрачено столько усилий и которая до 1985 года была основой нашей внешней политики в Европе, рухнула.

Но дело не обстояло настолько просто, чтобы остановиться только на этих отрицательных для нас последствиях. Новая внешняя политика за 1986–1989 годы привела одновременно к значительному улучшению отношений с США и странами Западной Европы, к снижению военной напряженности, уменьшению военной опасности для Советского Союза, и это достигнуто было не военными, а политическими средствами. Для советского военного руководства это было непривычным и новым. Создалась парадоксальная ситуация: старые, достигнутые в войне военно–политические позиции в Европе мы теряли, но новые политические позиции и доверие народов Европы мы приобретали. Вот эту противоречивую суть положения при анализе событий того времени военным сразу понять было трудно. Во всяком случае, не всем это в короткий срок удавалось.

Однако как человек военный я должен проанализировать в первую очередь изменения в стратегической ситуации. И в ней нельзя ничего упрощать. Утверждать, что, уменьшив военную опасность для нашей страны политическими методами, мы ничего не потеряли, было бы неверным. Мы потеряли своих военных союзников, распался Варшавский Договор в том виде, в каком он существовал в течение 35 лет. Потеряны стратегические позиции СССР в Европе. Изменится ли теперь положение нашей страны в Европе? Конечно. Наше влияние в Европе уменьшилось. Было бы несерьезным утверждать обратное. Значительно осложнилось положение наших Вооруженных Сил. Завершена эвакуация наших войск из Венгрии и Чехо–Словакии, продолжается — из Германии и Польши. Еще более обострилась проблема обустройства войск на Родине.

Теперь совершенно по–другому, на иных принципах нужно строить оборону Советского Союза. Но всему этому не следует удивляться и возмущаться. В такие переломные моменты крутые повороты в политике неизбежны, и возможны крупные, иногда неожиданные результаты. При таких поворотах что–то теряешь, а что–то приобретаешь. Это неизбежно. Для нас, военных, 1986–1989 годы явились порой больших потрясений. Не ради личной корысти мы воевали с фашистами, укрепляли оборону Отечества. А теперь на наших глазах рушилось дело жизни и труда нашего поколения. Создание новой системы безопасности (какой она еще будет, неизвестно) — дело не нашего поколения, это задача уже тех, кто пришел и придет нам на смену.

Ни разу на моей памяти М. С. Горбачев обстоятельно военно–политическую обстановку в Европе и перспективы ее развития в 1986–1988 годах с военным руководством не обсуждал. Правда, нередко по какой–то частной европейской проблеме принимались решения с участием военных. В соответствии с уже принятым конкретным решением военные вносили предложения, касающиеся вооруженных сил. Отдельные вопросы европейской политики рассматривались с участием военных на межведомственной комиссии, занимавшейся вопросами переговоров. Думаю, М. С. Горбачев понимал всю сложность и даже опасность вынесения на обсуждение с участием военного руководства проблемы Европы в целом и безопасности Советского Союза в этом регионе. Подвергалось коренной ломке все понимание военным руководством сущности обороноспособности страны в Европе. Новая политика как бы отменяла то, что когда–то было завоевано ценой огромной крови и миллионов жизней, но на смену приходило доверие между Западом и Востоком и не меньшая безопасность для СССР, если говорить о сегодняшнем дне.

Выше я говорил о своем восприятии событий 1986–1989 годов. Теперь постараюсь взглянуть на все эти события с позиций середины 1991 года. Какой сегодня (хотя обстановка в Европе еще далеко не определилась) представляется мне наша внешняя и военная политика в Европе за прошедшие шесть лет?

В целом, с учетом всех обстоятельств, которые имели место начиная с 1945 года и до настоящего времени, она представляется оправданной. Для страны было необходимо закончить конфронтацию с Западом, которая продолжалась почти полвека и так дорого нам обходилась. В результате наших внешнеполитических усилий это было сделано. Прекращается «холодная война». Создана база для восстановления доверия с США и странами Западной Европы.

