Глава 9. Ленинград
Глава 9. Ленинград
"Не борись с дураками – они не больно страшны,
не пробуй их исправить или изменить.
Куда страшнее придурки. Они готовы преподнести такое,
что может весь народ взбудоражить".
Ванга
"К жизни нужно возвращаться,
возвращаться в освободившемся от власти пространстве,
а не маниакально таращиться в глаза зла".
Мераб Мамардашвили
Адлерский поезд прибыл в Ленинград в 11.15.
С утра, побрившись и почистив зубы, Сан Саныч и его напарник облачились в форму, спрятанную до поры в чемоданах.
– Ну что, мужики? – заявили они своим опешившим попутчикам. – Можете сразу же разворачиваться: мест в Академии на всех не хватит, а, после всего, что вы здесь наболтали – не то, что поступить – дай бог в разбирательство по статье "за непреднамеренное разглашение" не загреметь...
Лица "связистов-правительственников" побледнели. Более крупного из них прошиб обильный пот. Неудачно пошутившие майоры принялись их успокаивать, но переусердствовали и, в итоге, достигли прямо противоположного эффекта.
Ситуацию усугубил встретивший штабистов подполковник – старший брат автоматизатора Серёжи.
– Ну что, мужики? – бодро спросил он Сан Саныча и брата, после первых приветствий. – По двадцать литров вступительного коньяка привезли? Или вы сюда просто так, от службы сачкануть, "за-ради в Питер прокатиться" приехали?
В ответ штабные связисты переглянулись и, помогая друг другу, сдёрнули с багажных полок два тяжеленных, двусмысленно булькавших чемодана (к слову сказать, коньяк этот им так и не понадобился, и был выпит уже после поступления самими майорами и их товарищами по учёбе).
– А вы, ребятки, без "магарыча" приехали? – обратился подполковник к попутчикам встреченных им офицеров. – Тогда лучше помалкивайте, что из Закавказья. А то начальство не поймёт. Вашими закавказцами оно разбаловано так, что без коньяка к нему теперь и на кривой козе не подъедешь. Если в личные дела не полезут – может, проскочите!
Руставские майоры, выслушав эту тираду, совсем сникли.
* * *
В академическую гостиницу для заочников штабные связисты были устроены тем же расторопным свежим выпускником академии, старшим братом майора Сережи.
Подогнав "Москвич" ко входу гостиницы, он стребовал с наших героев две бутылки коньяка, уложил их в видавший виды пакет и удалился на переговоры с дамой-администратором.
Сан Саныча и майора Серёжу поселили в отдельный двуместный люкс.
Часа через два добравшиеся до Академии "правительственники" были определены в шестиместный "общий" номер этой же гостиницы. Их заселение обошлось им в два раза дешевле. Взвесив все "за" и "против", вещи майоров Виктора и Александра было решено хранить в номере штабистов, и до отъезда в загородный лагерь, где планировалась сдача вступительных экзаменов, питаться вместе. Вскладчину.
К обеду Сан Саныч успел сдать личное дело в строевой отдел Академии, отметиться у хмурого майора-строевика в трёх, непонятного назначения, списках и совершил поход в академическую библиотеку.
Служивый муж не терпит пустоты в желудке.
В обед наши герои доели оставшиеся дорожные припасы, а к вечеру, скинувшись, бросили жребий. Быть первым гонцом на Тихорецкий проспект выпало Сан Санычу. Он терпеливо выслушал пожелания проголодавшихся коллег, освободил от спортивной формы подходящий по размеру пакет и, не переодеваясь в штатское, отправился в ближайший продовольственный магазин.
* * *
В каждом из отделов гастронома Сан Саныча обнаружил растянувшиеся на пару десятков метров очереди. Отвыкший за время службы за границей и в Грузии от такой картины, он поначалу опешил. Контактировать с агрессивно настроенными ленинградцами желания не было. Но долг – превыше всего.
Отстояв в самой короткой из очередей, и став счастливым обладателем буханки "дарницкого", он пристроился в длинный хвост "за-колбасой". Народ в очереди попался неспокойный, нервный. Судя по всему, каждый прикидывал: хватит ли и на его долю крайне дефицитной в те времена смеси субпродуктов и туалетной бумаги?
