Глава 4. Ходка под землю. Первые уроки диггерства

Глава 4.

Ходка под землю. Первые уроки диггерства

В то время в Москве жил очень известный ювелир по фамилии Гюстав фон Кайцер, и он так был предан своему ремеслу, что не чурался для получения наживы сомнительных сделок. К примеру, однажды Кайцер узнал, что если вымачивать бриллианты в теплой свиной крови, то они будут сиять ярче, чем звезды, и стал постоянным посетителем мясной лавки, где покупал молодых поросят, чтобы собственноручно выпустить из них кровь и окунуть туда свои камни.

Мы пронеслись по темнеющему Питеру и остановились на Васильевском острове, где-то на пересечении с 7-й или 8-й линиями, заехали в темный двор и заглушили мотор. Было тихо так, что слышно тиканье часов на руке у Светланы. И я снова почувствовал себя неуверенно. Странник словно заметил мое состояние и одобрительно кивнул:

– Ты правильно все воспринимаешь, удаль и бравада при первой ходке означает только одно: ты либо дурак, либо пьяный дурак, потому что оказаться под землей в первый раз – очень непростое испытание для психики, да и для здоровья тоже. Так что у тебя все должно получиться.

Светлана ободряюще улыбнулась и распахнула дверцу машины…

Надо ли говорить, что спускаться мы стали через обыкновенный люк?

Железная лесенка под моими ногами отчаянно скрипела, и я, в последний раз взглянув на подслеповатые окошки домов, взялся за веревку, которая для страховки была обвязана вокруг пояса. Когда я спросил зачем, мол, есть же лестница, Света ответила, что лестница может однажды не выдержать веса тела и тогда есть опасность расшибиться насмерть. Утешение было малопривлекательным.

Что может чувствовать человек, добровольно подвергающий свою жизнь риску? Выплеск адреналина – и это подтверждают врачи и психологи в один голос. С точки зрения познания нового такое поведение, безусловно, полезно и плодотворно, но вот наш организм при этом испытывает стресс, и если человек не закален психологически (а порой – и физически), то все может закончиться на больничной койке. Поэтому для того, чтобы сесть за руль или получить право на ношение оружия и тому подобное, обязательна справка из психоневрологического диспансера. Это не прихоть, а безопасность, и прежде всего – для того, кто получает оружие или садится за руль.

И я, ступив на неровную почву подземелья, в некотором роде был благодарен судьбе, что с психикой у меня более или менее все благополучно. Как описать ощущения, когда тебя проглатывает земля? Когда своды над твоей головой смыкаются и ты оказываешься один на один с тем, чему неведомы законы земного притяжения? Тяжелый, влажный, разряженный воздух, от которого с непривычки начинает кружится голова, и кажется, что спустился ты не под землю, а по меньшей мере покорил Монблан. Плюс клаустрофобия, конечно, никуда не девается, и – ощущение легкой паники, потому что за тебя под землей никто больше не несет ответственности. Честно говоря, я почувствовал растерянность. Наверное, это живо отразилось на моем лице, но Странник снова одобрительно улыбнулся:

– Если ты не испытаешь благоговения перед подземным миром, то он не будет открываться тебе. И это не суеверие, это закон сохранения энергии, ведь если ты хочешь, чтобы тебе что-то отдавали, то сам должен что-то предложить в ответ. Часть себя, своей души, своего страха, ощущения себя песчинкой перед загадками мироздания – и тогда мир будет благосклонен к тебе, ведь ты признал его величие.

Мы шли по сухому и темному тоннелю вдоль свежей кладки стены и наши шаги гулко раздавались в коридоре, которому, казалось, не было ни конца ни края.

– Парадокс, Даня, не находишь?

– В чем?

– Даже подземка хочет, чтобы ее признали, а казалось бы – существо неодушевленное, но это не так. Дух, – Странник развел руки, словно хотел обхватить весь тоннель, – дух живой, и он может говорить с тобой, вести и направлять, но если ты предашь его, то он безжалостно разделается с тобой. Не слышал байку о «Летучем голландце»?

– Да кто же ее не слышал, – усмехнулся я.

– Верно, так вот и подземелье живет своими легендами и преданиями, и тут тоже есть свой «Летучий голландец».

Мы свернули туда, где сужался тоннель, прошли несколько метров, едва ли не касаясь плечами стен, а потом вышли в просторный природный амфитеатр. Я едва не присвистнул от удивления – ну кто бы мог подумать, что под землей такое возможно! Наши фонари выхватили из темноты, словно уложенные искусным строителем, ступени вокруг авансцены, и тут явно бывали люди, потому что стояло несколько лопат и лежали масляные фонари.

