ДВАЖДЫ РОЖДЕННЫЙ

ДВАЖДЫ РОЖДЕННЫЙ

Быть переплавленным, разбитым на куски, уничтоженным — удел многих памятников. Бывает и мягкий вариант репрессий — изоляция в виде заключения, скажем, в какой-нибудь сарай или гараж до лучших времен, с последующей реабилитацией и возвращением на место.

Судьба этого необычна. Открытая миру жизнь на свободе (в той мере, конечно, жизнь на свободе, в какой способны знать ее памятники), внезапный убийственный приговор, заключение по частям в деревянные ящики и, наконец, после четырнадцатилетней суровой изоляции освобождение, но до странности условное — практически под домашний арест.

А можно к этому случаю применить и другую метафору — медицинскую. Долгая жизнь — внезапная клиническая смерть (длившаяся четырнадцать лет) — возвращение к жизни, реабилитация, санаторий закрытого типа.

Вторая метафора больше подходит. Как-никак речь идет о памятнике врачу.

1859 год в Петербурге ознаменовался двумя торжествами: один за другим были открыты сразу два памятника. Один — императору, это в июне, другой — баронету, действительному тайному советнику — в декабре. Императора звали, понятно, Николай, это всем известно, а вот о баронете Я. В. Виллие сегодня знают немногие. Что, на первый взгляд кажется странным. В самом деле, не на каждом шагу тогда памятники устанавливали, открытие памятника было событием чрезвычайным и говорило само за себя. Всех на то время увековеченных в бронзе можно пересчитать по пальцам — два царя, три полководца, дедушка Крылов и вот, наконец, Виллие, в данном ряду последний. Памятники этого первого ряда — все, кроме памятника Виллие, — знамениты сами по себе, и не менее, чем люди, которых они прославляют. Только вот памятник Виллие, наоборот, практически неизвестен, большинство петербуржцев даже не догадывается об его существовании. И это тем более удивительно, что размеры его, мягко говоря, внушительны. Вместе с пьедесталом высота восемь метров! Чуть-чуть, но до восьмиметровой высоты ни Суворову, ни Кутузову, ни Барклаю-де-Толли прежде установленные памятники все-таки не дотягивают.

Явно не иголка в сене — как же такое можно не замечать?

А все дело в том, что нельзя простым горожанам увидеть памятник. Утаен он от внимания посторонних, почти засекречен. Ныне он находится в парке Военно-медицинской академии, попасть туда можно только через контрольно-пропускные пункты, охраняемые солдатами. То есть нельзя. Если вы, конечно, не примените военную хитрость, впрочем, чреватую последствиями.

Уроженец Шотландии, сын пастыря, James Wylie (а по-нашему — Яков Васильевич Виллие) поступил при Екатерине на русскую службу полковым лекарем. При Павле он уже был лейб-хирургом, а при Александре ведал всей медицинской частью империи. Он был главным медико-хирургичеким инспектором, возглавлял военно-медицинский департамент военного министерства, был президентом медико-хирургической академии. Он проводил реформы по военному ведомству. Он основал до сих пор (!) издающийся «Военно-медицинский журнал». Более пятидесяти лет он отдал медицинской службе России. У него была репутация гениального врача-администратора. Кроме того он был автором многих трудов, главный из которых — капитальная «Полевая фармакопея».

У царя Александра, которого Виллие сопровождал во всех военных походах, были основания им гордиться — неспроста же союзные монархи на военном смотре под Парижем благодарили русского царя за помощь, оказанную Виллие раненым союзникам.

В свое время Александр I самолично придумал ему герб, весьма замысловатый (с кровавой рукой.), а во время посещения Англии испросил у принц-регента для Виллие, как английского поданного, потомственное дворянство с титулом «сэр» и звание баронета.

Виллие завещал свои огромные сбережения — почти полтора миллиона рублей — на развитие медицины в России, в основном — на устройство клиники при Медико-хирургической академии (ей дадут имя баронета Виллие). Не желая никого вводить в расходы, о памятнике себе позаботился сам: наказал в завещании установить оный. А также отдельно — фонтан, посвященный богине здоровья Гигиее.

Скульптор Д. И. Иенсен и архитектор А. И. Штакеншнейдер нашли и тому и другому зримые образы.

9 декабря, в день шестьдесят девятой годовщины поступления Виллие на русскую медицинскую службу, памятник торжественно был открыт. Ординарный профессор Я. А. Чистович, произнесший тогда пространную речь, написал о том торжестве целую книгу.