В зависимости от приданной ему формы и товарной накладной, этот сомнительного происхождения продукт именовался в те шальные времена "докторской" или "чайной" колбасой. Хотелось этот продукт именно стоя в очереди. Или ночью, когда засыпаешь на голодный желудок. Хотелось до зубовного скрежета и желудочных спазмов. За пределами магазина и при свете дня – наваждение отпускало.
Очередь продвигалась на удивление медленно.
Каждая из стоявших в ней женщин считала своим долгом всласть поругаться с такой же, как и она, мученицей, добредшей приставными шагами до осатаневшей продавщицы и криво стоящих весов.
Из прорех в халате работницы торговли, образовавшихся в результате борьбы между её пышными телесами и вцепившимися в нестиранную ткань пуговицами, жарко проглядывала закованная в красно-чёрные кружева грудь. На фоне бледно-розовых, одетых в целлофановый глянец колбас, плоть продавщицы проголодавшегося майора не впечатлила.
Колбасы хотелось больше.
Добравшаяся до весов счастливица, с точностью до неизбежности, задавала вопрос о свежести продукта и требовала показать "на выбор" три, а то и четыре фаллосообразных изделия. Придирчиво перенюхав герметичный целлулоид упаковки, покупательницы, словно сговорившись, возвращались к первому, предложенному продавщицей, экземпляру.
Из очереди доносились не блещущие разнообразием требования "не давать лапать" и рекомендации – "не торговать мордой у прилавка", а "брать то, что дают".
Счастливицы, энергично размахивая добытым в бою батоном колбасы, с воодушевлением огрызались, не к месту поминая "Правила Советской торговли" и свои мифические конституционные права.
В ответ раздавались циничные советы сугубо интимного толка.
Мужчины, а их в очереди почти не наблюдалось, доставшуюся им порцию "народной радости" хватали не рассматривая, быстро расплачивались и исчезали. Один из мужчин стоял как раз перед Сан Санычем, ещё трое, или четверо – пристроились далеко позади.
Когда до весов оставалось человек пять, Сан Саныч прикинул примерную сумму траты и полез во внутренний карман кителя за деньгами. Неловко обернувшись, он обратил внимание на стоявшую в стороне молодую женщину.
Далеко выступавший живот, характерное, будто к чему-то прислушивавшееся выражение лица и сквозившая в её фигуре привычная усталость – всё говорило о том, что она была в том самом, редком для тех лет, состоянии, которое принято называть "на сносях".
Не решаясь встать в хвост разросшейся до доброй полусотни человек очереди, будущая мать потерянно оглядывалась, словно ожидая какого-то чуда.
Чудо явилось в образе Сан Саныча, решившего, что беременной женщине не стоит битый час стоять в этом гадюшнике, выслушивая произносимые покупателями непотребства.
– Девушка! – совершенно не задумываясь о последствиях, обратился он к ней. – Да! Я к вам обращаюсь! Что вы там мнётесь? Вы за колбасой? Проходите тогда к прилавку и берите! Граждане, пропустите человека! Видите – девушка беременна!
Девушка, благодарно пискнув, двинулась в голову очереди.
Очередь потрясённо замерла.
На её глазах совершалась попытка святотатства. Некто со стороны, явно из "понаехавших", покушался на сложившийся в толпе звериный порядок.
Стоявшие у самого прилавка женщины, не сговариваясь, обернулись и, сдвинув плечи, полностью перекрыли доступ к весам.
– Куда прёшь? Ты тут стояла? – истерично взвизгнула одна из них.
– Если беременная, то уже не девушка! – поддержала другая и с чувством добавила: – Нахалка!
– Дожили! Армия – порядочных женщин заставляет место проституткам уступать!
– И точно – проститутка! – подытожили у прилавка. – Была бы честной, здесь бы сейчас её муж стоял!
Женщина резко остановилась. На её глазах проступили слёзы.
Ещё не понявший "что к чему", Шевчук решил усовестить столь странно поведших себя женщин:
– Дамочки, да вы что? Сами никогда в положении не были? На вашу долю колбасы хватит!!! Так не всё ли равно – минутой раньше или позже?
