Ленинград. Из университетского альбома
Ленинград. Из университетского альбома
Ленинград — город, как известно, маленький. А Петербург тем более. А уж выпускники ЛГУ (СПбГУ) и подавно все друг друга знают. Ну, через одного. То есть любой выпускник университета лично знает любого другого или, в крайнем случае, у них имеется общий знакомый — и опять-таки из числа выпускников.
Мы сидим в компании на квартире у однокашника. Возвращается с работы его жена. Приводит с собой сослуживца. «Знакомьтесь, ребята, это мой коллега доцент Собчак!»
Моя добрая приятельница учится на экономическом в одной группе с Андреем Илларионовым и Алексеем Кудриным. Один из них, рассказывает она теперь, в студенческие годы блистал, а другой был тихим зубрилой.
А вот я сам на заседании секции в Союзе писателей «громлю» перевод с фарси, сделанный двадцатипятилетним (на тот момент) Иваном Стеблиным-Каменским. Нынешним летом его не «переизбрали» деканом восточного факультета за то, что Стеблин разгласил прессе «государственную тайну». Но потом — и как раз из-за всё той же тайны — «передумали», потому что факультет, на котором учатся дочери Путина, должен возглавлять академик РАН — и альтернативы ему не найти.
С президентом я разминулся годами и факультетами, но, поступив на филфак ЛГУ с разрядом по классической борьбе, с огорчением узнал, что на спорткафедре культивируют только самбо.
«Дубы, дубы — а посредине ёлочка», что это такое? Правильный университетский ответ: «Новый год на военной кафедре!» Из филфаковских русистов на военной кафедре лепили артиллеристов, а из студентов языковых отделений — военных переводчиков. «Салям-алейкум, товарищи студенты!» — приветствовал кафедральный майор выстроившихся в шеренгу арабистов. И не тогда ли студент английского отделения Сергей Иванов надумал это издевательство над действующей армией отменить?
Один из университетских стихотворцев сочинил поэму про alma mater — и назвал её «Пальма матери»!
Меж тем на восточном факультете (и на историческом) читал лекции легендарный Гумилёв. А у нас на филфаке — легендарный Пропп. Читали оба, впрочем, плохо — и посещаемость у них была никакая.
В университете ценились не столько учёные, сколько лекторы. Артистические рассказчики или, наоборот, заикающиеся вольнодумцы. Время от времени то на одном факультете, то на другом «раскрывали» какую-нибудь «антисоветскую» организацию — одних сажали, других всего-навсего исключали, третьим давали защитить диплом, но отправляли в большое плавание с «волчьим билетом».
В ГРУ и прочие любопытные организации нас, старшекурсников, вербовали регулярно — и мы столь же регулярно отказывались. Правда, не все. «Стучать» друг на дружку было не принято, и даже завербованные уже в сексоты, выпивая с однокашниками, успокаивали их чем-нибудь вроде: «Я работаю только по иностранцам». С иностранцами водились и фарцовщики (а фарцевала если не половина университета, то четверть), но сексоты не «стучали» и на фарцу, потому что та с ними делилась. Так, на раннем этапе, зарождался грядущий союз спецслужб и большого бизнеса — крышевание или, бери выше, олигархат. Наведение мостов облегчалось тем, что и спекулянты, и стукачи делали карьеру по комсомольской линии.
Впрочем, во власть в ЛГУ не готовили. На то имелись особые институты и институции, да и Ленинград в то труднопредставимое время (1934–1999) и сам пребывал в опале. Здесь, однако же, формировались городские (как начнут говорить позднее) элиты. Кадровый резерв науки и культуры. Науки и гуманитарной, и естественной — но в обоих случаях сугубо академической. Потому что к практической деятельности лучше готовили в других вузах города: в Политехе, в Техноложке, в Военмехе, в Финэке, в Горном, в Торговом, даже в Педагогическом. Однако «корочки» ЛГУ ценились, как никакие другие, — и поступить в университет (не говоря уж о том, чтобы закончить его) было чрезвычайно престижно.
И чрезвычайно трудно. Если ты, конечно, шёл не по блату. И не обладал трудовым стажем или не подавал документы в приёмную комиссию, уже отслужив в армии. Но в армии тогда служили три года, а на флоте — и все четыре, — и великовозрастные дядьки среди безусых юнцов терялись и чаще всего просто-напросто спивались. А поскольку все эти ограничения (и многие другие, неписаные, — скажем, предпочтение юношам перед девушками, ленинградцам перед иногородними; еврейская квота) распространялись только на дневное отделение, то самая занятная публика подбиралась на вечернем и заочном. Взяток за поступление в университет не брали года так до 1990-го; разве что абитуриенты с Кавказа порой подкупали преподавателей ресторанной щедростью.
(Читая в последние годы спецкурс и ведя спецсеминар на филфаке, я взираю на своих студентов и главным образом студенток с недоумением. Откуда на факультете взялись такие? Честно поступить они — ни по знаниям, ни по способностям — не могли. За деньги или по знакомству — тоже: нет и не может быть ни у них, ни у их родителей ни таких денег, ни таких знакомств. А вот пойди ж ты! Хотя, с другой стороны, и толковые среди них попадаются — правда, в исчезающее малом количестве.)
Главной кузницей сегодняшних кадров стал, понятно, юрфак. Менее очевидно другое: большинство так называемых «однокашников и сослуживцев» — в первую очередь сослуживцы, тогда как однокашниками их можно назвать лишь с большой натяжкой. Потому что юрфак они заканчивали вечерний или заочный и без отрыва от службы. И вместо дзюдо на спорткафедре и обязательной педагогической практики у них были силовые задержания и — хорошо если не третьей степени — многочасовые допросы. С ними за партой сидели девочки, днём работавшие секретарями в суде (с соответствующей справкой они поступали вне конкурса), — сейчас эти девочки стали судьями!
Ленинград всегда был самодостаточным городом. Карьеру уезжали делать в Москву, но, как правило, не могли «вписаться», потому что вечно оглядывались на оставшихся в родном городе (во второй столице!), сохраняли двойную лояльность, и она сковывала. Москва для уроженца города на Неве означала шаг не столько вверх, сколько в сторону. Необходимый, жизненно важный — но в сторону. И лелеемая иными выпускниками ЛГУ и прочих питерских вузов идея перенести столицу в Петербург кажется — во всём своём безумии — весьма естественной. Во всяком случае, в этом безумии есть своя логика. «Подбрасывают» и компромиссное решение — провозгласить столицей Государства Российского Стрельну.
Из Стрельны, кстати, рукой подать до Петергофа, в который когда-то предполагалось перевести весь университет, превратив этот городок в кампус, однако реализация идеи растянулась на долгие десятилетия и сейчас, похоже, просто похерена.
Ленинградский университет никогда не соревновался с Московским, словно бы следуя формуле Эйнштейна: «Вас оскорбит результат спора со мной, а меня — сам факт такого спора». Весь мир всегда знал, что Московский университет лучше, и весь Ленинград знал, что он не годится нашему и в подмётки!
Не так давно я получил чрезвычайно лестное предложение стать фигурантом альбома «Знаменитые выпускники СПбГУ» (так значилось в присланном формуляре, вышел он впоследствии под названием «Именитые выпускники СПбГУ») и оказаться таким образом под одной обложкой аж с президентом страны. Но одолела скромность: какая из меня — на общем фоне выпускников — знаменитость или хотя бы именитость! Тем более что предложение было подкреплено уведомлением о добровольном взносе фигуранта на задуманное издание. Правда, и сам взнос был, под стать мне, скромен: от $500…
2005
Данный текст является ознакомительным фрагментом.