Ангелы-хранители
Ангелы-хранители
Сегодня парни с соседней роты отправляются на свой первый выход. Вторая партия. Приехали позже нас на две недели. Мы успели сбегать пару раз в ближайшие окрестности, освоились и делились опытом. Пусть небольшим, но, первая война, как первая любовь, сколь угодно много можешь знать в теории, а первый раз робеешь, готов ли? Не опозоришься?
Сережка Бутт, светлый парень, сосредоточенно собирает снаряжение. В его руках рюкзак быстро заполняется, приобретая твёрдость очертаний. Затем меняет прямоугольный контур на расплывчатый, обрастая деталями снаряжения. Я, не торопясь, делюсь подробностями первых своих выходов. Тактическая часть изложена быстро:
Заострил внимание на поведении сапёров, выводивших группу в ночь. Их страх и неуверенность. Рассказал о том, почему убрал их в ядро группы и пустил вперёд своего «замка».
Мне кажется это важным. Реалии несколько отличаются от нашей экстраполяции, выведенной беседами на лоджии гостиничной комнаты. Там, дома. В гарнизоне. Перед командировкой.
Серёжка слушает. Между делом задаёт вопросы. Я понимаю, что его волнует не столько технические детали «БээРа» (выход разведгруппы на задачу), сколько мои ощущения и переживания. Понял я, Серега не дурак ведь. Сейчас расскажу. Только сформулирую поточнее.
Что волновало? Да ты понимаешь, злило то, что бойцы растерялись. Потеряли уверенность. Как будто вновь «молодыми» стали. Головной дозор вон потерял в ночи. Ста метров не прошли. Собирал их час. Они вперёд ушли. Поняли, что группу не видят и сели. Стволами ощетинились и молчок. В ступор впали. Пока руками не нащупал, на сигнал взаимного опознавания не отвечали. У Мелкого такая же история. После «выхода» ржали как кони — всё один в один. Все неурядицы. Опять я не про то?
Да ты не волнуйся, Серег! Всё нормально. Работай головой. Будь внимателен. Бойцам примером твоя уверенность должна быть. Тогда сработаете на «отлично». Вот увидишь, как на броню сядете, всю мнительность как рукой снимет. В тебя же вколочено столько рефлексов, что на автомате всё делать будешь, а эмоции пропадут, уверяю. С минными полями осторожней будь. На блоке, от которого выходить будете, ещё раз уточни их расположение. Я вон, когда возвращался, решил немного срезать путь к блоку. Хорошо Николаич куда-то на крышу забрался, нас засёк и давай руками махать. Я на связь выхожу, а он: «Стой! Там мины!». Интересно, что сапёры приданные молчали. То ли не знали, то ли вымотались до полного безразличия. Опять не о том? Серёг, волнуются все! И я волновался. Ты не зацикливайся, соберись. Завтра вместе хохотать будем.
Потрепав по плечу своего сосредоточенного друга, выхожу из палатки. Заходящее солнце, тепло. Бойцы снуют по своим делам. Эх, хорошо! Сегодня отдых — завтра в лес. Группа освоилась. Бойцы повеселели. Первый шок от осознания, что ты на войне, прошёл. А значит, работать можно в полную силу. Толковые у меня ребята. Надобно их ещё погонять, потренировать. Пусть знают, что нет предела совершенству.
От нашей бани, стоящей за командирской палаткой, мне сигналит руками старшина. Показывает, все собрались, мол. В палатке ждут, время начинать. Принял. Иду.
Сегодня отмечаем день рождения дочки Ивана. Папа на войну уехал, и дочка на свет появилась. Пора идти поздравлять счастливого отца. Он уже в ожидании. Тяжело ему сегодня придется, отшучиваться устанет.
Размышляя о вывертах судьбы офицерской, дохожу до нашей «канцелярии». Изнутри несётся хохот. Опять Мелкий с Соколом языками сцепились, а все остальные веселятся над спорщиками. Ныряю в палатку, с ходу огорчаю Сокола тем, что он не прав, и вообще по жизни тормоз, раз не понимает таких простых вещей. Провоцирую. Сокол искрится эмоциями. Мелкий, заливаясь хохотом, парирует его гневные вопли какими-то измышлениями. Кантик, Хаммер, Валера-замполит и Клюв — виновник торжества, наслаждаются зрелищем. Обычная обстановка. Все ходят довольные. У каждого «рот до ушей — хоть завязочки пришей». Отдых.
Постепенно выясняется, что праздновать рано, старшина колбасу не пожарил ещё. На закуску. Пара поллитровок водки на столе сиротливо дожидается своей участи. Дневальный вносит военные салаты. Спор замолкает. Короткое обсуждение предстоящего праздника приводит к выводу о необходимости накрыть стол. Дружно принимаемся за дело.