– Оккупант! Ни стыда, ни совести! – истерично взвизгнула одна из женщин откуда-то из середины очереди.
Сан Саныч, стиснув зубы, заиграл желваками:
– Совсем охренели! – буркнул он под нос и в полный голос добавил: – Девушка, раз такое дело – становитесь на моё место. Я мужик крепкий, ещё раз отстоять не трудно! Становитесь! Не стесняйтесь! Я, или вы – народу не всё ли равно?
Застывшая было девушка, немного поколебавшись, двинулась к Сан Санычу.
– Спасибо… – дрожащими губами поблагодарила она его, окончательно растерявшись и из последних сил сдерживая слёзы.
Майор, уступая своё место, успокаивающе коснулся её локтя, кивнул и решительно двинулся в хвост очереди. Услышав истошный, на грани истерики, мужской голос, Сан Саныч остановился.
– Вы здесь не стояли! Подите вон!
Шевчук оглянулся и с изумлением увидал, что протестует не кто-нибудь, а стоявший перед ним тучный чернявый мужчина, которому, казалось бы, должно быть совершенно всё равно – кто и как стоит за ним. Хоть туркмены на верблюдах.
Развернувшись и, до хруста сжав кулаки, Сан Саныч двинулся к нему:
– Ты что там мявкнул, хорёк жирный? – разогревая себя, спокойно спросил он.
– Оккупант! – внезапно выкрикнул мужчина, вероятно вспомнив оставшееся анонимным оскорбление. – Пошёл вон отсюда! Милиция!! Убивают!!!
При этих словах в Шевчуке словно что-то сломалось. Перед мысленным взором мелькнули лица братьев-близнецов – Собчака и Гамсахурдиа. Всплыло лицо убитого в Южной Осетии милиционера. Оно оказалось почти полной копией физиономии верещавшего словно забиваемая свинья тучного мужчины.
Сан Санычу показалось, что в голове щёлкнул невидимый выключатель: он снова был в Цхинвале, в ушах явственно раздавались звуки автоматных очередей.
Ухватив мужчину за отвороты летней куртки, Шевчук, сам не поняв как, оказался на улице. Свежий воздух отрезвил его.
– Оккупант, говоришь? – переспросил он, глядя прямо в расширившиеся зрачки перепуганного борца "за колбасу". – Я тебе сейчас покажу, что такое оккупант! Собственным дерьмом захлебнёшься!!!
– Пожалуйста, пожалуйста… – запричитал мужчина, – ради бога! Всё, что угодно…
В воздухе явственно пахнуло фекалиями.
С трудом разжав побелевшие костяшки рук, Сан Саныч оттолкнул поборника справедливости от себя:
– Пшёл вон! Ещё раз увижу – убью!!!
– Спасибо! – обрадовался тот. – Больше – никогда! Честное слово!!!
Сан Санычу стало тоскливо.
Поискав в карманах носовой платок, но так его и не найдя, он вытер вспотевшие ладони об обшлага рукавов собственного кителя.
"Кончилась страна, – пришло ему в голову. – Скоро и здесь на улицах стрелять будут…"
Пакета с хлебом ни в руках, ни рядом не было. Возвращаться за ним в гастроном Сан Саныч не стал. По дороге в общежитие, проходя с тыльной стороны хлебного магазина, он мрачно сунул водителю разгружавшегося хлебного фургона красный, с портретом Ильича, червонец:
– Буханку хлеба! Без сдачи! – и добавил в уже удалявшуюся спину. – Две!
Ужинали майоры обнаружившейся в чемодане Шевчука тушёнкой и баночкой консервированного сыра из состава высокогорного спецпайка. Пол-литра коньяка, отлитого из его же канистры, сняла возможные вопросы о причине столь скудных результатов похода Сан Саныча по ленинградским магазинам.
В Ленинграде был самый разгар белых ночей.
До августовского путча оставался ровно месяц.
