Жесткая посадка: первый президент и седьмой премьер

Жесткая посадка: первый президент и седьмой премьер

Касьянов — седьмой по счету премьер-министр в постсоветской истории России. Первый — Гайдар. Строго говоря, Гайдар был только и.о. премьера, но будет все-таки несправедливо вычеркнуть Егора Тимуровича из этого списка, слишком знаковой фигурой он является. Затем — Черномырдин, Кириенко, Примаков, Степашин, Путин. Шесть премьеров, которых назначил Ельцин. Касьянов — первый, кого назначил не он. Но при этом Касьянов среди них едва ли не единственный, с кем у первого президента России — несмотря на большую разницу в возрасте — сложились неформальные дружеские отношения. Это сразу чувствуется по каким-то неуловимым деталям снимка, который висит у Касьяновых в гостиной на видном месте: он с женой вместе с четой Ельциных.

Каково это — дружить с Ельциным? В своей жизни я несколько раз видел президента: брал у него интервью, наблюдал за ним вблизи во время официальных мероприятий. Человек я не робкого десятка, субстанция по имени власть, которая часто оказывает магическое воздействие на простых смертных, никогда не вызывала у меня трепета перед теми, кто ею наделен.

Скорее наоборот, меня чаще удивляло, насколько же обыкновенными людьми при ближайшем рассмотрении оказывались высокопоставленные государственные мужи. Но Ельцин — другое дело. Всякий раз, когда он входил в комнату, ей-богу, физически ощущалось, будто от мощной фигуры Бориса Николаевича исходило какое-то излучение. Не зря его многие за глаза называли «царем».

Помню, как накануне первого тура президентских выборов 1996 года в кремлевских президентских покоях (невольно соскакивает с пера «царская» терминология!) мы готовились к записи интервью Ельцина. Ставили камеры, свет, а вокруг было полно народу из ельцинской свиты. Вдруг в дверях, откуда ни возьмись, появился сам Борис Николаевич и что-то громко пробасил, кажется, поинтересовался, скоро ли начнем? Это было так неожиданно, что — честное слово! — все «придворные» присели, будто у них разом подкосились ноги.

Тогда же произошел еще один любопытный эпизод. Перед самым началом интервью ко мне подскочил один известный в ту пору политик (не буду называть его имя, но прозвище у него было характерное — Гаденыш), занимавший какую-то должность в предвыборном штабе Ельцина. Он сунул мне лист бумаги со списком вопросов, которые мы накануне передали помощникам Ельцина, — некоторые были вычеркнуты крест-накрест красным фломастером. «Вот этих тем, — торопливо сказал он, — просьба не касаться». Поскольку при интервью на высшем уровне все всегда согласовывается заранее, мне и в голову не пришло спорить, да и времени не было. Ельцин уже устраивался в кресле напротив, включились приборы: «Мотор идет!» Я бодро задал вопросы, оставшиеся невычеркнутыми, президент так же бодро на них ответил, сверяясь с лежавшим перед ним заготовленным текстом. Мой список был исчерпан, и я начал произносить заключительную ритуальную фразу про благодарность за интервью. И тут лицо у Ельцина вытянулось:

— Как это — у вас больше нет вопросов? — загремел он. — У вас еще были вопросы. Интересные вопросы, понимаешь, правильные, у меня туг и ответы приготовлены.

В тоне президента была какая-то почти детская обида: я, понимаешь, домашнюю работу проделал, а тут на тебе…

Теперь уже я не смог сдержать удивления:

— Извините, Борис Николаевич, но ваши помощники попросили меня часть вопросов не задавать. Я был уверен, что эта просьба исходит от вас…

Ельцин нахмурился и пророкотал:

— Какие помощники?! Кто такие?!

Того самого помощника я в этот момент видел боковым зрением и готов поклясться, что в то же мгновение он растворился в воздухе, словно булгаковский персонаж.

Повисла тяжелая пауза. Ельцин понял, что мне не хочется выступать в роли доносителя, и только махнул рукой:

— Ладно, продолжаем интервью!

Я догадался, в чем дело. В окружении Ельцина за будущее «место под солнцем» боролись несколько группировок, и одной из них, судя по всему, было крайне невыгодно, чтобы президент занял публичную позицию по некоторым принципиальным вопросам. В частности, о возможности пригласить в свою команду некоторых конкурентов, которые дальше первого тура не пройдут. Как вскоре было сделано в отношении генерала Лебедя.