– Отсюда расходится несколько путей под городскими коммуникациями, и тут любят собираться диггеры, чтобы немного поболтать за жизнь, – пояснила Светлана, – можем посидеть.

Я не устал еще, но отказываться не стал и опустился на каменную скамью. Сразу же оказалось, что ноги у меня словно свинцовые, а я едва не падал от усталости.

– Сколько же мы прошли?

– Э, – рассмеялся Евгений Михайлович, – а ты с непривычки и не заметил, как мы накрутили пять километров? Под землей и время, и расстояние имеют очень важное значение, поэтому нужно внимательно следить и за тем, и за другим. Следить и рассчитывать свои силы, потому что был случай, когда ребята ушли так далеко, что просто не смогли вернуться в назначенное время на место встречи – это вызвало легкую панику в команде. Так что нужно всегда следить за тем, куда и сколько прошел.

Я кивнул:

– А что насчет «Летучего голландца»?

Странник и Светлана переглянулись.

– Так секретно? – приподнял я бровь, удивляясь реакции.

– Да нет, просто подумали, с чего начать рассказ, – усмехнулась Света.

Мы сидели на ступенях, приглушенно капала вода, словно из плохо закрученного крана, и я потянулся за сигаретами, но словно одумавшись, взглянул на своих спутников:

– Курить можно, – сказал Евгений Михайлович.

Я щелкнул зажигалкой и затянулся, выпустил тонкие струи дыма из носа и впервые с начала нашего пути ощутил налет мистического страха, словно был заживо погребен в огромной усыпальнице, где мне предстояло познать все тайны нашего мира. Голос Странника был, как всегда, спокойным, и мне казалось, будто именно так и нужно рассказывать предания, чтобы не вспугнуть тени тех, кто незримо следит за нами.

– Это произошло в семнадцатом веке, во времена правления Ивана Грозного.

Я задержал руку с сигаретой и испытывающее посмотрел на Евгения Михайловича, тот довольно хмыкнул:

– Я же говорил, что придет время – и мы вспомним про библиотеку Грозного, но сейчас оно еще не настало.

Мне оставалось лишь вздохнуть, а Странник продолжал:

– В то время в Москве жил очень известный ювелир по фамилии Гюстав фон Кайцер, и он так был предан своему ремеслу, что не чурался сомнительных сделок для получения наживы. К примеру, однажды Кайцер узнал, что если вымачивать бриллианты в теплой свиной крови, то они будут сиять ярче, чем звезды, и ювелир стал постоянным посетителем мясной лавки, где покупал молодых поросят, чтобы собственноручно выпустить из них кровь и окунуть туда свои камни.

Если случалось жестокое убийство с ограблением, то все знали: украденные камни всплывут в лавке фон Кайцера. Однако доказать причастность хитрого немца к преступлениям не представлялось возможным, словно заколдован был ювелир, будто само Зло защищало его от напастей. И вот однажды произошло убийство, которое всколыхнуло всю Москву. В одном боярском доме, что стоял на берегу Москвы-реки, за ночь вырезали все семейство Зайцевых от мала до велика. Старого боярина Ивана Зайцева, его жену, дочку шестнадцати лет от роду и двух сыновей – пятилетних близнецов Никиту и Никифора. На улицах зароптал народ, поскольку объявили, что убийство связано с ограблением, а украли очень редкое колье с драгоценными камнями, то, естественно, все зашептались, что это дело рук фон Кайцера, и толпа с факелами поспешила к его дому. Что делали в старину, когда толпа вершила самосуд?

Я пожал плечами, и за меня ответила Света:

– Жгли.

– Точно, – отозвался Евгений Михайлович, – пришли к ювелиру и, заметив в окнах свет, стали кричать и требовать ответа. Фон Кайцер, перепуганный, вскочил с постели и вышел на балкон. Его встретила ревущая толпа. Ни о каких стражах порядка в ночной Москве, естественно, речи и быть не могло, поэтому немцу следовало молиться Деве Марии и своим дубовым воротам с чугунными засовами. Но что такое засовы, если толпа жаждет справедливости? Ворота поддались натиску и красный петух клюнул бревенчатые стены. У каждого выхода стояли горожане, и даже если бы фон Кайцер хотел убежать, то ему бы этого не удалось. Судя по всему, ювелир сгорел заживо, но, странное дело, на пожарище не нашли его останков. Более того, не было обнаружено и ни единого украшения из тех, которые должны были храниться в доме, где размещалась и лавка. Ювелир просто сгинул вместе с украшениями. Как сквозь землю провалился.