Виллие, обладавший богатырским здоровьем и, по слухам, никогда не болевший, тихо покинул этот мир, едва не дотянув до девяноста. Тот же срок на одном месте — у парадного фасада академии — счастливо отстоял памятник. Академия за это время сменила название и снискала еще большую славу. Ни при царе, ни при советах памятник, казалось, никому не мешал. Возвышался бы он до сих пор у парадного входа, доступный взорам публики, если бы не случилось однажды уж совсем непредвиденное — борьба с космополитами.

Памятник ее не перенес.

Интересно сравнивать сказанное о Виллие в 1859 году с тем, что писала в 1948-м «Ленинградская правда». Например, на открытии монумента профессор Чистович горячо говорил: «Он весьма скоро, и с искреннею вполне патриотической радостью, увидел плоды своей задушевной мысли: создать в России русскую медицинскую академию; действительно, едва прошло пятнадцать лет со времени вступления его в управление академиею, как между членами конференции ея не было уже ни одного иностранца».[6] А вот «Ленинградская правда», 1948-й: «Яркий оруженосец внешней политики Великобритании, направленной против русского народа, всю жизнь преследовавший русских врачей, Виллие тормозил развитие нашей национальной медицины».[7]

В этой статье, смачно названной «Против раболепия перед иностранщиной в истории русской медицины», Яков Васильевич обвинялся во всех смертных грехах — был, дескать, он и плагиатором, и обскурантистом, и вредителем, и, конечно же, английским шпионом.

Он бы мог быть и вдохновителем врачей-отравителей, дело о которых будет затеяно через четыре года после публикации «Против раболепия…» — ведь еще в екатерининские времена, будучи полковым лекарем, молодой Виллие экспериментировал с мышьяком, изобретая средство от перемежающейся лихорадки. Тут бы и потянуться «мышьячному следу» от английского шпиона из восемнадцатого века в век двадцатый, но до этого можно дойти лишь моим изощренным умом, идеологи тех «дел» так глубоко в историю, к счастью, не вглядывались.

Проблема репутации легендарного врача обсуждалась на совещании, организованном руководством Военно-медицинского музея; подробностей не знаю, но известно, что к чести военных медиков и историков выступавшие в большинстве своем опровергали обвинения, напечатанные в «Ленинградской правде». Хочется думать, что именно поэтому памятник был не уничтожен, а всего лишь изъят. Разъят — упакован — убран. Перед фасадом академии ему, по-видимому, уже никогда не быть — сюда в 1996 году с Большого Сампсониевского проспекта переместился фонтан «Гигиея», тот самый — созданный на деньги Виллие.

Многолетняя несвобода — или, как посмотреть, клиническая смерть памятника — закончилась в конце хрущевской оттепели, в 1964 году, как тому и положено быть — реабилитацией (в обоих, причем, смыслах: юридическом и медицинском). Памятник вновь был собран и теперь уже перенесен во внутренний парк академии. Общение с посторонними ему запрещено (мягче сказать, противопоказано). Парк почти безлюдный — если кто и пройдет стороной, считай, свой — всяко по военно-медицинскому ведомству. Под сенью деревьев, на высоченном постаменте Якову Васильевичу предписано отдыхать, но какой же тут отдых, когда у тебя в одной руке карандаш, а в другой — свиток?.. Сам Я. В., надо заметить, сидит на уступе скалы. Облачен в парадную военно-медицинскую форму — полную, с орденами. Со шпагой. У ног его книга. Книга — настолько толстая, что твердо стоит обрезом вниз — это та самая фармакопея. И судя по толщине — четвертое издание (1848), восьмисотстраничное. (На латинском языке, между прочим.)

Герб, хоть и бронзовый, сохранился почти целиком. А вот два других барельефа закономерно исчезли. Увы, изображения конференции академии под председательством Виллие «по назначению его президентом» уже никто не увидит из смертных, равно как и эпизода войны с Бонапартом, когда легендарный врач, «подающий пособие раненым на поле брани», изображен вместе с «питомцами сей академии» (Чистович).

Тихо тут. Отходить не хочется. Хочется рассматривать гранитных кариатид в образе богинь здоровья. На гербе найти «кровавую руку». Сосчитать ордена.

Высота пьедестала все-таки не лишена известного смысла. Там ему, наверху, конечно, спокойней. Там его не достать.

Июль 2007

P. S. (Август 2009)

Однако ж нет, история продолжается. Завтра эта книга уйдет в типографию вторым изданием, а тут такие события! Объявлено о находке плиты с одним из утраченных горельефов. В новостях сообщили, что «двое истинных петербуржцев» (предприниматель и реставратор) перекупили ее у какого-то подозрительного субъекта возле пункта скупки цветных металлов и даже своими силами отреставрировали. Теперь говорят о возможности переноса памятника на прежнее место. Ну уж это, думаю, вряд ли… Впрочем, ничему не удивлюсь. Поживем — увидим.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.