Вспоминаю и другой эпизод, рассказанный Григорием Явлинским на съемках нашего с режиссером Сергеем Урсуляком документального фильма «Президент всея Руси». В том же самом 1996 году, накануне первого тура выборов, Ельцин пригласил Явлинского к себе в Кремль и предложил ему высокий пост в правительстве, если тот снимет свою кандидатуру и призовет своих избирателей проголосовать за Бориса Николаевича. Он уговаривал Явлинского и так, и сяк, хмурил брови и стращал. Явлинский упрямо говорил «нет» Он политик, он лидер партии, он не может не выдвигаться в президенты, избиратели его не поймут. Ельцин устало махнул рукой — ну ладно, ступайте.

Явлинский пошел к дверям через огромный ельцинский кабинет. У самого выхода его остановил окрик:

— Вернитесь! Подойдите сюда!

Явлинский вновь приблизился к президенту.

— Значит, не снимете свою кандидатуру? Твердо решили? Хорошо подумали?

— Хорошо подумал, Борис Николаевич. Не сниму.

Тут Ельцин неожиданно улыбнулся хитрой улыбкой:

— Ну и правильно! Я бы тоже на вашем месте ни за что не снял.

И снова — в этом весь Ельцин. Уступи тогда Явлинский — он бы в глазах Ельцина как политик перестал бы существовать. Стойких и достойных противников он уважал, а поверженных ногами не добивал и мстительно не преследовал. Он не стал мешать возвращению в политику опального Лебедя, который стал губернатором Красноярского края. Он не вставлял палок в колеса опальному Руцкому, позволил ему выдвинуться в губернаторы Курской области и победить. А от Анатолия Чубайса я знаю такую историю. Никто из помощников Ельцина не решался доложить президенту, что опальный Хасбулатов униженно просит прикрепить его к президентской поликлинике. Но когда Ельцин узнал об этом, ко всеобщему изумлению, ни секунды не колеблясь, он наложил положительную резолюцию на челобитную вчерашнего злейшего врага.

Я не идеализирую Ельцина и не пытаюсь говорить о нем по принципу: об ушедших из жизни — или хорошо, или ничего. Это правило не применимо к масштабным историческим фигурам. Более того, считаю, что Ельцин, который был Политиком с большой буквы, заслужил того, чтобы о нем говорили без сюсюканья и притворного умиления. В том числе о его слабостях, заблуждениях, ошибках. О том, какой он был на самом деле. Мне приходилось слышать от многих людей, подолгу работавших с Ельциным и глубоко уважавших его, что он был человеком демократичным, прислушивался к другим мнениям, не гнушался учиться у своих подчиненных. Но при всем том Борис Николаевич был человеком сложным, порой капризным, нередко суровым, зачастую очень закрытым. Многие, не сговариваясь, вспоминают: было в нем что-то «медвежье». А ведь одна из отличительных черт повадки медведя — невозможно предсказать, как он поведет себя в следующую минуту: не сгребет ли в охапку, так что мокрое место останется.

Каково с таким «царем-медведем» дружить? И раз уж у Касьянова это получилось, то это делает седьмому премьеру честь. Как говорится, скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты.

Когда ваши отношения с Борисом Николаевичем стали неофициальными?

В первый раз Ельцины пригласили нас с Ириной к себе в гости в Горки-9 через несколько месяцев после отставки первого президента. Борис Николаевич подлечился, сбросил вес, у него было прекрасное настроение. Потом мы стали общаться достаточно часто. Борис Николаевич все время говорил: «Давайте без формальностей, по-дружески».

А когда вы, в свою очередь, ушли в отставку, отношения не прервались?

Нет, поначалу все оставалось по-прежнему. Мы, как и прежде, несколько раз ездили с супругами на охоту. Обычно на два дня.

Но потом наши встречи прекратились. Это произошло накануне 75-летия Ельцина, которое отмечалось 1 февраля 2006 года. В начале декабря Борис Николаевич с Наиной Иосифовной были у меня на дне рождения, и мы обсуждали, как он будет праздновать свой юбилей: где лучше всего собрать друзей, какой будет программа вечера, какие приготовить гостям сюрпризы, и так далее.