Я невольно вздрогнул. Перед мысленным взором мелькнула картина пожара, озлобленные лица людей, темнота, разрываемая пламенем факелов, и перепуганное, искаженное лицо старого фон Кайцера, который прижимал к груди свой саквояж с драгоценностями.

– А он был причастен к убийству?

– А кто его знает, – Странник задумчиво посмотрел на меня, – только, видно, душа его не нашла успокоения, и с тех пор как пропал старый ювелир, появилась легенда, передаваемая из поколения в поколение, об обгоревшем фон Кайцере, который бродит под землей, чтобы выбраться наружу, а если коснется кого-то из встреченных в подземелье, то это позволит его душе вернуться на небо. Да вот беда, старик так страшно обгорел при пожаре, что те, кто видит его, зажмурившись бегут от места страшной встречи, не давая возможности ювелиру найти успокоения.

– Какая-то мрачная легенда, – я опасливо взглянул в зияющую дыру непроницаемой тьмы тоннеля.

– У каждого места есть своя легенда, – улыбнулся Странник, – старик фон Кайцер стал символом для диггеров, как для моряков – «Летучий голландец».

– После встречи с «Голландцем» никто не возвращался.

– А я разве сказал, что встречи с Кайцером оборачивались более благоприятно?

Хитрый взгляд – и я вынужден улыбнуться в ответ, словно вообще не верю подобным байкам. Но, как всегда, один нюанс – легенда о «Летучем голландце» живет много лет, и ее рассказывают сами моряки, а тут – легенда о страшном ювелире, которую рассказывают диггеры, и не верить им у меня лично нет основания. Моя позиция такова (и она очень нужна в профессии журналиста): я воспринимаю информацию, пока кто-то не доказал обратного. Это своего рода презумпция невиновности от журналистики, когда факт считается существующим, пока кто-то не нашел нечто, опровергающее его.

– Ах, да, – внезапно сказала Светлана, – Кайцер ходит только в Москве, а у нас, в Питере есть Кровавый Барон. Рассказать?

Я кивнул. А что мне оставалось? Должен же житель Питера знать своих подземных героев. Между прочим, в подземелье избавиться от навязчивого ощущения, что за тобой кто-то наблюдает, практически невозможно, поэтому все эти легенды очень способствуют обострению зрения и слуха, и малейший шорох воспринимается как приближающиеся шаги чужаков. Я с тоской подумал о вампирах.

В 1976 году в Боткинскую больницу города Ленинграда поступил молодой человек: обезвоживание, связанное с большой кровопотерей – таков был его диагноз. Он лежал мертвенно бледный и слабый, но ночью больной встал, добрался до отделения переливания крови и, напившись донорской крови, бежал из больницы. По месту прописки его не обнаружили.

– Во времена Петра Первого жил в Петербурге знатный француз – барон Дибилин, и славился он похотливым нравом, – начала Света, – почти каждый день в его доме проходили бурные вечеринки с дурной славой, вечерами дом барона обходили стороной. И вот однажды ехал Дибилин в своей карете и, проезжая мимо рынка, увидел очень красивую девушку. Нежную, юную, свежую, словно раскрывающийся бутон. Барон тут же возжелал ее, и приказал своему камердинеру вызнать, откуда эта девушка, а затем проследить за ней. Так и поступили. Красавица оказалась нездешняя, пришла с торговцами фруктами. Вместе с отцом и матерью они ютились недалеко от торговых рядов, так что выследить, куда после рабочего дня ушла семья, не представлялось труда. Ночью красавицу похитили, переполошив торговый люд черными масками. А дальше, наверное, все понятно, привезли девушку к Дибилину связанной, он силой ею овладел и у себя в покоях запер. Натешившись над девицей, он ножом разрезал веревки на ней, а та, не пережив позора, бросилась всем телом на острие. Ее кровь с ног до головы забрызгала барона, а в это время к нему как раз явился приказчик с каким-то поручением и увидел испачканного кровью француза и окровавленный нож в его руках. Говорят, барон в бешенстве заорал на приказчика и погнался с ножом за ним, а тот заметался по дому да и скрылся в погребах, ища себе укрытие, а француз – следом. И вот ищет он свидетеля своего кровавого преступления до сих пор.

– Мне всегда казалось, что история Государства Российского напоминала кровавую бойню, – покашлял я.

– Даже в легендах, – улыбнулась Светлана, – тем более что барон ищет приказчика до сих пор, – кто видел Дибилина, говорят, страшен он, как черт, борода отросла длиннющая, щеки ввалились, а на ноже кровь.

– Бодрящая история, рассказанная в темноте, – заметил я.

– Подземелье состоит из маленьких историй, Даниил, – вступил в разговор Евгений Михайлович, – это своего рода фольклор, без которого не обходится ни одно сообщество. Причем у диггеров все истории связаны с преступлениями, возможно, потому, что им приходится спускаться под землю, где на самом деле место мертвецов.

