Глава 13 «Мы вносили сплошной хаос и беспорядок»
Глава 13
«Мы вносили сплошной хаос и беспорядок»
Одна из самых главных задач администрации Рейгана — добыча более точных и весомых разведывательных данных о Советском Союзе. Наиболее достоверной была военная разведка. Но президент, Совет национальной безопасности и ЦРУ считали, что им не хватает соответствующей информации о политике и экономике. Это требовало прежде всего вербовки агентов за «железным занавесом». В течение первых лет своего руководства Уильям Кейси придавал этой проблеме первоочередное значение, так как знал, насколько президент любит получать сведения непосредственно из Советского Союза. Отлично действующая разведка имела принципиальное значение при формировании очередного хода Рейгана, особенно если надо было использовать экономические, технологические и психологические слабости.
Но когда наступил апрель 1984 года, не оставалось сомнения, что случилось что-то неладное. Московские источники стали пересыхать. Успешно работавших много лет информаторов арестовывали и вывозили. Многие связи были утеряны. Сотрудников ЦРУ, работавших в посольстве, выследили и разоблачили. Похоже, КГБ получил список всех их. К тому же замолчали и действовавшие до сих пор успешно технические устройства. Электронное подслушивание было обезврежено.
Но плохим новостям сопутствовали и хорошие. Высший офицер советского Генерального штаба сошелся с резидентурой ЦРУ и предложил «помощь». Он не хотел денег, а решил сотрудничать из чисто личных побуждений. Резидентура ЦРУ подготовила достаточно сложных шифров, которые позволяли получать информацию от этого агента. После работы он выгуливал собаку в парке в предместье Москвы. Смена цвета ошейника собаки была сигналом для контакта с людьми из ЦРУ.
Это был настолько ценный источник и появился он в такой необычно трудный период, что подозревали ловушку. Но перспектива получения информации от чиновника такого высокого ранга оказалась слишком соблазнительной, и Кейси согласился на сотрудничество. Этот агент передал множество очень ценной информации. «Сделано много усилий, чтобы найти информаторов и разведчиков в Советском Союзе, — вспоминал Пойндекстер. — Думаю, у нас были очень хорошие сведения об СССР, особенно о Политбюро и руководителях».
Интерес администрации Рейгана к проблемам экономики и технологии привел к тому, что и американские бизнесмены стали важным источником информации. Они прекрасно ориентировались в этом и контактировали с совсем другими кругами, чем агенты, завербованные ЦРУ. Часть старых друзей Кейси из мира бизнеса, таких как Стюарт Джексон, согласились помогать добровольно. Кое-кого, например, председателя «Archer-Daniels Midland» Дуайна Андреаса пришлось уговаривать. Согласившиеся сотрудничать бизнесмены получили псевдонимы и прошли короткое обучение в Управлении.
Американские менеджеры, имевшие контакты с Москвой, вероятно, лучше всех знали советские экономические потребности. Они могли сориентироваться, какие технологии нужнее всего Советам и какими заграничными источниками они пользуются, чтобы получить требуемую американскую продукцию. Особенно хорошие информаторы, такие как Джексон и Андреас, по возвращении из Советского Союза писали рапорты и звонили по специальному номеру в Управление. У них появлялся курьер, рапорт запечатывался и доставлялся в Национальный отдел сбора. Как правило, бизнесмены получали от Кейси короткую записку с благодарностью. Особо важная информация передавалась Совету национальной безопасности и даже президенту.
Национальный отдел сбора — большое предприятие, располагавшее тридцатью конторами в крупнейших американских городах. Агенты устанавливали контакт с предприятиями, работающими за границей, и просили о сотрудничестве. Многих бизнесменов, помогающих Управлению, приглашали в Лэнгли на «совещание директоров». В 1984 году через семинары по вопросам разведки, проводимые небольшими группами в отделах ЦРУ, прошло почти 200 человек. Перед ними обычно выступал сам Кейси. Рассказав о том, что грозит современному миру, он приступал к делу: «Директора корпораций оказали Управлению неоценимую услугу. Они не только сообщали информацию, но и указывали нам на тех граждан в других государствах, которые могли быть полезными, доставляя информацию, принципиально важную для нашей национальной безопасности». Заканчивал он категорическим заявлением: «Даю вам свое личное слово, что это останется между нами».