* * *
«Знать технику связи, как Семён Михайлович Буденный и бегать – как лошади его первой Конной!» – этот лозунг родили вовсе не ёрничающие академические острословы. Укомплектованная «дядьками за тридцать» Академия связи уже добрый десяток лет удерживала пальму первенства по военно-спортивной работе среди ВВУЗов пятимиллионной Советской армии. Рязанское воздушно-десантное – безнадёжно отставало. Тот факт, что требования и нормативы у десантников были гораздо более жёсткими, при подведении итогов в расчёт не брался – «кто на кого учился!»
После первых дней организационной суеты, в пятницу, в загородном лагере Академии, был объявлен "прикидочный" трёхкилометровый кросс. Не уложившиеся в норматив абитуриенты попадали в "чёрный список" и безжалостно отсеивались на первом же вступительном экзамене. Факультеты вели друг с другом беспощадную войну за спортивные показатели. Их руководству были нужны спортсмены, а не умники. В постижение учебных дисциплин факультетское начальство не вмешивалось. Учёба была личным делом самих слушателей и преподавателей-предметников.
Спортивная лихорадка в Академии зашла настолько далеко, что за год до описываемых событий, некий майор из Забайкалья – получив предельно жёсткий инструктаж от своей супруги относительно перспектив их семейной жизни среди сопок Бордзи – перестарался. Подстёгиваемый страхом непоступления, отвыкший от регулярных физических нагрузок организм не выдержал. Майор скончался перед финишной чертой от острой сердечной недостаточности.
Сан Саныч не умер. На вожделённую "тройку" он вложился с минимальным двухсекундным запасом, а посему был определён Начальником Факультета "на большой круг". Означало это, что Шевчуку, закончившему военное училище "с отличием" сдать первый экзамен "на отлично" и закончить на этом вступительный марафон – не светило.
Сразу же после кросса, его, ещё не отдышавшегося, вызвал к себе Начальник Факультета и жёстко отчитал по поводу крайне неудовлетворительной физической формы.
– Даже не думайте, что вам поможет ваш "красный" диплом! Если к окончанию экзаменов, на официальной сдаче физической подготовки, покажете такой же отвратительный результат – в Академии вам не учиться! – подытожил Начфак. – Поедете назад, в войска прохлаждаться! Вам понятно?
– Я понятливый, – ответил Шевчук, глядя Начальнику Факультета прямо в глаза.
* * *
В загородном лагере, приехавших из войск офицеров разделили по абитуриентским группам. Первым экзаменом группе Сан Саныча определили «Специальность». Перед заходом в экзаменационную аудиторию, ему, по какому-то наитию, привиделись вопросы экзаменационного билета. Второй вопрос у толком не готовившегося к поступлению Шевчука, вызвал панику. Прослужив большую часть времени на стационарных узлах, он напрочь забыл значившиеся в вопросе значения технических характеристик полевых кабелей. В каждодневной практике майору хватало самых общих знаний об их типовом использовании и о распайке проводников в полумуфтах.
Сан Саныч заметался, выхватил у кого-то из готовившихся к заходу абитуриентов конспект, наскоро пролистал и, найдя нужную табличку, впился в неё взглядом.
Спустя минуту его пригласили на экзамен.
Взяв билет, Шевчук чётко назвал его номер, озвучил содержание вопросов и подытожил:
– Вопросов по экзаменационному билету не имею! Разрешите приступить к подготовке?
Опешивший Председатель Комиссии встал, обогнул стол и, подойдя к Сан Санычу, изъял так и не перевёрнутый им билет. Надев очки, поднёс его к глазам:
– И в самом деле, – растерянно отметил он, – билет №7, и все вопросы совпадают…
Развернувшись к остальным членам комиссии, добавил:
– Нет, действительно, коллеги… Я этой ночью все билеты сам, своими руками резал! При вас же, этими же руками, раскладывал… И напечатано так, что не просвечивает…
Он посмотрел сквозь тыльную сторону билетного листка на светящуюся на потолке лампу дневного света:
– Ничего не видно!.. Майор, а ты, часом, не экстрасенс?
– Бывает, товарищ полковник! Но к теме экзамена это отношения не имеет! Прикажете взять другой билет?
– Зачем же? Идите готовьтесь!
Шевчук, чувствуя неловкость экзаменатора, решился:
– Товарищ полковник, разрешите первый вопрос и практику сдать без подготовки?!