Объективная реальность, однако, заставила СССР пойти на фундаментальные уступки. О них говорилось. Запад тоже пошел на серьезные уступки, но на меньшие. Он сохранил военную организацию НАТО в Европе. Для чего? Для противовеса Советскому Союзу, хотя в ее сохранении есть и другие причины. Несмотря на фундаментальность советско–германских договоров 1990 года и нормализацию отношений сегодня, только время покажет, что будет представлять из себя объединенная Германия, как она поведет себя по отношению к Советскому Союзу. Эти два фактора, я думаю, на будущее — предмет серьезного беспокойства для Советского Союза.

При рассмотрении других больших военных и военно–политических проблем (не считая европейской) к мнению военного руководства М. С. Горбачев относился одновременно и уважительно, и критически. Он неоднократно говорил нам: «Мы ценим ваше мнение как профессионалов, как теоретиков и практиков военного дела. Но вы люди заинтересованные, добиваетесь, чтобы проблема решалась так, как вами предлагается. Давайте послушаем мнение других, в том числе политиков и ученых». В принципе верно. Председатель Совета Обороны страны и Верховный Главнокомандующий Вооруженными Силами должен, видимо, только так рассуждать и действовать. Но когда решается вопрос сугубо военный, мнение военного руководства, наверное, нужно учитывать особенно внимательно, так как люди, ответственные за оборону страны, в этом деле наиболее компетентны.

В 1985–1988 годах военные вопросы в основном рассматривались и решались с этих позиций. В соответствии с принятым распорядком работал Совет Обороны страны. Своевременно были рассмотрены и утверждены планы развития Вооруженных Сил до 1990 года, научно–исследовательских и опытно–конструкторских работ и серийных поставок в области вооружений. Они обсуждались в свободной дискуссии с приглашением представителей заинтересованных ведомств: Госплана, министров оборонных отраслей промышленности, ученых. В основном своевременно рассматривались другие важные вопросы, которые ставило военное руководство. Очень дружно и согласованно мы работали с Ю. Д. Маслюковым и И. С. Белоусовым. У меня навсегда остались к ним самые теплые дружеские чувства.

При непосредственном участии и под руководством М. С. Горбачева и Н. И. Рыжкова был продолжен анализ, начатый еще при Д. Ф. Устинове, американской программы СОИ (создания противоракетной обороны США). При этом были намечены наши контрмеры. Даны на этот счет задания. Причем разрабатывались различные варианты, в зависимости от того, какие темпы наберут американцы при реализации своей программы СОИ. Состоялось несколько выездов М. С. Горбачева в научно–исследовательские учреждения, где наиболее крупные проблемы были изучены на месте. Председатель Совета Обороны постоянно подчеркивал, что при решении вопросов обороноспособности страны необходим широкий и реалистический подход, учет экономических возможностей страны. Обсуждения проходили свободно, остро. Нередко Горбачеву приходилось умерять горячность и темперамент спорящих, вести полемику в рамках допустимого. Работу он строил демократично, но последнее слово, разумеется, оставлял за собой.

Однако обстановка в области экономики усложнялась. Начальник Генштаба знал об этом, так как часто присутствовал на заседаниях Политбюро ЦК КПСС. Участие в его работе позволяло уяснить и реально наблюдать развертывание борьбы политических сил и обострение экономических трудностей в стране. Будучи должным образом информированным, начальник Генерального штаба помогал руководству Генштаба ориентироваться во внутренней и внешней обстановке. И уже к началу 1988 года нами (хотя никаких заданий мы сверху еще не получали) стала осознаваться как необходимость, так и возможность (с учетом всех внешних и внутренних обстоятельств) одностороннего сокращения наших Вооруженных Сил.

И еще об одном. О противоречиях между политическим и военным руководством в 1985–1990 годах и о возможности «военного переворота», о чем так много рассуждали и у нас, и на Западе.