Кто хлеб режет, кто банки ножом пластает, кто стол сервирует. Все вместе, всё спорится. Минуты не прошло — стол накрыт. В центре почетное место для сковороды с жареной колбасой пустует. Заглянувший в палатку старшина изгоняется с наказом без колбасы не возвращаться. Скоро уж должен подойти наш штатный комбат, неожиданно для всех оказавшийся в командировке заместителем «варяга». Мы ещё не привыкли к такому положению вещей и не знаем, что спустя годы будем вспоминать добрым словом этого «варяга», оставшегося в командировке сверх срока, не раз. А сейчас есть возможность убить время, обсуждая положение, в котором оказался наш командир.
Взгляд на часы. Сейчас Серёга должен выезжать, инструктаж к этому времени должен закончиться. Взяв на всякий случай фотоаппарат, не особо торопясь, выхожу из палатки и шагаю к парку. Миновав баню, поднимаю взгляд и вижу БМП. На броне сидит Серёжкина группа. Улыбаюсь. Подхожу поближе, указывая на фотоаппарат, лицом изображая вопрос. Серёга улыбается своей светлой улыбкой, качает головой — «не надо». Принял. БМП кашляет клубом черного дыма, заводится. Друг вскакивает на броню и вскидывает вверх руку, прощаясь. На фоне закатного неба его силуэт вырезан четко, и также четко врезается в память картинка. Красиво. Нежные переливы цвета закатного неба. Рубленые контуры боевой машины, и человек на фоне неба. С вызовом поднята рука, как крик, как клятва — я вернусь!
Подивившись внезапным мыслям о красоте мгновения, я провожаю взглядом тронувшуюся с места БМП. Вскидываю к плечу кулак — удачи, Серёга! Не затягивая расставания, иду обратно. У бани сажусь покурить. В голове крутятся мысли о том, всё ли я успел рассказать другу. Кажется, об эмоциях не поговорили, а так, вроде все особенности и неожиданности своего первого боевого выхода успел рассказать. А ведь всё равно волнуюсь! Пытаюсь успокоить себя тем, что грамотен Сергей как офицер, далеко не дурак, уравновешен, деятелен, рассудителен… Да всё должно быть нормально в конце-то концов! Курю. Думаю. Снова курю. Из-за палатки выскакивает Малыш, мой пулемётчик. Вертит головой. Вот, заметил. Бежит, приблизившись, докладывает, что вызывают на совещание.
— Принял, Малыш, спасибо! Качку скажи, чтобы группа ждала в расположении, после совещания задачи нарезать буду. Да, Малыш, иди, конечно!
Пока я ходил смотреть на отъезд Сергея, Кантик успел побывать на совещании у командира. Увидев меня, недовольно шевелит усами, задерживаешь, мол. Молча показываю в направлении парка — провожал. Молчаливый обмен мнениями завершен, и Олежка быстро ставит задачи на ближайшие сутки. Вместе с остальными командирами групп перебираюсь в большую палатку. Группа ждёт. Поставить задачи минутное дело. Проверяю, как парни уяснили последовательность действий на завтра. Вроде всё. Зову Мелкого, пора в «канцелярию». Вдвоём, веселясь и болтая всякую ерунду, вваливаемся в палатку, предвкушая весёлые посиделки. Оп-ля! А на столе сковорода шкворчит и жиром брызгает. Румяные ломти колбасы источают аппетитный аромат. Старшина! Зачёт! Неделю можешь меня не бояться! Старшина посмеивается и бурчит под нос что-то о своём бесстрашии.
Все за стол! Рассаживаемся вольготно, шевелим носами, впитывая в себя запахи накрытого стола. Кантик отвлекает, говорит, командира подождём. Он сейчас подойдёт. Течёт разговор, обычный в кругу фанатов своего дела. Обсуждается всё от оружия до влияния войны чеченской на геополитику. Заметив остывание главного блюда, Олежка хватается за радиостанцию. Запрос — ответ. Командир будет позже, сказал не ждать. Начинаем. Пока разливается водка, Мелкий, смеясь, озвучивает идею:
— Не надо Ване в отпуск отсюда ехать. Домой приедет, а там ему тёща ноги сломает. Битой бейсбольной. Чтоб не вернулся на войну.
Идея пришлась по душе народу. Забыли про водку, и давай творчески идею развивать. Клюв, покрасневший от смеха, огрызается, отшучивается, но не дано ему сегодня всех перекричать. Однако Кантик — адепт порядка. Он помнит о цели мероприятия. Он кричит, надрывая голос, смиряя шаловливую вольницу. Вольница не сдаётся. Ей просто пофигу. Она хохочет, рыдает от смеха, заводит сама себя острым словцом, пока кто-то в порыве веселья чуть не расплёскивает рюмку. Стихают шутки. Народ про водку вспомнил и про то, что тост пора говорить. С трудом делаю серьёзное лицо, слушая торжественные речи. Сам встаю, не мене напыщенно говорю. Иван сияет. Сегодня его праздник — он стал отцом! Опрокидываю тёплое, неприятное водочное пойло в глотку. Передёргиваюсь — что за гадость. Для того чтобы закусить, приходится шутливо побороться с Соколом за кусок колбасы, зацепленный двумя вилками.