Почты 200 крупнейших американских предприятий не только делились информацией с Управлением, но и служили прикрытием для агентов ЦРУ. Это и было одной из основных целей Кейси. Эти агенты были незаменимыми в некоторых операциях за границей. Отдельные из них работали в Польше как бизнесмены и даже посольство не знало об их существовании. Каждый месяц Кейси получал суммированный вывод Национального отдела сбора.
Сбор информации был необходим, чтобы изучить и выявить советские слабости. Администрация Рейгана использовала также не менее важное оружие. Такое, как манипулирование информацией, поступавшей в Москву. В начале 1984 года ЦРУ и Пентагон запустили секретную программу дезинформации, цель которой — расшатать советскую экономику. Программа эта была направлена в самое сердце советской экономики — ее зависимость от западной технологии. Это было широкомасштабное мероприятие, включавшее измененную или сфабрикованную технологическую информацию в гражданской и военной областях. При передаче этой информации советским техникам использовались посредники. «В принципе речь шла о доставке Советам фальшивых или частично фальшивых данных и информации, что заставляло их принимать неверные технологические решения, — вспоминает один из участников программы. — Короче говоря, мы вносили сплошной хаос и беспорядок». К такой задумке пришли сотрудники Совета национальной безопасности и Пентагона после битвы за советский трубопровод. Программа дезинформации усугубляла провалы и недостатки советской экономики. ЦРУ координировало ее через разные каналы, запуская неполные и ошибочные данные. Некоторые фиктивные предприятия ЦРУ за границей попросту продавали искаженную информацию советским агентам, такую, как устройство газовых турбин, технология бурения нефти, компьютерные схемы, химические составы. Информация была, как правило, полуправдой, полуложью, но достаточной, чтобы советские инженеры проглотили наживку и, получив ее, стали бы применять в своих проектах. Но она была приправлена такой дозой фикции, что их усилия ничего не давали. Трудность заключалась в выборе информации, которой можно было бы поделиться.
Уже в первые годы эта программа имела значительный успех.
Химическая фабрика в Омске использовала неверную информацию в планах расширения. Проект вел специалистов по техническим лабиринтам, и в конце концов оказался абсолютно бесполезным. Это стоило фабрике около 8–10 миллионов долларов, прежде чем ошибку смогли исправить.
Завод по изготовлению тракторов на Украине пробовал выпускать инструменты на основе проектов, поставленных через ЦРУ. В течение 16 месяцев завод работал лишь на половину своей мощности, пока инженеры не отказались от «новой системы автоматизации», на основе которой создавался проект.
Состав комплектующих газовой турбины был передан Советам в начале 1984 года. Несколько таких турбин было установлено на газопроводе. Но там были заложены ошибки. Турбина не могла работать. В результате пуск газопровода был замедлен.
Поврежденные детали компьютеров, проданные через посредника, оказались в устройствах многих советских военных и гражданских фабрик, и лишь по прошествии многих месяцев удалось разгадать, в чем дело. Конвейеры стояли целыми днями…
Управление занималось технологией гражданских проектов, а Пентагон — военных. Москва ежегодно экономила на исследованиях и внедрении время, значительные деньги, занимаясь кражей западных военных технологий и используя их в своих военных системах. Акция Пентагона по дезинформации охватывала шесть или семь секретных проектов военной технологии, которыми Советы, согласно предположениям США, должны прежде всего заинтересоваться. Это касалось технологии уменьшения обнаружения летающей техники радарами и термолокацией, СОИ, самого современного тактического самолета. Дезинформация охватывала все стадии операции, включая сказанное на пресс-конференции перед иностранными журналистами. Фальшивыми данными снабжались планы разработки, результаты проверки, графики продукции и эксплуатационные испытания.
В начале 1984 года Кейси получил внутреннюю записку относительно большого успеха программы дезинформации. Записка называла те явные проблемы, которые создавала Советам реализация этой программы, однако обращала внимание и на парализующий эффект, который она производит на дальнейшие попытки Советов в добывании западных технологий. «Невозможность отличить правду от неправды приводит к тому, что способность Советов присваивать и использовать западные технологии резко уменьшается».