Я взглянул на Странника, пытаясь услышать шутливую интонацию, но не заметил ее.

На самом деле мой проводник был прав, ведь под землей ищут не только сокровища, метро, бункер или склад с оружием. Под землей скрываются следы преступлений, да так хорошо, что никто и никогда не найдет их следов.

– А вот, кстати, в Воронеже, – прервала молчание Света, – в роли «Летучего голландца» выступает гигантская змея.

– У нас тоже был такой случай, – рассмеялся Странник, – однажды к нам обратился известный в городе политик и попросил поймать его ручного удава, который – сейчас будет в некотором роде каламбур – смылся в санузел вместе с водой.

– И что? – хмыкнул я.

– Искали две ходки. Поняли, что нашли, когда услышали, как завизжали наши дамы, – Евгений Михайлович от души смеялся, – мы на те ходки специально ходили с девушками, они, что ни говори, более внимательны и, несмотря на то что сами уже опытные диггеры, все равно присматриваются к каждой движущейся тени, вот в одной из теней и признали огромного удава.

– А правда, что несколько месяцев тому назад под землей кого-то укусила ядовитая змея?

– Правда, – кивнул Странник, – такая же история, когда через спуск в унитазе или слив воды в ванной смылась у кого-то индийская гюрза. Я не был в той ходке, и поэтому мне рассказали, что вечером в мае этого года ребята решили проверить заброшенные развалины недалеко от Гатчинского замка.

История о том, что где-то в подвалах Гатчины расплодились ядовитые змеи, была сильно преувеличена. В действительности же речь шла о сбежавшей из лаборатории НИИ ядовитой гюрзе, которую не то, что никто не собирался ловить, но все уже морально приготовились, что она сбежала навсегда и, вероятно, погибла в наших климатических условиях. Ведь в лаборатории змея содержалась в боксе при постоянно поддерживаемой температуре, и резкая смена тепловых условий, скорее всего, должна была привести к гибели гюрзы.

– Очевидно ребята просто потревожили ее покой, – сказал Евгений Михайлович, – ведь ядовитые змеи нападают, если только что-то угрожает их жизни. Слай – один из участников той ходки – мне потом рассказал, что один из парней просто хотел воспользоваться заранее подготовленным лазом, как тут его укусила змея за запястье. Это хорошо, что среди ребят был опытный путешественник, который изъездил всю Южную Африку, Новую Гвинею и колесил по заброшенным уголкам Новой Зеландии, – он просто высосал из ранки яд и раскаленным ножом прижег место укуса. Это помогло на время задержать поражение, а после парня быстро доставили в местную больницу.

Иногда диггеры-шутники, чтобы их дорогой никто не пользовался, рассыпают какой-нибудь порошок за собой и оставляют надпись: «Яд». Проверить мало кто решается. Лучше найти обходную дорогу, ведь под землей даже шутки могут стать роковыми.

– Может быть, это только кажется, но мне не очень уютно тут, – произнес я, оглядев влажные, словно слюдяные, подтеки на стенах, темные провалы разбегающихся тоннелей, кое-где – мелькающие провода. Повсюду – вязкая тишина, будто в уши набили мокрую вату, так что каждый звук раздается как отдаленный удар в гонг…

– Чтобы тут находиться, нужно быть одержимым идеей, Даниил, – ответила мне Светлана, – ты можешь написать прекрасный материал о Метро-2, пользуясь архивными документами или рассказами очевидцев. Но если ты сам не испытаешь, как под рубаху к тебе заползает липкий ужас от сжимающихся стен и непроглядного мрака, от узких коридоров, где по стенам течет теплая вода, которая, если ты внезапно вспомнишь о Кровавом Бароне, покажется тебе кровью, то, скорее всего, не сможешь воссоздать правдивую атмосферу. Под землей слишком много тайн, и чтобы они позволили к ним прикоснуться, нужно постигнуть саму суть подземелья. А суть в том, что здесь нет реальности, есть только иллюзорная действительность и постоянно ускользающий смысл происходящего. Насколько исследован Мировой океан? – На одну треть. А недра земли? – И того меньше. Сколько лет прошло с тех пор, как я впервые оказалась под землей? – За все это время мне открылись лишь ничтожные грани тайн подземелья.

Возвращались мы молча. Я слушал, как под каблуками рассыпалась щебенка, и думал о фон Кайцере. Мне бы не хотелось, чтобы он вышел нам навстречу. Забавно – побродить в подземельях Питера, а информацию собирать о московских объектах.

Данный текст является ознакомительным фрагментом.