От двери палатки доносится приветствие. Кто пришёл? Шахид! Заходи! Садись за стол! У Вани…
Что ты говоришь?! Я слышу информацию. Я смотрю на Шахида, его шевелящиеся губы и отказываюсь понимать, что он говорит. Сколько «двухсотых»? Не может быть, они же только что ушли!!! Ты шутишь, Игорь? Такие шутки дурно пахнут.
НЕ ШУТКА?!
Запинаясь о скамейку, выскакиваю из-за стола. В дверном проёме уже исчезает спина Ивана. В спину толкает несущийся галопом Мелкий. Молча бежим в центр боевого управления отряда, вколачивая ступни в вымощенный бамутским кирпичом плац. Палатка, стоящая рядом с нашей, выплёвывает бегущие фигуры офицеров и прапорщиков соседней роты.
Толпимся у палатки ЦБУ. Слухи, пересуды, недоумение. Вроде потери. Кто именно — не ясно. Сколько человек? Да, вроде, четверо. И, будто бы, кто-то из командиров групп. Ждём. Подхватываем каждое слово дежурного, укладываем его в мозаику информации о произошедшем, стараясь убедить себя, что всё не так безнадёжно.
Кто-то сообщает, что раненых эвакуировали. Раненых? Надежда взмывает, трепеща крыльями. Переглядываемся. В парк? Давай.
Я страстно желаю, чтобы черные вести оказались преувеличением. Не привыкший молиться, мысленно умоляю кого-то там, в небе, чтобы парни были живы. Пусть ранены, пусть даже тяжело. Живы, они должны быть живы! Во взглядах друзей- товарищей читаю мысли в унисон. Висит над отрядом мысль, свинцовой тяжестью пригибая плечи, пусть ранены, только бы живы были парни. Наши медики с носилками торопятся к парку.
Вдали слышен рёв БМП. Он приближается, нарастает вместе с моим нетерпением. Давай же быстрее, быстрее мать твою!
Есть в военной медицине понятие «золотого часа». Успеют раненым оказать помощь в течение первого часа после ранения, и девяносто процентов раненых выживают. Я схватываю взглядом часы. Время. Есть время! Ещё не кончился у ребят «золотой час»! Быстрей же ползи, черепаха железная! Неси ребят сюда, где медики нетерпеливо ждут! Давай же! Давай!
Подлетевшая «броня» качнулась, останавливаясь. Спеша, отодвинув бойцов назад, с брони и из десанта выгружаем парней. В моих руках Сергей. Всё. Чистое лицо безмятежно, спокойно, мертво. Я продолжаю механически делать то, что сейчас необходимо. Кто-то помогает. Всё это проходит мимо сознания. Внутри пусто и время остановлено. Как же ты так, а? Как не уберёгся, братец?
Сергея уносят, как и других ребят. Один ещё жив. Как сквозь вату я слышу фамилии других ребят. Дзгоев. Никонов. Алипин. Слух вычленяет из гула голосов главное — ОЗМ. Клятая мина! Вспоминаю, что перед командировкой обсуждали как раз то, что мины меня и Сергея больше всего беспокоят. Кулаки сжимаются сами собой. Кто-то из друзей мягко толкает меня в сторону, отводит. Говорит что-то. С трудом понимаю, что советуют побыть одному, не напрягать солдат бешеным лицом. Ухожу к ротной бане. Долго сижу там в одиночестве, плавая в безвременье. Курю. С долей удивленья обнаруживаю на скулах слёзы. Это приводит в чувство. Сосредотачиваюсь, собирая силы и глуша эмоции. Дышу. Плавно и медленно. Готов. Иду к «канцелярии». Позади, в направлении «на пять часов» слышу звук вертолёта. К площадке несут ребят — в Ханкалу. Борт садится так резво что, кажется, он прыгает на землю. Короткая погрузка. Взлёт. Уходит борт.
Молчаливая компания вновь за столом. Уже известно, что не выжил никто из четверых. Четвертый скончался в вертолёте. Всем неловко. Пока мы тут веселились, парни на мину нарвались. Мысли у всех на лице написаны. О жизни ребята думают, о смерти. Внезапно меня пронзает мысль. О том, что в жизни всё взаимосвязано. Рождение и смерть. Сегодня день кому-то дал жизнь. Кому-то принёс смерть. Не успевая додумать, не оценивая, как воспримут, упираясь взглядом в глаза Ивана, говорю:
— Ваня, у твоей дочки сегодня появилось четыре ангела — хранителя. В жизни ей будет легко!
Согласные кивки друзей и молча выпитые рюмки говорят мне, что я понят верно.
День закончен.
01.02.2007