Программа дезинформации строго охранялась, дабы не вызывать проблем в собственной стране. «Дезинформация распространялась лишь за пределами Соединенных Штатов, — вспоминает Джон Пойндекстер. — Это, однако, оказалось успешным оружием против Советов. Оно произвело у них большое замешательство».
В конце апреля президент созвал совещание Рабочей группы по национальной безопасности. Вначале занялись вопросами отношений США с Саудовской Аравией, а также просьбой короля Фахда о ракетах «Стингер» и письменной гарантии саудовской безопасности. Кейси и Уайнбергер настаивали на более сильном участии США на стороне Фахда. «Необходимо что-то, что укрепило бы наши отношения и показало бы, что мы решительно занимаем их сторону», — сказал Уайнбергер. Это означало прежде всего продажу им ракет «Стингер» как ощутимого доказательства американской поддержки. Государственный секретарь Шульц был против поспешных действий, особенно таких, которые могли бы принципиально изменить расстановку сил в регионе. Президент не занимал четкой позиции.
Сообщения о ходе совещания очень обеспокоили шейха Бандара. Неясная позиция США вызывала большие опасения у саудовцев, тем более что Иран по-прежнему угрожал их кораблям в Персидском заливе. Уайнбергер встретился с Бандаром и выслушал серьезные предупреждения по поводу нежелания продать «Стингеры». Конгресс в то же время стремился заблокировать продажу, так что нужно было что-то делать. В середине мая Уайнбергер организовал Бандару встречу с президентом в Овальном кабинете, чтобы тот мог лично побеседовать по данному вопросу. Бандар принес личное послание на семи страницах от короля Фахда. Президент прочел письмо и добродушно посмотрел на саудовского шейха. «Мы не ставим друзьям никаких условий, — тепло сказал Рейган. — Вы получите свои ракеты, а также нашу поддержку». Через несколько дней президент направил королю Фахду письмо, подтверждающее американскую военную поддержку королевской семье. Письмо имело очень личный характер и по сути означало: «Мое слово твердое, не подведу».
Несколько дней спустя президент исполнил обещание и употребил свои чрезвычайные полномочия, чтобы обойти конгресс. Он прибег к этому необычному средству под предлогом, что саудовцам ракеты нужны немедленно для защиты от возможных воздушных атак со стороны Ирана. После Дня памяти 400 ракет «Стингер» были тайно переправлены в Саудовскую Аравию. Это меньше, чем 1200, которых ожидал Фахд, но и то безмерно обрадовало короля. Он послал президенту личное письмо с благодарностью.
В мае 1984 года были закончены два специальных исследования разведки о Советском Союзе. По просьбе Роберта Макфарлейна Кейси поручил подготовку этих документов в 1983 году, после того как был сбит южнокорейский самолет «Боинг» -007. Рапорты частично основывались на информации, поступавшей через Олега Гордиевского, заместителя главного резидента КГБ в Лондоне, который работал и на английскую разведку. Были использованы также дополнительные данные, полученные от двух недавних перебежчиков из КГБ. Владимир Кузичкин покинул советское посольство в Тегеране 25 октября 1982 года и перебежал к американцам. За месяц до этого то же самое сделал в Марокко Анатолий Богатый, «Борис».
Из рапортов следовало, что Советы все больше боятся администрации Рейгана. Кремль даже объявил несколько военных атомных тревог, опасаясь атаки со стороны Соединенных Штатов. Впервые это сделал Юрий Андропов в 1981 году, еще когда был во главе КГБ, полагая, что неожиданная атомная атака, предпринятая администрацией Рейгана, вполне вероятна. Это никоим образом не была общая позиция чиновников высшего эшелона советского режима, но в такую возможность верило достаточно кремлевских деятелей. Рапорты указывали еще на одно очень важное обстоятельство. События последних лет вызывали психологический стресс у советского руководства.
Макфарлейн помнил те рапорты: «Одной из неожиданностей для советской стороны было возрождение американской экономики, потому что это противоречило их представлениям о капиталистической системе. В семидесятые годы они объявляли о крахе американской экономики и были вне себя от радости. Их удивило то, что мы стали выбираться из ямы. Это был удар психологического порядка. Они стали терять уверенность в себе. А мы, конечно же, хотели это использовать стратегически».