Но перед самым Новым годом он позвонил и сказал: «Михаил Михайлович, вы собирались перенести свой отпуск, чтобы быть на моем дне рождения. Не надо менять планы. Отдыхайте. Путин решил все устроить в Кремле. Вы же умный человек, вы все понимаете…»

Ельцин очень тяжело переживал, что его заставили праздновать юбилей в Кремле, а не так, как он хотел: свободно, неформально. Организаторы сами решали, кого можно позвать, а кого — нельзя.

По-моему, он тогда окончательно понял, что он живет как пленник в золотой клетке. Осознание этого факта для него, безусловно, было трагедией.

Вам так и не удалось поздравить Борис Николаевича с днем рождения?

Я позвонил ему из отпуска. Он был злой. После моих слов поздравления пожаловался: «Они все телефоны слушают. Тяжело видеть, как это все вокруг происходит…»

Ведь поначалу он, когда ушел в отставку, буквально преобразился. Очень активно всем интересовался, министров к себе на дачу приглашал, расспрашивал, как идут дела, что нового.

Но однажды на совещании членов Совета безопасности Путин обратился ко мне: «Передайте членам правительства, чтобы без особой нужды не беспокоили Бориса Николаевича визитами. А то врачи сердятся, говорят, после этих встреч он волнуется, а ему нужен покой, все-таки больное сердце» По форме это была вежливая просьба, но, по сути, — приказ: больше никому к Ельцину не ездить. После этой «просьбы» к нему, кроме меня и Волошина, фактически никто уже не ездил.

Последний раз мы виделись осенью 2006 года, когда Ельцин сломал шейку бедра и лежал в больнице на Мичуринском проспекте. К нему никого не пускали, но он настоял на нашей встрече. Я постоянно прокручиваю ее в памяти. Борис Николаевич тогда настоятельно советовал, чтобы я все время менял телефоны, чтобы избежать подслушивания: «Купите их побольше, самых простых, чтоб не жалко было. Берете один, поговорили и тут же выбрасывайте, берете другой, говорите и — туда же, следующий — и снова выбрасывайте!» Разгорячился, лежа жестикулировал, изображая, как надо эти самые засвеченные телефоны прямо из окна машины выкидывать.

А в апреле он умер. На официальную церемонию похорон нас, естественно, не позвали. Впрочем, мы заранее знали, что так будет. Поэтому поехали в храм Христа Спасителя ранним утром. В тот час народу было еще мало, и мы смогли спокойно, по-человечески выразить Наине Иосифовне, Татьяне, всем родным наши соболезнования, поклониться Борису Николаевичу.

Как Ельцин отнесся к тому, что вы занялись оппозиционной деятельностью?

Когда в 2005 году я поделился с Борисом Николаевичем, что собираюсь уйти в оппозицию, он сказал, что я поступаю правильно, дал много советов. Ведь он хорошо знал, что такое — быть в оппозиции, в опале. При этом Ельцин признался: «Я сейчас не смогу вас публично поддержать. Но через год деду будет 75 лет, и мне будет позволительно откровенно сказать все, что я думаю. Тогда я это сделаю». Ведь он понимал, что все возложенное им на алтарь построения демократического общества, разрушается тем человеком, чей приход во власть он сам обеспечил. Обмануться в человеке для него было очень тяжело.

Мы с Ельциным не раз обсуждали трагедию в Беслане. Его так же, как и меня, возмущали те циничные шаги, которые после этого предпринял Путин. Отмена выборов губернаторов вызвала у него резкое негодование. Он был категорически против всего этого зажима.

Действительно, были разговоры, будто Ельцин разочарован в своем преемнике. Но сам он публично не критиковал Путина. Лишь однажды Борис Николаевич открыто выразил недовольство — по поводу решения Путина восстановить сталинский гимн. Еще один раз, осенью 2004 года, Ельцин дал понять, что считает отмену прямых всенародных выборов губернаторов противоречащей Конституции. Однако сделал это в весьма осторожных выражениях.

Чтобы понять эту осторожность, надо знать Ельцина. Он ведь был человеком слова. Он пообещал, что не будет вмешиваться в дела нового президента. К тому же, я думаю, Борис Николаевич хранил молчание, чтобы не создавать проблем своим родным и близким. Он все понимал и беспокоился за их будущее.

Но в любом случае, надо признать: первый президент России сам согласился на «несвободу». Он заплатил за это очень серьезным внутренним дискомфортом. С каждым месяцем это чувствовалось все сильнее.