– Бога ради… – окончательно растерялся полковник.
По ходу ответа на первый вопрос Сан Саныч изрисовал мелом всю, занимавшую добрую половину стены, доску.
– А почему вы не пользовались плакатом? – поинтересовался полковник. – У нас структурные схемы рисовать по памяти не принято. Есть плакаты, достаточно знать функциональное назначение представленных на них узлов и порядок их взаимодействия в различных режимах работы.
– Это недостаток ответа? – изобразил удивление Сан Саныч.
– Отнюдь, но всё же… найдите среди наглядных пособий нужную схему и сравните с той, что изобразили на доске. Даже интересно, к каким выводам вы придёте?
Пока Шевчук возился с плакатами, один из ассистентов полковника, сверив список экзаменуемых с каким-то лежавшим перед ним листком, встрепенулся. Он подошёл к Председателю Комиссии и, указывая подбородком в сторону Шевчука, что-то зашептал тому на ухо. Вид у помощника был встревоженный.
Полковник изумленно вскинул брови, недовольно крякнул, и, прервав помощника взмахом руки, показал, что информация принята к сведению.
Через пару минут несколько растерянный Сан Саныч доложил, что готов отвечать.
– Товарищ полковник, получается, что ваша схема – сильно упрощена?
– Верно, майор! Здесь вступительный экзамен, а вы нам целую лекцию для узких специалистов прочли!
– Без подготовки, товарищ полковник…
– Это и утешает… Четыре!
Спускаясь вслед за Сан Санычем на первый этаж, к классам, где было развернуто оборудование для сдачи практической части экзамена, полковник остановился на лестничной площадке. Остановил и экзаменуемого офицера.
– Понимаешь, майор, я сейчас буду выглядеть полным идиотом, но хочу быть честным – "пятёрки" тебе не видать. Есть такое указание… Мне очень неприятно.
– Мне тоже, товарищ полковник.
Со сдачей практики Сан Саныч справился меньше чем за две минуты.
Бредущий за ним полковник никак не мог успокоиться:
– Пойми, майор, ты с таким потенциалом всё равно поступишь – четвёрок для этого вполне хватит. А мне ваш Начфак твою "пятерку" ни в жизнь простит… Он мстительный и возможности у него большие.
Сан Саныч шагал по ступенькам молча.
– Вот, за практику я тебе "пять" поставил… Спец ты, что там и говорить – сильный. Но у тебя ещё вопрос по кабелям. Он для "радистов" – нож в спину. Давай, не слушая, выставлю "четверку" и разойдёмся без обид?
– Я буду сдавать, – коротко бросил Шевчук. – У меня есть неиспользованные полчаса на подготовку к ответу.
– Воля твоя. Я хотел как лучше…
Через двадцать минут к Сан Санычу подсел один из членов комиссии – подполковник с кафедры проводной связи:
– Давай, майор, без свидетелей разберёмся. Упрямиться не советую – запомнить полтора десятка характеристик для десятка кабелей – тут одной памяти мало. Надо лет десять, изо дня в день, на брюхе в этой специальности практиковаться. Обязательно напутаешь. А твой ответ на первый вопрос – мне понравился. Профессионалов – уважаю. Ну как, "четвёрка"?
– Вы сначала посмотрите, что я тут написал…
С заполненной Сан Санычем табличкой подполковник разбирался недолго:
– И вы хотите сказать, что всё это помните наизусть? И не пользовались шпаргалкой? Последний раз предлагаю – "четыре", и свободен!
Сан Саныч, чертыхнувшись, взял второй листок, аккуратно приложил его к первому, прямо под обрез нарисованной таблицы. Продолжив её графы вниз, принялся строка за строкой быстро заполнять их данными для стационарных военных и гражданских кабелей.
– Шпаргалка, значит?.. Шпаргалка?! – приговаривал он, начиная очередную строку.
Когда число строк перевалило за второй десяток, подполковник сломался. Он медленно встал и объявил:
– За второй вопрос – "отлично"! И итоговая оценка – "пять"!