Рапорты подтверждали опасения советского руководства, что равновесие сил начинает клониться не в их сторону. Макфарлейн вспоминает: «Столкновение с вызовом на неведомом доныне поприще может иметь губительный психологический эффект. Необходимость сопротивления многим кризисным явлениям может испугать руководителей замкнутой политической системы, не привыкших к подобному».
Казалось, что соотношение сил начинает меняться. Американский арсенал увеличивался, это касалось оружия нового поколения, технически сложного и дорогостоящего. В середине 80-х годов военные расходы США впервые с конца 60-х превысили расходы Советского Союза. В первые шесть лет президентства Рейгана Пентагон закупил почти 3000 боевых самолетов, 3700 стратегических ракет и около 10 000 кораблей, или в два раза больше, чем в 70-е годы. И что самое важное, они были сложнее, чем когда-либо ранее. На окраинах советской системы — в Польше и Афганистане — образовались явные трещины. Все труднее доступ Советов к западным технологиям, застойная экономика, по сообщениям, едва дышала. По словам Евгения Новикова, «в Центральном Комитете и среди высших офицеров КГБ царило убеждение, что нажим извне разрушает нашу экономику. Некоторые говорили: «Мы не можем соперничать, мы должны сотрудничать». Однако существовало опасение, что Рейган и в самом деле заинтересован в подрыве нашей системы».
Несмотря на меняющуюся ситуацию в соперничестве супердержав, в Москве в начале 1984 года верили, что Афганистан — это то место, где удастся победить. Советы навязали условия этой войны и имели подавляющий перевес на полях битвы. Моджахедам, однако, удавалось проводить редкие атаки на позиции Советов и правительственных войск. Но в итоге они так и не умели воспользоваться своими случайными победами.
Той весной один из высших генералов советского Генштаба прилетел из Москвы в командный пункт в Термезе. Город, отделенный Амударьей от Афганистана, был основной базой снабжения советских войск в Афганистане. Оттуда проходило 75 процентов всех поставок. Майор Сарадов, командир 108-й мотострелковой дивизии, приветствовал генерала на аэродроме. Сарадову предстояло руководить секретным наступлением в долине Панджер. За атакой должны были наблюдать с командного пункта в воздухе высшие офицеры штаба. Готовилась самая большая из всех советских операций в Афганистане.
20 апреля самолеты с военно-воздушных баз в Средней Азии вылетели в сторону Афганистана. Десятки бомбардировщиков начали ковровое бомбометание по долине. Моджахеды под предводительством легендарного Ахмада Массуда укрылись в гротах. Советы сбрасывали 500-и 1000-фунтовые бомбы, от которых вздрагивала земля. Однако узкая долина дала партизанам много убежищ. Через два дня после бомбежки колонны танков и бронетранспортеров стали прокладывать путь через долину. В это же время советские авиадесантники группами были сброшены с вертолетов севернее Панджера. Сарадов радовался, что операция проходит успешно. Но она принесла лишь видимую победу. Советские войска заняли большую часть Панджера, но моджахедам удалось уйти. Советский генерал вернулся в Москву на консультацию с начальником Генерального штаба. Последовал приказ на эскалацию боевых действий и достижение максимального результата, чтобы рапортовать о победе в Афганистане.
В этой войне число советских потерь резко возросло. В 1979 году афганская армия насчитывала около 80 000 солдат, теперь же, несмотря на очередные призывы, ее численность уменьшилась до 30 000. Наступала «советизация» войны по мере того, как тяжесть боевых действий все больше перекладывалась на советские подразделения. В советской Средней Азии формировались отряды десантников, которые перебрасывались в Афганистан воевать с партизанами, после чего их отвозили назад, по другую сторону границы. Это были отборные подразделения, действовавшие значительно эффективнее афганской армии.
Так складывалась ситуация в апреле 1984 года, когда американские чиновники думали, что делать с Афганистаном. Нарастающее советское присутствие там обречет Советы на еще большие потери, администрация могла пойти на увеличение тяжести войны. Начало преобладать убеждение, что эта война может сыграть серьезную психологическую роль. Дональд Фортье из Совета национальной безопасности считал, что это слишком большое напряжение для Советского Союза, результаты которого уже заметны. Оккупация Афганистана втягивала все больше советских сил. Если бы администрации удалось выработать такую стратегию, которая не только противостояла советскому вызову, но и привела к победе, это могло бы иметь катастрофические последствия для Кремля. Фортье искал аналогичные ситуации в истории, и напомнил Роберту Макфарлейну, что проигранная русско-японская война 1905 года и большие потери, понесенные в Первой мировой войне, привели к революции в России.