Однажды он сказал: «Жаль, что так сложилось, что я тогда ушел. Я только теперь понял, как бы мы с вами, Михал Михалыч, еще поработали!»

Многие сейчас считают, что если бы Ельцин досрочно не сложил полномочия, то у страны был бы совсем другой вектор развития. А как вы вообще оцениваете роль Ельцина в нашей истории? Ему ставят в вину некомпетентность и развал страны, создание олигархата и коррупцию.

Да, было много трагических ошибок, много неправильных решений, лихих «загогулин». Но в сухом остатке истории — безусловно, плюс. Ельцин возглавил переход страны из тоталитарного коммунистического режима к демократическому обществу с рыночной экономикой. Для этого нужно было иметь большое мужество.

Вопрос свободы России, позиционирования ее как европейского государства всегда был его главной целью. При Ельцине произошла невероятная трансформация страны. Он не только не мешал истории, а даже подстегивал ее.

Благодаря своим инстинктам настоящего политика он чувствовал, что нужно делать, и, решительно действуя с присущими ему медвежьими повадками, парализовывал и проламывал чудовищное сопротивление системы, вселяя уверенность в своих сторонников. Более того, он никогда не боялся брать на себя ответственность за трудные и непопулярные решения, которые считал правильными.

Да, все тяготы и невзгоды того периода были взвалены на плечи простых российских граждан. За это он и попросил у них прощения со слезами на глазах в последний день уходящего 1999 года. Это была вовсе не слабость, а искренний поступок сильного политика, умеющего признать свою вину и свои ошибки и покаяться за них перед людьми.

Борис Николаевич никогда не страшился критики в свой адрес. Несмотря на то, что она была жестокой, оскорбительной и часто несправедливой. Внутренне он очень переживал, но все время терпел и никогда не предпринимал попыток ограничить свободу прессы, наказать кого-то или отомстить владельцам СМИ. Мелочность не была присуща первому президенту России. Что ни говори, фигур, сопоставимых с ним по масштабу личности, у нас теперь нет.

Не могу избавиться от ощущения, что история вашей жизни во многом повторяет ельцинскую, даже в каких-то деталях, драматических эпизодах. В 1990 году Ельцин, вскоре после того как стал одним из лидеров оппозиции, попал в Испании в авиакатастрофу. Маленький самолет, на котором он летел, совершил аварийную посадку. В результате Ельцин повредил позвоночник, пришлось делать операцию, последствия которой потом давали о себе знать долгие годы. Многие люди, которые тогда работали с Борисом Николаевичем, до сих пор уверены, что катастрофу пытались подстроить враги Ельцина. А ведь подобное ЧП произошло и с вами…

Было такое. Мы чудом тогда уцелели. Но не думаю, что эта история имеет какое-то отношение к политике.

Что же произошло?

В декабре 2004 года мы летели на маленьком самолете из Лондона в Нью-Йорк, где у меня были запланированы встречи с бизнесменами, выступления перед общественностью, студентами. Со мной была жена Ирина и Константин Мерзликин. Уже на подлете авиадиспетчеры передали — сильнейший ветер. Британский пилот все равно принял решение садиться. Приземлились вроде бы без проблем, а самолет все несется по полосе с огромной скоростью и никак не затормозит. Я понимаю, что-то неладное происходит и кричу: «Всем держаться!» Потом нам сказали, что при посадке не включился реверс — между прочим, причина многих авиакатастроф. Уже конец полосы, и самолет начинает съезжать куда-то в сторону. Все вцепились в кресла. Шасси с грохотом отрываются, и мы по земле шуруем уже на брюхе. Два пустых передних кресла оторвались и полетели на нас. Свет вырубился. Это продолжалось несколько секунд, а нам показалось — вечность. Слава богу, что до ограждения было далеко, и мы вонзились в мелкий ивняк. Пружинистые молодые деревца затормозили движение, мы уже с небольшой скоростью плюхнулись в болотце и наконец остановились. Тишина… Входит пилот, совершенно белый, и испуганно спрашивает: «Как вы?! Живы?!» «Вроде все целы». Открыли на крыле люк, и прямо с крыла — в болото, в ледяную жижу. Выходим из леска, как партизаны, тут же на летное поле примчались пожарные, полиция, «скорая помощь» Все это визжит, пищит, мигает.

Слава богу, все обошлось.