Предупреждая возможные возражения привставших со своих мест членов комиссии, добавил:
– "Пять"! Без разговоров! Некрасиво, в конце концов, не признавать очевидное!
Комиссия облегчённо вздохнула, а её повеселевший Председатель с явным удовольствием вписал в экзаменационную ведомость озвученную его коллегой оценку.
После окончания экзамена и сдачи ведомостей, рассвирепевший Начфак перехватил Сан Саныча на пути в столовую:
– Вы! Вы! Как вы посмели, при отвратительной кроссовой подготовке, получить на экзамене "пятёрку"?
Уставившись тяжёлым взглядом в переносицу Начфака, Шевчук некоторое время молчал, но затем, спокойно и отчётливо, чуть ли не по слогам, произнёс:
– Насколько знаю – на столько и сдаю!!!
* * *
Итоги экзаменационного марафона подводили ранним утром 19-го августа.
Взволнованные, торопливо приводящие себя в порядок, офицеры-абитуриенты на включенный кем-то телевизор внимания не обращали. А зря. По всем каналам транслировался классический балет. Через три года плоды этого "балета", их, свежих выпускников Академии, навсегда разведут по куцым армиям новоявленных государств.
О том, что всю полноту власти в стране взял на себя какой-то непонятный ГКЧП, офицеры узнали из зачитанного Начальником Факультета объявления. Затем председатель экзаменационной комиссии огласил Приказ начальника Академии об их зачислении.
В этот же день, ближе к вечеру, прихватив с собой несколько бутылок ленинградского пива, Сан Саныч вылетел в Тбилиси.
* * *
В тбилисском аэропорту, один из таксистов, завидев человека в форме, подбежал к Шевчуку и предложил бесплатно доставить его до самого подъезда. Всю дорогу водитель шумно радовался тому, что в стране, наконец-то, наведут порядок, и можно будет не вздрагивать каждую ночь при стуке в дверь от того, что у него жена – осетинка.
Сан Саныч устало улыбался ему и, в требовавших того местах водительского монолога, согласно кивал головой.
Зайдя домой, он включил телевизор и открыл пиво. Через минуту на экране прогревшегося телевизионного приёмника проступило до оскомины знакомое лицо президента Гамсахурдиа.
Как ни странно, глава Грузии, уже более полутора лет игнорировавший сам факт существования русского языка, говорил на том самом пресловутом русском. И говорил практически без акцента.
Старательно выговаривая каждое слово.
– Вся наша большая страна, – бубнил внезапно поумневший президент, – переживает тяжёлый исторический момент. Мы все, как один, должны сплотиться вокруг центральной власти. Начинается долгожданное наведение порядка. Поддержать давно назревшие шаги и меры – наш прямой долг… Я дал распоряжение о разоружении, в соответствии с указом Президента СССР, до 24-го августа всех незаконных вооружённых формирований… Уже завтра первая партия оружия будет сдана представителям Закавказского военного округа.
И без того опешивший Сан Саныч поперхнулся пивом и, откашлявшись, мысленно перекрестился.
В который раз, отметив внешнее сходство Президента с ленинградским градоначальником, он подивился их не менее схожей политической беспринципности и приспособленчеству, способному вызвать зависть мадагаскарского хамелеона.
Мысленно сплюнув, Сан Саныч отставил пиво и принялся стелить постель.
Спал он как убитый. Безо всяких сновидений.
Возвращению Сан Саныча на службе обрадовались.
– Нагружать тебя мы не будем, – объявил ему начальник Узла связи, – спокойно сдавай должность, собирай вещи и вообще… Только загляни на всякий случай к НВСу. Сейчас в стране начнут порядок наводить – может и твой отъезд на какое-то время тормознут... А то и вообще отменят! Будет неправильно, если ты все вещи отправишь в Ленинград, а сам останешься служить здесь.
В словах непосредственного начальника был вполне определённый резон, и Cан Саныч, позвонив НВСу и договорившись с ним о встрече, отправился выяснять свои перспективы.