Когда сотрудники администрации Рейгана задумывались над следующим шагом в Афганистане, Вали Бек совершил первую вылазку на территорию советской Средней Азии. Завербованный пакистанской ISI для разведки, он направлялся к деревне, в которой провел детство и часть своей взрослой жизни, надеясь, что там еще живут две знакомые ему семьи. Когда он оказался в афганской провинции Кундуз, его ожидала трудная задача переправиться через Амударью на советскую территорию. Окрестности его родного города Шерхана были небезопасны. По другую сторону реки был расположен шумный советский порт Нижний Пяндж, полный служб безопасности, поэтому он и выбрал место западнее Шерхана, где оба берега реки были покрыты густыми зарослями, камыши служили укрытием и на воде.
Бек решил проплыть в ледяной воде почти 700 метров, потому что не хотел рисковать, пользуясь лодкой. Он достал мешок из козьей шкуры, надул его и пустился в дорогу. И вот уже, мокрый и замерзший, стоял на советском берегу.
На рассвете он направился к месту назначения, где встретил старых друзей. Провел в деревне два дня. Найти поддержку для антисоветских действий не составило проблем. Два жителя деревни попросили достать оружие, чтобы бороться с Советами. Большинство других — принести литературу. Еще кое-кто готов был служить проводниками, предоставлять продукты и укрытие. Бек привез эти известия бригадному генералу Мохаммаду Юсефу. «Меня поразило число людей, выразивших желание помогать, — вспоминает Юсеф. — Некоторые хотели достать оружие, другие стремились присоединиться к моджахедам в Афганистане, а некоторые — участвовать в операциях на территории Советского Союза».
Оптимистический рапорт Юсефа после вылазки Бека привел к тому, что ЦРУ сразу же закупило несколько сот резиновых лодок «Зодиак» для перевозок через Амударью моджахедов и литературы. Соединенные Штаты, однако, не хотели доставлять спутниковые снимки советской Средней Азии, которые позволили бы разрабатывать нападения и опознавать цели. Президент и администрация не хотели оставлять на этой операции отпечатки американских пальцев. Слишком удачные атаки, которые с хирургической точностью попадали бы в расположенные вдалеке цели военного значения, могли бы возбудить подозрения Москвы, что в них принимают участие США. Никаких сведений разведки о территории севернее Амударьи использовано не было в этой тайной войне на советской территории.
Этой весной, когда афганская война перешла на территорию советской Средней Азии, Пентагон работал над ограничением потока технологий в СССР. Благодаря многим двусторонним и многосторонним соглашениям разные страны заключили общий союз по контролю за технологиями. Вместе с тем увеличивался и список технологий, экспорт которых был ограничен. Вез сомнения, нелегальный экспорт в Москву по-прежнему существовал. Но Советам все труднее было получить сведения о западных открытиях путем обычных закупок. Это «перекрытие крана» создавало серьезные проблемы Кремлю с распределением средств и заставляло чиновников быть более изобретательными в попытках обойти санкции. Часто применялась тактика переправки заказанных западных технологий с помощью нейтральных стран.
Группа чиновников из департамента обороны, Госдепартамента и департамента торговли почти с самого начала решила эту проблему на двух фронтах. США будут оказывать нажим на нейтральные страны, чтобы они прекратили подобную практику взамен за больший доступ, на американские рынки и к технологиям. Это уже было проделано со Швецией и Австрией, но американцы хотели также склонить к введению ограничений и западные предприятия и их торговых партнеров в других странах. Это означало подчинение всех правительственному соглашению об экспорте таким образом, как это сделала администрация во время европейского спора о газопроводе в 1982 году.
Весной 1984 года межведомственный комитет по делам передачи технологий под руководством Уильяма Шнэйдера выработал новые принципы ограничений экспорта технологий, которые сделали бы невозможным их получение Москвой через посредников. Было предложено заострить внимание на передаче лицензий на реэкспорт современной американской технологии. Это означало, что если, например, какое-то предприятие из страны, входящей в НАТО, хотело реэкспортировать товар, подлежащий американскому экспортному контролю, в какую-то другую страну, не члена НАТО, то оно должно было представить американскому правительству список клиентов, чтобы доказать, что данный продукт не попадет в Москву. Это касалось всех продуктов, охваченных экспортным контролем США, реэкспортируемых на основе распределительной лицензии в нейтральные страны или в страны «третьего мира».
Соединенные Штаты пользовались определением «американская технология» в очень широком смысле, что давало Вашингтону принципиальный контроль над потоком технологий во всем мире. Европе это не слишком нравилось. Одна из немецких газет писала: «Мы не видим повода для того, чтобы европейское предприятие, которое производит программированные компьютеры по оригинальным американским технологиям, должно быть подчинено экспортным условиям Соединенных Штатов, поскольку американский вклад в них весьма ничтожен».
Ограниченная советская технологическая база была обречена на еще большие испытания, когда администрация устремилась в гонку вооружений с высоким уровнем технических разработок. В частности, акцент на получение технологий отразился не только на поставках, но и на политике и доктринах внутри НАТО. Это заставило Москву тратить все больше и больше своих и без того малых средств на исследовательские программы в области вооружений.
В мае 1984 года Каспар Уайнбергер находился в Брюсселе, где проходила одна из очередных встреч министров обороны НАТО. Уже два года Уайнбергер незаметно склонял своих европейских коллег сконцентрировать все интересы НАТО на новейших технологиях вооружения. Военные США уже в значительной мере изменили свое мировоззрение. В 1982 году армия приняла доктрину битвы «воздух-земля», которая предусматривала развитие активной обороны, включая и удары по неприятельским целям при максимальном использовании прогресса в области электроники и связи. Конечная цель этой доктрины — мобильность, маневр и соединение оружия (совместное использование разных видов оружия). Она основывалась на факторе неожиданности как методе дезориентации противника и предполагала, что если оборона сводится всего лишь к обороне, то она должна закончиться поражением. Доктрина предусматривала контрудары наземных сил США по территории стран Варшавского Договора. Уайнбергер надеялся, что ему удастся внедрить в НАТО американскую веру в новейшие технологии, а также новую стратегию. В декабре 1983 года он предложил, чтобы союз придал бесспорный приоритет тридцати новейшим системам технологического вооружения. Однако союзники решительно отбросили это предложение. Им то ли не хватало веры в новую концепцию, то ли не хотелось переориентировать собственный бюджет на оборону на дорогостоящие проекты. Но Уайнбергер не отступал. Он делал тайные нажимы на коллег.
На майской встрече в Брюсселе ситуация принципиально изменилась. Спорное предложение было ратифицировано. Министры поручили Независимой европейской программной группе организовать общеевропейское сотрудничество в развитии новейших технологий. Значение этого договора было не только в согласии на необходимые расходы, но и в ратификации самой концепции.
Договор НАТО предусматривал начало создания или ускорение проектов, реализация которых уже начата в одной или нескольких странах блока. Успех этого плана означал бы резкую перемену на поле битвы. В одном из рапортов НАТО указывалось: «На основе предварительных исследований члены НАТО считают, что технологии оптиметров, преобразователей сигналов и данных могут с успехом использоваться в системах связи, увеличивая нашу мощь благодаря развитию технологий».
Министры НАТО оказали свою поддержку новейшей технологии, когда в 1984 году выработали стратегию, охватывающую многие принципы сражения «воздух-земля». Менее агрессивная, чем это сражение, доктрина Атаки наступательных сил (FOFA) производила разительную перемену в стратегии НАТО. И была принята в советском Министерстве обороны без восторга.