Генерал был приветлив, поздравил с поступлением, но ничего определённого сказать не смог:
– Знаешь что? Вчера сюда прибыл Верховный Координатор ГКЧП по Закавказскому военному округу – генерал-лейтенант Цуриков. Мужик спокойный и без закидонов. Прошлой ночью он ночевал в Штабе, а сегодня мы хотим определить его в генеральский люкс в Учебном центре, в Коджори. Ближе к вечеру – бери машину и езжай туда. Проверишь состояние связи и порядок в его номере. Приведи в чувство местную обслугу, чтобы к приезду Координатора – был полный порядок. Дождешься Цурикова – покажешь, что связь исправна и расскажешь как ею пользоваться. Ну а там, по обстановке, обскажешь ему свою ситуацию. Пусть прикинет – нужен ли ты здесь, или можно со спокойной совестью убыть в Ленинград? Если здесь наведут порядок, то тебе эта академия без надобности… Впрочем, как скажет – так и поступим!
Возвращавшемуся от НВСа Сан Санычу попасть в свой кабинет было не суждено. Добрая половина дежурной смены металась между боевыми постами, пытаясь переключить пропавшие связи в обход только что отказавшей кабельной линии. Многократно зарезервированная линия связывала Штаб округа с расположенным в Коджори головным Опорным Узлом связи. Через Опорный Узел осуществлялась привязка доброй половины подчинённых округу частей и соединений.
Произведённые измерения показали – расстояние до места обрыва чуть менее четырёх километров. Резервных линий не осталось – авария произошла на всех трёх идущих до Коджори кабелях.
Через сорок минут экипаж подвижной кабельной мастерской и спасавшийся от расспросов и истеричных криков начальства Сан Саныч были на месте обрыва.
Открытый кабельный колодец и лежащий подле него обезглавленный мужчина – недвусмысленно указывали, что без человеческого фактора в этот раз не обошлось.
Чугунная крышка колодца валялась в добром десятке метров от него. Отсутствующая голова мужчины в пределах видимости не наблюдалась, но стоявшая рядом с ним канистра с бензином и свежие следы автомобильных протекторов недвусмысленно свидетельствовали, что у мёртвого диверсанта были сообщники.
В эти смутные времена состояние собственной безнаказанности многим кружило головы. Одни, впав в националистическо-диверсионный раж, собирались в стайки по пять-восемь человек и били физиономии одиноким припозднившимся офицерам или их, отлучившимся до ближайшего магазина, женам. Другие – резали и жгли идущие к "оккупационным" воинским частям магистральные и внутригородские кабели. При этом частенько страдали и родные грузинские, сугубо гражданские, связные магистрали. Но "народным мстителям" было не до тонкостей методик совместной прокладки кабеля, и не до премудростей схем внутригородских коммуникаций.
Никто не вдавался в частности, и когда очередной "мститель", слегка промахнувшись, перепиливал ножовкой не связной, а силовой кабель, то в молниеносном, украшенном высоковольтными разрядами вознесении, без сомнения, были виноваты коварные русские и их вездесущий КГБ. Погибшие во время "диверсионных акций" по собственной глупости соратники требовали немедленного отмщения и мелкое пакостничество в отношении русских военных и их имущества – стало для многих грузин увлекательным национальным спортом.
В описанном казусном случае, всему виной был метан, просочившийся из соседней, много лет не чиненой, газовой магистрали. Решение подсветить себе зажигалкой стало для самодеятельного "диверсанта" роковым. Он, и его революционно настроенные сподвижники, были дилетантами и не подозревали, что, по действующим правилам, тяжёлую крышку связного колодца положено полностью откидывать в сторону, а не оставлять едва сдвинутой прямо на нём. Что перед началом работ колодец положено проветрить, что нельзя пользоваться открытым огнём для его освещения.
Воздушно-газовая смесь взорвалась, и чугунная крышка взлетела над стволом-колодцем подобно пушечному ядру. Перепуганные сподвижники, в панике и в спешке, бросили своего обезглавленного товарища на месте его "героической" кончины, судя по всему, так и не успев произнести прощально-скорбного "шени деди могеткхан".
Приехавшие на место аварии связисты не сразу определились с чего начать: с ремонта порванного взрывом кабеля, или с сообщения о столь уникальной находке.