Когда НАТО формально приняло эти изменения, высказавшись за современную технологию, маршал Огарков взывал к возобновлению усилий догнать Соединенные Штаты. Он писал в советском военном журнале: «Внезапное развитие науки и технологии в последние годы создает реальные условия возникновения в ближайшем будущем более разрушительных и доселе неизвестных типов вооружения, основанных на новых законах физики. Работа над этими новыми типами вооружения уже идет во многих странах, а прежде всего в США. Их развитие — это ближайшая реальность, и было бы грубой ошибкой уже сейчас не обращать на это внимание». Кремль не намерен был отставать в этой критической гонке технологий. Американские расходы на оборону возрастали на 25 процентов ежегодно в первые годы президентства Рейгана, между 1980-м и 1985-м годом они удвоились. Еще большее беспокойство советских военных вызвал внезапный рост средств на исследования и развитие в Пентагоне, который был колыбелью новых технологий. В 1980–1985 годах расходы на исследования и развитие почти удвоились. Советские расходы на оборону должны были в 1981–1985 годах возрасти на 45 процентов, но Москва считала, что это слишком незначительный рост, чтобы ответить на американский технологический вызов. Поэтому весной 1984 года Генеральный секретарь Константин Черненко объявил, что «сложная международная ситуация заставляет нас направить значительную часть средств на укрепление безопасности нашей страны». Это решение легло еще большим грузом на и без того слабую советскую экономику.
Это означало выделение еще больших средств на модернизацию военного сектора. Москва тратила миллиарды долларов, хотя не очень-то могла себе это позволить, стараясь держать паритет с СОИ. Сагдеев, начальник советского Института космических исследований, в своем отчете в 80-е годы сообщал: «Эта программа стала приоритетом номер один после объявления господином Рейганом в 1983 году «звездных войн». Сагдеев допускает, что эти расходы ослабили Советский Союз и могли стать причиной его развала.
Выделялись денежные средства на создание научно-технических программ, что называется, «с нуля». К 1986 году предполагалось основать шестнадцать межведомственных комплексов, занимающихся такими проблемами, как лазерная технология или генная инженерия. Была создана новая бюрократия для обслуживания этой «перемены направлений». Неожиданно родился Главкосмос, как неуклюжее повторение Главного управления по делам развития и использования технологии космоса при Национальном центре исследований и экономики. Осенью 1984 года советская Академия наук начала исследования по созданию прогрессивной компьютерной технологии стоимостью 100 миллионов долларов, с помощью которой удалось бы перешагнуть целое технологическое поколение и оказаться в авангарде международных исследований в этой области. Людей и средства направляли для:
— разработок вооружения, основанного на использовании лазеров в управлении приборами, проводимых около города Горького под руководством Н. И. Павловского;
— опытов с лазерными излучателями, проводимых в Красноярске, Семипалатинске и в Красной Речке;
— работы над термоядерными реакторами в одном из секретных институтов Ленинграда.
Но кроме перераспределения средств, технологический вызов американцев в конце концов заставил Кремль, в отчаянной попытке не отстать, провести структурные изменения в экономике. Москва могла участвовать в состязании, в котором ставкой было количество, но технологический вызов, где речь шла о новшествах и качестве, — что-то совсем иное.
Советская экономика не создавала стимулов и гасила инициативу, производила изделия низкого качества. Большинство технологий, использовавшихся для изготовления оружия, было западного происхождения. Советское Министерство обороны, плохо переваривавшее домашнюю экономику, принимало ее плоды до тех пор, пока это не влияло на мощь армии. Но вовлечение администрации Рейгана в создание систем, основанных на современной технологии типа СОИ, привело к тому, что экономические реформы становились неизбежными. Уже в начале 1981 года советское Министерство обороны издало монографию, которая вспомнила об этой необходимости. В «Экономических основах оборонной мощи социалистического государства» говорится, что постоянное ухудшение разработки высоких технологий «может задержать развитие основной базы Вооруженных Сил — экономики — и тем самым вызвать невозместимые потери оборонной мощи». Отставшая экономика означала не только посредственные товары потребления, но и второразрядную армию. Короче говоря, в сферах высокоразвитых оборонных технологий менялись принципы игры. Это точно отметил Эдуард Шеварднадзе: «Неожиданное базовое значение для безопасности имеют не столько накопленные обществом запасы оружия, сколько способность создавать и производить принципиально новые виды вооружения».
В каком-то смысле перестройка была результатом политики Рейгана. «Перестройка была во многих смыслах задумкой военных, — вспоминает Евгений Новиков. — О ней говорили уже в 1982 году, особенно в свете американского перевооружения». Или, как предпочитал говорить член бывшего советского парламента Илья Заславский: «Рональд Рейган был отцом советской перестройки».
Данный текст является ознакомительным фрагментом.