* * *
К 18.00, отчитавшись о ходе работ на взорванном колодце, Шевчук убыл в Коджорский Учебный центр. До приезда Координатора ГКЧП он успел проверить порядок в гостиничном «люксе», работоспособность правительственной «вертушки» и других телефонов, организовал дежурство на телеграфе и, созвонившись с дежурным по радио, обновил «иконки» абонентских радио-данных.
Встретив генерал-лейтенанта на КПП, он провёл его по территории Учебного центра до гостиницы, отпер дверь "люкса", передал ключи. На рассказ о порядке пользования связью у него ушло не более пяти минут.
Генерал и в самом деле производил впечатление спокойного уравновешенного человека, и Сан Саныч решился:
– Товарищ генерал-лейтенант, разрешите обратиться по личному вопросу?
Генерал удивленно вскинул брови:
– Майор, я здесь всего вторые сутки, а у тебя, насколько я понимаю, и без меня – целый иконостас начальников. Какие могут быть личные вопросы?
– Самые общие, товарищ генерал. Но принципиальные! Кроме того, мною получена рекомендация прямых начальников обратиться именно к вам...
– Хорошо, что там у вас? – смягчился заинтригованный генерал.
– Понимаете, я только что поступил в академию…
– Поздравляю.
– Спасибо. Но дело в том, что должность у меня и без академии немаленькая – старший инженер Узла связи Штаба ЗакВО, заместитель начальника Узла. Зона ответственности и круг обязанностей – более чем обширные. Если, в связи с ГКЧП, в стране начнётся наведение порядка, то одним месяцем это не обойдётся. Новый человек на моем месте может не справиться. Кроме того, боюсь оказаться в неловком положении, отправив вещи в Ленинград, а потом получить приказ о задержании ключевых специалистов на своих местах. Вопрос простой – чего мне ждать? Из чего исходить?
Генерал помедлил, затем вздохнул и уселся в стоявшее у окна кресло. Полез было в карман, но, спохватившись, уточнил:
– Не куришь?
– Никак нет!
– Тогда и я не буду… Понимаешь, майор, меня позавчера, ещё восемнадцатого, подняли ночью из кровати. Не дав ни пакета с инструкциями, ни распоряжений, отвезли на аэродром – в Кубинку. Был только один звонок – в самолёт. Сообщили, что назначен Верховным Координатором ГКЧП по Закавказскому военному округу. Прилетел. Что такое ГКЧП – узнал только здесь из газет и телевизионных сообщений. Кончаются вторые сутки моего пребывания в Закавказье, а я не получил ни одного распоряжения – ЧТО ЖЕ МНЕ ЗДЕСЬ ДЕЛАТЬ? Это хрен знает что! Какой-то фарс! Так перевороты не делаются!!! Знаешь, чисто по-человечески – уезжай-ка отсюда как можно скорее! От греха подальше! Есть у меня ощущение, что вся эта затея плохо кончится. Сплошные, дурно пахнущие, непонятки…
На следующий день, с утра, едва Шевчук заехал на контейнерную станцию, как ему сразу же предоставили два пятитонных контейнера. Это было более чем удивительно. Но перепуганные происходящими событиями работники тбилисского грузового терминала, были предельно вежливы и услужливы.
Справившись с погрузкой с помощью нескольких солдат из состава отдыхающей от дежурства смены, Сан Санычу уже к вечеру удалось отправить заранее упакованные вещи в Ленинград.
Ещё день спустя, генерала Цурикова, как злостного гекачеписта, арестовала прибывшая из Москвы группа силовиков. Препроводили генерал-лейтенанта в Матросскую Тишину в наручниках.
Вот так, в одночасье, рушатся военные карьеры…
* * *
С сентября Сан Саныч приступил к занятиям в Академии.
Рана на шее зажила, не оставив ни малейшего следа. Если, конечно, не считать за таковой проступившие пигментные пятна светло-бурого цвета. С возрастом они стали темнеть, всё больше и больше напоминая следы подсохшей крови.
На втором курсе майор Шевчук, с училищной поры на дух не переносивший лёгкую атлетику, неожиданно для самого себя, выполнил нормы первого разряда по кроссовой подготовке.
А вот убитый капитан ему так ни разу и не приснился.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.